Текст книги "Жизнь ни за что. Книга первая"

– Будем, отец. как новенькие.

– Ты-то будешь. А я только посвежею. Но всё равно, банька это все мои лечебные процедуры. Ей только и держусь.

Когда все помылись и отдохнули, мама Тина с дочерью накрыли праздничный стол. Дети, услышав, что ночью придёт дед мороз и положит подарки под ёлку, отправились спать, чтобы быстрее пришло утро. За столом остались взрослые.

– Невеста-то есть, – спросила у Леонида сестра.

– Девушка у меня есть. Но невеста ли она мне – не знаю. Перед отъездом сделал предложение. Остался без ответа.

– Что так?

– Не понимаю. Сейчас пойду на бал, поговорю с народом знакомым. Может, что и пойму.

На бал Сугробин попал, когда стрелки на больших часах при входе начали скручивать последний час старого года. ДК был разукрашен, как и пять лет назад, когда он пришёл первый раз как взрослый с Людмилой. Только трансляция была звучнее и охватывала самые потаённые уголки. Леонид сдал пальто в гардероб и прошёл в большой зал. Огромная ёлка сверкала огнями и золотыми стеклянными шарами. На сцене играл джаз – оркестр, действительно состоявший из десятка девчонок. Четыре саксофона, ударник, рояль, два тромбона, аккордеон под управлением давнишнего знакомого Сугробина музыканта Саши Крылова, очень качественно исполняли «Чу —чу». После неё минутный перерыв и на сцене уже дуэт: мужчина и женщина. Оркестр заиграл очередной шлягер из «Серенады солнечной долины». Солисты оркестра озвучивали мелодию —

 
Мне декабрь кажется маем.
И в снегу я вижу цветы.
Отчего так сердце сладко замирает,
Знаю я и знаешь ты.
 

– Эх, Оленька, – подумал Леонид, – сказала бы ты мне «Да», приехала со мной, вышла на сцену и покорила земляков Сугробина. Но!?

Публика танцевала, веселилась. Толпу расцвечивали расписные клоуны, торжественно фланировали костюмированные персоны. Мелькнуло несколько знакомых лиц. Сугробин поднялся на второй этаж. За аппаратной был большой зал, использовавшийся для самых разных целей. Сейчас он был заставлен столиками, за которыми сидели и провожали старый год весёлые группы. Угощения на столы подавались порядком самообслуживания из буфета, привольно раскинувшегося от стены до стены. В буфете торговали десяток продавщиц, и очередей не было. Между столиками танцевали пары.

– Сугробин! – раздался громкий голос из середины зала, давай сюда.

Леонид оглянулся на зов. У двух сдвинутых столов стоял Коротков и призывно махал рукой. – Давай сюда. Здесь все наши.

– С наступающим! – поприветствовал Леонид, оглядывая компанию. – Наши, да не свои, – подумал он. За столом сидела жена Короткова Тамара, двое незнакомых ребят и несколько молодых женщин.

– Это мой корешок, Сугробин, – представлял Коротков, – мы с ним шесть лет на одной парте сидели. Сейчас инженер без пяти минут. И холостой. Смотрите внимательнее, девочки.

– С меня причитается, как мне помнится, – прервал знакомство Леонид и пошёл в буфет за шампанским.

– Кто из наших ещё есть? – спросил Леонид Короткова, когда они выпили на брудершафт.

– Смирнов мелькнул со своей подругой и Ширяев Саня

– Тогда я пройдусь по залам, посмотрю…

– Девчонок бросаешь. Разберут, пока ходишь.

– Я вернусь, и если кто дождётся, я буду ей наградой, – ответил Леонид и подмигнул самой весёлой блондинке.

Ширяева и Смирнова он нашёл в нижнем буфете, который разместился в спортивном зале. Смирнов был со своей школьной девушкой, Ширяев с девушкой Витьки Фомина.

– Привет, девочки и мальчики! – обняв девчонок за плечи, сказал Сугробин.

– Лёнька! – крикнули все разом. – Вот уж не ждали.

– Садись, дорогой, – сказал Ширяев, подвигая стул, – садись, рассказывай.

– Да что ему рассказывать, – хором крикнули девчонки, – вместо бравого моряка в нашей среде ещё один стиляга появился. Но повзрослел немного, такой задумчивый вид. Не женился? Да видно, что нет. Наши кавалеры нас тоже ещё не регистрируют. А у неё, – толкнула подругу Колькина девушка, – дружочек и не показывается, и не пишет. Стесняется, что его из армии уволили. Хорошо, что сегодня Саня на подмену подключился.

– Что уж на подмену. Я и на постоянку согласен, – возмутился игриво Саня, а его девушка улыбнулась.

– А что с Витькой?

– Невезуха у него, – ответил Николай, – полгода назад на аэродроме при замене узлов на самолёте, какая-то хреновина ему на голову упала и комиссия решила, что для службы он не годен. Сейчас у родителей восстанавливается. Волосы у него от этого посыпались.

– То-то он мне на два письма не ответил, и я писать перестал, – сказал Леонид и спросил Николая, – а ты что свою красавицу томишь?

– Да она не соглашается. Ждёт, куда я направление получу. Довыпендряется она. Разозлюсь и возьму черноглазую татарочку (Николай учился в Казани в авиационном институте) И все дела.

Девушка Николая хотела что-то ответить, но оркестр заиграл знаменитые «Пять минут…» и солистка оркестра напомнила, чтобы «помирились все, кто в ссоре». Новый 1961 год вступил на Советскую землю. Мальчики и девочки целовались под брызги шампанского. Гремела музыка. Друзья Леонида покинули его, потерявшись среди танцующих. Он посидел немного, не думая ни о чём. Потом налил бокал шампанского и выпил за здоровье Бельской. И пошёл искать блондинку. В дверях в большой зал он грудь в грудь столкнулся с Валентиной. Он сначала и не узнал её. Такая она была красивая и счастливая. За ней стоял приятный молодой человек.

– Сугробин, это ты? – сказала Валентина, – не верю глазам своим. Я и думать перестала, что увижу тебя когда—нибудь. Балыбердин летом был. Сказал, что ты давно не моряк. Что так? – И обратилась к молодому человеку за спиной.– Погуляй, дружочек, пока я немного поговорю. И когда они отошли в сторонку, пояснила, – это мой муж уже полгода. Скоро детей няньчить будем.

– Поздравляю.

– Так что ж ты от моря отказался?

– Не дожидаются девушки моряков, Валюшенька. Вот и переменил профессию, чтобы не покидать любимую. А ты, я смотрю, дождалась своего счастья.

– Дождалась. И очень, очень рада. А у Буянской дочь. Шесть месяцев. Пишет, что появление малышки примирило её со всеми потерями и ей стало спокойно.

– Пусть ей будет хорошо, можешь передать. Я перегорел, и море мне не снится. Рад за тебя, рад буду встретиться в будущем. Ведь «на то она и первая любовь, чтоб мы о ней совсем не забывали».4545
  Строчка из фольклорной песни.


[Закрыть] А ты самый близкий свидетель той любви. Поцелуемся на новое счастье.

Валентина упорхнула. Сугробин прошёл в заполненный танцующей публикой зал. Оркестр ушёл за кулисы на встречу нового года. Диск – жокей крутил пластинки. «Гляжу я в полутёмную аллею, и снова предо мною всё, что было, – плакала певица, – как я ждала, как я тебя любила…».

«Что ж не дождалась», – пробормотал Леонид, пробираясь на свободные кресла у стены. Но едва он обустроился, и начал разглядывать танцующих, надеясь увидеть новую знакомую, как рядом с ним опустилась на кресло женщина в полумаске.

– Не позволит ли молодой человек посидеть рядом с ним, – сказала маска.

– Почему бы нет, если это позволяется Вашим кавалером, – ответил Леонид и посмотрел на женщину. За маской скрывались внимательно его рассматривающие глаза.

– Ну, кажется, снаружи почти не изменился, – сказала маска. – А меня, как видно, не признать. Убираю карнавал.

– Марина!?

– Привет, дезертир морфлота. Спасибо, что не забыл женщину, которая тебя любит, и готова была ждать сколько надо. Так нет! За три года ни слова, ни весточки. – Потанцуем.

Они влились в танцующий круг, медленно вращающийся вокруг играющей огнями ёлки. Потолочные люстры были выключены. Полумрак навевал полугрусть

– Ты похорошела, Мариночка.

– Замуж я вышла, Лёнечка. Без любви.

– Что так?

– А пока любимых дожидаешься, постареешь. Летом двадцать два стукнет. В прошлом году в редакцию по распределению приехал молодой журналист. Свободный и на вид достойный. Понравилась я ему, Лёнечка. Полгода за мной ходил. Я и поддалась.

– И как жизнь без любви.

– А так. Как дело к близости, думаешь, что тебя обнимает твой любимый, и всё получается. За то никто не скажет, что меня никто замуж не взял.

– Но ведь ещё и суп из одной чашки есть приходится.

– А тут и совсем просто. Ни он, ни я готовить не умеем. Ходим в общепит. Там на людях, весело.

– Мне, почему-то грустно.

– И мне грустно. Ну, что ты зациклился на Людмиле, которая и не вспоминает о тебе. Почему словечка не написал. Я и сейчас готова бросить всё и уехать с тобой. Только скажи.

– И сделаешь очень больно своему мужу. Кстати, где он?

– С редактором водку пьёт. Рыбаки нашли друг друга. Я думаю, если любишь, никого жалеть не надо. А ты дурак, мой милый Лёнечка. Юность кончилась. Дальше будет не любовь, а страсти и расчёт. Через год я заканчиваю свой филфак, и буду заказывать ребёнка. И любовь моя к тебе закончится. И у тебя не будет больше любви. Я была твоей суженой.

Томительное танго со словами о черноокой аргентинке щемило сердце.

– Почему в мире всё так неправильно, – простонала Марина. – Я знаю, что в самой глубине своей души ты любишь меня. И только не поймёшь, что уходят последние сроки. Ты мне только скажи, и я пойду за тобой.

Рядом раздался нетрезвый смешок.-

– А вот и жена. Нельзя отойти на минутку. Она уже чужого мужика охмуряет. Знал бы, что такая бойкая, ни за что бы не женился.

Леонид повернулся, не отпуская Марину. Двое, заметно подвыпивших мужчин, молодой и средних лет, смотрели на него с Мариной.

– Всё! Я ушла, знакомить не буду, – шепнула Марина и оставила Леонида. И повернувшись к мужчинам, обняла их, приговаривая, – пьянчуженьки вы мои. Вы не только женщин прогуляете, но и редакцию с типографией прогуляете. Не пора ли нам ближе к дому – И подхватив их под руки, повела к выходу из зала, не оглядываясь.

– Действительно. А почему в мире всё неправильно. Почему я не откликнулся Марине, когда ещё не познакомился с Людмилой. И почему Людмила не дождалась меня и повернула стрелку моего жизненного компаса на все сто восемьдесят градусов. Почему мы с Бельской нашли друг друга среди миллионов, а она стала непонятной. И бедная, бедная Марина! Быть рядом с мужчиной без любви. И я, как и раньше, не могу ей помочь. Наверное, она права, что в глубине своей души я люблю её. Но это так глубоко и недостаточно, чтобы взять её за руку и сказать «Идём!» А Бельская для меня вся вселенная. – Все эти мысли роились в голове Леонида, возникая беспорядочно, то торопливо, то останавливаясь. – Утром позвоню Оле, – решил он, наконец. – А сейчас надо расслабиться.

Пока он беседовал сам с собой, незаметно для себя вышел за сцену за кулисы. В гримировальной комнате стоял праздничный стол уже порядком разрушенный, за которым сидели джаз вумен во главе с Крыловым и Коротковым.

– Поздравляю вас, девушки, с новым годом! И пусть моё мнение ничего не значит, я восхищён вашим оркестром и исполнением. Никогда не забуду, что в моём родном городке состоялся первый в СССР джаз, где играют только девушки. – Девчонки захлопали. – И тебя, Крылов, поздравляю и выражаю искреннюю признательность за то, что сумел этих красавиц увлечь и объединить в ансамбль. Дай я тебя обниму.

– Давайте выпьем за такую оценку. Выпьем за успех девчонок. – подхватил Коротков. – Девочкам только шампанское, им ещё играть. А нам можно водочки. Лёнька не возражает?

– Пусть эта группа продержится несколько месяцев, я очень доволен, – говорил Крылов, – Здесь пять десятиклассниц, одна в девятом учится. Все разлетятся к осени… Но сегодня они играют.

– Добейся в исполкоме, чтобы в историю города вписали, и фотографируй как можно больше.

– Всё делается, не волнуйся, – сказал Коротков.

Оркестр ушёл на сцену. Бал продолжался. Леонид с Коротковым выпили ещё за дружбу и попрощались. Он не стал искать блондинку и покинул бал. Ему было понятно, что последние блики ушедшего детства скрылись вслед за Мариной. И ничто более не привязывает его к родному городку, кроме родителей. Сугробин шёл по заснеженным улицам. Светившая ярким светом в полночь луна, скрылась за тёмными облаками.

Х

В первый день нового 1961 года погода изменилось. Пошёл мелкий жёсткий снег, подул ветер, забрасывая жёсткие снежинки за воротники немногочисленных прохожих. Сугробин поздравил всех домашних с наступлением нового года и пошёл на переговорный пункт. Отделение связи было недалеко от дома Ивана Макаровича. Он сделал заказ на Пермь и через несколько минут заспанный голос Оли произнёс: «Алло, я слушаю».

– Буэнос айрес, синьорита. С новым годом!

– Лёнька! – только и сказала она. Но как сказала.

– Ты моя мечта наяву, – ответил Лёнька. – Жди. Скоро приеду.

Погостив ещё день, Сугробин вернулся продолжать учёбу. Бельская и он снова стали неразрывным целым.

– Я не отказался от предложения, – напомнил он ей.

– Не торопи, я знаю, что согласна, но ответить сейчас не могу.

– Что-то скрывается за её уходом от прямого ответа, – сказал себе Леонид. – И только ясно, что это не моего ума дело.

Вернулись с новогодних отлучек Зосим и Крюков. Зосим пришёл из магазина и заявил —

– Довожу до сведения присутствующих, что спички после реформы стали стоить в два раза дороже. Стоил коробок пять копеек, а сейчас одна копейка.

– Вот так и Хрущёв объяснял причину реформы, дескать никто копейки с земли не поднимает, настолько она дешёвая, – откликнулся Руденко. – Но для справедливости надо было на одну копейку продавать два коробка.

А хотите свежий анекдот про копейку, – вставился Крюков. – В электричке услышал. Слушайте. Один субъект спрашивает другого: «Ты помнишь, что можно было купить на старую копейку?» « Да ничего». «А на новую?» «Думаю, что в десять раз больше».

Ребята рассмеялись. Но смеяться кроме как над собой было не над чем. Рубль был девальвирован по отношению к доллару. И уже к весне население поняло, что реальная покупательная способность их в десять раз уменьшенной по номиналу зарплаты, стипендии и пенсии, уменьшилась на четверть. А спички, на которых студенты экономили на водку, увеличились в цене по свидетельству Зосима в два раза. Началась новая полоса борьбы за выживание, когда из продовольственных магазинов стали исчезать товары первой необходимости, а журнал «Здоровье» печатал статьи «учёных», рассказывающих о вреде натурального сливочного масла.

«Бокс! Брэк! Бокс! Брэк!», – звучал как в тумане голос судьи на ринге. Кончался второй раунд. Сугробин встречался на первенстве города в финале с кандидатом в мастера спорта и пропустил прямой удар в левый глаз. Он едва удержался от падения и спасался тем, что постоянно обнимал соперника и висел на нём. Спасительный гонг раздался во время команды рефери «Брэк!»

– Лёд на глаз, – попросил он тренера, падая на подставленный стул.

– Дыши глубже. У тебя не всё потеряно. Ты на два – три очка отстаёшь и только. Играй по хитрей, поймай на удар. Он уже считает, что победил и расслабился. Покажи себя напоследок.

Сугробин не собирался участвовать в этом первенстве, ссылаясь на длительное отъезды и отсутствие регулярных тренировок. Он уже решил, что боксёрская карьера для него закончилась. Но тренеру нужна была полноценная команда, и он уговорил его провести прощальную фиесту. Он сравнительно легко вышел в финал и пригласил на последний бой Ольгу. И сейчас, получив прямой, проигрывал.

– Не упасть бы, – ответил он тренеру.

– Думай о победе! Думай, что перед тобой враг, разрушающий твою жизнь», – свирепо шепнул тот и толкнул Сугробина к противнику.

– Ненавижу всё, что не отдаёт мне Ольгу, – пронзила совсем неспортивная мысль его мозг и, взглянув, на приближающегося соперника заплывшим глазом, вдруг понял, что это он его ненавистный враг и его надо убрать с дороги.

Соперник действительно видел себя победителем и не понял, как на пятой секунде последнего раунда оказался в нокдауне. А передохнув девять секунд, отсчитанных рефери, и услышав его команду «Бокс!», отчаянно кинулся на Сугробина и получил второй, сокрушающий удар правой снизу. Финал был закончен. Рефери поднял руку Сугробина. Тренер его обнимал. Ему вручили грамоту победителя. А он видел только Олю, свободную в своих желаниях.

– Я освободил тебя от всех твоих бед, – сказал он ей.

– Ты о чём?

– Мне привиделось в перерыве перед третьим раундом, что если я побью соперника, ты скажешь мне «Да!»

Сугробин и Руденко сидели в своей комнате в общежитии и готовили дипломные проекты. За окнами светился ярким солнцем погожий апрельский день. Негромко звучало радио, на которое ребята не обращали внимания, пока диктор не начал читать заметки обозревателя об очередной инициативе вождя, объявившего, что «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Руденко приподнялся с кровати и сделал звук чуть посильнее. Послушал и сказал-

– Ну не дятел ли наш дорогой Никита Сергеевич! Взрослый же человек! И выдать такое!: «Нынешнее поколение будет жить при коммунизме». В магазинах пожрать ничего не купишь! Сталин надорвался, создавая скелет социализма, а он не чета Хрущёву. Неужели так обезумел, что не понимает, что народ умнее и мудрее и понимает, что за двадцать пять будущих лет ничего особенного не произойдёт даже в умонастроениях. Это Насреддин4646
  Ходжа Насреддин – герой народных рассказов средневековья в средней Азии. и ближнем Востоке.


[Закрыть] брался за двадцать пять лет выучить ишака разговаривать. Но он-то знал, что ишак один и шах один. И что за двадцать пять лет кто-то из них покинет этот мир. Но людей-то в государстве 250 миллионов и они-то не вымрут. И умрёт насовсем только один – бессовестный лгун, надеющийся, что КГБ не даст в открытую смеяться над ним. Нет! Это просто безумие. Весь мир засмеётся над СССР. Он уже дал пинок своей стране, разоблачив культ. А коммунизм – второй пинок. А когда над страной будут смеяться, уже никто не пойдёт по её пути…

– Не ворчи, – откликнулся Сугробин. – Что Хрущёв! А остальные-то, которые из партийной кассы содержание, неучтённое фининспекцией, получают. И умные, и образованные, нам всем, глядя в глаза, будут повторять эту же блевотину. Хочешь анекдот послушать про коммунизм.

– Давай.

– Так вот. Была осень. День с утра дождливый, ветряный. У гастронома стояла бочка с пивом, у которой в хорошую погоду всегда было шумно. А сейчас продавщица уныло ёжилась и пряталась от ветра за бочку. К ней подошёл пожилой мужчина. «Слушай, красавица! Сколько у тебя в бочке пива?» «Литров триста»4747
  Триста литров по цене 44 копейки за литр стоили 132 рубля по курсу 1961 года и были подъёмны для дедушки.


[Закрыть]. Давай, я тебе за всё сразу заплачу, а ты будешь наливать всем пиво бесплатно» «Давай. Я хоть выручку полностью сдам». Человек рассчитался и сел на ящик под навесом недалеко от бочки. Подбегает ханурик с перепоя. Наковырял двадцать две копейки и попросил кружку. «Денег не надо», – сказала продавщица, подавая ему кружку с пивом. «Чего!: – удивился ханурик.– А ещё нальёшь бесплатно?» «На, пей». Ханурик одолел две кружки, отдышался. «А если я Ваську, соседа приведу. И ему нальёшь?» « И ему налью». Ханурик рысью скрылся за углом и через минуту притащил двух таких же. Все жадно накинулись на пиво. Остановился у бочки прохожий, услыхав про бесплатный отпуск. Потом другой. И не прошло нескольких минут, как образовалась очередь и задние покрикивали, чтобы больше двух кружек в одни руки не отпускали. Кто – то заерепенился и ему дали по морде. Шум, склока, небольшая драка. Подъехал наряд ментов. «Почему безобразие?» – вопрос к продавщице. «Да это не я, а вон тот дед, что на ящике сидит». «Ты чего дед, безобразничаешь?» «Да я, сынки, старенький уже. До коммунизма мне не дожить, а уж очень хотелось посмотреть, как будет, когда всё бесплатно».

– Вот так и будет, – если приказом коммунизм введут, – хмыкнул Станислав и приглушил радио. – Пусть лапшу домохозяйкам на уши развешивают. А мы с тобой, помнишь, сколько разных экзаменов сдавали. А Хрущёв, похоже, кроме той шахты, где он жизни учился, и которую найти не могут, образования больше не получал.

– Не скоблись принародно. А то до защиты диплома не дойдёшь. Не повезло народу с новым вождём. Но если так пойдёт, то ему недолго править. А социализм при всём неразумном, лучший строй на планете. Я вот в семье последний высшее образование получаю. Не будь этого строя, за который мой отец и все родственники воевали – вообще не представляю, чем бы обернулась для меня малограмотная жизнь.

– Пойдём-ка по пивку, – предложил Станислав, – отвлечёмся немного. И два дипломанта, отбросив рукописи, начали надевать ботинки.

«Передаём экстреннее сообщение», – прошелестел динамик.

– Вруби, послушаем, – попросил Сугробин Стаса.

«Сегодня, 12 апреля 1961 года, советский человек, майор Юрий Алексеевич Гагарин, совершил первый в мире орбитральный полёт вокруг земли…», – торжественно и гордо произнёс диктор.

«УРА!» – заорали оба дипломанта и вылетели в коридор, стуча и открывая соседние двери. – Наш человек в космосе. УРА!» Коридор общежития наполнился ликующими студентами. Все орали что-то невразумительное, исполняли туземные пляски, обнимались, целовались. Все науки были отброшены и студенты высыпали на улицу. Была эйфория всеобщего ликования и гордости за свою страну. Был несанкционированный народный праздник до позднего вечера. «Ну и хрен с ним с этими вождями, – рассуждал Сугробин. – Вот она, наша страна, вот настоящее достижения социализма, а не засохшие хлеба на целине и даже временные трудности с продовольствием. Мы первые в космосе и я – инженер, и я уже скоро буду сам создавать…» Чего создавать, он ещё не придумал.

Перед маем на факультете прошло распределение на работу. Работа предлагалась по всему Уралу. Немало вакансий предлагалось в самой Перми. Два места на должность преподавателей были в системе профтехобразования в далёкой бурятской республике за Байкалом. Дипломанты посмеивались, читая экзотическое предложение. Только Юлий Симонов, из параллельной группы, смотрел заинтересованно и пытался обсуждать с коллегами это предложение. Но ему улыбались и отмахивались.

– Куда мне распределяться? – спросил Леонид Олю, отыскав её дома за день до комиссии.

– Не знаю, милый. Надо посоветоваться с родителями.

– Раз ты такая стала нерешительная, я возьму путёвку « на кулички» и ты поедешь со мной, если говорила правду о своей любви, – вспылил Леонид.

На другой день он подошёл к Симонову и сказал, что согласен поехать за Байкал. На комиссию они вошли вместе, и председатель облегчённо вздохнул. Нашлись добровольцы.

После пасхи отец с Олей поехали исповедоваться. «Называть священника надо „Батюшкой“. Если подаст правую руку, то надо наклониться и поцеловать. И расскажи всё. Сколько можно страдать», – наставлял дочку отец, пока они добирались до церкви.

Седой, уже в больших годах, но осанистый священник, внимательно слушал подробный рассказ Ольги и её грустное заключение, что она не видит другого выхода, кроме ухода из мирской жизни. И долго молчал после рассказа, думая, что пока в России рождаются люди с такой светлой душой, не пропадёт Россия, не потеряет милости божьей. И смотря в наполненные надеждой глаза девушки, ответил —

– Если не послушался твой язык, чтобы сказать «Да» своему любимому, это божье решение и не судьба тебе с ним детей крестить. Он крепкий паренёк, переживёт потерю тебя, а Бог не даст его душе озлобиться. В монастырь на пострижение ты не пойдёшь. Не угодно это будет богу, когда женщины с такой светлой душой, готовые любить и рожать прекрасных детей, будут уходить из мирской жизни. Но пережить этот житейский кризис церковь тебе поможет. Я обращусь к Владыке4848
  Владыка: Митрополит, архирей, епископ являющийся руководителем церковного региона.


[Закрыть], чтобы он определил тебя послушницей в обитель. Побудешь, сколько надо и когда очистится твоя душа, вернёшься в мирскую жизнь, встретишь суженого и обретёшь счастье. А твоему несчастному заключённому сообщишь, что ушла из мирской жизни. И как он воспримет, Бог решит. А теперь иди с Богом в душе и жди от меня весточки. Я не затяну.

Священник поднялся и благословил девушку. Оля склонилась к его руке.

Судьба Сугробина была решена.