Текст книги "Жизнь ни за что. Книга первая"

Как известно всем интересующимся необыкновенным музыкальным талантом П. И. Чайковского, а не досужими слухами о его жизни, П. И. Чайковский родился в местечке Воткинск в 1840 году и прожил там первые десять лет своей жизни. «Что касается вообще русского элемента в моей музыке, т.е. родственных с народною песнею приёмов в мелодии и гармонии, то это происходит вследствии того, что вырос я в глуши, с детства самого раннего проникся неизъяснимой красотой характеристических черт русской народной музыки, что я до страсти люблю русский элемент во всех его проявлениях, что, одним словом, я русский в полнейшем смысле этого слова».4040
  П. И. Чайковский. Переписка с Н.Ф. фон Мекк, т.1 «Академия» М – Л. 1934, стр. 236.


[Закрыть] Это Оля с Леонидом вычитали в книжке, которую Оля прихватила с собой. И Лёнька опять побаловался —

– Спасибо тебе, русская глушь, что ты воспитываешь для страны и мира гениев и не даёшь преклонённым перед Западом нехристям продать Русь насовсем.

За что получил шлепок этой же книгой пониже спины.

Домик Чайковских отыскался сам на берегу необъятного пруда, скорее водохранилища. Впрочем, это был не домик, а вполне достойный дом начальника завода. Первый этаж представлял квадрат со стороной 13—14 метров. Второй этаж (мезонин) фасадом шириной 7—8 метров с тремя окнами симметрично первому этажу уходил во всю длину. И весь дом составлял не менее 250—260 метров квадратных. Все помещения высотой в три метра были светлы от большого количества высоких окон. А огромное количество чердаков определённо позволяло детям играть в весёлые таинственные прятки. Во дворе стояли все подсобные помещения. Фасад по всей длине был отделён от дороги палисадником шириной в три метра, ограждённым заборчиком полуметровой высоты. Перпендикулярно правому углу дома на неуклюжем постаменте стоял бюст Петра Ильича тоже сотворённый без вдохновенья. (Сугробин уже достиг определённого эстетического уровня и физически не воспринимал топорность) Но сам дом ему понравился. Горный инженер Илья Чайковский понимал, что надо его семье. В таком доме многодетной семье, состоявшей из родителей, пятерых детей и гувернантки, не было тесно. В доме ныне размещался музей и музыкальная школа. И пока Оля восхищалась сохранившимися деталями прошлого, Леонид дышал праправнуком воздуха, воспитавшего гения. Он никогда не интересовался деталями быта гениев, ихними личными рубашками, чернильницами, зубочистками. Подали бы ему на память трусы Александра Македонского, Лёнька отмахнулся бы от них как от мусора. А вот природа его призывала к раздумьям. Его интересовал только дух великих людей, интеллект. Более всего он ценил личные письма. В письмах он чувствовал душу ушедшего человека и, читая, как бы разговаривал с ним. Его неоднократно занимал вопрос: а из чего же состоит гений. Из труда или дара божьего… Он понимал, что у певца голос это дар божий. Но сколько людей с голосом не стали даже средними певцами. Значит, к дару надо приложить большой труд. А как узнать, что у тебя есть какой-то дар, если это не голос. Как узнал Пётр Ильич, что у него дар композитора? И забыв о полученном образовании, бросив службу, дающую ему средства на жизнь, рискнул учиться на композитора в возрасте, когда другие композиторы обретали славу. Зачем он, Сугробин, ушёл от судьбы инженера – морехода и учится сейчас неизвестно на кого!? Может быть, что его подсознание ищет его божий дар? Но ему уже двадцать один и не пора ли этому «дару» приоткрыться. М-да, вопросики. А вот и Олинька.

Олинька в своём голубом платье выпорхнула из музея как птичка – синичка.

– Я просто счастлива, что приехала сюда. А ты, боксёр, ничегошеньки-то ты не понимаешь. Я прикоснулась к земле, воспитавшей такого человека. А ты что осознал.

– А то, что неплохой домишко построил горный инженер для содержания детей, чтобы они росли талантами. И государь приличное жалованье ему платил, чтобы он мог делать детей, сколько получиться и создавать все условия для их жизни и развития.

– Ты воздухом, взрастившим гения, дыши, а не жалованье обсуждай.

– Да!? А я вот думал, на какие шишы я твоих детей растить и образовывать буду. На тысячу в месяц плюс 10% премии и минус 12% подоходного налога. Ты же на заводах была на практике, знаешь, сколько инженер – технолог получает!4141
  Рядовой инженер – технолог получал в месяц 1000 рублей – это до денежной реформы, проведённой Хрущёвым с 1 января 1961г., После реформы зврплаты, пенсии, пособия по номиналу уменьшились в десять раз. А покупательная способность уменьшенного количества рублей снизилась согласно рыночным законам, т.к. рубль по отношению к доллару был одновременно девальвирован. До реформы 1 доллар стоил 4 рубля, а после 90 коп. К примеру, пучок редиски стоил на старые леньги 20 копеек. И на новые стал стоить двадцать копеек.


[Закрыть]

– Ну, ерунда какая.

– Ерунда!? Ты что, детей не собираешься заводить? Нет уж. Я их заранее люблю.

– А кто тебе сказал, что я выйду за тебя.

– Но ты же меня любишь! Я, конечно, из местечка не менее глухого, чем это. Но посмотри, какие у меня светлые серо-зелёные глаза. Пусть я ещё варвар недоученный. Но я почему-то уверен, что в моих жилах течёт кровь викингов, а они варвары были, когда пришли на Русь… Ведь в те времена цивилизованные римляне называли варварами и скандинавов, и германцев, и галлов, и бриттов. Но все они выправились и стали цивилизованными. И я, варвар из самой глуши, выправляюсь. Ты ведь признаёшь мой интеллектуальный уровень и иногда обсуждаешь со мной даже музыкальные тонкости. И пусть мои прослеживаемые в памяти предки не носили княжеских званий, мне чувствуется, что я потомок викингов и в моей крови крутятся несколько молекул их крови. А любой викинг на Руси был князь. И по своему чувству я осознаю себя князем. Недаром же мои предки не запятнаны рабством и всегда были свободными. Я свою родословную до времён Петра 1 знаю.

– Болтаешь, парниша. И за столько веков, если и был у тебя в роду викинг, его кровь составляет в твоём организме миллионные доли процента.

– Мне этого достаточно, чтобы себя чувствовать князем. Император Николай П имел всего 0,78% русской крови и называл себя русским. И даже больше, называл себя «хозяином земли русской».

– Перестань…

– А когда я тебя целую, ты волнуешься и откликаешься, чего бы мои губы ни коснулись.

– Помолчи, пожалуйста, – Оля прикрыла Леньке рот рукой, – разболтался.

– И ещё, Белочка, в наших фамилиях спрятано по кусочку белого. Разве это не причина, чтобы мы были вместе под сенью закона.

– Помолчи, – и Оля прикрыла Лёнькин рот своими губками.

«Вот и приходит время расплаты. Он начинает требовать ответа. И он прав. Мама и то спрашивает, что я собираюсь делать. А подружки прямо наседают: когда свадьба. И, что если я не хочу за него, требуют отдать Сугробина им. Как я всё затянула!? – разговаривала Оля Бельская со своим внутренним голосом. – Надо было ещё год назад, когда прогнала его с фонарём, и расстаться. А теперь что делать? Я не могу без него и недели прожить. А думаю каждый день. И придётся резать по живому узлу, из которого потечёт и его, и моя кровь. Господи! Какие мы бабы глупые. Зачем я прилюдно поклялась на крови и Бога призвала в свидетели. Уж лучше бы не ввязывался мой друг, не защищал меня, чем с такой ношей по жизни идти. Все вокруг девочки свободные, счастливые, меняют мальчиков, выходят замуж, разводятся. А я со своим обетом как проклятая. А сообщу ему, чтоб простил и позабыл – или погибнет или пришьёт по возвращении. И никакой любви-то у нас с ним не было. Попробовали друг друга, и всё кончилось. А может не думать ни о чём? Еще год буду любить своего дорогого Лёньку как можно сильнее, потом сбегу в неизвестность или в монастырь уйду. Всё! Решила». И откинув голову назад, она посмотрела Лёньке в глаза самым нежным взглядом. Потом опустила голову ему на грудь и прошептала —

– Конечно, я люблю тебя, мой милый. Только давай будем меньше говорить и больше любить. А дойдёт дело до детей, решим. А сейчас неплохо бы нам пообедать.

Нашли чайную и пообедали сочным густым борщом и свиными отбивными. Лёнька при заказе попросил сто граммов водки. – Мне тоже водки, – попросила Оля официантку, крепкую полную женщину лет сорока.

– Правильно, девонька, – сказала официантка, – командуй сама всегда. А то от мужиков когда чего дождёшься.

Оля улыбнулась ей.

Теплоход на Пермь приходил в Чайковский в десять вечера. Путешественники успели добраться до пристани на попутке с запасом времени и до прихода судна провели это время на берегу, кидая в воду камешки, соревнуясь, у кого больше будет прыжков по воде. Оба избрызгались, но были радостны как малыши. А когда вбежали на теплоход и закрыли за собой дверь каюты, Оля скинула в одно движение своё голубое платье, и прижалась к Лёньке —

– Люби меня, мой милый! Люби нежнее и сильнее».

Сессия была в разгаре. Запаренный Сугробин за день до очередного экзамена в девять вечера лежал на кровати, зарывшись в учебники. И отдыхал, закрыв глаза. В этот момент его позвали к телефону. Он спустился на вахту.

– Это ты, мой мальчик? – раздался очень незнакомый голос Эммы. Ему показалось, что Эмма круто пьяна. – Я сегодня никакая, – подтвердила она Лёнькину догадку, – я пропадаю. Приходи, пожалуйста, очень надо. – И кинула трубку.

– Я отлучаюсь, мальчики, – сказал он находившимся в комнате Зосиму и Евгению Крюкову.

– До утра? – спросил Крюков.

– Не знаю.

Дверь у Эммы была не заперта. Эмма сидела на ковре у дивана и держала в руке стакан с вином. На полу стояла начатая бутылка и валялась пустая. На радиоле шипела давно окончившаяся пластинка.

– Мой милый мальчик, – радостно вскрикнула Эмма, пытаясь подняться, опираясь на диван. Но не смогла этого сделать и снова опустилась на пол.– Подойди ко мне, я тебя поцелую.

Сугробин поставил адаптер на место, выключил радиолу и опустился на ковёр рядом с Эммой. Она обняла его свободной рукой и поцеловала в висок.

– Как я рада, что ты пришёл. Выпьешь вина?

– У меня сессия, Эмма. И скажи, что с тобой.

– У меня снова ни черта не получается. Я бросила любовника. Мне не нужны любовники. Мне нужен мужчина, один, муж, друг. За которого я могла бы спрятаться в тяжёлую минуту и не бояться быть выставленной напоказ голышом. А остальное всё чушь, – она отхлебнула из стакана. – Понимаешь, мне тридцать четыре через месяц. Тридцать пятый. Это же всё! И мой мужчина уже не найдёт меня – он нашёл давно другую. Был бы ты ну хоть на пять лет постарше. Я бы стала для тебя самой лучшей женой на свете. На руках бы тебя носила. Ты ведь не понимаешь, какой ты. Ты мечта любой женщины, потому что не ждёшь любви, ты любишь, и всё вокруг тебя цветёт. Как я завидую той женщине, которая пойдёт через жизнь рядом с тобой. Только мы такие глупые, так часто не понимаем, что отпускаем своё счастье, а потом хватаемся за соломинку…

– Эмма! Давай, я ванну для тебя устрою.

– Я не пьяна, меня не надо отпаривать.

– Конечно, нет! Но так приятно тебя охватит тёплая водичка со всех сторон. Ласковая такая водичка. Годится!

– Делай, как хочешь, а я ещё глоточек. Мне так плохо.

– Ну, разве что один глоточек.

– И как хорошо, что ты пришёл. Мне сразу стала светлее в этом мрачном мире.

Сугробин вспомнил, как Эмма отмачивала его после проводов брата, и пошёл наливать ванну.

– Ну что, народ! Вот вы и пятикурсники! И офицеры запаса, к тому же! Ощущаете!? – ворвался в комнату Зосим Пахтусов, размахивая зачёткой.

В комнате сидели Чащихин, Сугробин. Руденко и Крюков.

– Тихо! Не шуми, – сказал Чащихин.

– А что!?

– А мы выпиваем по этому поводу.

– Действительно. А я и не приметил, что на столе бутылка и солёные огурчики. Мне присоединяться?

Но выпить Зосим не успел. Вошёл Клещёв, поставил на стол «Столичную» и крикнул —

– Опять эта мысль мой разум гложет, рождённый ползать летать не может!

– Сам сочинил? – спросил Сугробин.

– Нет. Купил за трояк.

– Недёшево.

– А чего мне дешевить. Виолетта, заходи, не задерживай.

Все повернулись к двери. Вошла яркая блондинка.

– Знакомьтесь, ребята. Моя невеста. Мы с ней через неделю уезжаем на Сахалин.

– Не близко, однако, – задумчиво произнёс Крюков. – И по кой…

– Сахалин – это первая остановка. А дальше на Курилы. Мы завербовались в экспедицию…, э… В общем, по изучению всего неизученного. Там никто ещё из наших, советских людей, и не бывал.

– Смотрите там поаккуратнее, а то Хрущёв какие-то бумаги с Японией подписывает. Отдаст острова вместе с Вами, – встрял всезнающий Зосим.

– А с учёбой как? – спросил Чащихин.

– Никакой учёбы. Вот справка, что я закончил четыре курса, вот военный билет младшего лейтенанта запаса и вот моя спутница жизни, которая ценит свободу выше дипломов и тёплых клозетов. Хотя диплом среднего медика у неё имеется. А я буду просто рабочим.

– И всё же доучился бы. Диплом и на Курилах диплом, – не унялся Чащихин.

– Чтобы меня загнали туда, куда не хочу на три года принудиловки. Нет, спасибо. От армии я освободился, а дальше пусть нами правит провидение. – Анатоль обнял Виолетту. – А это моя первая настоящая любовь. Куда я, туда и она.

– Вот первый свободный человек из нашей компании. Давайте выпьем за свободных людей, – сказал Сугробин и подал налитые стаканы Клещёву и его подруге. И когда выпили, спросил, – стихи на Курилах писать будешь?

– Верую в это.

– Тогда будь счастлив, но раз в год посылай весточки. По большому счёту я тебе завидую.

Сессия за четвёртый курс была закончена. Военные билеты офицеров запаса получены. И пятикурсники получили каникулы до середины августа. Декан уговорил старую гвардию отдать вторые две недели августа на благо института. Из общаги все быстро разъехались. Комнаты заселялись абитуриентами. Сугробин упаковал вещи для хранения, прибрал комнату и поджидал Олю. Они договорились всё данное им свободное время быть вместе. На следующий день у них было намечено путешествие в Кунгур и посещение знаменитой Кунгурской ледяной пещеры. Удивительное дело!? Всем что доступно, человек не увлекается и, не останавливаясь, проходит мимо. Клещёв, когда рисовал Сугробину прелести Пермского края, не забыл упомянуть пещеру в Кунгуре. А когда они приехали в Пермь, времени у него не нашлось, чтобы показать другу необычность. А любознательные люди, живущие за тысячи километров, организуются и едут в Кунгур повидать чудо, какого в Советском Союзе больше нет. Время стремительно уменьшало срок пребывания Сугробина в Перми, и он уговорил Бельскую быть ему гидом при посещении сей достопримечательности мирового значения. Кунгур находился всего в полутора часах езды от Перми по главной железной дороге страны, по которой следуют все сибирские и дальневосточные экспрессы. Не так уже далеко за Кунгуром стоит знаменитый столб-обелиск, разделяющий страну на Европу и Азию. А в Кунгурских землях, переполненных известняками и гипсами на правом берегу реки Сылвы образовалось бесчисленное количество пещер больших и малых.

– Олинька, – говорил Сугробин, когда они ехали в поезде, – ты не бойся. Я не Том Сойер4242
  Герой повести Марк Твена «Приключения Тома Сойера», в которой герой повести завёл свою подружку в пещеру и они там затерялись.


[Закрыть] и не поведу тебя во глубину уральских руд. Мы с краешка поглядим там, где электричество горит, и обратно. Ладно.

– Я и сама дальше не пойду и тебя не пущу. Там столько историй о потерявшихся. Эти пещеры тянутся неизвестно куда на десятки километров.

– Названия здесь у вас красивые – Кунгур, Лысьва, Чусовой… А вот новые название такие же примитивные, как и везде – Закамск, Краснокамск. И кого у нас в стране чиновниками назначают!?

Пещера Сугробина покорила. Первый же грот Бриллиантовый ослепил алмазным блеском миллионов сверкающих в электрическом свете ледяных бриллиантов самых невероятных форм и видов. Видение было настолько завораживающим, что не идти дальше, не уходить отсюда уже не хотелось.

Получил удовольствие, – улыбаясь, спросила Оля.

– Я хочу украсить тебя не хуже этой пещеры и посвящу свою жизнь для достижения моего желания.

Оля вздохнула и опустила глаза. Ей невыносимо больно было видеть сияющий радостный взгляд Сугробина, обращённый на неё. Чувство свободы, наполнившее её в новогодние праздники, было разрушено глубоким подсознанием, внушавшим ей, что она не может нарушить клятву и счастья у неё с Сугробиным не будет. Ей не хотелось в это верить. И она летела к Лёньке и с ним забывала обо всём.

IХ

Трудовая повинность, не оставившая даже пятикурсников, закончилась. И отмотав срок с 16 августа по 30 сентября, пятикурсник Сугробин собрал в общаге все свои рабочие шобоны в мешок и выбросил в мусорку.

– Хватит! – сказал он он своим друзьям Стасу Руденко и Зосиму Пахтусову. – Отработался киркой и лопатой. Мы уже без пяти минут технические интеллигенты, покидаем рабочий и крестьянский классы и переходим в прослойку4343
  Коммунистическая партия определила социальный состав населения из трёх групп: класс рабочих, класс крестьян и прослойка рабоче – крестьянской интеллигенции. Коммунистическая партия определила социальный состав населения из трёх групп: класс рабочих, класс крестьян и прослойка рабоче – крестьянской интеллигенции.


[Закрыть] Работая головой, мы должны принести большую пользу нашей отчизне.

– Может, выпьем по такому поводу, – предложил Пахтусов. – Мы со Стасиком пузырёк беленькой прикупили на случай.

– Отчего бы нет! – согласился Леонид. И добавил, – надо бы Женьку подождать. Он где приотстал.

– Ему в деканате что-то надо было узнать, – откликнулся Руденко.

Зосим смахнул со стола газеты и книги, поставил бутылку водки, пакет с малосольными огурчиками с рынка и полбулки чёрного хлеба. Стас пошёл на кухню мыть стаканы.

Выпив, и похрустывая огурцом, Сугробин продолжал тему.

– Всё же замотал Хрущёв студентов трудовым воспитанием. У меня брательник учился с пятидесятого по пятьдесят пятый, и всегда зимняя сессия у него была в январе, летняя в июне. И на каникулы всегда ждали в одно время с двадцатого января и с первого августа. А нынче как проклятые. С одноклассниками только на втором курсе повидаться удалось и то, когда в училище находился. А сейчас закончим, разъедемся, и мама не горюй. Никого никогда и не увидишь.

– Да не грусти! – утешил его Женька Крюков, который вошёл в комнату с началом его выступления и стоял у дверей, дожидаясь окончания Лёнькиного монолога. В руках он держал свёрток, в котором поблескивал пузырёк «Столичной» – Сейчас вот выпьем и полегчает. Впереди у нас уже точно никакой принудиловки.

Все снова выпили. Руденко достал гитару.

 
Тебе двадцать, а мне восемнадцать.
Не года, а жемчужная нить.
.Коль не нам, так кому же влюбляться,
Коль не нас, так кого же любить!
           Это ландыши всё виноваты!
           Этих ландышей белых букет.
           Хорошо погулять неженатым
           На рассвете студенческих лет
Дай последний разок поцелую,
Перелью свою душу в твою.
И уеду далёко, далёко.
Навсегда от тебя я уйду.
(Студенческий фольклор)
 

– А народ в курсе, что последний семестр будет с декабря по февраль, а преддипломная практика в октябре – ноябре, – сказал Крюков, когда снова выпили. – Это для того, чтобы диплом можно было готовить уже сейчас. Для спецов по двигателям внутреннего сгорания открывается с 20 октября город Харьков с его знаменитым тракторным заводом. Я уже записался.

– Где записывают? – спросили хором не знающие.

Ответить Крюков не успел. На песню откликнулись соседи. За ними пришёл Чащихин. И экспромтная студенческая пирушка пятикурсников закончилась заполночь.

Желающих выполнить преддипломную практику в Харькове набралось семь человек и среди них три девушки. Сугробин застолбил на кафедре тему по созданию форсированного двигателя, Крюкову мечталось сделать для трактора автоматическую коробку передач, Пахтусову и Руденко хотелось сотворить автоматическую линию по изготовлению распредвалов. И продвинутые в технике девушки Света, Галя и Таня тоже желали вставить свои имена в историю. Старшего в группу не назначили – сами не маленькие. В приказе на отъезд декан назначил номинальным ответственным Зосима, припомнив видимо, что тот помор. С Олей Сугробин распрощался накануне отъезда. Всё лето она ни одного свободного часа не проводила без него, и Лёнька чувствовал за спиной крылья. И он не ходил, а летал и делал все дела в разы больше обычного. Он отлично успевал в науках, успешно занимался спортом, вламывал бригадиром на стройке, всегда был весел и неутомим во всём. И не замечал проскальзывавшей иногда в глазах любимой не высказываемой тоски. В Харьков ехал в настроении победителя, уверенный, что по возвращении поставит все точки на будущее.

Путешествие в Харьков было очередным познанием мира.

Эта практика окончательно сформировала Сугробина как инженера-механика по автотракторному производству и двигателям внутреннего сгорания. А с учётом неплохих знаний по прикладной электротехнике и другим техническим дисциплинам, он выходил на диплом весьма подкованным специалистом по многим вопросам. И, как шутили дипломанты, их подготовки может, и не хватало на премьер-министра, но на секретаря обкома знаний было достаточно!»

1960 год. 24 октября.

На космодроме Плисецк за пять минут до старта взорвалась баллистическая ракета. Погибло 124 человека вместе с Главным маршалом артиллерии Неделиным.4444
  В те годы власти не нагружали население страны бедами и трагедиями случавшимися в жизни страны Советов также.. И потому студенты на практике в Харькове были заняты только своими печалями и радостями. С маршалом Неделиным Сугробин встретится через двадцать пять лет при оснащении могучего научного корабля «Маршал Неделин». Но спустя и полвека, Сугробин так и не пришёл к однозначному выводу правильности – неправильности скрытия информации о трагедиях. Нынешние ежедневные сообщения о гибели многих и многих людей в самых разных ситуациях притупили восприятие трагичности. И смерть людей воспринимается просто как неизбежное зло, которое по случайности тебя не коснулось. И ты рад этому. (Прим. автора)


[Закрыть] В этот день в Советском Союзе в ракетных войсках не проводятся боевые работы по запускам ракет. С маршалом Неделиным Сугробин встретится через двадцать пять лет, когда маршал предстанет перед ним в виде могучего корабля.

Вернувшись в Пермь, Сугробин отметил возвращение праздничным вечером с Бельской. Она была рада его возвращению, и никакой грусти в ней он не отметил. «Придираюсь» – подумал он. Начались занятия. Пятикурсники, получив утверждённые темы дипломов, и пройдя преддипломную практику, больше времени уделяли диплому и меньше гуляли. Двадцать седьмого декабря Сугробин оделся как на праздник, о чём не преминул поддеть его Крюков, и покинул друзей, когда на часах прозвенел полдень. В цветочном магазине купил три розы, спрятал их за драп демисезонного пальто, охраняя от мороза, и пошёл к Ольге делать предложение. Ему начало казаться, что она рада его молчанию. Он не звонил по телефону. Внутренний голос говорил ему, что она дома. Дверь открыла сама любовь.

– Какой сюрприз! – сказала Бельская.

Сугробин распахнул пальто, снял левой рукой шапку и протянул цветы —

– Это тебе, Белочка!

– Всё! – подумала Оля. – Пришёл с предложением. Всё кончилось. Кровь отлила от лица, и она побледнела.

– Что с тобой, девочка? Ты испугалась?

– Конечно. Ты такой торжественный. Сейчас скажешь, что любишь меня.

– То, что я тебя люблю, ты слышала много раз. Я пришёл сказать тебе, чтобы ты стала моей женой. Навсегда. Браки свершаются на небесах и заключив его, я обещаюсь любить тебя всегда и быть только твоим.

Оля молчала. Она готовилась к этой сцене и не была готова. «Броситься на шею, зацеловать… Сказать – согласна. Надо сказать ему немедленно» Но неведомая сила сковала её язык и ноги. Она опустилась на диван.

– Что с тобой, Белочка? – испуганно склонился над ней Сугробин. – Я сказал не так, как ты хотела услышать? Да? Я скажу по-другому. Мы поедем с тобой на новый год к Ивану Макаровичу и маме Тине. Иван Макарович простой красноармеец в отставке, но он три войны прошёл. Он мудрый, он тебя полюбит, и никто из моих родных слова поперёк тебе не скажет. Да и видеть мы их будем не часто. У нас своя дорога.

– Всё хорошо, милый, – отклеился, наконец, у Ольги язык от нёба. Но сказала она совсем не те слова, какие хотела сказать. – Только зачем спешить. Подождём весны, а пока справим новый год как всегда, будем петь, танцевать, любить…

– «Какая-то в державе датской гниль!», – сказал Сугробин за принца датского, отклоняясь от Оли. – Я ничегошеньки не понимаю. Два года дружбы и любви не рассказали мне о тебе ничего. И я отдал сейчас себя в руки совсем незнакомой мне женщины. Или что другое?

– Другое… – шептала внутренним голосом бедная девушка, сминая слёзы.

– Я подожду настоящего ответа. Но сейчас я не могу быть с тобой.

Сугробин вышел и осторожно прикрыл за собой дверь. Оля слышала его тяжёлые шаги по лестннце до первого этажа, стук хлопнувшей входной двери. И только тогда нервы её распушились.

– Ой, мамочки, – закричала она и зарыдала бескрайне и безутешно.

Из разрезаемого по живому узла брызнула первая кровь.

Возвратившаяся после работы Олина мама нашла дочку в бреду.

– Что с тобой, доченька? – кинулась она к ней.

– Он ушёл, мамочка! Что мне делать? Я люблю только его и он ушёл. И зачем я тогда поклялась, призвав в свидетели Бога!? Я же всё у себя отняла. Никто и никогда не станет в моей жизни Сугробиым. Уж лучше бы изнасиловали меня в тот подлый день, чем тащить на себе такую ношу, которая мне не нужна, – говорила Оля торопливо, бессвязно, горячо. – У меня сил нет никаких: одному писать письма про любовь, и беззаветно любить другого. Это ужасно. А напишу я в лагерь, что прошу простить, так он или там себя убьёт, или дождётся освобождения и прибьёт всю семью нашу с Сугробиным. И в любом случае на мне вина будет и перед людьми, и перед всевышним. А бабушка его на днях мне встретилась. —

– Помнишь ли ты, доченька, внучка моего, который красу твою девичью спас?

– Помню, – говорю, бабушка, помню. А у самой в голове только Сугробин и я с ним. И только мне решать. Грехов на мне на целую улицу. Мне же язык сковало. Хотела ответить, что согласна, и не смогла.

Оля снова заплакала. Мама гладила дочку и сама плакала. Ей нравился Сугробин. Она знала, что дочка любит его, и позабыла свою полудетскую любовь, которая оборвалась так трагически. Помнила она и отчаянный крик дочери: «Я клянусь перед Богом, что буду только твоей!» Всё проходит, но ничего не забывается. Там, в лагерях, её дочь единственный маяк для выживания. А Сугробин и его разбитая судьба!? Если б у них была просто интрижка!

А Ольге в бреду вспомнилась их шутка с Сугробиным, как государь разрешил графине самой выбирать мужа, а та отказалась и заявила, что не пойдёт ни за кого, а уйдёт в монастырь.

– В монастырь, – простонала она.

– О чём ты, доченька? – переспросила мама.

– В монастырь мне надо, в монастырь и молиться за обоих.

– Что ты, доченька, очнись. В какой ещё монастырь?

– Ничего не знаю, мамочка. Где наш папа? Он мудрый, он подскажет.

– Скоро подойдёт, моя девочка. А пока выпей капельки, успокойся и засни…

Сугробин ничего не понимал, кроме того, что почему-то получил отлуп. И ему впервые захотелось наорать на Бельскую и порвать все верёвки и ниточки, связавшие их в единое и неразрывное, как ему казалось, целое. Что она хочет!? Быть вечными любовниками? Вот в этом случае он поддержит Лермонтова и скажет, что « вечно любить невозможно». Жена, дети, семья. Это другое дело. Там любовь продолжается, продляется общим будущим, надеждами и свершениями. «Поеду к Ивану Макаровичу, – решил Сугробин, – один и прямо сейчас» И он уехал не позвонив, и не оставив записки.

К Ивану Макаровичу за день до Леонида приехала старшая дочь с детьми: мальчиком семи лет и пятилетней девочкой. И когда появился Леонид, в доме стало совсем весело.

– Хорошо-то как, – только и сказала мама Тина, убрав уголком фартука выскочившую нечаянно слезинку.

– Эх, почаще бы заглядывать надо было, – подумал Леонид. – Постарели они у нас.

– Когда будем баньку делать? – деловито спросил отец

– Только тридцать первого. Чтобы не успеть запачкаться мусором старого года, – ответил Леонид. – И водку надо купить на старые деньги. И на первое число тоже. Непонятно, как получится эта хрущёвская денежная реформа. Пока он что не проводил, всё время народ в накладе оказывался.

– Тогда пойду в магазин.

– И я пройдусь, – сказал Леонид. – Сестра, а сестра. Малышам ёлку поставить надо?

– Надо.

– Вот и прикуплю маленькую

Продажу ёлок Сугробин обнаружил рядом с автостанцией и выбрал пушистую, свежесрубленную полутораметровую красавицу. Продавец аккуратно перевязал ветки шпагатом и Леонид, прижав ёлку одной рукой к талии, пошёл в центр, к дому культуры. У афиши остановился и внимательно прочитал рекламу о новогоднем бале – маскараде, где обещалось веселье до упада под джаз – оркестр, в котором только девушки. По Союзу только что повторно с громадным шумом прокатился американский фильм «Серенада солнечной долины», где главную роль играл знаменитый оркестр Глена Миллера. И «Чу-ча» у студентов была на слуху. «Интересно было бы послушать», – подумал Леонид и в этот момент его крепко хлопнули по плечу. Он обернулся.

– Лёнька, чертяка, здорово!

Перед ним стоял Юрка Коротков, повзрослевший, пополневший, но такой же улыбающийся, как и раньше. От него тянуло свежей водочкой.

– Как хорошо, что я тебя встретил. Ведь мы же сколько лет на одной парте сидели. Ты ещё студент!? А я в армии три года отбарабанил. Сейчас в милиции работаю. Уже младший лейтенант. Женился на Тамаре (назвал он фамилию девушки из параллельного класса) – Коротков в три минуты выложил все о себе и ждал рассказов Сугробина.

– Я очень рад, Юра, что у тебя всё так хорошо. А я приехал родителей навестить. Вот ёлочку купил. Ребятишек сестра к деду привезла.

– А может по соточке для встречи. «Дон» работает, как и прежде.

– Да у меня ёлочка, неудобно, – защитился светленьким деревцем Леонид, – выпить всегда успеется. Ты бы обеспечил меня билетом на бал. Девичий джаз послушать хочу.

– Нет вопросов у матросов, – сказал Коротков и вынул из внутреннего кармана пальто цветной новогодний билет. Всё распродано и роздано. Хорошо, что ты сейчас встретился, к вечеру уже бы не было.

– Сколько с меня?

– Как всегда – бутылка. Но на балу. Договорились. Ты один будешь? Я тебя с такими девушками познакомлю… Не пожалеешь. Ну, будь.

Оля Бельская дома с родителями обсуждала свои проблемы. Нервный срыв у неё прошёл, но вид был нездоровый.

– Вот, папочка и мамочка, такие у меня не решаемые дела. И как мне поступить, я не знаю, если когда я хотела сказать Сугробину «Да», ноги держать перестали и язык во рту застыл. А я никого не люблю, и любить не буду, кроме него. Ведь он мне сказал, что уже любит моих будущих детей, сказал, что будет жить, чтобы украсить мою жизнь так, как чёрную жемчужину обрамляют бриллиантами. И все частички меня трепещут, когда он со мной. И я сейчас поняла, что послала тогда свою клятву не в холодный космос, а великому Богу. И Бог принял её и спасает меня от грехопадения. Не запретил любить Сугробина, но навсегда ему не отдаёт.

Она утомилась от откровенного рассказа и тяжело вздохнула. Оля знала, что она любимая дочка и ей было нелегко решиться нагружать родителей. Она видела, что они радовались её дружбе с Сугробиным, которая уводила в зыбытие всё неудачно сложившееся прошлое. Но ей нужна была помощь.

– Вот что, доченька, – после длительного молчания сказал отец, – Раз ты считаешь, что дело твоё божеское, то к Богу надо и обращаться. Ты знаешь, что мы с мамой мало чтим церковные установки на жизнь и тебя ничему не учили, но окрестили в нужное время и присутствие Бога не отрицали в этом мире. И я думаю, что тебе надо пойти в церковь, к священнику на исповедь. Всё рассказать и услышать его совет. Я разузнаю, что и где можно сделать, и мы с тобой съездим. А сейчас отвлекись, встречай новый год и пусть он принесёт тебе успокоение и новые радости. Иди ко мне, я тебя поцелую. Оля подошла к отцу, села к нему на колени, как бывало, садилась маленькой. И сидела, пока он её покачивал и целовал.

Тридцать первого декабря Иван Макарович истопил баньку. К вечеру банька выстоялась, и горячий пар от раскалённых булыжников вынул из Леонида всю накопившуюся горечь и обиды.