Текст книги "Мифы и правда об «Иге». Как Русь расцвела при Золотой Орде"

Основные достижения эллинизма

Александр открыл греческому влиянию доступ в мир, простиравшийся от Эгейского моря до Гиндукуша, от Яксарта до порогов Нила. Эллинизм стал более высоким этапом исторического развития народов классической Греции и Древнего Востока. Основой прогрессивных изменений в эпоху эллинизма было взаимообогащение древнегреческой и древневосточной цивилизаций как результат их непосредственного взаимодействия. Расширение территориальных рамок эллинистической ойкумены, при этом более тесное взаимодействие различных частей ее, до завоеваний Александра Македонского, развивающихся в известной изоляции друг от друга, сказалось благотворно прежде всего в хозяйственной жизни огромных территорий [276]. От портовых городов Эгеиды и Финикии через Малую Азию, Сирию, Месопотамию и Иран, Среднюю Азию, пересекая всю Переднюю Азию, к Индии шли караванные пути, снабженные караван-сараями, колодцами и охраной, по ним переправлялись сырье и товары. Через порты Финикии и западной части Малой Азии восточные товары и сырье распространялись по Средиземноморью [277]. Был освоен торговый путь из Александрии (на Средиземном море) по Нилу и Красному морю, через Аравийское море [278], который соединял районы отдаленного Средиземноморья и сказочной Индии. Эллинистические цари отказались от традиционной как полисной, так и древневосточной изоляции [279] и принимали энергичные меры к поощрению торговых операций (налоговые льготы для купцов, охрана торговых путей, забота о состоянии дорог). Персы не допускали греческих торговцев в глубь Азии, и открытие этого континента Александром, рост богатства и населения в Азии и Египте, возникновение массы новых городов и поселений, повышение уровня жизни высших классов – все это дало могучий толчок торговле. Количество денег, находившихся в обращении, возросло в огромной степени после того, как Александр установил чеканку монеты, имевшую хождение во всей его державе, что было очевидно необходимо ввиду роста торговли. Драхма Александра была тождественна аттической. И этим стандартом пользовались в Афинах, Македонии и зависимых от нее областях. В державе Селевкидов и странах Востока, Пергаме, Вифинии, Каппадокии, Причерноморье (через монету Лисимаха) и Эпире. Драхма имела хождение в Этолии и Беотии [280]. Великими торговыми народами, кроме древних греков, были арабы и также финикийцы; финикийские купцы даже шли за Александром в его походе через Гедрозию [281]. Одной из действенных форм поощрения торговли стала массовая чеканка монет из тех запасов драгоценного металла, который ранее лежал в виде слитков в подвалах [282] персидских царей. От времени эллинизма дошло огромное количество монет самого различного достоинства, которые служили удобным средством разнообразных торговых расчетов [283]. Показателем нового этапа развития эллинистической экономики является интенсивное градостроительство, основание новых городов. По приблизительным подсчетам древних авторов [284] (подсчетов довольно неточных, хотя многие данные античных авторов подтверждаются современными археологическими раскопками), в эпоху эллинизма было основано свыше 170 больших и малых городов греческого типа. Основание города с новым контингентом населения в благоприятных для хозяйственной жизни местах, приписывание к городам соседних, часто пустующих сельских территорий, на которых возникали процветающие хозяйства мелких и средних землевладельцев, стали мощным толчком для общего экономического развития эллинистических стран. Бо́льшая часть вновь основанных городов стали крупными ремесленными, торговыми, культурными центрами и пережили эллинистическую эпоху [285]. В каждой эллинистической стране произошло как бы совмещение отношений развитого рабовладения в его полисной форме (особенно там, где основание городов греческого типа было интенсивным) с традиционной общинной структурой восточного типа. Состав основных производителей материальных благ в эллинистическом обществе, таким образом, был двойственным: наряду с зависимыми работниками разных статусов увеличилось количество рабов классического типа. Много нового внес эллинизм в государственное строительство. На смену традиционным типам суверенного греческого полиса, с одной стороны, и древневосточной деспотии – с другой, пришла форма эллинистической монархии, сочетающей в разных вариациях элементы как полисной государственности, так и древневосточных монархических порядков [286]. Обожествление царствующего династа, его неограниченная власть [287], постоянный бюрократический аппарат, царская собственность на значительную часть земель [288], профессиональная армия – все это роднит эллинизм с древневосточными деспотиями. Однако в каждой эллинистической стране существовало большее или меньшее число городов греческого типа и поселений воинов, которым было предоставлено право на широкое внутреннее самоуправление. Они представляли собой своего рода полисы, включенные в состав государства, имели ряд привилегий, на их территорию царская власть распространялась в ограниченном объеме. В этих городах развивались частные хозяйства, признавалась частная собственность на землю, здесь собиралось Народное собрание, избирались совет и магистраты, функционировали некоторые полисные институты [290]. Царь обязывался соблюдать права на внутреннюю автономию и полисные формы внутренней жизни, а жители города греческого типа, в свою очередь, служили верной опорой эллинистических правителей в их жестокой эксплуатации коренного населения. Плодотворными были взаимодействие и взаимообогащение греческих и восточных начал в области культуры и религии. В эпоху эллинизма шло бурное развитие астрономии, математики, физики, биологии, географии, философских систем, массовой скульптуры. Столицы эллинистические – Александрия Египетская, Антиохия на Оронте, Пергам, Родос – стали крупными культурными и научными центрами с огромными библиотеками, научными школами, которые являлись мощными генераторами научных идей и новых направлений культурной жизни, распространяемых по всей тогдашней ойкумене. В области религий взаимодействие греческой олимпийской религии со сложными религиозными системами Египта, Вавилонии, Малой Азии, Сирии, Палестины, Ирана и Средней Азии породили синкретические религиозные системы, множество новых божеств, новых религиозных идей, которые послужили питательной средой для возникновения мировой христианской религии [291]. В системе эллинистических государств можно выделить две крупнейшие державы, самые большие по территории, самые сильные по своему военно-экономическому потенциалу и самые влиятельные во всем мире эллинизма: Египетское царство, где правила династия Птолемеев, и держава Селевкидов (в конце III в. до н.э. стала называться Сирийским царством).

Полисы в Селевкидском государстве

Армия, в частности фаланга и регулярная конница, пополнялись за счет военных колонистов и граждан греческих полисов, созданных Селевкидами. Военные колонии располагались в основном вдоль границ в неспокойных районах, вдоль важнейших дорог. В Малой Азии были колонии, заселенные евреями из Вавилонии, в Персиде поселили в качестве военных колонистов 3000 фракийцев, но подавляющую часть этих колонистов составляли македоняне и греки [292]. Колонисты должны были отличаться этнически от основной массы местного населения, что облегчало контроль за местным населением, позволяло «разделять и властвовать». Колонист не был собственником участка, собственником его считался царь [293]. Полис создавался по воле царя, выделявшего прежде всего земли для него [294]. Многие греческие полисы, основанные Селевкидами, превратились в крупные городские центры. Их население включало не только греков (и македонян), но и значительное количество представителей местных народностей. Последние не пользовались гражданскими правами в полисе, круг граждан ограничивался только потомками первопоселенцев – греков и македонян. Так, в Селевкии в Пиерии в 219 г. до н.э. насчитывалось 6 тыс. граждан при общей численности населения в 30 тыс. человек. В огромном городе, столице государства Антиохии на Оронте, было всего 10 тыс. [295] граждан. Греческие полисы играли роль костяка Селевкидской державы [296]. Тесно связанные с царской династией, получившие от царей землю и обязанные за это нести военную службу, граждане полисов занимали привилегированное место в общей структуре государства. Селевкидское государство и греческий полис выступали как союзники, и греческие полисы служили, как правило, надежной опорой династии [297]. Несколько иной была роль старых греческих полисов Малой Азии, вошедших в состав государства Селевкидов. У них не было той связи с династией, как у новых полисов. Они рассматривали себя как союзников Селевкидов, и цари вынуждены были считаться с этим. В эллинистическую эпоху на Востоке продолжался процесс развития местных городских общин, приближающихся по своим формам к греческому полису. Дальше всего по этому пути пошли финикийские города. Эллинизация их была столь полной, что граждан финикийских городов стали допускать к Олимпийским играм. Именно эти города давали основные кадры для флота Селевкидов [298]. В Вавилонии сложился тип общины, образовавшейся в результате постепенного слияния служителей городских храмов с зажиточными слоями населения этих городов. Такая община в источниках называется «город» или «город людей храмов». Место вавилонской гражданско-храмовой общины в структуре государства было своеобразным. С точки зрения отношений собственности эта община находилась в более привилегированном положении, чем селевкидский полис. Именно этим объясняется поддержка Селевка со стороны вавилонских городов. Однако в госаппарате, в главной опоре династии – армии – вавилоняне совсем не представлены. Практически все посты здесь были заняты македонянами и греками. Вавилонская община не включалась органически в политическую структуру, созданную завоевателями, она оставалась вне ее [299].

В чём сравнивать?

Первое. Что общего между монголами и македонцами: НЕОСОЗНАННОЕ ЕВРАЗИЙСТВО. При господствующей верхушке (монголо-тюркской и македонско-греческой) обе империи ставили задачей сотрудничество цивилизаций на евразийских просторах. В Западную Европу и те и другие не пошли (или не успели пойти). В Индию тоже. Хотя Александр пытался это сделать. Но воевать в этом необычном климате, где применение слонов было оптимальным до самого изобретения и внедрения огнестрельного оружия, а применение кавалерии – причём любой (македонской и скифской, монгольской и туркестанской) – просто невыгодным в условиях быстрорастущих империй. Ибо поход в Индию надо долго готовить. И думать только об этой многолюдной сказочной стране, забыв об остальных. Чингисхан, похоже, в этом быстро разобрался. Он вступил в Индию только для разгрома хорезмшаха Джелал ад-Дина, а потом, выиграв сражение, повернул назад. Второе. Также общим была защита торговли и торговцев независимо от происхождения. Разница самая очевидная была в том, что Македонкую империю создавали и возглавляли горожане, а монгольскую, соответственно, кочевники. И «пространство Александра», сшитое на живую нитку, фиксировалось исключительно опорными пунктами, и сам царь прекрасно это понимал – недаром он столь активно занимался градостроительством. Города с образованными в четырех из них финансовыми управлениями обеспечивали жизнедеятельность системы; и эти системные связи оказались весьма прочными – после смерти Александра империя распалась политически, но отнюдь не экономически. Наоборот, основанные Александром города сохранили торговые коммуникации, стали центрами притяжения для окрестных земель и даже превратились в богатые столицы эллинистических государств (та же Александрия Египетская). Но какого-либо прочного идеологического фундамента у империи не было, носителем имперской идеи являлся один Александр, поэтому неудивительно, что его смерть обрекла империю на скорую гибель. Монгольская идея Ясы о всемирном государстве без войн и царстве закона и идеологически, и де-факто просуществовала значительно дольше. И третье. Монголы больше внимания уделяли не строительству городов, в котором античные македонцы видели основу основ, а организации безопасных коммуникаций и безопасности самой торговли. В чём и преуспели. Распространив свою власть на огромные, протянувшиеся от Китая до Средиземного, Черного и Азовского морей пространства, монгольские правители создали в их пределах самую передовую по тем временам систему коммуникаций. Включавшую в себя отлаженную ямскую службу, сопроводительные охранные грамоты, сеть караван-базаров, охрану путей, инспекции – все то, что делало, по утверждениям европейских путешественников, путь из самых глубин Азии через подконтрольные хану территории вплоть до берегов морей Восточной Европы и Западной Азии наиболее удобным и безопасным. Теперь снаряженные там караваны могли беспрепятственно следовать в средиземноморские и черноморские порты и Приазовье. Но, кстати, из этого вовсе не следует не только упёрто неприязненного, но и просто наплевательского отношения монголов к городам как таковым. Там, где это требовалось – а это было в основном в западном улусе, то есть улусе Джучи (Золотой Орде), города, особенно на Волге, строились. И очень добротно, как увидим далее. С водопроводами и хорошей канализацией. Можно сказать, что монгольские ханы улусов, часть года продолжавшие кочевать, то есть странствовать, а другую часть – жить в своей столице, смогли увидеть эти города и снаружи, и изнутри. Подобно современным морякам и геологам. Очень полезный, ценный взгляд на города. Не замыленный, как у славного разведчика Володи Шарапова.

Глава 3
Империя идёт на юго-запад

Правление Гуюка и Мункэ

Правители империи должны были сплотить и поглотить завоеванное ими. Это была задача не из легких. Еще требовались огромные усилия для обеспечения стабильного существования империи, и после смерти Угэдэя имперские институты функционировали с относительной эффективностью и точностью в большинстве частей империи, несмотря на первые внутренние конфликты. Смерть Угэдэя в 1241 г. стала важной вехой как в истории международных отношений, так и в монгольской политике. Она спасла Западную Европу от вторжения и породила затяжной политический кризис в самой Монголии. Чагатай вскоре умер, и внуки Чингисхана оказались в довольно сложной ситуации, не имея в семье кого-либо, способного сделать это в силу своего возраста и авторитета. Вдова Угэдэя, хатун Туракина, стала регентом, рассчитывая сохранить трон своему старшему сыну Гуюку [300]. Однако следовало ожидать сильной оппозиции Гуюку со стороны многих принцев и родовых вождей вследствие его вражды с могущественным победителем Запада Бату. Необходимо было поэтому предпринять множество политических маневров до сбора курултая. Фактически междуцарствие длилось четыре года (1242–1246). Для обеспечения свободы действий хатун сместила трех помощников Угэдэя: китайского советника Елюя Чуцая, уйгурского канцлера Чинкая и хорезмского мусульманина Махмуда Ялавача [301]. Другой мусульманин, Абд ар-Рахман, теперь стал главным регентским советником, после того как пообещал ей удвоить налоговые поступления с китайской части империи. Елюй Чуцай умер несколько месяцев спустя после своего смещения. Что же касается внешних дел империи, то активное наступление было необходимо в течение междуцарствия лишь на Переднем Востоке. Новый командующий монгольской армией в этом регионе Байджу-Нойон сумел нанести решающее поражение туркам-сельджукам в 1243 г., после чего сельджукский султан стал вассалом монголов. Восприняв это как предостережение, хан Малой Армении Хетум I поспешил предложить свое подчинение и помощь монголам. Он контролировал район Киликии напротив острова Кипр [302]. Хотя на Севере военное могущество Бату, несмотря на уход из его армии большинства монголов, не относившихся к роду Джучи и их хорошо подготовленных армий, было вне опасности, он ослабел, а его положение в монгольской политике стало довольно шатким, поскольку от него зависела лишь малая часть монгольской армии и родовых вождей. По необходимости он заключил союз с сыном Толуя Мункэ, своим близким другом еще со времен Европейской кампании. Однако даже их объединенные усилия смогли лишь оттянуть предвыборное решение относительно кандидатуры Гуюка, но не предотвратить его совсем. К 1246 г. большинство монгольских князей и родовых вождей согласились поддержать Гуюка, и тогда собрался выборный курултай у истоков реки Орхон близ Каракорума. Сославшись на ревматизм, Бату отказался участвовать в нем и остался в Сарае. Понимая, что великим ханом станет его неприятель. Гуюк, получив верховную власть, планировал сконцентрировать усилия на Переднем Востоке. Туда был послан новый командующий Алджигидей, чтобы сменить Байджу-Нойона [303]. Алджигидей прибыл в монгольскую ставку в Армении в середине июля 1247 г. Казалось возможным, что сам Гуюк теперь станет христианином, а следовательно, членом несторианской церкви. Однако хан Гуюк умер осенью 1248 г. [304]. С политической точки зрения отношения между Гуюком и Бату были напряженными с начала правления последнего, отчасти из-за отказа Бату присутствовать на выборном курултае. Хан Гуюк продолжал настаивать на визите Бату. Летом 1248 г. Бату направился в улус Гуюка. Когда он достиг озера Алакул на границе Джунгарии, то получил известие от вдовы Толуя, что Гуюк движется навстречу, чтобы встретить его на полпути. Она добавила, что намерения у кагана недобрые и Бату следует остерегаться. Бату остановился у Алакула и принял меры предосторожности. Гуюк умер на расстоянии недели пути до лагеря Бату [305]. Смерть Гуюка возобновила политический кризис в Монголии [306]. В 1250 г. горячие споры монгольских лидеров по поводу наследования трона великого хана зашли в тупик. И стал очевиден разрыв между двумя противоборствующими группами Чингизидов: с одной стороны – потомками Джучи и Толуя и потомками Чагатая и Угэдэя – с другой. Поскольку последняя группа не имела сильного лидера, Бату и Мункэ чувствовали себя увереннее своих противников. И в конце концов решили вместе взять все в свои руки и подавить противодействующую фракцию [307]. Когда первое заседание выборного курултая, который собрался в 1250 г. близ озера Иссык-Куль в улусе Чагатая, не пришло к какому-либо решению, Бату послал своих сына Сартака и брата Берке на восток с тремя конными соединениями, чтобы организовать второе заседание курултая на берегах реки Керулен в Монголии, то есть в улусе Толуя. Наиболее влиятельные потомки ханов Чагатая и Угэдэя отказались присутствовать на этой встрече, что не помешало противоборствующей им группе настаивать на ее легитимности. Поскольку Бату отказался от трона, Мункэ был провозглашен великим ханом 1 июля 1251 г. Видимо, существовало соглашение между Мункэ и Бату, в котором Бату была обещана полная автономия его улуса. На этой базе два двоюродных брата пришли к полному взаимопониманию. Первым же шагом Мункэ стало безжалостное подавление противодействующей фракции. Множество князей домов Чагатая и Угэдэя были обвинены в заговоре против нового хана и казнены или посажены в тюрьму вместе со своими сторонниками. Хотя такая жесткая политика террора Мункэ временно подавила всякую мысль о восстании, тяжелый перелом не был залечен, и новый конфликт должен был произойти в правление его наследника. На какое-то время, однако, все выглядело блестяще для монгольского императора Мункэ.

Поход Хулагу-хана в Иран

На курултае 1251 г. в Монголии, на котором на престол великого хана и был возведен Мункэ-каан (1251–1259), было решено ускорить завоевание всех остававшихся еще не завоеванными монголами земель на Ближнем и Дальнем Востоке. Для этой цели были посланы два больших ополчения: в Китай под руководством Хубилай-хана и в Иран под главенством Хулагу-хана, братьев Мункэ-каана. Для Хулагу-хана был намечен определенный план действий: уничтожить мощь исмаилитов, привести к покорности багдадского халифа и завершить покорение стран Ближнего Востока [308]. Муин ад-Дин Натанзи сообщает, что Хулагу выступил из Монголии в сопровождении 70 тысяч человек. К армии были приписаны китайские инженеры для обслуживания камне-, стрело– и огнемётных машин; численность китайцев оценивается по-разному, от одной тысячи до четырёх. Кроме войск Байджу под командование Хулагу переходили войска Даир-бахадура, размещённые в Кашмире. В 1252 г. началась подготовка к походу, который являлся общеимперским предприятием. Из Китая вызвали тысячи мастеров-камнеметчиков, огнеметчиков и арбалетчиков. Общее количество войск Хулагу, по свидетельству армянского историка XIII века инока Магакии, доходило до 70 тыс. [309]. Территория, по которой должно было двигаться войско Хулагу, заблаговременно очищалось от кочевых орд; для переходов через реки строились мосты, исправлялись дороги, по пути населением заготовлялись продовольствие и фураж. В 1253 г. Хулагу выступил из Каракорума в поход на Иран, но двигался крайне медленно и лишь в 1256 г., пройдя через Семиречье в Среднюю Азию, перешел р. Амударью [310].

Война с террористами. Когда турки под предводительством своих сельджукских правителей устремились на запад с исторической родины – территории, входящей теперь в Узбекистан и соседнюю Туркмению, – они приняли суннитскую разновидность ислама [311]. И обрушились на шиитов, в том числе на исмаилитов. Которые в ответ создали свою сеть подпольных, достаточно боеспособных ячеек [312]. Во второй половине XI века в городе Рее (нынешнем Тегеране) проживал человек по имени Хасан ас-Саббах. Этот Хасан водил дружбу с высокопоставленными людьми, в том числе с поэтом Омаром Хайямом. Он встретил одного из исмаилитских проповедников, обратился, поссорился с властями в лице тегеранского визиря Низама аль-Мулька и бежал в Египет. Там он обнаружил, что сейчас фатимидские (исмаилитские) правители Египта представляют собой лишь тень прежних, и решил начать собственную войну за исмаилизм и его фатимидского имама в самом сердце территории сельджуков. Он и его последователи присмотрели идеальную базу: грозный замок Аламут на вершине почти 2000-метровой скалы в горах Эльбурс к югу от Каспийского моря. К несчастью, он был уже занят. Хасан заполучил Аламут, обратив в свою веру часть его гарнизона, а затем проскользнул переодетым в крепость, где продолжил пропаганду. Когда его раскрыли, было уже поздно – и гарнизон, и замок принадлежали ему. Владелец получил простое предложение, от которого не смог отказаться, – выселение плюс 3000 золотых динаров. Вот против чего предстояло выступить монголам [313]. Аламут был крепостью внутри природной крепости, идеальным сердцем замышляемого Хасаном исмаилитского государства. Название его, как утверждает традиция, происходит от местного выражения, означающего «орлиное гнездо» – удачное название, если это правда, поскольку замок располагался на пике, возвышающемся на сотни футов над единственной тропой, ведущей в крепость. А на тропу можно было попасть только с одного из концов узкого ущелья, по которому протекала река Аламут. Скала, по словам Джувейни, «похожа на опустившегося на колени одногорбого верблюда с покоящейся на земле шеей», а сам замок высится на ней, точно груз на верблюжьем горбу. За его оштукатуренными стенами и покрытыми свинцом парапетами скрываются складские подвалы, высеченные в материковой скале [314]. Трубопровод подавал воду из ручья в «подобные океану водосборники», которые и сегодня еще собирают дождевую воду. Замок был примерно 140 метров длиной и 10–40 шириной, выходящий на отвесные склоны, крутые тропы и охраняемые нижними оборонительными сооружениями лестницы, и ни малейшего укрытия для штурмующих войск [315]. И вскоре мир узнал юных фанатиков Хасана как асассинов. Название это озадачивает. Европейское слово «асассин», означающее, несмотря на различное написание, одно – «убийца», происходит от арабского слова «хашишин», корень которого «хашиш», или «гашиш», тоже вошел во многие европейские языки для обозначения старой доброй индийской конопли – cannabis sativa. Некоторые люди называли низаритов «хашишийя» (или персидским аналогом этого слова) – «курильщики гашиша», и именно этот термин подхватили в XII веке крестоносцы, когда прослышали о них в Сирии [316]. В руки Хасана попали и другие горные замки – Гирдкух, господствовавший над главной дорогой из Хорасана, Шадиз на юге близ Исфахана, Ламасар и Табас близ нынешней ирано-афганской границы. Эти твердыни вместе с несколькими десятками других дали Хасану неприступную стартовую площадку, с которой он мог запустить свою страшную машину убийств. Сам же он никогда не покидал своего Аламута, где 35 лет инструктировал, вдохновлял и организовывал последователей, повиновение которых простиралось вплоть до могилы [317]. Регион корчился в агонии гражданской войны, и исмаилизм с его обещанием исламского возрождения находил массу сторонников. Военачальники и офицеры выходили из дому только в сопровождении вооруженной охраны и носили под одеждой доспехи. Террор порождал контртеррор, официальные преследования исмаилитов, дотоле умеренные, сменились обвинениями наобум, облавами, заточениями и смертями в тюрьмах. Однако ничто не действовало. В катаклизме 1219–1222 гг. погибло свыше миллиона жителей Средней Азии, были уничтожены великие города, а государство рассыпалось на обломки. Обычно великая смута благоприятствовала асассинам – можно было захватить под шумок новые замки и обратить неофитов в свою веру видениями нового исламского возрождения. Поэтому нет ничего удивительного в том, что император монголов Мункэ сделал асассинов первой мишенью, когда решил раздвинуть границы своей степной державы на запад под предводительством Хулагу [318]. В 1256 г. монгольские войска осадили ряд исмаилитских замков, Хулагу потребовал от «горного старца» полной капитуляции и разрушения всех исмаилитских крепостей. В это время среди правящих кругов исмаилитов происходила внутренняя борьба, которая изменила соотношение сил в пользу монголов. «Горный старец», ярый враг монголов, был убит. Заговор против него возглавил его сын Рукн ад-дин Хуршах, которого тайно поддерживала группировка, проводившая промонгольскую политику. Под давлением этой группировки, среди которой был ученый астроном Насир ад-дин Туси и другие, втайне враждебные исмаилитам, Хуршах согласился на подчинение монголам при условии сохранения за ним исмаилитских владений. На попытку Хуршаха затянуть переговоры и отсрочить капитуляцию монгольское войско ответило штурмом. После недолгой осады монголами крепости Меймундиз Хуршах вышел из нее и явился к Хулагу-хану. Несмотря на обещание Хулагу-хана сохранить жизнь Хуршаху, он был послан в Каракорум к Мункэ-каану и в пути убит. Вскоре монголами была взята и разрушена твердыня исмаилитов, неприступная крепость Аламут (в конце 1256 г.), а затем еще около 40 крепостей. Крепость Гирдкух около Дамгана сопротивлялась 3 года. Историку Ата Малику Джувейни, который сопровождал Хулагу в этом походе, было поручено лично ознакомиться с богатым книгохранилищем Аламута. Рукопись «Сергузашт-и сейидна», посвященная жизни основателя Аламутского государства Хасана ибн Саббаха, была использована Джувейни в его истории [319]. Три года осады крепости Гирдкух показали, что исмаилиты довольно слабо встретили монгольскую армию. И сам подпольно-террористический тип их государства сыграл с ними злую шутку. Они имели подготовленных киллеров – диверсантов. Но эти люди были штучным товаром, а потому не могли заменить собой не только полевые армии, но даже средние по размерам гарнизоны, способные оборонять отлично расположенные и укреплённые горные крепости. Пока их боялись, они всё своё внимание уделяли подготовке асассинов. Но когда пришла армия, вожди которой философски относились к мыслям о своей личной уязвимости, имели хорошую, внимательную стражу и при этом были веротерпимы, вдруг оказалось, что идейных бойцов для реального боя хватило только на защиту одной крепости.