Текст книги "Жизнь ни за что. Книга первая"

Светило яркое солнце. Сопки стояли в мареве. По дороге в никуда попалась пивная забегаловка с жигулёвским пивом и горячими позами.5353
  Позы – бурятской аналог среднеазиатских мантов.


[Закрыть] Потягивая вторую кружку, Леонид оценил обстановку и решил в управление не ходить, т.к. у чиновников всё решено, план выполнен и ничего они менять не будут. Отпустить его может только директор училища. Пока проходила оставшаяся неделя отдыха, острого желания рассчитаться с училищем у него не созрело. И когда он вернулся, то только и спросил у директора: не много ли ему двоих молодых. И если много, то он может устраниться. И пояснил ситуацию. В ответ директор повернул голову к окну, потом прокрутил её два раза, как бы разминая шею, и сказал: «Гм.. С вами западниками не соскучишься. Наши местные спецы мечтают у меня работать, а вам всё одно. – И помолчав, добавил, – ты поработай до весны, посмотри, подумай, осмысли, чего хочешь». Сугробин кивнул и вышел. Если бы директор знал, чего он хочет!

В последний вечер в доме отдыха выпивали даже непьющие. Читана то смеялась, то грустила и тогда тяжелела на руке Сугробина в танце. А когда на площадке вместо танцев запели хором, она молча вывела его с площадки и уже чуть позже просто сказала: «Погуляем». Они вышли за ворота на шоссе. Ни машин, ни людей и космическая тишина. Осенний воздух был прозрачен и чист, и крупные яркие звёзды казалось, висели прямо над соснами, как фонари. Читана чуть прижалась к своему спутнику, и они в полуобнимке молча шли по шоссе в ту сторону, где совсем недалеко оно кончалось. А когда дошли до разворота, она повернулась к нему и сказала как будто для себя: «Вот и всё, сыночек, приплыли». «Приплыли», – согласился он и, прижав Читану к себе, нашёл ёё губы. Ожидая сопротивления чуть напрягся, но её губы должно быть ждали, когда их найдут и отвечали на каждое движение, а пышущее внутренним жаром гибкое тело прижалось к Сугробину и ему показалось, что нет ни Читаны, ни его, а есть что то одно целое. Казалось, проходит вечность, и они перешли в другое измерение. Но Читана откинулась и, упёршись руками ему в грудь, отодвинула себя сначала сверху, а затем и всю целиком и сказала с придыханием: «Ну, довольно, сыночек, а то как бы чего не вышло». «При таком-то базаре», – пробормотал Сугробин не зная, что сказать. От базы по шоссе неслась песня в четыре голоса:

 
Бежит река в тумане тает.
Бежит она, меня дразня.
А кавалеров мне вполне хватает.
Но нет любви хорошей у меня.
 

По шоссе шли к ним две мамочки с «кавалерами» и орали во всю мочь только что появившуюся песню на стихи Е. Евтушенко. Увидев нас, одна радостно зачирикала: «А вот и сыночек. А мы тебя потеряли, хотели выпить с тобой, а тебя Читана приватизировала. Да пожалуй, поздно она спохватилась, кончилось времячко, осталось три часа. Только что сынка ещё поцеловать можно успеть и по коням…«И облапив Сугробина с трёх сторон, мамочки поволокли его на базу, заводя всё новые песни. Кавалеры подвывали…

Утро встретило изменением погоды: небо заволокло серыми густыми облаками, задул порывистый ветер, который зарывался в сосны, но вывёртывался из их густых ветвей и выскакивал на шоссе, закручивая на гладкой поверхности опавшие листья. Перед автобусом Читана сочно поцеловала Леонида и отпуск кончился. Собрав пожитки, в середине дня покинул дом отдыха и Сугробин. Сестра – хозяйка подарила на дорогу пакет ароматных поз и просила приезжать ёщё. Он поблагодарил и отметил для себя, что если ты не вредный и приветливый, то ты находишь ответные чувства и дружеское отношение к себе.

До автобуса оставалось какое-то время. Сугробин брёл по улицам и вышел в городской сад. Ветер бесился, и приходилось отворачиваться и прятаться за воротник, Видимо с первым днём октября здесь начиналась конкретная подготовка к зиме. А по парковому радио прогнали загнанного «Мишку. «Мишка в эти грустные минуты как тебе мне хочется сказать…»

И тебе, Читана, что-то хотелось сказать? Но промолчала. А молчанье не всегда золото! Но это он понял позднее, а то бы спросил её понастойчивее, о чём молчит голубушка… А в те дни он был очень молод и голова была забита недавним прошлым. Сугробин дослушал «Мишку» и пошел на автостанцию. По дороге в гастрономе купил как гостинец прямоугольную литровую бутылку «Петровской водки». Снова Селенга, Мухоршибирь. Всего—то двести километров.

Вернулся Сугробин прямо на новоселье. Вахтёр в учебном корпусе показал ему дом, в который его с Юлием вселили. Это было в двух сотнях метров. В полумраке светились окна, и раздавался гул мужских голосов. Он поднялся на крыльцо, прошёл через холодные сени и открыл дверь в свой дом.

Это был первый и последний раз, когда Сугробин получил жильё без напряга. А напряг по жилью в стране победившего социализма был создан большевиками, когда они теорию Маркса-Ленина стали воплощать в жизнь, и не понимали, что они хотят построить. Общество, свободное от эксплуатации человека человеком и государством, социализм или коммунизм? И одним из принципов нового строя провозгласили, что жильё будет предоставляться гражданам бесплатно. А в итоге оказалось, что без проблем бесплатно жильё в СССР получали только ЗЕКИ и власть имущие. Бесплатное жильё – это полнейший беспредел тех, кто его распределяет, делит то есть. И люди стояли десятилетиями в очередях за жильём и умирали, не получив бесплатного жилья, в то время, как другие жировали, имея сотни квадратных метров бесплатного жилья, бесплатные дачи и многое другое. Социализм за свои 75 лет правления не справился с жилищной проблемой и всё потому, что принял постулат бесплатного обеспечения жильём. Жильё категорически должно быть платным по полной стоимости затрат. И тогда желает директор завода или секретарь райкома иметь – покупай на общих основаниях. И должен был быть государственный кредит. Но это страшно неинтересно было власть имущим. И сейчас новый режим прокатывается за счёт бедных. Всё жильё для народа платное и недостижимоё пока для 95% населения, а для власть имущих оно остаётся бесплатным и за счёт обвально обнищавшего населения страны фешенебельно продолжают проживать их «слуги». Да ещё и приватизируют, получив его. А народ нищает и к гадалке ходить незачем – скоро снова появятся трущобы (в стране заканчивается гарантийный срок массовой панельной застройки) и трущобные люди, от которых социализм с большим скрипом, но всё же своё общество избавил, как и от нищих и от массового воровства и бандитизма. И всё таки!? Друг Сугробина по Бурмундии Юлий так и не заработал себе квартиру и проживает в квартире, оставшейся от родителей. А его младший брат испытал «хождение по мукам». Сам Сугробин получил в собственность комнату 10 м в 35 лет. Его брат построил комнату в доме народной стройки в 30 лет. (строительство жилья методом народной стройки, когда предприятия выделяли материалы, а строили будущие жильцы, было придумано Хрущёвым или одобрена была им чья-то инициатива снизу, но целые районы во многих городах, построенные исключительно плохо ещё многие годы будут портить общий вид этих городов и не давать радости живущим в них) Старшая сестра с мужем получили квартиру в городе массового строительства Тольятти в 40 лет, а другая сестра так и не получила ничего за всю свою многолетнюю работу учителем. Ей давали только ордена…

И ещё было очень интересное явление. При огромной необходимости работников во все практически предприятия и учреждения, работник мог быть принят на работу только при наличии прописки в данном городе. А прописывали (при всех других согласованных требованиях) только при условии, что ты уже работаешь. И это было бы очень смешно, когда бы не было так грустно при непосредственно лично вашем участии в данной ситуации. И через эти квартирные мытарства прошли все поколения советских людей и далеко не все в течении жизни получили желаемое отдельное бесплатное жильё. И это было не последней причиной, что социализм и его государство рассыпалось в одночасье без слёз и сожалений. Сожаления пришли позднее, когда оказалось, что новый режим оказался совсем ни с чем несравнимым по подлости. Точнейшую характеритику нынешнему капитализму в России дал полторы сотни лет назад Н. А. Некрасов в поэме «Современники»: «…бывали хуже времена, но не было подлей…»

Симонов проводил приятеля на отдых, остался без собеседника и загрустил. Сразу стало понятно, что такое друг и коллега, когда он рядом. Не выпить без предисловий, не поговорить. Он написал и разослал по всем возможным адресам письма, съездил в райцентр, где обнаружил цивилизацию трёх религий: православную, православную старообрядческую и буддисткую. Противовес верующим составляла большая прослойка организованных и разрозненных безбожников. Старообрядцы, по местному семейские, строго блюли свои обычаи. Мужики не брились, а женщины одевались в многоярусные сарафаны до пят. Как отметил Симонов, православные и разрозненные безбожники пили водку на людях сколько могли. В остальном в районе было как и везде. В предверии очередного съезда КПСС лозунги на всех общественных зданиях убеждали, что все ныне живущие узнают, что такое коммунизм.

Не найдя радостей в райцентре, вечером он пошёл развлечься в поселковый клуб. В клубе играла радиола и несколько пар молодых людей и девушек танцевали. Юлий сел в кресло недалеко от сцены и осмотрелся. Наискосок от него у стены сидели две девушки городского формата и так же, как и он, рассматривали окружающих и переговаривались. Одна была тоненькая шатенка с вьющимися волосами короткой стрижки. Другая была крашеная блондинка по крупнее формами. Но обе выглядели симпатюшками, и когда включилась следующая мелодия, Юлий подошёл к девушкам, и пригласил на танец шатенку. Через полчаса, когда к блондинке присоединился её близкий знакомый, преподаватель из училища по имени Михаил, которого Юлий видел мельком, они вчетвером уже сидели в клубном буфете, и пили пиво из бочки. А Юлий болтал ни о чём —

– Один мой поездной попутчик выходил на станции в маленьком городке. На здании вокзала я увидал вывеску «Ресторан» и сказал ему на прощанье: «Так у тебя в городе даже ресторан есть!» «Стал бы я тут жить, если бы ресторана не было», – гордо ответил он и вышел. Вот и я здесь недели бы не прожил, если б буфет не открыли.

– И надолго вы с другом сюда приехали? – спросила шатенка Валя.

– Лёнька вернётся, обсудим. Квартиру нам не предоставили. А нет дома, нельзя жениться. Куда я Вас, сударыня, приведу, если Вам предложение сделаю.

– Только представился и сразу предложение.

– А только так и надо. Узнаешь подругу побольше, и раздумаешь. А пока нравится, тогда и бери.

– Я Вам нравлюсь?

– Мне все хорошенькие девушки нравятся.

– То есть и я нравлюсь, и Аня нравится, – толкнула она блондинку.

– У Ани кавалер, поэтому я молчу.

– Ловкий Вы кавалер, обученный, с высшим образованием. Но я за тебя не пойду, если и квартиру тебе дадут.

– Дадут, дадут, – сказал коллега Михаил. Мне не дадут, а им дадут. Я слышал, как замполит с директором это дело обсуждал.

– Тогда ждём приглашения на новоселье. Но только на субботу или воскресенье. Позвоните по телефону на нашу школу, – сказала Валя.

Девушки оказались молодыми учительницами первого года работы после окончания двухгодичного учительского института и по распределению работали в сельской школе поселения под названием Буйный в десяти километрах от Бюрилея. Валя была из Улан – Удэ, а Аня местная, из Бюрилея. И они приехали немного развеется и погостить у Аниных родителей.

За три дня до возвращения Сугробина директор заявился в гостевую комнату вместе с завхозом. Симонов лежал на кровати и читал газету.

– Вставай, Юлий Михайлович! Иди смотреть квартиру. Петрович тебя проводит

Петрович привёл Юлия к двухквартирному дому, стоящим третьим по улице, выходящей к реке. Первый дом на улице был директорский, второй – его заместителя. В третьем в одной квартире жил слесарь – токарь – фрезеровщик – регулировщик двигателей, в общем. специалист по всем направлениям имевшейся в училище техники. Ребята стали его звать «механиком» Он жил с женой и старой матерью. Было ему лет сорок пять – сорок восемь, но выглядел он значительно старше. Жена его, моложавая армянка работала в училище секретарём. Где он её подхватил и привёз в ссыльные места, ни Юлий, ни Леонид не интересовались, также как и биографиями других сотрудников. Какое им было дело до того, как попала сюда армянка. Возможно из таких же ссыльных мест, которых за Байкалом было предостаточно. Каждая половина дома состояла из двух комнат: собственно жилой комнаты метров восемнадцать, выходящей двумя окнами на улицу и учебный корпус вдалеке и одним окном во двор. И кухни – прихожей с печкой, стоявшей у совместной стены с квартирой механика и одним окном с видом на двор. Печка, так называемая «русская», была сделана с теплой лежанкой и подтопком с широкой плитой. Одной стеной печка выходила в жилую комнату. Комнаты разделялись перегородкой с дверью. Вход в дом был через широкую дверь из дощатых сеней, в которых в тёмном углу был сооружён чуланчик. Полы, как и перегородка, были покрашены, стены были ободраны, печь в густой копоти.

– Подходит, Петрович, – сказал Симонов завхозу. – Но давай срочно побели печь, наложи на стены обои, привези две кровати со всей амуницией к ним, два стола, шесть стульев и машину пилёных дров на первый случай. И всё это немедленно в два дня. Леонид Иванович если увидит квартиру в таком виде, то разговаривать не будет и сразу обратно в Удан – Удэ.

– У нас всё сами жильцы делают, – возразил было Петрович.

– Как у вас делают, это ваше дело, а нам надо так.

Симонов повернулся и ушёл. Петрович почесал круглую голову и пошёл к директору.

Тянуть с жилищем было некуда, и в два дня дом привели в порядок и даже протопили. И снова пригласили Симонова. Тот осмотрел и принял от Петровича навесной замок.

– Годится, Петрович. Переезжаю.

Симонов позвал молодого Михаила, и они вдвоём перенесли вещи. У Михаила была в собственности машина ГАЗ—57, военный образец без крыши, повторение американского «Виллиса». Её ему подарил отец, бывший каким-то районным начальством. Юлий попросил его съездить с ним в посёлок и привёз оттуда приглянувшуюся им с Сугробиным радиолу. У аппарата были три диапазона и вертушка на тридцать три и семьдесят восемь оборотов. К радиоле прикупил несколько пластинок с танцевальными ритмами. И наружную антенну метёлочкой. Дома всё это поставили и запустили музыку. На звук пришёл сосед – механик.

– Весело жить собираетесь, – спросил он, засмаливая самокрутку с махоркой. Едкий дым заполнил комнату.

– А чего нам грустить, – ответил Юлий. – Эх, Андрюша, нам ли жить в печали? – Подпел он вслед за пластинкой.

– Ну, допоздна-то не гуляйте. У меня мать больная.

– Выпьешь рюмашку за знакомство? – спросил Юлий и плеснул в стакан соточку. Механик принял и отломил кусочек хлеба.

– Благодарствую. Я всегда дома, еж ли что, то заходите.

Механик ушёл. И почти сразу же вошёл замполит с зам. директора.

– А у тебя, Юлий Михайлович, не только музыка, а и тепло. Можно считать, что жизнь началась. Надо новоселье отмечать, – сказал зам директора, мужик приятной внешности и излучающий добродушие.

– Ясное дело. Где только водку взять. Я вот послелний НЗ выставил с переездом.

– Замполит посодействует, – сказал зам. – Посодействуешь? А, замполит!

– Завтра к вечеру всё будет сделано. Ты, Юлий Михайлович, только денежку на стол положи.

Симонов вынул пятьдесят рублей и передал замполиту.

– Десяток «Столичной», на остальное местные деликатесы. А картошку сварим на нашей плите. И рыбку свежую поджарим. Вы ведь сумеете поймать пяток ленков, – обратился он к заместителю.

Придётся, – улыбнулся тот.

Сугробин открыл дверь в свой дом. В распахнутый проём хлынули клубы табачного дыма такие густые, что чуть не вытолкнули его обратно. На кухне ярко светилась полуоткрытая топка, а на плите стояла огромная сковородка, на которой что-то яростно скворчало и очень аппетитно пахло. В комнате за столом сидел весь цвет училища: замполит, завуч, бухгалтер, Ефграфыч с Кешей (Николаевичем), зам. директора… И ещё две незнакомые девчонки. На тумбочке у окна играла радиола долгоиграющей пластинкой и мелодия «Утомлённого солнца» сменялась мелодией «В парке Чаир». Никто не танцевал. Все страшно дымили албанскими сигаретами «Диамант», которых Юлий с Леонидом привезли целый мешок, и внимательно слушали Юлика, который разглагольствовал на тему приблизительно так: «Чтобы сердцу дать толчок, срочно надо троячок». «Но для сильного толчка, мало будет троячка», – добавил замполит и все весело заржали сильными и ещё молодыми голосами. Леонид тоже засмеялся, и тут только его заметили и восторженно захлопали. « Тот, кто приходит во время всегда на коне!» – заявил завуч и добавил. – «Налить стакан Леониду Ивановичу». Кеша притащил с кухни скворчащую сочной бараниной сковородку. Леонид выпил одним духом и закусил восхитительным куском баранины. Народ закричал « с новосельем». Тогда он вынул из дорожной сумки прямоугольный литровый штоф с «Петровской» водкой, чем заслужил одобрительный гул. И новоселье продолжилось с новой энергией и закончилось далеко заполночь. Сугробин потанцевал с обеими девушками, сказал обеим, что они очень хорошенькие и Юлик молодец, что пригласил их. И выразил надежду, что встреча не последняя. К полуночи девушки ушли в сопровождении Михаила. Остальные гости рассосались по одному. Только замполит прикорнул на кровати и посапывал как младенец. А Леонид с Юлием поджарили остатки мяса и сидели до рассвета, допивая «Петровскую» и обсуждали предстоящую зимовку.

Когда занялся день, Сугробин сходил в училище и принёс в дом боксёрский мешок и перчатки. « Надо немного форму поддерживать», – сказал он Симонову, подвешивая мешок к потолку на кухне.

У читателя может сложиться впечатление, что вся жизнь у познающего мир Сугробина, его друзей и окружающих людей состоит из сплошной пьянки и опохмелок. И студенты пьют, и комсомольцы пьют, и замполиты, и директора. Впечатление ошибочное, хотя к водке в России отношение всегда было положительное. Слишком тяжела была жизнь в России во все времена, и стрессы снимались водкой. Но люди выпивали и дело разумели. И снова «до смерти работали…» по Н.А.Некрасову. И построили мощную страну, победили всех врагов и нажили, однако, ещё массу врагов и предателей, которые сумели свалить колосса. А вот теперь по настоящему спаивают нацию, чтобы уничтожить её. И как пьют после свержения социалистического государства сейчас, смотреть страшно. Это уничтожение генофонда. А в те далёкие и милые годы пьянства не было. Были выпивки, были застолья, где и грустили, и радовались, и строили планы на будущее. И каждая пятница обязательным праздником как сейчас, не была.

Сообщив директору о предложении ему работы в пединституте и не получив одобрения, Сугробин не стал настаивать. От аспирантуры он отказался в своём институте, когда его приглашал Стас Руденко заниматься в научной секции. Он ещё не понял, что ему надо, но деятельная натура заставляла не пропускать вариантов. «Нет, так нет!» – сказал себе Леонид и отправился домой составлять конспект вступительного занятия. Через день училище открывало сезон учения. Съезжавшихся курсантов расселили по общежитиям и прикрепили к столовой. Чтобы снять с себя заботы по приготовлению еды, к столовой на завтрак и обед прикрепились и Симонов с Сугробиным. Ужин они оставили на свою заботу. Для работы им определили по группе шоферов и группе трактористов каждому. Группы эти обучались один сезон и выпускались в апреле. Группы механиков обучались два года. У молодых спецов получилось по тридцать часов в неделю и заведование лабораториями: Сугробину определили лабораторию двигателей внутреннего сгорания, Симонову – электро-топливной аппаратуры.

П Р Е П О Д А В А Т Е Л Ь

Технический ВУЗ не готовил своих выпускников к работе преподавателями. И поскольку никому из руководителей училища и в голову не приходило, чтобы неопытных, и не умеющих как-то поднатаскать, то назначенные преподавать, Сугробин и Симонов как первые портные, учились сами каждый сам по себе. Каждому был поручен курс автомобилей и тракторов и по одной группе, в которых они должен были руководить и как классные руководители в школе. А для практических занятий к группе был назначен мастер – наставник. Сами занятия проводились по школьной методе: опрос – рассказ или рассказ – опрос. Только уроки шли по два часа – парами. Правда, часть занятий проводилась в лабораториях. В автотракторной, заведовать которой поручили Леониду и в электротопливной Симоновской. Но там они распределяли ребят по группам и те сами возились с агрегатами в основном самостоятельно и обращались к преподавателю, когда что-нибудь не доходило до них. Но первое занятие Леонида было ему и первым уроком по принципам общения. Он вошёл в класс, поздоровался, представился. Заданий на дом ещё не было, спрашивать о предмете было нечего, а всю вступительную речь (лекцию то есть) Леонид провёл за тридцать минут. Говорить больше было вроде бы не о чем, а время оставалось в первом часе, и ещё был второй. И время почему-то почти не двигалось. Он посмотрел на часы, посмотрел на класс. Перед ним сидели его ровесники и старше, взрослые ребята, все за двадцать, многие после армии, и смотрели на него. Он был их учитель, который должен был сделать их специалистами, способными работать, производить продукцию, зарабатывать деньги и содержать жён, детей… Они очень мало учились в школе. Четыре, пять, самое большее семь классов школы за их широкими плечами. Предвоенная и военная поросль. После 1945 года прошло всего шестнадцать лет. А было два человека (как он узнал позже) в этом наборе и совсем неграмотных, которые ни писать, ни читать, ни считать, кроме счёта денег, не умели. Они сидели на занятиях и внимательно слушали. Но за плечами многих курсантов был опыт жизни, армейской службы и все они были соотечественниками. И Леонид должен был сделать их более грамотными, более умелыми, чтобы своим умением они увеличили силу своей страны. И чтобы дать им больше, он вдруг осознал, что должен знать их ближе и больше и быть им как можно больше товарищем, чем просто преподавателем. Что он должен знать больше о каждом из них, а они должны знать больше о нём. Ему просто повезло, что его родители дали ему возможность получить высшее образование. И он, моложе многих из сидящих перед ним своих учеников, стоит перед ними как представитель другого мира, присланный открыть им дорогу на более высокую ступень их бытия. Они пожелали стать квалифицированными рабочими, специалистами. Они смотрели на Леонида тридцатью парами глаз, а он на них одной. «Они будут специалистами!» – сказал себе Леонид. Он улыбнулся и прервал молчание. Ему стало понятно, как поступить и что сказать.

А теперь, после того, как я рассказал о том, что мы будем с вами изучать и что вы будете знать по окончанию, и что вы будете уже не просто разнорабочими, а специалистами, способными работать не только на изученной технике, но и осваивать новые модели непрерывно разрабатываемые на наших заводах. И для лучшего взаимопонимания и лучших ваших успехов, давайте познакомимся ближе. Я уже сказал, как меня зовут. А теперь сообщаю, что я обучался в городе Перми, что стоит на реке Каме на западном Урале. Заводы в городе выпускают знакомую вам мотопилу «Дружба» и ещё многое для нашей армии и народа. А в городе Краснокамске печатают наши деньги, которые мы получаем за свой труд и размениваем в винных магазинах.

– А я на Урале в Челябинске служил, – негромко, видимо не уверенный, что его поймут, произнес крупный мужик с последнего стола. – И через Каму переезжал, широкая река.

– Ну, совсем земляк, – сказал Леонид. – Так давайте с моего земляка и начнём знакомство.

Урока для знакомства не хватило…

Вечером того дня на дом к молодым преподавателям пришёл директор местной вечерней школы.

– Степан Иванович, – представился он. – Директор вечерней школы. Я пришёл предложит вам, как инженерам, поработать вечерами преподавателями физики и математики в шестых – восьмых классах. Педагоги в дневной школе перегружены. Не соглашаются. А желающих подтянуться до семилетки с намерением учиться далее в техникумах, у нас набирается немало. По десять – двенадцать человек в классе.

Степан Иванович, среднего роста, в возрасте за пятьдесят, с сохранившимися темными волосами, расстегнул пальто и присел на стул, рассматривая ребят через круглые очки добрыми глазами.

– Сам я русский язык преподаю, и литературу, конечно. Словесник. Юлий с Леонидом переглянулись. У них уже возникал вопрос о времяпровождении долгими зимними вечерами, когда заметёт и заморозит.

– У вас занятия пять дней в неделю. Я вам сделаю расписание на три дня. Будет не утомительно.

– Мы согласны, Степан Иванович, – ответил Сугробин. – Когда приступать?

– А завтра и приступать. Подходите к семи часам в учительскую в нашу поселковую двухэтажную среднюю школу и начнём. Программу и учебники я вам выдам, в дальше сами разберётесь.