Текст книги "Мифы и правда об «Иге». Как Русь расцвела при Золотой Орде"

Глава 2
Сравнение монгольских «транспортировщиков» и македонских «архитекторов»

После основателя

История Монгольской империи после смерти ее основателя сложилась так, что только первые четыре сына Чингисхана от его старшей жены Борте, его «четыре кулука», стали родоначальниками царевичей и государей чингизидских улусов, т.е. прародителями алтан уруга («золотого рода»). С позиции политического сознания той эпохи настоящими представителями алтан уруга были только Джучи, Чагатай, Угедей, Тулуй и их мужские потомки, рожденные как от законных жен, так и от наложниц или служанок [139]. По мере естественного роста числа царевичей, дробления алтан уруга и распада империи образовалось несколько параллельных династий Чингизидов – династия Джучидов (правила в Золотой Орде), Чагатаидов (правила в Средней Азии и Восточном Туркестане), Хулагуидов (правила в Иране) и династия Юань (правила в Монголии и Китае) [140]. Чингизиды составляли замкнутое высшее аристократическое сословие [141] и своим юридическим положением резко выделялись среди остального населения страны, где они представляли правящую династию. Право быть провозглашенным ханом сохранялось только за представителями «золотого рода» [142], для которых это право в силу его наследственности превратилось как бы в естественно присущий им атрибут [143]. Только «золотой род» давал инвеституру новому хану и принимал от него присягу. Только для представителей «золотого рода» и немногих вельмож был открыт доступ к Великой Ясе Чингисхана (собранию законов и приказов) и к Алтан-дафтару – «Золотому свитку» (официальной истории ханского рода Чингизидов) [144], которые хранились в ханской сокровищнице (ни Великая Яса, ни Алтан-дафтар не сохранились до наших дней в полном объеме и известны лишь в пересказах и по упоминаниям). Представителя ханского рода можно было предать наказанию только с общего решения царевичей, и творить суд над Чингизидом мог только сам хан или старший в роде. Свои права и привилегии Чингизиды приобретали по праву рождения, независимо от экономических обстоятельств, а также нравственных, умственных и физических качеств того или иного лица [145]. Словом, Чингизидом можно было только родиться. Родство по женской линии с «золотым родом» не делегировало зятю никаких прав и привилегий Чингизидов, кроме почетного титула «гурган» – зять ханского рода [146]. Точных статистических данных о численности монголов, поселившихся в улусе Джучи, Чагатайском улусе и в государстве Хулагуидов, нет: разные исследователи приводят разные цифры. Уверенно можно утверждать лишь одно: в каждом из названных выше трех западных улусов оказалось несколько десятков тысяч монголов. С течением времени они приняли язык и веру народов покоренных ими стран и ассимилировались в их среде. Насколько известно, из потомков монголов, пришедших на запад при Чингисхане и его преемниках, только две небольшие группы сберегли свой язык до новейшего времени – это афганские монголы в составе хазарейцев и толмукгунцы в Кукунорской области [147]. Данные источников позволяют исследователям сделать вывод о том, что особенно интенсивно процесс слияния монголов с местным населением и образования новых этнических общностей шел в Кипчакских степях [148]. Орда всегда связана с фигурой хана, о чем, собственно, и сообщают францисканцы. Для того чтобы представить себе, как выглядела орда, т.е. «ставка» монгольского императора или «принца», уместно привести описание ставки Бату [149] из сочинения Вильгельма де Рубрука. Странствие брата Вильгельма по этому же маршруту в 1255 г. и его донесение являются идеальным объектом для этнографического исследования. «Когда я увидел двор Бату, то содрогнулся, – сообщает Вильгельм [150], – потому что его собственные дома выглядели как некий большой город, вытянутый в длину и окруженный со всех сторон людьми на целых три или четыре левки. И так же как народ Израиля знал, в какую сторону от шатра должен был каждый ставить палатки, они знают, в какую сторону от двора должны становиться, когда устанавливают дома. Поэтому они называют на своем языке двор [словом] орда, что означает середину, так как [хозяин двора] всегда находится в середине, [окруженный] своими людьми, за тем исключением, что точно на юг [от шатра] никто не становится, так как в эту сторону открыты ворота двора. Но направо и налево растягиваются настолько, насколько хотят, в соответствии с требованиями местности, только бы не расположиться точно перед двором или с противоположной стороны двора» [151]. Библейский текст, на который ссылается Вильгельм, – это Чис. 1. 50–54; 2. 1–31 [152]. Не случайно поэтому употребление здесь библейской лексики – tabernaculum и tentoria (в русском синодальном переводе Библии: скиния и стан) [153]. Мы уже знаем, что политическим идеалом Чингисхана, завещанным им своим потомкам, был порядок выборности, согласно которому на престол ханства возводится (самый) способный и достойный по своим качествам представитель «золотого рода», выдвинутый царевичами [154] и знатью [155]. При таком порядке преемства власти все зависело от обстоятельств, и провозглашение хана обычно [156] совершалось путем интриг различных партий Чингизидов, менялась линия старших и младших родоначальников и т.д. Показательный пример – восшествие на престол сына Тулуя, царевича Мунке (1251–1259). Оно совершилось, как это описано, за счёт помощи Бату и войска [157]. Ведь Мунке был по возрасту не старше других царевичей. К тому же его родители не царствовали, ему никто не завещал власть [158], он в целом не отличался исключительными качествами, зато на него большое влияние имел царевич Бату, который в полной мере использовал всю силу конницы джучидов и свой авторитет среди чингизидов [159]. Первый правитель среднеазиатских и восточнотуркестанских владений монголов Чагатай был вторым сыном Чингисхана от его жены Борте из племени кунграт. Дата его рождения точно не установлена. Еще при жизни отца Чагатай слыл лучшим знатоком Ясы и высшим авторитетом во всех вопросах, связанных с монгольскими законами и обычаями. Как и его братья, он принимал участие в походах своего отца против Китая (1211–1216) и против империи Хорезмшахов (1219–1224). Вместе со своими братьями, Джучи и Угедеем, Чагатай осаждал Отрар. Вероятно, в 1221 г. ему было поручено преследование Джалал ад-Дина, сына Мухаммада, вследствие чего зиму 1221/22 г. он провел в Северной Индии. Во время тангутского похода Чингисхана (1225–1227) Чагатай находился в Монголии в качестве начальника оставленных там войск. После смерти Чингисхана в 1227 г. Чагатай отправился в свой йурт и больше не участвовал ни в каких военных походах [160]. Согласно сведениям Джалала Карши, область, составлявшая основную часть владений Чагатая в Семиречье, называлась Иль-Аларгу; главным городом ее был Алмалык, в Илийской долине. Известны начинания Чагатая по благоустройству своего улуса. Так, по его приказу была построена дорога из Восточного Туркестана через Урумчи, Манас и перевал Талки в Илийскую долину, для чего в нескольких местах были пробиты скалы и возведены из горного леса 48 мостов, настолько широких, что по ним могли проехать рядом две телеги. Около Алмалыка, вблизи высоких гор Кок, в местности Куяш («Солнечное»), которая летом была «похожа на рай», Чагатай устроил селение Кутлуг («Благодатное»). Там находилась его летняя резиденция [161]. Зиму он проводил также в долине Или, в местности Мераузик-Ила. Область Или оставалась центром могущества улуса и после смерти Чагатая. Орда (резиденция) первых Чагатаидов находилась в долине Текеса (притока Или) и, согласно Джувайни, называлась Улуг-Иф [162]. Как старший в ханском роде, после смерти своего отца и старшего брата Джучи (оба умерли в 1227 г.) Чагатай пользовался непререкаемым авторитетом. В 1228–1229 гг. он вместе со своим дядей Отчигином стоял во главе царевичей, провозгласивших великим ханом Угедея. По словам Рашид ад-Дина, при правлении Угедея (1229–1241) Чагатай обладал такой фактической властью во всей империи, что великий хан не принимал сколько-нибудь важных решений «без его совета и одобрения». Однако при всем этом он не являлся самостоятельным государем своего улуса: правителем культурных областей Мавераннахра и Восточного Туркестана был мусульманин Махмуд Ялавач, назначенный на эту должность великим ханом; великим ханом назначались и начальники монгольских войск в Мавераннахре. Чагатай как улусный правитель не имел полномочий смещать их без согласия великого хана [163]. Как в мусульманских, так и в китайских источниках Чагатай характеризуется как суровый человек, никогда не допускавший на своем лице улыбки и внушавший подчиненным только ужас. Будучи знатоком и блюстителем Ясы, Чагатай очень жестоко преследовал нарушения монгольских законов, а поскольку мусульманские обычаи часто вступали в противоречие с Ясой, он относился к исламу неблагожелательно [164]. Мусульманам запрещалось полоскать одежду в воде. У Джувайни приводятся стихи поэта Садида Авара на смерть Чагатая, в которых владетель большей части Семиречья и мусульманских областей Средней Азии осыпается горькими упреками: «Тот, из страха перед которым никто не входил в воду. Потонул в необозримом океане смерти» [165]. Чагатай умер в начале 1242 г., пережив лишь на несколько месяцев своего брата, великого хана Угедея. Место его захоронения неизвестно. Судя по тому, что и Джучи, и Угедей были похоронены каждый на территории своего удела, Чагатай, очевидно, также был похоронен в своем уделе, вероятнее всего, в области Иль-Аларгу, в Илийской долине. Из всех сыновей Чингисхана, что первым отметил В. В. Бартольд, именно Чагатай был единственным, имя которого стало: 1) официальным термином для обозначения среднеазиатского Монгольского государства; 2) названием кочевников, составлявших конную силу Чагатайского государства; 3) а также названием сложившегося в Средней Азии в эпоху Тимуридов тюркского литературного языка [166]. После кратковременного царствования Гуюка (1246–1248) началась борьба за власть, и потомки Джучи и Тулуя, совершив своеобразный переворот, в 1251 г. провозгласили главой империи старшего сына Тулуя Мунке [167]. Приход к власти нового великого хана начался с кровавой репрессии: царевичи из рода Чагатая и Угедея, обвиненные в заговоре против Мунке, были частью умерщвлены, частью изгнаны. Чтобы учинить погром в улусах мятежных Чингизидов, Мунке отправил на запад большое войско, которое должно было соединиться с отрядами Джучидов, расположившихся в местности между Каялыком и Отраром. По прибытии войска великого хана все улусные военачальники, заподозренные в сочувствии заговорщикам, были казнены [168]. Формально эти улусы продолжали существовать; вдова Гуюка оставалась в его орде на Эмиле [169], а правительницей Улуса Чагатая, с согласия великого хана, стала Оркына, вдова скончавшегося незадолго перед этим Кара-Хулагу, дочь Туралчи-гургена из племени ойрат [170]. Фактически вся империя была поделена между потомками Тулуя и Джучи, и вместо господства всего ханского рода, как это было в царствование Угедея, теперь наступило двоевластие. Граница между сферами влияния великого хана Мунке и главы улуса Джучи (Бату), по свидетельству Вильгельма де Рубрука, проходила в степи между реками Талас и Чу [171].

У начала сравнений

Однако сразу же встаёт вопрос: какой ценой досталось всё это развитие монголосферы для народов Европы и Азии того времени? Как известно, в среде Чингизидов и высших представителей военной и административной аристократии еще в годы царствования основателя улуса монголов наметились две резко противоположные тенденции – центробежно-кочевая и централистская. Эти основные направления, отмеченные в общих чертах В. В. Бартольдом, охарактеризованы в трудах отечественных ученых (А. Ю. Якубовский, С. П. Толстов, И. П. Петрушевский, Л. В. Строева, Н. Ц. Мункуев и др.). Первое направление было представлено монгольской и тюркской кочевой знатью, которая твердо стояла за сохранение степных традиций. Представители этой политики относились крайне враждебно к оседлой жизни и городам [172]. Представители второго направления стремились создать прочное централизованное государство с сильной ханской властью и обуздать, таким образом, центробежные стремления военно-кочевой знати. Централистское направление поддерживалось небольшой группой кочевой аристократии, тесно связанной с ханской фамилией [173], чиновниками центрального государственного аппарата, а также частью мусульманских авторитетов и большинством купечества. Наиболее яркими проводниками кочевой тенденции были великий хан Гуюк и улусный хан Чагатай. Великие ханы Угедей, Мунке и улусный хан Джучи были проводниками второго направления [174]. Между сторонниками этих двух направлений велась продолжительная по времени борьба, сведения о накале которой содержатся в сочинениях Джузджани, Джувайни и других восточных авторов [175]. Суть спора касалась, по определению И. П. Петрушевского, вопроса о методах эксплуатации оседлого населения «и вместе с тем вопроса о слиянии с феодальной верхушкой покоренных [земледельческих] стран, о принятии их государственности, идеологии и культурных традиций». В среднеазиатском государстве Чагатая дольше, чем в других государствах, образованных монголами в завоеванных странах, сохраняли свою силу основные начала центробежно-кочевой тенденции. Последовательное проведение политики первого направления, насильственно насаждавшей кочевой быт, не могло не отразиться довольно пагубно на благосостоянии оседлых земель вообще, и особенно на городской жизни; в Семиречье, почти не пострадавшем от военных действий монгольских войск во время завоевания, уже к 1260-м гг., как видно из рассказов путешественников, городская жизнь находилась в упадке [176]. С другой стороны, обязательства царевичей и кочевой знати жить не в городах, а в степи, принятые ими на Таласском курултае в 1269 г. [177], на деле не выполнялись, и они не изменили своего поведения. И хотя договор 1304 г. о федерации монгольских государств под главенством великого хана остался «мертвой буквой» [178], всё-таки начало было положено, и в деятельности чагатайских ханов XIV века наблюдается решительный поворот в сторону политики второго направления [179]. Это всё выглядит по отношению к земледельцам, скажем так, не очень. Но тогда встаёт вопрос: откуда взялись богатства Бухары и Самарканда, ставшие материальной основой могущества державы Тамерлана? Кроме того, в Ясе прямо говорится, что любой народ, не подчинившийся великому хану, рассматривается как восставший. Все нации Вселенной de jure уже объявлялись подданными вселенской степной державы, даже если они об этом еще не подозревают. То, что мы сейчас считаем их экспансией, сами сподвижники Темучина полагали не только своим естественным правом, но и обязанностью. Яса предписывает направлять к «мятежникам» послов со словами: «Если вы добровольно сдадитесь, то найдете покой, но если сопротивляетесь – что можем мы знать? Вечное Небо знает, что случится с вами».

Монголы веками воспринимались как «исчадия ада» и враги цивилизации, а их вождь Чингисхан для многих поколений европейцев являлся олицетворением слепой, разрушительной силы, бичом Божьим, вторым Аттилой. Распространена примерно следующая точка зрения: конечно, такая вот беспрецедентная свобода вероисповедания и безопасность в империи обеспечивались беспрецедентной же жестокостью – не забудем об этом. Завоевания Чингисхана и его наследников ввергли огромные территории в гуманитарную катастрофу. До монгольского нашествия население территории китайских династий, по сообщениям, составляло около 100–110 миллионов жителей; после окончательного завоевания в 1279 г. перепись 1300 г. сообщала уже о 60 миллионах человек. Хотя объяснить это значительное снижение исключительно монгольской свирепостью заманчиво, всё же ученые придерживаются разных мнений относительно этого вопроса. Например, такие, как Фредерик У. Моте, утверждают, что широкое падение численности населения отражает административное неисполнение обязательства по регистрации людей, а не снижение де-факто. Другие историки, такие, как Уильям Макнил, утверждают, что чума была основным фактором демографического спада в течение этого периода. Демограф Колин МакЭведи (Атлас всемирной истории народонаселения, 1978) оценивает общее снижение населения России на 6,5 % [180]. То есть страна с населением в 2,5 миллиона потеряла 170 тысяч. Считают, что до половины двухмиллионного населения Венгрии были жертвами монголо-татарского нашествия [181]. Это объясняют тем, что лесов в Венгрии было мало, а когда ты сопротивляешься и не спрятал население, то получаешь по полной. К тому же население, не имея возможности переждать бои в лесах, начинает прятаться в соседних странах. Ещё более мрачные данные приводятся по Ирану. Так, всё население Иранского нагорья страдало от широко распространившихся заболеваний и сильного голода, в результате которого погибло до трёх четвертей населения в диапазоне от 10 до 15 миллионов человек. К тому же историк Стивен Уорд считает, что население Персии в целом не смогло восстановить свой домонгольский уровень до середины XX века [182]. С другой стороны, и предыдущие завоеватели Ирана, и его повелители, хорезмшахи, при внимательном рассмотрении сами тоже не были образцом гуманности и мудрости. И кто же породил голод? В столкновении с Чингисханом Ала ад-Дин Мухаммадшах проявил худшие качества любого правителя и военачальника: нерешительность и бессмысленную жестокость. Ещё в 1216 году, после своего возвращения из Северного Китая в Монголию, хан поручил Джучи добить бежавших на запад меркитов. Давние противники сошлись в ближнем бою около Иргиза. Тургайская степь стала полем брани. Меркиты потерпели поражение и рассеялись кто куда. Но тут произошло непредвиденное [183]. Вскоре перед монголами возникло шестидесятитысячное войско хорезмшаха Мухаммад-султана, который из Дженда, с нижнего течения Сырдарьи, выступил в поход против кипчаков. В 1218 г. состоялась грандиозная битва, в которой армия Хорезма остановила монголов. Не разбила, а именно сдержала наступление [184]. Успехом в битве Ала ад-Дин был обязан своему 19-летнему сыну. Юный Джелал в битве командовал правым флангом. Даже был момент, когда хорезмшах чуть не угодил в плен, и лишь смелый бросок его отважного сына Джалал ад-Дина, отразившего нападение, спас султана от верной гибели [185]. Сын сумел смять левое крыло монгольского войска и, вовремя обрушившись на центр, сдержал его натиск на позиции отца. То было случайное, по сути, столкновение, оно не выявило победителя, однако имело тяжелые последствия. По словам ан-Насави, храбрость монголов произвела на хорезмшаха сильное впечатление [186]. В своем кругу он говорил, «что не видел никого, подобного этим людям храбростью, стойкостью в тяготах войны и умением по всем правилам пронзать копьем и разить мечом» (ан-Насави. 4). По мнению русского историка В. В. Бартольда, именно тягостное впечатление хорезмшаха от первого боя с монголами было одной из причин, по которой он впоследствии не решился встретить их в открытом сражении [187]. Монголы ушли, но уже через несколько месяцев Чингисхан отправил на покорение Хорезма основную армию. Та продвигалась по территории врага без видимых усилий. Все началось с купеческого каравана монголов в пограничном городе Отраре. Правитель Отрара, наместник султана Мухаммада, Гаир-хан Йиналчук, обеспокоенный странным для торговцев поведением людей из этого каравана, объявил, по словам ан-Насави, что прибывшие в Отрар хотя и имеют облик купцов, не купцы. То ли с ведома хорезмшаха, то ли самовольно он задержал купцов, а затем истребил их. Караван был разграблен, все богатство убитых перешло к Гаир-хану [188]. Удалось бежать только одному человеку, который и доставил весть об отрарской резне Чингисхану. Повелитель монголов отправил к хорезмшаху посольство с требованием выдачи Гаир-хана Йиналчука и обещанием в этом случае сохранить мир. Хорезмшах, однако, велел убить послов, вероятно, считая войну с монголами неизбежной [189]. В 1218 г. хан послал против найманов Кучлука 20-тысячный отряд под командованием полководца Джебе. Кучлуку к тому времени удалось создать большое государство на территории Кашгарии, части Семиречья и Ферганы. Следует отметить, что в своих владениях он преследовал мусульман, и те восприняли приход монголов как освобождение из-под власти найманского притеснителя. Кашгарцы даже оказали монголам помощь – подняли восстание против Кучлука и перебили воинов, размещенных в их домах. Восточный Туркестан и часть Семиречья оказались во власти монголов [190]. Чингисхан и люди из его окружения сумели так подготовить войну, что вся вина в глазах мусульман-современников возлагалась на хорезмшаха [191]. Монголы почти не встречали сопротивления и с легкостью брали города. Один за другим пали богатейшие и процветающие Отрар, Ходжент, Ташкент, Бухара, Мерв, Нешапур, Ургенч и, наконец, столица – Самарканд. Мухаммадшах не пришел на помощь своим подданным. В решающий момент он впал в панику [192]. Монголов не испугали мощные крепостные стены: в их боевом обозе везли в разобранном виде самые разнообразные осадные орудия, трофеи из Китая [193]. Их обслуживали лучшие китайские мастера ведения осадной войны. Поэтому войско Чингисхана с удивительной легкостью брало один за другим города Хорезма [194]. Причем крупнейшие из них – Бухара, Хорезм и Самарканд – сдались завоевателям почти без боя в надежде на милость победителей. Ургенч держался семь месяцев. Джелал ад-Дин, оказавшись за его стенами, решил снять с города блокадное кольцо главных сил Чингисхана. Собрав небольшой отряд, он прошел пески Каракумов и внезапно напал на крепость Несу у подножия гор Капетдага, которая была во вражеских руках. Хорезмийцам удалось уничтожить ее монгольский гарнизон. Победа получилась громкой и покрыла сына хорезмшаха славой. В неполный 21 год Джелал ад-Дин Менгуберди стал хорезмшахом. Вот только вотчина его теперь принадлежала монголам. Юный правитель не испугался. Он объявил себя владыкой Самрканда, написал Чингисхану письмо, в котором дерзко потребовал вернуть все, что было у него отнято, собрал отряд из трехсот человек и отправился в Хорасан – область в северо-восточной части Ирана. Тут Джелал ад-Дин одержал свою первую победу над монголами. Напал на отряд из 700 всадников, разгромил их и убил всех, кроме двух человек. Эти «счастливчики» были изувечены, отправлены к Чингисхану как живое подтверждение очень серьезных намерений молодого хорезмшаха. Хорасан стал новой базой Джелал ад-Дина. Отсюда он разослал гонцов всем, кто был недоволен монголами. Довольно быстро под его знамена стали стекаться новые и новые воины. Среди прочих к нему присоединился и один из лучших полководцев его отца, Тимур-Малик. За несколько месяцев молодой шах собрал 70-тысячное войско и двинулся с ним прямиком на Самарканд. Его армия была бы еще больше, если бы не неудача двух его младших братьев. Они шли на соединение с Джелал ад-Дином (1221 г.), но вместо этого столкнулись с карательным монгольским отрядом Шиги Кутуку [195]. Тот довольно легко разбил их, оба брата хорезмшаха погибли. За это Кутуку пришлось дорого заплатить. Две армии сошлись в битве при Парване, в которой монгольский полководец был разгромлен. Джелал ад-Дин умело использовал в своих целях ландшафт. Он расположил лучников на скалах, чтобы те обстреливали противника с высоты. Ударная конница Кутука понесла потери и не смогла прорвать строй пехоты хорезмского войска [196]. Когда же она отступила, Джелал ад-Дин перешел в наступление и полностью уничтожил 30-тысячную армию Шиги. Это было самое крупное поражение монголов за все время завоеваний Чингисхана. И на самого властелина новой империи это фиаско произвело очень серьезное впечатление. Чингисхан не покинул Самарканд, вопреки собственным планам, а взяв командование армией на себя, повел ее навстречу Джелал ад-Дину. Тот, правда, от битвы уклонялся [197]. Маневрировал, уходил и плутал, предпочитая действовать мелкими набегами. И все же Чингисхану удалось загнать строптивого противника в тупик. Армия Джелал ад-Дина была прижата к Инду, отступать было некуда. Битву, состоявшуюся 9 декабря 1221 г., хорезмшах проиграл [198]. Он построил войска полумесяцем, надеясь заманить монголов в ловушку и ударить с флангов. Не тут-то было. Чингисхан ударил сначала по флангам, а потом в центр. Бой продолжался почти весь день, к закату стало ясно, что молодому шаху не выиграть это сражение. И тогда Джелал ад-Дин велел утопить в реке весь свой гарем и детей, чтобы те не достались врагу! «Если попадут в плен, то горе им», – сказал он. Джелал ад-Дин потерпел крах, но не сдался. Он не стал слабее, но сделался куда более жестоким и прагматичным человеком. Жалости он более не ведал, причем не только к монголам. Первым делом Джелал ад-Дин собрал вокруг себя остатки своего разбитого войска. У него набралось четыре тысячи воинов, с которыми он и отправился в глубь Индии [199]. За это время храбрый хорезмшах женился на дочери властителя Делийского султаната и сумел собрать небольшое войско. Во главе их он неожиданно для монголов объявился в Персии, где «возмутил» против них всю страну. Имя Джелал ад-Дина было хорошо известно местному населению благодаря легендам, ходившим здесь о нем [200]. Персы увидели в пришельце своего нового героя, Рустама, и тюркская военная знать со своими отрядами воинов стала стекаться под знамена хорезмшаха. В 1225 г. он навсегда покинул Индию, отправившись в свой последний поход. Его армия неожиданно вторглась… в Закавказье. Апогеем вторжения стала битва при Гарни, в которой Джелал ад-Дин разбил 30-тысячную грузино-армянскую армию. Следом было жесточайшее разорение Тбилиси и еще несколько успешных битв. Джелал ад-Дин надеялся выманить на себя монголов, заставив тех воевать с ним в горах [201]. Известно, что при захвате Тбилиси его люди разрушили все церкви в городе. На занятых территориях он вводил новые и новые подати, которые взимались путем грабежа. Весьма подробно характер ведения войн талантливого полководца описывают грузинские историки. В Грузию монголов привела война с хорезмийцами. Монголы разбили хорезмийского правителя Мухаммеда и вынудили его покинуть пределы своей страны – Хорезма. Однако монгольский властитель Чингисхан не удовлетворился этим. Для преследования и захвата в плен хорезмшаха (так титуловали правителей Хорезма) он выделил специальное войско, состоявшее из 20 000 воинов, под начальством Джебе и Субудая… О монголах в Грузии знали очень немного. Известно было, что этот народ нанес поражение сильному правителю Хорезма. Поэтому грузины, увлеченные борьбой против турок-сельджуков, считали сперва монголов христианами, поскольку они притесняли мусульман [202].