Текст книги "Мифы и правда об «Иге». Как Русь расцвела при Золотой Орде"

Поход хорезмийцев в Грузию

В 1225 г. Джелал ад-Дин объявил себя даже патроном закавказских земель – Рана и Ширвана [203]. Сделав подобный шаг, он хорошо сознавал, что ему не миновать войны с Грузией, – и после необходимой подготовки начал её первый [204]. Хорезмшах собрал большое войско и потребовал от Грузии подчинения. Джелал ад-Дин вторгся в пределы Грузии, разорил окрестности города Двина и направился на Гарниси, куда уже перед тем прибыло грузинское войско под начальством известного деятеля времен царствования Тамары – атабага Иванэ. Стоявшие в Гарниси грузинские отряды ожидали подхода вспомогательных сил. Хорезмшах разгадал замыслы грузинских военачальников и нанес удар первым. В битве грузины потерпели поражение. Джелал ад-Дин взял Двин, привел свои войска в порядок и двинулся на Тбилиси. В декабре 1225 г. Джелал ад-Дин подступил к Тбилиси и взял его, воспользовавшись предательством мусульманской части населения города. Хорезмшах с фанатической жестокостью истреблял… [205] грабил и разрушал богатый город. Тем временем грузинское войско, оправившись от неудач, перешло в наступление. Грузины взяли Тбилиси и истребили гарнизон Джелал ад-Дина. Теперь уже против Джелал ад-Дина восстала не только Грузия, но даже мусульманские земли – Рум, Шам и Хлат. Он настроил их против себя. Их правители вступили в переговоры с царским двором Грузии [206], предложив ему план совместной борьбы против хорезмшаха. Джелал ад-Дин постиг замысел врагов и решил разбить их поодиночке; прежде чем союзники успели собраться вместе, Джелал ад-Дин вторгся в Грузию. Битва произошла в Болниси в начале 1228 г. Джелал выиграл её, опять овладел Тбилиси и быстро возвратился под Хлат [207], но нового похода в Грузию он предпринять уже не успел. В 1230 г. Джелал ад-Дину сообщили, что монголы подступили к Иранскому Азербайджану. Хорезмийский правитель не смог собрать сколько-нибудь значительных сил, способных противостоять врагу, и вынужден был бежать. Лишенный свиты и войск, он погиб во время бегства. Джелал ад-Дин был талантливым полководцем и смелым воином, но организовать сопротивление монголам на Ближнем Востоке он не мог. Хорезмийский правитель пришел сюда как завоеватель. Еще отец Джелал ад-Дина, Мухаммед, намеревался завоевать Ближний Восток и грозил багдадскому халифу отнять у него столицу. Поэтому монголов, преследовавших Мухаммеда, а затем и Джелал ад-Дина, считали своими союзниками не только христианские народы, но и мусульманские владетели [208]. Пятилетнее хозяйничанье Джелал ад-Дина подорвало силы народов Ближнего Востока и Закавказья и способствовало военному и политическому успеху монголов [209]. Если столько государств рухнуло под монгольским напором, значит, эти государства не обладали внутренней силой. Осознание этого факта открылось не всем. Врач Абд ал-Латиф из Багдада (ум. 1231–1232) [210] знал, почему хорезмийцы уступили монголам. «хорезмшах Мухаммад ибн Текеш был вор и насильник, а его солдаты были сбродом <…> большинство из них были тюрки [211] либо язычники, либо невежественные мусульмане <…>. Он имел обыкновение убивать часть племени, а оставшихся брать к себе на службу, и сердца их были полны ненависти к нему. Ни по отношению к своему собственному народу, ни по отношению к врагам он не вел осмотрительной политики <…>. И вот выступили против него эти татары. Все сыновья одного отца, с одним языком, одним сердцем и одним вождем, которому они повиновались» [212]. Выходит, монголы победили хорезмшахов не только на поле боя, но и в душах жителей Бухарии. В певую очередь веротерпимостью и законностью. Лев Гумилёв в связи с такими противоречивыми известиями считает всё это частью «черной легенды» о Монгольской империи. А иранское население, как пишут другие аналитики, сократилось не только из-за монголов и армий Тамерлана, но и из-за затяжной засухи в этом регионе, вызванной малым оледенением 1350–1850 гг. [213]. Вот посмотрим классические рассуждения и выводы европейских авторов на эту тему. Гарольд Лэмб. «Чингисхан – властелин мира», изд-во «Центрполиграф», Москва, 2003 г. В Европе уже более 50 лет книга Г. Лэмба считается классической по биографии Чингисхана. В книге рассматривается борьба двух противоположных суждений о деятельности Чингисхана: как о жестоком злодее и как о прогрессивном преобразователе мира. Автор писал: «О его победах главным образом писали его враги. Настолько разрушительным было его воздействие на цивилизацию, что фактически для половины мира жизнь началась заново» [214]. И далее: «Весь порядок вещей, хочешь, не хочешь, менялся, и среди выживших после монгольского завоевания мир воцарился на длительное время» [215]. «Мир под властью монголов, так же как когда-то под властью римских императоров, дал возможность цивилизации сделать скачок на новую высоту» [216]. И в заключение: «Неистощимое любопытство относительно дальней Азии не давало покоя европейцам… Колумб плыл, чтобы достигнуть не берегов Америки, а земли Великого хана» [217]. Джон Мэн. «Чингисхан», изд-во «Эксмо», Москва, 2006 г.

Оценкой жестокости Чингисхан при штурме городов Средней Азии превзошёл персидских летописцев. Если Ибн ал-Асир утверждал, что при штурме города Мерва было вырезано 700 тысяч жителей, то согласно Д. Мэну было погублено 1,3 млн человек, через полгода, при подавлении восстания жителей города, было уничтожено ещё 100 тысяч человек, а через 6 месяцев, при третьем штурме города, было уничтожено всё оставшееся население, кроме 10–12 человек [218]. Далее автор рассуждает: «Во всём Хорезме имелось 20 крупных городов, в которых жило в среднем по 100 000 человек в каждом».

Для справки. В это время, например, в Бухаре, не менее значимом городе, по данным историка Вассафа, числилось всего 16 тыс. человек. Кто из них прав? Вот такая арифметика. И вообще, Джона Мэна довольно аргументированно критикуют: ну просто нереально, даже просто неадекватно ведут себя все эти запредельно многочисленные жители города Мерва, потеряв более миллиона человек, имея разрушенные стены. Они тем не менее в кратчайшие сроки снова скапливаются на месте пепелища, причём зная, что оккупанты всё ещё громят страну. И второй погром с тотальной резнёй снова не идёт им впрок. Они с таким же результативным и малопонятным энтузиазмом снова сбегаются в это не самое безопасное место, чтобы повторить кровавую процедуру по третьему кругу. И несмотря на все эти комментарии, тот же автор и в той же книге, предваряя всю эту свою же мрачноватую историю, пишет: [219] В катаклизме 1219–1222 гг. погибло свыше миллиона [220] жителей Средней Азии, были уничтожены великие города, а государство рассыпалось на обломки. Это попытка докопаться до истины или опора на мусульманскую летопись, игравшую роль страшилки? На самом деле это более сложное явление, довольно подробно описанное Дмитрием Песковым [221]. Метафорические измышления о нашествии, сопряжённые с эсхатологическими ожиданиями, характерны для всех стран, которых коснулось нашествие, вне зависимости от времени пребывания на конкретной территории монгольских войск и степени сопротивления местного населения. При описании монгольских нашествий хронистами самых разных стран использовались на удивление похожие приемы. Эти приемы, безусловно, не являлись исключительной «привилегией» именно XIII века. Сам расцвет жанра «плачей» по городам на Арабском Востоке, например, относится к XII веку, когда описывались бедствия городов Андалусии, некогда процветавших под началом арабов-мусульман, а позднее пришедших в упадок в результате варварских христианских завоеваний. Описания такого рода, как правило, строятся на контрасте: город – эталон процветания и изящества после покорения жестокими иноземцами превращен в груду развалин, где скачут реально одинокие газели или другие представители местной фауны. Даже в этом противопоставлении заключен стереотип, указывающий на традицию. В чисто литературном плане авторами могли использоваться гиперболы, метафоры или, как на Руси, псевдореалистические описания [222]. И всё-таки чего-то этим данным не хватает. А именно сравнительного анализа, сопоставления данных с другими разрушительными войнами. Ну, возьмём для примера Тридцатилетнюю войну в Европе (1618–1648) [223]. Согласно оценкам [224], население Чехии за время войны сократилось с 2 000 000 до 700 000 жителей [225]. А в Германии с 17 000 000 до 10 000 000 [226]. Для Чехии и Германии результаты никак не лучше, чем для Венгрии и Китая от тех же монголов. Правда, отмечается, что это была последняя религиозная война в Европе, принесшая много бед. И до самого начала Наполеоновских войн в Европе таких потерь больше не было. Однако и в колониях тоже было далеко до идиллии. Пока после 30-летней войны в Европе росли новые империи, прежде всего Российская, Британская и Французская, рушились цивилизации Америки. И это тоже надо иметь в виду. Ведь что, собственно, произошло с древними цивилизациями? Европейская колонизация прервала естественный ход развития индейцев. Большое число индейцев Северной Америки было истреблено колонизаторами, многие племена переселены из традиционных мест обитания в резервации США и Канады. По подсчётам Бюро переписи населения США, всего в Индейских войнах в период между 1775 и 1890 годами погибло 45 000 индейцев. Вся, однако, численность индейцев, населявших нынешнюю территорию США и Канады, сократилась с 4 миллионов в период до начала масштабной европейской колонизации до 200 тысяч к началу XX века. Прямо скажем, эти строчки написаны не для обвинений кого-то, а для того, чтобы показать: путь развития был нелёгок в принципе. И если к своим грехам европейское подсознание привыкло, то азиатские ему кажутся просто запредельными. Хотя, опять же, зачем ходить за примерами в Азию? Чтобы лучше уяснить извилистый ход нашей цивилизации вообще, лучше всего сравнить империю монголов с империей Британии. Которая чаще других напоминала всему миру о своей демократии и большом человеколюбии.

Опиум

Англо-китайская война 1840–1842 гг. (первая «опиумная война») велась Англией с целью ликвидации режима строгой изоляции Китая от внешнего мира и открытия китайского рынка для ввоза британских товаров [227]. С самого начала коммерческих отношений между Великобританией и Китаем торговый баланс имел заметный уклон в пользу китайского экспорта. В то время как в Европе китайские товары являлись признаком шика, политика династии Цин была направлена на изолирование страны. Так, иностранным торговым судам был открыт только порт Гуанчжоу [228], а торговцам было не только запрещено покидать его территорию, но даже учить китайский язык. В таких условиях спросом пользовались лишь русские меха и итальянское стекло. Это вынуждало Англию оплачивать свои закупки китайских товаров драгоценными металлами [229]. А точнее, за счёт ввоза в Европу огромного количества серебра и золота, добываемого в Мексиканском и Перуанском Эльдорадо, на рудниках разгромленных цивилизаций майя, ацтеков и инков (с добавлением золота из Африки). Самое обидное, особенно для богатых англичан, заключалось в том, что преуспели в китайской торговле их главные враги и конкуренты – русские, которые зашли в Китай с другого входа – с севера. Используя при этом свои старые, ещё со времён Золотой Орды приобретённые торговые и логистические наработки и знания. Русские появились на северной окраине Китая в середине XVII века, при умном атамане Хабарове. И за последующие около 80 лет усилиями казачьих атаманов и царских дипломатов, сочетая силу и слово доброе, русские сумели убедить Китай с его маньчжурской знатью в их же собственной выгоде. Получать сибирские меха из рук новых хозяев тайги, а не заморских англо-португальских дяденек. К торговле подключились буряты и монголы (а без них сие торговое предприятие просто не получилось бы). И торговля пошла – через Кяхту и Ургу (Уланбатаар). А вместо золота и серебра этот же самый сибирский мех и использовался. В это же время на юге Англия не производила практически ничего, что могло бы быть экспортировано в Китай с прибылью. Британии пришлось делать упор на поставку потом и кровью полученных драгоценных металлов [230]. И наконец, орудием подрыва режима изоляции англичане избрали контрабандный ввоз опиума из Индии. Несмотря на полный запрет на торговлю и употребление в Китае опиума [231] начиная с 1773 г., Британская Ост-Индская компания приобретает монополию [232] на закупку бенгальского опиума. В 1775 г. она нелегально, но очень выгодно для себя продаёт в Китае 1,4 тонны опиума. К 1830 г. объём продаж опиума составит 1500 тонн. В 1835 г. опиум составляет ¾ всего импорта Китая [233]; импортный опиум курили свыше 2 миллионов человек. Как только привычка курения опиума, распространившаяся от богатого населения [234], захлестнула до 90 % всех мужчин прибрежных районов Китая, деловая активность значительно уменьшилась. Работа инфраструктуры приостановилась, и уровень жизни значительно упал [235]. Специальный комиссар Лин Цзе-хи (1785–1850) оценивал число своих соотечественников, страдающих опиумной зависимостью, в 4 млн [236], тогда как практикующий в Гуанчжоу британский врач – в 12 млн человек [237]. Цзе-хи отметил: «Если мы и дальше будем относиться лояльно к этой торговле, то окажемся без солдат и без денег» [238]. С 1821 по 1837 г. нелегальный ввоз опиума (теоретически карающийся смертной казнью) увеличился в пять раз [239]. Рассадник порока порт Гуанчжоу стал точкой воспламенения к военному столкновению Китая и Великобритании. Без объявления войны английская эскадра в составе 50 кораблей и 4-тысячный экспедиционный корпус в июне 1840-го блокировали с моря Гуанчжоу. Слабые, плохо вооружённые китайские войска и флот терпели поражения. К середине 1842 г. англичане захватили и разграбили о. Сянган (Гонконг), а в августе 1842 г. подошли к Нанкину [240]. Цинское правительство оказалось неспособным организовать оборону страны и пошло на капитуляцию. Вот это как с точки зрения жестокости? Они ведали, что творят? Английский эпистолярный жанр показывает, что да, вполне понимали. «Эта война с Китаем… кажется мне такой нечестивой, что является национальным грехом максимально возможной величины… Я действительно не припоминаю в истории такой войны, вызванной сочетанием подлости и несправедливости. Как по мне, то в обыкновенных захватнических войнах гораздо меньше зла, чем в той, которая призвана поддержать гнусную контрабанду, заключающуюся во ввозе деморализующих наркотиков, которые мы хотим ввезти им насильственно; и в этом споре мы готовы жечь и убивать», – Томас Арнольдс к В. В. Халлу, 18 марта 1840 г. [241] В конце концов, после этой войны началось восстание тайпинов. А потом – и вторая «опиумная война» [242]. В которой от полного уничтожения Китай спасло вмешательство России. А теперь посмотрим, чем это обернулось для Китая. Так, в 1800 г. Китай имел 300 миллионов населения, в 1850-м – уже 432. А в 1900 г. – всего 400. Сколько потеряла страна? Это даже комментировать не хочется. Но, может, англичане так только с китайцами поступали? Не сошлись менталитетом и характерами? Тогда можно посмотреть на соседнюю, вполне «белую» и христианскую Ирландию, которую английская армия долбила и до Кромвеля, и при Кромвеле, и в XIX веке. Но Великий голод, случившийся в 1845–1849 гг., опустошил население Ирландии на треть [243]. От миллиона до полутора миллионов умерло [244], не менее миллиона [245] эмигрировало, причем из этого миллиона 15–20 % эмигрантов умерло по дороге. Это одна из самых больших трагедий в Европе XIX века. И самое плохое: Ирландия оставалась нетто-экспортёром [246] продовольствия всё время голода, и за эти годы экспорт мяса даже вырос. По подсчётам некоторых авторов, запрета на экспорт зерна из Ирландии (как в 1780-х гг.) хватило бы для компенсации неурожая картофеля в 1846 г. [247]. Поэтому, повторим, надо просто отключить подсознательные евроэмоции, впитанные нами в силу воспитания на европейской историографии со школьной скамьи и, вспомнив русскую присказку «А кому было легко?», посмотреть на историю монгольского улуса… правильно – свежим, независимым и незамыленным взглядом, как советовал умный Володя Шарапов. И для более спокойного восприятия пути и сути Монгольской империи, думается, будет уместным привести слова Льва Гумилёва из его предисловия к книге Э. Хара-Давана «Чингисхан как полководец и его наследие», опубликованной в Алма-Ате в 1992 г. в издательстве «КРАМДС-Ахмед Ясави» (Корпорация КРАМДС – Казахстанская республиканская ассоциация международного делового сотрудничества – существовала в Казахстане в 1989–1996 гг.): В своих соотечественниках Чингисхан действительно видел особую породу людей, и у него были некоторые основания. Народ с растущей пассионарностью всегда смотрится особо, ибо ему присуще чувство стихийной инициативы. Ошибка Чингиса была в другом: как и всякий современник, он решил, будто сегодняшние свойства его подданных сохранятся вечно. Образ жизни кочевников действительно казался ему [естественно] предпочтительнее, но не забудем, что это был его родной образ жизни. Кроме того, как и всякий пассионарный человек эпохи подъема, Чингис придавал большое значение сохранению этнической традиции своего народа, справедливо видя в этом защиту от возможных потрясений. А вот говорить о презрении Чингисхана к оседлому быту как таковому, на наш взгляд, [248], не приходится. Считая кочевой быт монголов предпочтительным, Чингис ценил достижения культуры оседлых народов: письменность, ремесла, административные навыки. Учтем, однако, что в ХIII веке большинство оседлых народов, соседствовавших с монголами, имели гораздо более низкую пассионарность, чем степняки [249]. Соответственно, их отличал весь букет пороков, вызванных падением пассионарности. Монголы же и сам Чингисхан просто приписывали эту разницу между собой и соседями наиболее ощутимому различию – различию в образе жизни. И наконец, необходимо коснуться еще одного мифа о Чингисхане, которому отдал дань Э. Хара-Даван. Речь идет о якобы присущем Чингису стремлении к мировому господству, к созданию мирового государства. В подтверждение этому Э. Хара-Даван приводит официальную формулировку, вырезанную на государственной яшмовой печати: «Бог – на Небе. Ха-Хан – Могущество Божие на Земле. Печать Владыки Человечества». Отметим в этой связи несколько существенных обстоятельств. Официальная формулировка не может рассматриваться буквально, ибо отражает не реальные устремления [вождя], а этикетные установки того времени. Кроме того, сам Чингис никогда не стремился [250] к мировому господству. Его цель была более узка. Он стремился к объединению под своей властью всех племен Великой степи, дабы добиться мира, порядка и уверенности в завтрашнем дне. Все прочие его войны носили вынужденный характер. Другое дело, что политика объединения и, говоря современным языком, коллективной безопасности в Степи воспринималась его противниками как пролог к мировой экспансии, однако сказать, что такова была и внутренняя мотивация великого полководца, было бы, на наш взгляд, всё же неправильно. Да и политика Чингисхана в завоеванных странах мало напоминала тактику других завоевателей мира типа Наполеона или Гитлера. Сам же Э. Хара-Даван приводит следующее высказывание Марко Поло: «Завоевывая какую-либо область, он (хан) не обижал население, не нарушал его прав собственности, а только сажал среди них нескольких своих людей, уходя с остальными на дальнейшие завоевания. И когда люди покоренной страны убеждались, что он надежно защищает их от всех соседей и что они не терпят никакого зла под его властью, а также когда они видели его благородство как государя, они тогда становились преданными ему телом и душой». Все, что мы знаем фактически о монгольской политике в отношении других народов, подтверждает правоту наблюдения знаменитого путешественника. В самом деле, к 1227 г. Чингис разгромил только печенегов (канглы) в Средней Азии, тангутов и маньчжуров. Таким образом, при жизни Чингиса монголы воевали почти исключительно с такими же кочевниками или ближайшими евразийскими народами за гегемонию в Степи. Даже в позднейшее время во всем обширном монгольском улусе иль-ханы (т.е. ханы завоеванной страны) правили только в Персии. Все остальные страны считались не завоеванными, а присоединенными или союзными (такова была, например, северная Владимирская Русь, которую сам Гумилёв неоднократно выделял как союзную). Как можно отнестись к такому заявлению? С одной стороны, не слишком смело? Ведь большинство историков, археологов, гуманитариев и просто интересующихся историей людей открыто считают вождя монголов именно тем человеком, который поставил себе целью завоевание мира. Более того, многие показывают, что именно он имел наиболее хорошие шансы на воплощение этой идеи. Ибо при Наполеоне и Гитлере уже была мощная Россия. А при Александре Македонском военные технологии ещё были по-детски примитивны. Ну что это за конница – без стремян и качественных луков? Да и сама пехота – неповоротливая фаланга, построения которой были примитивны даже на фоне римских легионов, не говоря уже о гренадёрах и егерях Суворова и Бонапарта. А с другой стороны – при всей критике – Гумилёв, по умолчанию, имеет репутацию человека очень проницательного, которого уважает большинство исследователей Великой степи как среди историков, так и среди археологов. Он один из первых, кто посмотрел на Монгольскую державу естественно и спокойно, без евроэмоций западников, с одной стороны, и без не совсем уместного эмоционального восторга, как это имеет место у некоторых историков, – с другой. К тому же в пользу его мнения говорит то, что русские земли к западу от Киева Бату обложил данью только от имени улуса Джучи. Получается, что сама Монгольская империя не планировала завоевания к западу от Киева? Да, были походы Хулагу на Багдад и Сирию, которые проводило общее монгольское войско по решению курултая, но вот решений курултая о повторном походе общемонгольской армии на Запад или в Индию – их действительно не было. Что, кстати, отнюдь не мешало монголам отсылать письма с тем же Рубруком к папе, называя его и народы Запада своими подданными. А Рубрук, в отличие от Плано Карпини, уже такому обращению и не пугался, с воодушевлением описывая все блага восточной торговли. Так, может, Запад уже осмыслил это как этикетные установки? И тогда Гумилёв, возможно, прав. Так как же быть? Думается, что при сравнении монголов с македонцами Александра мы, помимо анализа торговой политики тех и других, сможем осмыслить и этот вопрос.