Текст книги "Мифы и правда об «Иге». Как Русь расцвела при Золотой Орде"

Македонцы. Для сравнения

Согласно Геродоту, дорийское племя, известное под именем македоняне, оккупировало эту территорию, которую прежде занимали иллирийские и фракийские племена, смешалось с ними и тем самым варваризировалось, так что греки не считали его эллинским [251]. Хотя некоторые полисные институты были им известны, их установления походили на те, что существовали в Греции еще в героический период. Они были воинственным неспокойным народом [252]. В 1-й половине IV века до н.э. страна раздиралась междоусобной борьбой и появилась угроза захвата страны фракийскими и иллирийскими племенами. Именно серьёзная внешняя угроза позволила Филиппу II сконцентрировать вооружённые силы, отразить внешний напор и принудить к реальному подчинению македонские кланы. Дальновидная политика Филиппа укрепила государство и предопределила экспансию Македонского царства на территорию Эллады, к тому времени ослабленную нескончаемыми раздорами. При царе Филиппе II (359–336 гг. до н.э.) территория Македонии расширилась и включила в себя богатый золотыми рудниками Пангей [253]. Халкидику, греческие города-полисы на Фракийском побережье Эгейского моря, земли фракийцев на востоке, иллирийцев на западе и пеонов на севере. Примерно в 368–365 гг. до н.э., юношей, Филиппа послали в Фивы в качестве заложника, и как сообщает Диодор, он научился ценить эллинскую культуру. Что еще важнее, за эти три года в Фивах, благодаря знакомству с Эпаминодом и Пелопидом, он постигал фиванское искусство ведения войны. В 359 г. до н.э. вторгшиеся иллирийцы захватили часть Македонии и разгромили македонское войско, убив царя Пердикку III [254], брата Филиппа, и ещё 4 тысячи македонян. Сын Пердикки, Аминта IV, был возведён на трон, но в силу малолетства опекуном над ним стал Филипп. Начав править как опекун, Филипп вскоре завоевал доверие войска и, отодвинув наследника, стал в 23 года царём Македонии в трудный для страны момент. Укрепившись, он вскоре сумел установить контроль над золотыми рудниками и начать чеканку золотой монеты. Создал благодаря этим средствам постоянную армию, основой которой стала македонская фаланга. Одним из первых он широко использует осадные и метательные машины. А также умело прибегает к подкупу (известно его выражение: «Осел, нагруженный золотом, возьмёт любую крепость» (Плутарх). Это дало Филиппу тем больше козырей и преимуществ, что соседями его, с одной стороны, были неорганизованные варварские племена, с другой – находящийся в глубоком кризисе греческий полисный мир. Утвердив свою власть на Македонском побережье, Филипп в 353 г. до н.э. впервые вмешивается в греческие дела. Он выступил на стороне дельфийской коалиции (главными членами которой были фиванцы и фессалийцы) против «святотатцев» фокидян и поддержавших их афинян в Священной войне. После его смерти его главный оппонент Демосфен сказал о Филиппе: «Во-первых, он распоряжался своими подчиненными сам полновластно, а это в делах войны самое важное из всего. Затем его люди никогда не выпускали из рук оружия. Далее, денежные средства у него были в избытке. И делал он то, что сам же и находил нужным, причем не объявлял об этом наперед и не обсуждал открыто на совещаниях. Не привлекался к суду, никому не должен был давать отчета – словом, был сам над всем господином, вождем и хозяином. Ну а я, поставленный один на один против него (справедливо разобрать и это), над чем имел власть? Ни над чем!» [255] Филипп вошёл в Грецию не как завоеватель, но по приглашению самих греков, чтобы наказать жителей Амфиссы в Центральной Греции за самовольный захват священных земель. Однако после разорения Амфисс царь не спешил удаляться из Греции. Благодаря энергичным усилиям Демосфена, давнего противника Филиппа, быстро образовалась антимакедонская коалиция; к союзу был привлечён город Фивы, до сих пор бывший в союзе с Филиппом. Он, видимо, понимал, что, несмотря на скудость его средств, по политическим причинам ни один союз городов-государств не сумеет эффективно противостоять ему. Он также сознавал, что его народ, презиравший греков, не примет добровольно греческого образа жизни и он не сможет инкорпорировать греков, как он инкорпорировал фракийцев и иллирийцев, в свою империю. Тогда он продумал иную формулу объединения – ассоциацию, в которой полисы сохраняли свое лицо, а он получал господство над ними [256]. Создание ассоциации вовлекло бы его в конфликт с Персией, и таким образом объединение греческих полисов под эгидой Македонии стало бы началом Крестового похода греков против Персии. Такое выступление должно было объединить эллинов. Филипп привлек к своему двору множество греков. И заставил своих придворных говорить на афинском диалекте [257]. Он был человеком дальновидным и понимал, что в существующих обстоятельствах для войны требуются профессионалы, но более преданные, чем наемники. Он решил добиться нужного сочетания, создав профессиональную армию из призванных на службу ополченцев. Сравнивая в «Третьей Филиппике» (48–51) тактику Филиппа с традиционными методами ведения войны, Демосфен пишет: «Ни одна отрасль не сделала бо́льших успехов и не развивалась так сильно, как военное дело. Прежде всего тогда лакедемоняне, как я слышу, да и все остальные, в течение четырех или пяти месяцев, как раз в самую лучшую пору года, вторгнутся, бывало, опустошат страну противников своими гоплитами, то есть гражданским ополчением, и потом уходят обратно домой. Это был до такой степени старинный, или, лучше сказать, такой правомерный образ действий, что даже не покупали ни у кого ничего за деньги, но это была какая-то честная и открытая война… наоборот, вы слышите, что Филипп проходит куда ему угодно, не с помощью войска гоплитов, но окружив себя легковооруженными, конницей, стрелками, наемниками – вообще войсками такого рода. Когда же с этими войсками он нападает на людей, страдающих внутренними недугами, и никто не выступит на защиту своей страны вследствие взаимного недоверия, вот тогда он установит военные машины и начнет осаду. И я не говорю уж о том, что ему совершенно безразлично, зима ли в это время или лето» [258]. Давняя вражда Афин и Фив уступила место чувству опасности от возросшего могущества Македонии. Соединённые силы этих государств пытались выдавить македонян из Греции, но безуспешно. Наконец, в 338 г. до н.э. произошло решающее сражение при Херонее, положившее конец величию Древней Эллады. В ходе сражения македонский царь Филипп II разгромил объединенную армию греческих городов-государств. Диодор назвал численность македонского войска в 30 тысяч пехоты и 2 тысячи конных. Считается, что силы противников были примерно равны. На основании скудных свидетельств Диодора и Полиена можно восстановить примерный ход событий. Филипп доверил 18-летнему Александру командовать конницей на левом крыле, сам же руководил фалангой. Зная пылкость афинян в бою, Филипп решил сначала измотать их. По приказу Филиппа фаланга сомкнула ряды и, прикрываясь щитами, стала медленно отступать. Прием этот был отработан еще в боях с фракийцами. Афиняне с криками «Погоним их до сердца Македонии» бросились вперед. Когда атакующее войско расстроило ряды и вышло на равнину, Филипп бросил фалангу в наступление. Упав духом, большинство греков бежало. Бежал и знаменитый афинский оратор и политик Демосфен, усилиями которого была организована антимакедонская коалиция греческих городов. Все более широкое использование наемников во время и после Пелопоннесской войны подорвало мощь городов-государств, обезоружив их граждан и отдав их безопасность в руки людей, которые не чувствовали никаких обязательств перед городами. Другим следствием бесконечных войн было возникновение городской плутократии и обеднение населения – то есть появление антагонистических классов, которое подрывало единство городов. В Афинах следствия этих перемен были описаны Платоном: «В демократическом государстве нет никакой надобности принимать участие в управлении, даже если ты к этому и способен; не обязательно и подчиняться, если ты не желаешь, или воевать, когда другие воюют, или соблюдать, подобно другим, условия мира, если ты мира не жаждешь» [259]. Персия, уже проиграв грекам на поле боя, взяла реванш, натравливая греческие города друг на друга и тем ослабляя их все. Они вернули себе греческие города Малой Азии. Уничтожив следствия греческих побед. Это было очень похоже на действия Цзинь в Великой степи. Не имея возможности открыто вторгнуться туда своими армиями… они – ну, в общем, делали то же самое. Наконец, у греков появился свой идеолог единения и похода в Персию. И он поддержал именно Филиппа с его македонцами. Из-за того, что между городами-государствами постоянно тлела междоусобная вражда, а их политика определялась эмоциональными выступлениями в Совете, Филипп, искусный в ведении войны и последовательный в проведении внешней политики, сумел превратить Македонию из темного варварского государства в ведущую мощную державу. Настолько велики были его достижения, что в год его триумфа Исократ, к этому времени уже девяностолетний старец [260], обратился к тезисам своего «Панегирика» 380 г. до н.э. и в «Филиппике» предложил Филиппу общую Панэллинскую программу. «Мы воюем друг с другом из-за пустяков», – писал он и добавлял, что для Эллады нет иного пути жить в мире, «кроме желания ведущих государств… перенести войну в Азию. Поэтому, – продолжал он, – я намереваюсь посоветовать тебе стать хранителем гармонии в Элладе и вождем военной экспедиции против варваров (то есть персов). Употреби убеждение в одних случаях и примени силу в других; однако те, кто мыслит трезво, не должны начинать войны в стране персов, пока кто-нибудь не замирит эллинов и не заставит отказаться от их теперешней глупости». Исократ иронически отзывался о кажущемся могуществе персов [261]. Исократ полагает: чтобы завоевать Персию, Филиппу следует сначала освободить покоренные ионийские города: «Обещай им свободу, и пусть твое слово облетит всю Азию». Покончив с этим, советует он далее, надо разрушить все Персидское царство. А если не получится, то, по крайней мере, отобрать у персов как можно больше территории, затем построить города на всем завоеванном пространстве и заселить их колонистами из числа тех, кто сейчас бродит по Греции в поисках пропитания и страшит всех, кто им встретится. «Если мы не предоставим им надлежащих условий для жизни, их количество будет все возрастать, и они станут для эллинов несчастьем. Их надо поселить на границах Эллады, чтобы они стали барьером для внешних вторжений» [262]. И дальнейшие действия самого Филиппа, а потом и Александра Филипповича, в общем, выполнили его программу. Они объединили силы македонцев и греков, разгромили и завоевали Персию. У Александра, ставшего Великим, рождается мысль, схожая с идеей императора монголов: создать на просторах Евразии мировую империю, в которой не будет войн, а люди и народы будут обогащать знания и умения друг друга. Именно поэтому Александр не мог остановиться в Персии. Он двинулся дальше. В Индию. В Средней Азии, на берегах реки Сырдарьи, в районе нынешнего таджикского Ходжента, тактика греко-македонского строя с опорой на фалангу потерпела первое и полное фиаско в столкновении с кочевниками-скифами – саками. Зато скифы пополнили македонскую армию. Александр сделал более гибкой тактику. И решился на поход в сказочную Индию. Где попал в последнюю свою большую битву. Которая стала самой тяжёлой и страшной из всех его сражений. ГИДАСП. Битва на Гидаспе (июль 326 г. до н.э.) – сражение Александра Македонского с войском индийского царя Пора на реке Гидасп (восточный приток великого Инда). Македонские войска разгромили армию индийцев, после чего их царь Пор, попавший в плен, стал союзником и вассалом Александра Македонского. Сражение стало последней из крупных битв в биографии Александра. Вскоре после него он прекратил свой победоносный 10-летний поход на Восток и вернулся в Персию. Когда вся территория Персидской державы была включена в состав империи Александра Македонского, Александр приступил к расширению владений за счёт новых стран, следуя идее стать владыкой всего цивилизованного мира. Спустя 8 лет после вторжения в Азию Александр вступил в сказочную для греков Индию. Еще во время пребывания Александра в Согдиане к нему явился индийский раджа Таксил, чьи владения находились почти сразу за Гиндукушем, и предложил союз. Условия договора были просты: очевидно, Таксил признавал Александра своим владыкой и обязался снабжать армию «царя Азии» всем необходимым, а Александр соглашался помочь Таксилу в войне, которую тот вел с соседями – Абисаром Кашмирским и Пором. Убедившись, что тыл достаточно крепок (гарнизон, оставленный в Бактрии, составлял 10 000 пехоты и 3500 всадников, а в Согдиане ещё 3000 пехотинцев), Александр принял «приглашение» Таксила. Впрочем, для вторжения в Индию ему вряд ли ещё требовалось чье-то приглашение. Скорее всего, союз с Таксилом послужил удобным поводом для вмешательства в индийские дела и распространения своей власти (и своего пространства) дальше на восток. Бытует мнение, что Александр стремился к мировому господству. В подтверждение обычно приводятся отрывки из его речей. Так, Арриан вкладывает в уста Александра фразу о желании дойти до Ганга – предела Ойкумены в представлении древних географов. Но логично предположить и то, что Александр, унаследовавший от Ахеменидов титул царя Азии, только добивался соответствия означающего означаемому: поскольку владения Ахеменидов включали в себя Северо-Западную Индию до Инда и поскольку он – преемник персидских царей, все их земли должны принадлежать ему. Если о землях до Инда было известно хоть что-то – из записок мореплавателя Скилака, спустившегося по Инду до океана, и Ктесия, придворного лекаря Артаксеркса II, – то о территориях за Индом никто не знал ничего. Армия шла в неизвестность, полагаясь лишь на проводников, предоставленных Таксилом. И, кстати сказать, это была уже совсем не та армия, которая весной 334 г. переправилась через Геллеспонт. Другие солдаты, другие полководцы, иные цели – не освобождение, не мщение, а не завуалированнное пропагандистскими уловками завоевание. Среди множества сражений, которые велись захватчиками, вторгавшимися на индийские равнины с северо-запада, первым, записанным в истории, было сражение при Гидаспе [263]. Наслышанные о подвигах Александра мелкие индийские цари сдавали свои города грозному македонскому войску. Ими двигал не только страх, но и определённый людской интерес – за счёт македонской армии они расширяли владения и усиливались против соперников. После форсирования Инда Александр, продвигаясь на восток, в июле 326 г. до н.э. подошёл к реке Гидасп (теперь река Джелум (Jhelum) в Пакистане), крупному притоку Инда с восточной стороны. За Гидаспом Александра ожидал местный царь Пор. Арриан назвал май как месяц битвы, однако в другом месте он оговорился, что битва произошла после июня, что согласуется с датой, названной Диодором. Курций также рассказывает об этой встрече: «Александр, считая, что слава его имени может склонить Пора к сдаче, отправил Клеохара объявить Пору, что тот должен уплатить дань и встретить царя у границы своего государства. Пор ответил, что лишь одно из этих требований будет исполнено: он встретит вступающего в его страну царя, но сделает это с оружием в руках». По Диодору, царь Пор имел 50 тысяч пехоты, 3 тысячи конных, тысячу колесниц и 130 слонов. Плутарх сообщает только о 20 тысячах пехоты и 2 тысячах конных у Пора. Однако, если учесть, что, как и в боях с персами, число противника увеличивалось, скорее всего, индусов было раза в 3 раза меньше. Около 10 000 пехоты, 1000 конницы, 100 колесниц и 40–50 слонов. Ведь это была армия частного властителя. Наиболее грозной силой в индийском войске являлись боевые слоны, живые танки античной эпохи. Поэтому индусов и не напрягало численное превосходство опытного противника. Хотя, если честно, слоны тоже не были абсолютной панацеей в бою от всего. При всей их силе и потенциальной эффективности слоны имели также и серьезные недостатки. Самым большим и явным недостатком слонов в бою была их склонность к паническому бегству. Когда они ранены, испуганы или взбешены вражескими атаками или уловками, когда их погонщики ранены или убиты, они могут понестись по полю боя, сметая все на своем пути, включая собственных воинов. Многие битвы были проиграны именно потому, что собственные слоны, поддавшись панике, бежали тараном сквозь свои же боевые порядки. Существуют также упоминания о наличии у погонщиков деревянных молотков, чеканов, которые они применяли, чтобы убить своих слонов, если это необходимо. Но в родном климате они были, очевидно, более «устойчивы» физически, а значит, и психологически. И чаще применялись. Основой армии Александра, кроме македонцев, греков и фракийцев, были скифы. В битве при Гавгамелах македонцы захватили у персов 15 слонов, но реального боевого столкновения с грозными животными ещё не имели. Легковооружённая пехота индов служила тогда в основном для защиты слонов от нападения сбоку и с тыла. Основным оружием пехоты являлись большие луки, способные метать тяжёлые стрелы, копья и дубины. В колесницы, по словам Курция, впрягалось по четыре лошади, экипаж квадриги состоял из 6 человек: два лучника, два щитоносца для ближнего боя и возницы. В отличие от персидских серпоносных колесниц, на индийских колесницах серпы, ножи и лезвия не крепились. Индийская кавалерия, судя по всему, также уступала персидской по вооружению. Вся ставка делалась на слонов. Источники не сообщают о численности армии Александра Македонского, однако на основании подробного перечисления Аррианом македонских подразделений и их союзников можно оценить силы Александра примерно в 10 тысяч конных и 30 тысяч пехоты, из которых 5 тысяч составляли союзные индийцы от царя Таксила. Начальным пунктом этой знаменитой кампании Александра были Таксилы. И можно принять за истину, что, пока там отдыхала его армия, он узнал от индийского царя Таксила все, что было необходимо, о природе страны, которую он собирался пройти, и о наиболее удобных маршрутах [264]. Армии Пора и Александра разделяла река Гидасп, шириной в 4 стадии (примерно 700 м). По сообщению Курция, полноводная в это время года и с сильным течением. Лагеря царей находились напротив друг друга. Вдоль реки Пор выставил сторожевые отряды, чтобы заранее узнать о переправе македонцев и сбросить их в воду. Александр со своей стороны постарался ввести противника в заблуждение. Он разослал свои отряды по реке, имитируя переправу то в одном, то в другом месте, пока инды не перестали обращать внимания на манёвры македонцев. Александр также запустил слух о планах дождаться спада уровня воды, с тем чтобы форсировать Гидасп вброд. Когда бдительность Пора притупилась, Александр решил приступить к переправе. Армия была разделена на 3 части. Отряды численностью примерно в 10 тысяч солдат под командованием Кратера, включая 5 тысяч союзных индов, были оставлены в лагере напротив стоянки Пора. С приказом начинать переправу, только когда Пор будет вынужден уводить войска, и прежде всего слонов. Второй части армии численностью примерно тоже около 10 тысяч был дан приказ начинать переправу примерно в 10–12 км от базового лагеря, в то время когда Пор ввяжется в сражение с Александром. Сам Александр с 3-й частью армии собирался незаметно переправиться под прикрытием лесистой горы и острова в месте, отстоявшем от лагеря на 150 стадий (прим. 25 км). Такое разделение сил, по замыслу Александра, не позволит Пору сосредоточить силы для атаки уязвимых в момент переправы македонцев. Александр вёл отборные войска: эскадроны гетайров числом около 2 тысяч, отборных конных скифов, корпус щитоносцев, два полка фаланги и лёгкую пехоту с лучниками. Всего под его началом, по словам Арриана, было 5 тысяч конных и до 6 тысяч пехоты. Тайные приготовления к переправе, сделанные ночью, маскировал проливной дождь. К утру дождь стих, и переправа началась неожиданно для индов. Пехота пересекала реку на вёсельных судах, конница плыла на набитых сеном кожаных мехах. По ошибке сначала высадившись на остров, македонцы были вынуждены переходить вброд на другой берег Гидаспа. Переправа успешно завершилась, прежде чем передовой отряд противника под командованием сына Пора прибыл к месту. Александр считал, наверно, что его конница превосходит вражескую. Как качеством своего вооружения, так и боевым опытом. Он решил вести вперед своих гетайров, поддержанных с тыла лучниками Таврона, пока греческая пехота завершит переправу через реку и медленно двинется за ним [265]. Сын царя Пора прибыл к месту высадки Александра с несколькими сотнями конных и колесницами (Плутарх). Александр бросил на них свою лучшую конницу, значительно превосходящую числом. Колесницы вязли в грязи вследствие ночного ливня, на них нельзя было наступать, и отступать тоже оказалось невозможным. Всех их захватили, перебив экипажи; пал и сын Пора. Тогда Пор двинул свою армию навстречу Александру, оставив несколько слонов и небольшую часть войск в лагере, чтобы воспрепятствовать переправе Кратера. На ровном месте Пор построил войско следующим образом: впереди слоны в одну линию с равными промежутками между ними. За слонами пехота индов; конницу Пор расположил по флангам, а перед конницей поставил колесницы. Он даже не думал, что враги отважатся пройти между слонами. Ни всадники, поскольку если не люди, то, во всяком случае, лошади должны испугаться, ни тем более пехота, которую отбросят при помощи слонов воины первой линии и затем растопчут эти же слоны [266]. Александр решил атаковать войско Пора, не дожидаясь переправы остальных частей своей армии. Удар конницы он направил на левый фланг индов, против их всадников. Военачальник Александра Кен атаковал правый фланг Пора. Наступать на слонов в лоб македонцы не решались. Сначала тысяча конных лучников засыпала индов градом стрел, затем Александр окружил левый фланг индов своими эскадронами. Колесницы были быстро выведены из строя македонской кавалерией. Конница Пора бросилась под защиту слонов, но делала вылазки при удобном случае. Вожаки слонов повели животных на всадников Александра, но те могли увернуться от неповоротливых животных, так что тяжесть борьбы с ними выпала на долю македонской пехоты. Пехота индов старалась держаться позади слонов, атакуя в промежутках между ними. Сражение превратилось в свалку, где преимущество и победа достаются тому, кто лучше управляет отрядами. У Пора очень скоро армия превратилась в огромную толпу; инды, конные и пешие, искали спасения за слонами, но страдали от них ещё больше, чем от противника. Арриан пишет: «Македонцы, если вокруг было просторно и они могли напасть на боевых слонов, улучив удобный для себя случай, обычно разбегались, когда животные устремлялись на них, а когда они поворачивались, преследовали их и метали копья. Инды, двигавшиеся между слонов, особенно от них пострадали». Это было сражение, не похожее ни на одно прежнее. Слоны врывались в ряды пехоты, поворачивались, и в этом месте густого строя македонцев как не бывало. Однако в решающий момент, переправившись через реку, Кен атаковал индийцев с тыла [267]. И это стало решающим моментом сражения. Скоро слоны, оставшиеся в живых, повернули назад. Александр конницей окружил всё войско индов, которое, сдавленное в узком месте, больше не представляло боевой силы. К Александру подошли другие его отряды, без помех переправившиеся через Гидасп, и приступили к истреблению индов, сменив уставших за 8 часов боя воинов Александра. После сражения Александр дал месяц отдыха своей армии, основал город Никею на месте тяжёлой битвы, а затем двинулся дальше на восток. Однако на подходе к реке Ганг македонцы, услышав об огромных новых армиях и тысячах боевых слонов за Гангом, отказались следовать за своим царём. Таким образом, сражение на реке Гидасп, первая же битва македонцев со слонами, остановило продвижение великого завоевателя на Восток. И всё-таки, что мы имеем? То, что 10 000–15 000 воинов разбили тоже около 10 000 куда менее опытных воинов, несмотря на их слонов. Опыт, навыки, слаженность всей армии – при несхожести и асимметричности аргументов в бою таких разных по своей структуре сил – взяли верх. Так же потом монголы побеждали хорезмшахов, а ещё позже гренадёры и конные латники Кутузова и Бонапарта убедительно крушили всех пруссаков, австрийцев, турок, кроме друг друга. Царь Филипп превратил Македонию в мощнейшее государство Греции, а походы его сына Александра привели к расширению границ греческого мира вплоть до Индии. И всю свою недолгую жизнь Александр разыгрывал рискованный гамбит с ойкуменой, мечтая осуществить божественную идею – соединить все народы мира, возведя их в единый общечеловеческий стандарт. «Македонский гамбит» считается одним из наиболее выдающихся образцов военной стратегии [268]. До поры средиземноморский ландшафт вмещал в себя все возникавшие в его пределах социокультуры. Но с вторжением в Средиземноморье «сухопутной» социокультуры персов вдруг выяснилось, что ландшафт – ойкумена – тесен даже для «своих» [269]. Требовалось раздвинуть его границы, иначе теснота грозила обернуться гибелью ландшафта. И миссия эта выпала Македонии как самой молодой и потому наиболее пассионарной социокультуре Восточного Средиземноморья [270]. Столкновение цивилизаций (в том всеобъемлющем смысле, который придали этому словосочетанию современные политологи) привело к расширению ойкумены вплоть до Индии. И обернулось в итоге возникновением синкретической «западно-восточной» цивилизации – эллинизма [271]. При этом Македония принесла себя в жертву идее средиземноморской цивилизации. История создания, возвышения и упадка Македонской империи представляет собой, если воспользоваться шахматной терминологией, весьма классический вариант королевского гамбита – жертва «королевской пешки» позволила средиземноморской цивилизации получить стратегическую инициативу в противостоянии «Запад – Восток». Причем ход оказался настолько эффективным, что последствия его ощущались и продолжают ощущаться на протяжении двух с половиной тысяч лет [272]. Как государственное образование Македонская империя просуществовала недолго – особенно в сравнении с пришедшей ей на смену империей Римской или более поздними Византийской и Британской. Но как образование социокультурное она в известной степени существует и по сей день [273]. Первое, НЕОСОЗНАННОЕ ЕВРАЗИЙСТВО. А «македонский гамбит» вошел в историю человечества как один из наиболее выдающихся образцов большой стратегии… Пускай самопожертвование самой Македонии было, если допустимо так выразиться, бессознательным [274]; пускай оно в полном соответствии со сформулированным в гораздо более поздние времена принципом (а ныне почти каноном) диктовалось ситуацией «вызова-и-ответа» [275].