Текст книги "Дороги жизни"

Помидоры мама покупала на базаре (слово «рынок» было в Грозном не в ходу), непременно гудермесские. Гудермес – это город в 40 км от Грозного. Лучше гудермесских помидоров в мире нет. Это подтверждали все гостившие у меня в последующие годы университетские друзья. Точнее, не было. Современная селекция, а может быть, какие-то генетические модификации испортили даже гудермесские помидоры. Может быть, они стали чрезвычайно устойчивы к каким-то болезням, вредителям или ещё к чему-то, но неповторимый вкус и аромат потеряли. А лучшие арбузы привозили из-за Терека из казачьей станицы Червлённой. Обычно ездили туда на машине и покупали много арбузов. Не стремясь к оригинальности, но с полной убеждённостью скажу, что лучших арбузов в мире нет. На мой взгляд, следом идут мексиканские, но куда им до червлёнских.

С середины июля по середину августа в Грозном жарко и душно бывало и по ночам, но мне разрешали спать на балконе на раскладушке. Я это очень любил. Но как-то попробовал это сделать, приехав в Грозный на каникулы, когда уже учился в Москве в университете. И вынужден был часов в пять утра ретироваться с балкона. На другом балконе второго этажа квартиры четвёртого подъезда (наша квартира находилась в первом подъезде) великовозрастный сын одного из институтских профессоров – лет на 15 старше меня – занимался бизнесом по выращиванию и продаже попугаев. Мне приходилось впоследствии часто бывать в джунглях разных стран Карибского бассейна, правда, не на рассвете. Там много попугаев, но такого многоголосья, как на соседском балконе, в джунглях не слышал. Что происходило с соседскими попугаями зимой, не знаю.

152. Награда, 27.11.2003

153. Казбек

154. Кисловодск, сан. им. С. Орджоникидзе

Иногда родители брали меня на прогулку по городу (илл. 157). Я старался модифицировать маршрут так, чтобы пройти мимо павильона «Мороженое». Обойти павильон стороной родителям обычно не удавалось. Самым лучшим было мороженое, которое привозили из Пятигорска. Сейчас на месте этого павильона находится Духовное управление мусульман Чеченской Республики (илл. 158). Рядом располагается Российский Исламский университет (илл. 159) – раньше здесь находилось здание первой школы, бывшей женской гимназии (илл. 43), которую с медалью окончила моя тётя Шура. Здесь же одна из красивейших мечетей из тех, что довелось увидеть в поездках по миру, – «Сердце Чечни». Особенно сильное впечатление произвела на меня мечеть, когда в 2010 году, впервые после двадцатилетнего отсутствия, я приехал в Грозный (илл. 160). Место мечети когда-то частично занимало здание обкома партии (илл. 161), в котором до революции находился Азово-Донской банк (илл. 162).

155. Тётя Таня, В. М. Флавицкий, я, мама, двоюродная сестра Галина, Тбилиси, 11.07.1954

156. Отец, я и брат Михаил в горном лесу, Приэльбрусье

157. С родителями на прогулке по городу

И из воспоминаний 1950-х никогда не сотрётся небольшое путешествие на трофейном дизель-электроходе «Россия», куда меня вместе с братом чудом отпустили родители. Всего-то из Сочи до Сухуми (или в другом направлении, не помню) за несколько коротких часов, но сколько впечатлений! Почти всё время провёл в бассейне, в результате чего заболел, но было здорово (илл. 163)! А за несколько лет до того путешествовал с родителями на также трофейном теплоходе «Победа», но то путешествие помню плохо – маленький ещё был.

Отец был великим тружеником. После любой вечерней поездки за город или прогулки он садился за письменный стол. На огромном столе и вокруг стола лежали кипы бумаг и стопки книг в ему только ведомом, но очень строгом порядке. Трогать что-то там всем домашним запрещалось. И за этим столом каждый вечер он проводил, не отвлекаясь ни на секунду, по несколько часов, засиживаясь иногда допоздна. Так и были написаны его многочисленные книги и статьи периода 1952–1971 годов, когда он был ректором. И это при 10-часовом рабочем дне в институте. И при большой общественной работе: член обкома, заместитель председателя Верховного Совета Чечено-Ингушетии, председатель республиканского общества «Знание», председатель Республиканского комитета защиты мира и др.

Но он находил время, чтобы сажать в нашем замечательном дворе деревья. И не тополя, которые в Грозном росли с быстротой и жизненной силой сорняков. Начались посадки с ивы. Как-то раз мы поехали в одно из наших мест недалеко от Грозного. Он выкопал две ивы. Привёз. И вечером вышел сажать. Доцент Борис Николаевич Башилов, которого отец знал со студенческой скамьи и который жил в нашем подъезде на первом этаже, вышел во двор: «Григорий Михайлович, у нас здесь реки нет, ручья нет. Как же здесь ивы будут расти?» – «Борис Николаевич! Не волнуйся! Посмотрим». Не только посадил эти две ивы, но и сам следил за ними. Каждый вечер приносил несколько вёдер воды и поливал их. Всё это в течение двух лет. А потом там наладили автоматический полив. Когда я в последний раз до войны, в 1990 году, был в Грозном, ивы стали огромными развесистыми деревьями. Их уже не надо было поливать. Видимо, корни дошли до водных горизонтов, и они прекрасно росли без полива.

158. Духовное управление мусульман Чеченской Республики

159. Российский Исламский университет

160. Мечеть «Сердце Чечни»

161. Чечено-Ингушский обком КПСС. © Ю. Кравчук / РИА Новости

И берёзы отец любил. Раздумывал, откуда их привезти, то ли из-под Кисловодска, то ли из Подмосковья. Решил – из Подмосковья. Выкопали вместе со старшим сыном несколько деревьев около подмосковного посёлка Развилка, где Михаил тогда жил. Привёз по железной дороге, в тамбуре вагона. Посадил, поливал. И выросли подмосковные берёзы в непривычном климате, несмотря на знойное грозненское лето. Они также к 1990 году стали роскошными деревьями. Вот такой был человек – победил и климат, сумел доказать, что невозможное становится возможным, если действительно хотеть и добиваться желаемого.

Мама была мягким, обаятельным и разносторонним человеком. Кроме занятий детьми и домом, она много читала, иногда играла на рояле и пела. Дома стоял огромный рояль Becker. Её очень любили сёстры и многочисленные знакомые. Как я уже упоминал, называли её почти всегда Линочкой. Мама всегда была опорой отца, умела успокоить его в трудные моменты, смягчить порывы его бойцовского темперамента. Отец очень её любил. И уважал! Он всегда говорил брату, что у того прекрасные математические способности – от мамы. И был в этом уверен. Он всегда с гордостью говорил, что мать наша – настоящая донская казачка. Конечно, тема истории маминой семьи была не просто под запретом. Об этом ни единым словом не упоминали никогда – ни о её отце, ни о братьях.

162. Азово-Донской банк

Музыкальность всей маминой родительской семьи, о которой я уже писал, принесла мне некоторые сложности. У меня отсутствовал музыкальный слух. Экзамен в музыкальную школу провалил с треском. Рисовать тоже никогда не смог научиться. О сложностях с чистописанием также говорил. Но мама считала, что слух можно развить, играя на рояле. Я стал брать частные уроки музыки. Продолжалось это около года. Особо тяжело давалось выполнение домашних заданий. Приехавший на каникулы брат, как-то раз наслушавшись песни «Полюшко-поле» в моём исполнении, уединился с мамой и долго с ней что-то обсуждал. Вскоре занятия музыкой были прекращены. И сейчас ясно помню – без преувеличений – охватившее меня чувство радости и свободы.

163. Дизель-электроход «Россия»

Старший брат пользовался у меня непререкаемым авторитетом. Как-то мама обнаружила у него папиросы «Беломорканал». Учился он тогда на втором курсе. Курение, конечно, было пороком, и оказалось, что им обладал и старший брат. Непогрешимый! Идеал! Я страшно переживал. Даже хотелось, чтобы он уехал побыстрее. При этом сам к тому времени иногда с друзьями на чердаке покуривал. Немного успокоившись через несколько дней, начал изредка аккуратно вытягивать у брата по одной папиросе и прятать их в тайнике в книжном шкафу. Сам себя я идеалом не считал и никакого стремления к совершенству в указанном и подобных направлениях не испытывал.

Счастливая жизнь семьи продолжалась до 1956 года. В том году маме поставили диагноз – онкология. Диагноз поздний. Сделали операцию в Боткинской больнице в Москве. Операцию делал профессор, известный специалист по данному виду опухолей. Потом были курсы химиотерапии и лучевой терапии. Маме несколько раз пришлось ездить в Москву. Чувствовала она себя лучше и один раз даже взяла меня с собой. Это была моя первая поездка в Москву. Мамины поездки в Москву продолжались весь 1956 год, возможно, она ездила в Москву и в 1957 году. Конечно, диагноз и все другие подробности от меня скрывали. Говорили, что мама болеет лучевой болезнью.

Последние года полтора было плохо. Страшные боли, постоянные уколы сильных обезболивающих средств. Кроме как в Москве в первые год или полтора после постановки диагноза, в больнице она не лежала ни дня. В конце в течение многих месяцев медсестра ночевала у нас в квартире. Иногда, приходя в сознание, мама звала меня. Это случалось редко. Никаких жалостливых слов по отношению ко мне или к себе она не говорила. О школе спрашивала, о других моментах моей жизни.

Я в течение последних двух лет её болезни стал есть много шоколадных конфет. Они всегда лежали в буфете в столовой. Кто-то постоянно пополнял запас. Отец этого не замечал или не обращал внимания. В результате я стал до того толстым, что в школе меня начали обзывать разными обидными словами. Но ничего не мог с собой поделать. Чтобы закончить тему о конфетах, скажу, что через год после смерти мамы я просто перестал ужинать. В течение нескольких месяцев пришёл в норму.

164. Мама, первая половина 1950-х

Маме помочь, конечно, мог только просьбами, обращёнными к какой-то высшей сущности. Но как это сделать? Икон в доме никогда не было. Мысль пойти в церковь ребёнку десяти-одиннадцати лет 1950-х годов в обычной советской семье прийти не могла. И я выбрал для себя представителем этой сущности любимую игрушку (илл. 123). Каких только просьб и фантастических проектов не слышал от меня мой медвежонок…

Но ничего не помогло. 18 мая 1959 года в возрасте 51 года мама умерла. Мне в тот день исполнилось двенадцать лет и семь месяцев.

Глядя на фотографии мамы середины 1950-х годов, вижу на них какую-то усталость – нет прежней весёлости и лёгкости. Заметно это даже и на более ранних её фотографиях (илл. 164). Если бы тогда внимательно посмотрел на неё проницательный врач, всё могло пойти по-другому. И в те времена рак, если его обнаруживали достаточно рано, не был смертным приговором.

Не так давно, перечитывая «Детство» Л. Н. Толстого, обратил внимание на его слова: «Со смертью матери окончилась для меня счастливая пора детства и началась новая эпоха – эпоха отрочества…». Это же могу сказать и про себя.

В последние годы образ матери встаёт передо мной гораздо чаще, чем раньше. Она появилась в моих снах, чего раньше не было никогда. Во сне я не ребёнок, а взрослый, может быть, даже немолодой человек. Она примерно того же возраста. Я знаю, что она больна, но болезнь не слишком опасна, и угрозы для жизни нет. Мне с ней интересно. О чём мы говорили, проснувшись, никогда не помню.

Глава 2
Дорога первая: математика

2.1. Московские математические олимпиады

Начиная со своего звёздного часа в первом классе, когда я сообразил (не сразу), что вес килограмма пуха и килограмма железа один и тот же, я считался хорошим математиком. Но при этом особой тяги к выполнению домашних заданий и контрольных работ по арифметике не испытывал. Мало что изменилось с началом изучения алгебры и геометрии.

В год, когда умерла мама, мой брат с отличием окончил механико-математический факультет МГУ и поступил в аспирантуру мехмата. На пятом курсе он женился на своей однокурснице Неониле Богацкой. В июне 1959 года у них родился сын Григорий.

В сентябре я пошёл в седьмой класс и получил от брата по почте сборник задач московских математических олимпиад. Это была тоненькая брошюрка, в которую входили задачи нескольких последних лет. Я, признанный математик, сел за стол и запланировал, решив пару-тройку задач для седьмого класса, идти гулять. Во дворе у нас стоял неплохой стол для настольного тенниса, и из окна слышался призывный стук шарика.

Просидев за столом достаточно долго, ни одной задачи решить не смог. Несколько раздосадованный, присоединился к шумной компании во дворе. Вернувшись, предпринял другую попытку – результат не изменился. Одна из задач привлекла особое внимание. В ней не было никаких формул. Кажется, речь шла о шариках в стеклянной трубке. Может быть, и ошибаюсь – просмотрев олимпиадные задачи нескольких лет, искомой не обнаружил. Задача запала в голову. Чтобы решать её, карандаш и бумага были не нужны. Не помню, на какой день пришло озарение, но точно, что не в тот же.

Сейчас о Московских математических олимпиадах изданы книги. Три из них охватывают период с первой олимпиады, прошедшей в 1935 году, по 2005 год [54–56]. Широко доступны формулировки и решения задач последующих лет. Есть специальный интернет-сайт, из которого узнаём, что в 2020 году в Московской математической олимпиаде участвовали 5264 человека, а 2021 году – 5489 человек. Из упомянутых книг выделим первую. Издана она была тиражом 680 тысяч экземпляров! А начинается предисловием одного из наиболее выдающихся математиков современности Андрея Николаевича Колмогорова (1903–1987):

«Нашей стране необходимо иметь много математиков-исследователей, способных делать открытия в самой математике и применять её нестандартным образом, требующим большой изобретательности. Обычно серьёзных успехов достигают те научные работники, которые начали тренироваться в такого рода деятельности ещё в школьные годы. В возрасте 17–19 лет многие из них уже начинают делать настоящие открытия. Откладывая вовлечение молодых людей в напряжённую научную работу, мы безвозвратно теряем многих из тех, кто мог бы сделаться творчески активным учёным.

Обращаясь к самим школьникам, всерьёз собравшимся стать настоящими математиками, скажу следующее. Как и в спорте, тренировка юного математика требует затраты большого времени. Будет очень хорошо, если вы возьмётесь самостоятельно просматривать предлагаемый сборник задач, выберете из их числа какую-нибудь задачу, которая покажется вам наиболее интересной по формулировке, и приметесь, не заглядывая в решения, размышлять над ней, не боясь потратить на неё многие, многие часы. Напомню по этому поводу высказывание одного из самых замечательных советских математиков – Бориса Николаевича Делоне, по мнению которого большое научное открытие отличается от хорошей олимпиадной задачи только тем, что для решения олимпиадной задачи требуется 5 часов, а получение крупного научного результата требует затраты 5000 часов. Борис Николаевич любил несколько преувеличенные формулировки, не понимайте его “5000 часов” слишком буквально. Но типичным для математика, который атакует трудную проблему, является способность напряжённого размышления над ней целыми днями» [54, с. 3].

Сказано очень точно. Именно в этом суть работы математика и состоит. Многочасовые размышлениях над одной-единственной проблемой потребовались не только для задачи о шариках в стеклянной трубке, но и многократно в течение того года и десятков последующих. Да что там многочасовые – случались многонедельные и даже дольше. Когда решение в задаче, над которой думаешь, не приближается в течение слишком долгого времени, лучше забыть о ней. Если задача того сто́ит, она сама о себе напомнит.

Тогда же, в седьмом классе, узнал, что такое момент озарения, и впервые испытал чувство радости и гордости, когда всё встало на свои места и решение было полностью оформлено. Огромную роль в этом сыграл мой старший брат Михаил. Я послал ему свои варианты решения задач из присланного сборника. Он ответил письмом с подробнейшими комментариями. И так происходило несколько раз на протяжении всего седьмого класса. К моменту окончания седьмого класса решение поступать на мехмат стало твёрдым. Позже, правда, был момент продолжительностью в несколько месяцев, когда у меня в голове возникла альтернатива – поступать в физтех. Очень рад, что сделал правильный для себя выбор. Об этом расскажу позже.

Было бы сильным преувеличением сказать, что я только и делал, что решал олимпиадные задачи. Однажды записался в математический кружок в пединституте, посещал его несколько месяцев, а потом бросил. Не помню уж, что мне там не понравилось. В математических олимпиадах не участвовал почти до окончания школы – их просто тогда в городе не проводили.

Кроме решения задач, у меня было ещё одно серьёзное внешкольное дело – вместе с одноклассником, другом и соседом по дому, в течение нескольких лет занимался английским языком с преподавателем. Преподаватель прожил несколько десятилетий в США, свободно и без акцента говорил по-английски. Эти занятия очень помогли и сыграли в будущей моей жизни существенную роль. Хотя надо сказать, что мы с другом особо не напрягались – в те годы практической необходимости в знании иностранных языков почти ни у кого в СССР не было.

2.2. Другие дела

Дел у меня и моих друзей хватало. Я всегда любил велосипед. Уже упоминал, что на трёхколёсном велосипеде катался даже на балконе дома, в котором жили после переезда со Старых промыслов в Грозный. Как только летом 1952 года переехали в новый институтский дом, получил в подарок велосипед «Орлёнок». Кататься на двухколёсном велосипеде научился в течение часа. В начале седьмого класса отец подарил мне взрослый велосипед. И вот тут я развернулся. Катались мы обычно довольно поздно вечером. Была у нас стабильная компания велосипедистов, состоящая из сверстников из нашего и многих близлежащих домов. Маршруты были порою достаточно далёкими.

Отец не возражал. На него после смерти мамы свалилось много всякого. Домработница у нас была, она обычно и готовила. Но, не помню почему, иногда и ему приходилось вставать у плиты, с чем, на мой взгляд, он справлялся.

Каких только приключений не случалось во время наших велосипедных эскапад. Хочу говорить обо всём, что было; так вот – не единожды и в седьмом, и в восьмом классах покупали мы по бутылке сухого вина на троих. Вопрос заключался в том, чтобы набрать требуемую сумму. Пробовали и портвейн, но он нравился меньше. Кстати, несмотря на то, что курить пробовал ещё до поступления в первый класс, в подростковом и во взрослом возрасте курильщиком не стал. Мог иногда закурить, но где-то после 40-летнего возраста даже запах табачного дыма начал вызывать отвращение. Вино всегда любил. Был в моём любимом американском доме настоящий винный погреб.

Я вступил в один из лучших винных клубов США, где можно было получить квалифицированный совет и купить очень хорошие вина по ценам намного ниже магазинных. Все вина продавались ящиками по 12 бутылок. Один ящик в месяц, причём по выбору клуба, надо было купить обязательно. Но наибольший интерес представляли вина, которые выбирал я сам. Поэтому случались и необязательные покупки. Жил я в те годы один. Гости бывали, но не так уж и часто. А ящики из клуба приходили и приходили. Одним словом, пришлось с клубом расстаться. Увы, сейчас вино вообще пить нельзя. Правда, коньяк можно.

165. Стадион имени Султана Билимханова. © Саид Царнаев / РИА Новости

Учились мы в седьмом и восьмом классах во вторую смену. Уроки делал утром. И свободного времени оставалось достаточно. Разными видами спорта я пытался заниматься, но всерьёз ни один из них до поры до времени не полюбился. Велосипедный трек в Грозном построили до революции, потом на его месте выкопали бассейн, потом бассейн расширили и сделали из него пруд, где выдавали напрокат лодки. Находился велотрек-пруд в любимом грозненцами парке имени Кирова. В народе парк называли треком. Мы с друзьями часто катались там на лодках. Сейчас территорию парка занимает резиденция главы Чеченской Республики. Потом на другом конце города был построен стадион им. Орджоникидзе с велотреком. Я поступил в велосекцию. Тренировки начинались рано утром. На стадион ехал несколько километров на велосипеде. Потом тренировка. Тренировались на трековых велосипедах и на треке, и на шоссе, и на пересечённой местности – довольно крутых холмах, окружающих стадион. На трековом велосипеде тормозов нет, крутить педали надо, не останавливаясь. Для торможения надо пытаться крутить их в обратную сторону. На крутом холме это непросто. Но больше всего любил соревнования на треке – спринт и гонку на выбывание (последний из группы в конце каждого круга выбывает). В них много тактических уловок, хитростей. Нужна не столько выносливость, сколько резкость, умение выбрать правильный момент и вовремя совершить рывок. Без выносливости тоже не обойтись. Я делал успехи. Но вся первая половина дня была занята тренировкой и дорогой на стадион и обратно. Приготовление домашних заданий приходилось завершать накануне вечером. На уроках хотелось спать. Тем не менее седьмой класс я закончил с обычной похвальной грамотой.

Сегодня в Грозном иные стадионы. Стадион «Динамо», где бегал, приезжая в гости к отцу во взрослые годы, носит имя Султана Билимханова (илл. 165) и старое «Динамо» напоминает мало. А стадион им. Орджоникидзе был разрушен в годы войны. Зато в совсем другом месте города в 2011 году была открыта великолепная «Ахмат Арена» (илл. 166).

166. Ахмат Арена. © Саид Царнаев / РИА Новости

Когда я учился в седьмом классе, к обязанностям отца прибавилась одна весьма неприятная – его часто вызывала в школу наша классная руководительница и даже сама директор, Нина Яковлевна Зеленская. Не знаю всего, что они ему говорили, – было что сказать. Было и неправильное поведение по отношению к девочкам, хотя девочки сами не всегда так считали. На это отец сурово говорил: «Рановато!», чем дело и ограничивалось. В восьмом классе после жирной тройки по географии его вызвали в школу и сказали, что я практически засыпаю на многих уроках. Дома он сказал мне, что велосипедный спорт надо бросить. Тренер настаивал на встрече с отцом. Но я сам принял решение оставить велоспорт. В девятом классе надо было начинать всерьёз готовиться к поступлению на мехмат. Не думаю, что сумел бы совместить это на должном уровне с занятиями спортом.

Глядя на мою довольно удалую жизнь, сестра отца, тётя Нина, решила выйти на пенсию. Она теперь каждый день приходила к нам и взяла на себя ведение хозяйства. Снова выезжали с отцом по вечерам и выходным дням за город в те же места, куда ездили всей семьёй. Но теперь уже на «Волге» (илл. 167), которая заменила в 1959 году «Победу». Отец и раньше давал мне подержаться за руль, но на водительском месте сидел сам. Теперь я уже мог вести машину самостоятельно – конечно, под наблюдением сидевшего рядом отца. 2 мая 1960 года преподаватели и сотрудники Грозненского нефтяного института, у которых были автомобили, выехали с семьями на маёвку. Для тех, кто не знает, – до революции на нелегальные маёвки рабочие с семьями выезжали за город 1 мая – пили, закусывали и договаривались о новых забастовках. После революции на маёвки выезжали все – о забастовках уже не договаривались, а всё остальное было, как и раньше. Но на маёвки выезжали 2 мая, потому что 1 мая все ходили на праздничные демонстрации трудящихся, а майских праздничных дней было два. Конечно, 2 мая 1960 года некоторые из водителей выпили, но все, кроме одного, в меру. Запасного водителя не оказалось. Я с дрожью в руках, ногах и голосе – так хотелось, чтобы моё предложение приняли, – предложил свои водительские услуги. После долгих совещаний оно было принято. Мы с моим товарищем и одноклассником, которого я пригласил на маёвку, сели на переднее сиденье, а владельца машины положили на заднее. Он должен был показать дом, где живёт его семья. Но помощь не потребовалась, так как мне при выезде сказали, где он живёт, и я этот дом прекрасно знал. Поездка прошла без происшествий. Мне было 13 лет, и горд я был неимоверно.

Отец, кстати, больше одного бокала вина никогда не выпивал, да и этот единственный – редко. Из красных вин любил больше всего «Хванчкару», а из белых – «Твиши». Вина привозили из Тбилиси. Я его любви к полусладким винам не унаследовал и, когда можно было, пил сухие. И не курил отец. До рождения в 1937 году старшего сына Михаила курил по пачке папирос «Казбек» в день. Сразу после рождения сына курить бросил навсегда.

167. Отец за рулём новой «Волги» ГАЗ-21, 1959 г.

Будучи ректором ГНИ и впоследствии, уже оставив эту должность, отец продолжал интенсивно заниматься наукой. Фактический материал для своих работ собирал сам вместе с учениками и сотрудниками кафедры. Практически ежегодно организовывал экспедиции по Кавказу. Первый раз он взял меня с собой летом после смерти мамы. Потом я с ним ещё несколько раз был в экспедициях. Поэтому мне довелось изъездить весь Кавказ, что называется, вдоль и поперёк. Чаще всего это были гидрогеологические экспедиции. Они требовали тщательной подготовки – надо было для начала наметить места остановок для отбора проб воды из определённых геологических горизонтов. Останавливаемся неподалёку от выбранного места и ищем естественный выход подземных вод на поверхность, попросту говоря, родник. Вспоминается отец, сидящий на валуне, с огромной геологической картой в руках, многократно свёрнутой для защиты от ветра. Был у него и особый нюх на воду. Иногда после долгих поисков и расспросов местных жителей, которые ни к чему не привели, он откладывал карту, поднимался на какую-нибудь возвышенность и подолгу разглядывал окружающую местность. Рано или поздно, но источник всегда отыскивался. Далее в трёхлитровые высокие бутыли отбиралась вода, бутыли тщательно маркировались и устанавливались в большие деревянные ящики. Ездили в продолжительные экспедиции чаще всего на грузовике ГАЗ‑51 грузоподъёмностью 2,5 тонны, в более короткие – на ГАЗ‑67 (илл. 168–170). На последней из трёх фотографий вместе со мной и отцом запечатлены его водитель В. Я. Чичиани – тот самый, что помог ему за один день освоить вождение только что купленной «Победы», и ближайший ученик отца Ю. К. Тарануха.

168. В экспедиции на ГАЗ-67: ущелье реки Черек

169. В экспедиции на ГАЗ-51: переправились

Продолжались экспедиции, как правило, от двух до четырёх недель. Ночевали в палатке. Останавливаться на ночёвку порою приходилось в весьма экзотических местах. Однажды, с трудом получив пропуск на довольно длительное пребывание в приграничной с Ираном полосе и проведя день в дороге вдоль неё, несколько раз отъезжая в глубь Азербайджана в поисках источников, долго не могли найти место для ночёвки. Пришлось уже ночью вернуться в крупный населённый пункт. Там разрешили разбить палатку во дворе отделения милиции. Напротив, через реку, стояла иранская мечеть. Это была ночь крупного мусульманского праздника, поэтому спать пришлось под очень громкие молитвенные песнопения.

170. Домбайская поляна (слева направо: В. Я. Чичиани, Ю. К. Тарануха, отец и я), июль 1961 г.

Окончив седьмой класс, я впервые поехал в спортивно-оздоровительный лагерь Грозненского нефтяного института. Он был открыт как раз в том году и находился в Приэльбрусье в ущелье реки Баксан. Открывать лагерь приехал вместе с другими руководителями института отец (илл. 171). Я в это время находился в лагере и уже вполне вписался в спортивно-оздоровляющуюся студенческую массу. Рядом находился альпинистский лагерь «Баксан», где отдыхали тоже в основном студенты. Они готовились к получению и получали значки «Альпинист СССР». Альплагерей в СССР было много (илл. 172). В нашем лагере один из преподавателей был мастером спорта по туризму, и его специальностью был горный туризм. Я не пропускал почти ни одного однодневного похода. После восьмого класса я находился в том же лагере и был уже вполне готов к многодневке, но почему-то не пошёл. Потом в многодневные походы ходил много раз вплоть до 2010-х годов. По-настоящему полюбил горы именно во время пребывания в спортивно-оздоровительном лагере в Приэльбрусье после седьмого и восьмого классов.

В этом лагере я не только ходил в однодневные походы. В первый же год девочки научили меня танцевать и целоваться, ребята – пить водку. В 1966 году в Баксанском ущелье снимали фильм «Вертикаль». Так получилось, что я не оказался в числе 32 миллионов зрителей, посмотревших фильм в кинотеатре, но все пять песен Владимира Высоцкого из фильма очень люблю, как и шестую – «Скалолазка», которая в фильм не вошла.

Закончив восьмой класс в третьей школе с похвальной грамотой (илл. 173), я вернулся во вторую школу.

171. В день открытия институтского спортивно-оздоровительного лагеря (отец справа), 1960 г.

172. Советский альплагерь. © О. Верчак / РИА Новости

173. Фотография на доску почёта 8 «Б» класса, май 1961 г.