Текст книги "Жизнь ни за что. Книга первая"

На полевом стане кроме вагончиков. где жили «штатные» механики (трактористы и комбайнёры), шофёры и, прибывшие раньше последнего подкрепления из студентов, помощники, стояла большая палатка человек на двадцать, заполненная наполовину. В ней всех новичков и разместили. Коммунальные удобства были представлены большой бочкой с водой кубометров на десять, тремя умывальниками рядом с ней и дощатым сортиром в два очка в полсотне метров от жилья. Кроме жилья стояла отдельная стационарная столовая, сооружённая из саманных кирпичей, где новеньких сразу же накормили, сообщив, что будут кормить под карандаш с последующим расчётом иэ заработанного. То, что заработок будет, никто не сомневался. Без работы бригадир оставить не обещал, так как жатва не дошла даже до половины первой половины. И началась целинная жизнь. весёлая и грустная. Но больше весёлая. Не рассчитывая на баню и чтобы не завшиветь, Леонид и Анатолий постриглись наголо. И повариха стала ласково называть их уголовничками. За пять недель пребывания в бригаде Леонид поработал на всех должностях. Был прицепщиком, рулил жаткой на комбайне, сидел за рычагами трактора и даже поварил. Разве это не познание мира? Работы шли без выходных, но не без отдыха. Отдых был, когда налетали короткие дожди. А иногда и при солнце. Солнце было ещё жарким. Рядом со станом был бурчей.2525
  Бурчей – сухое русло.


[Закрыть] В русле вода появлялась лишь весной, но в двух омутах довольно глубоких, вода сохранялась всё лето. И в выдавшийся день и час все студенты собирались вместе и шли купаться, стираться и развлекаться. Иногда с вином. По вечерам, если хватало сил и было настроение, ездили в центральную усадьбу на танцы. Кроме студенток в совхозе работал большой женский отряд из уральского шахтёрского города Кизел.

Студенту Леониду Сугробину не спалось. Что-то толкнуло его в дремлющий мозг, и он открыл глаза. Через оконный клапан серел начинающийся рассвет. Палатка, как живое существо, вздрагивала и шелестела от лёгкого ветерка и храпа, вздохов и постанываний своих жильцов. Студенты досматривали последние сны.

 
Степь бескрайняя – не родимый дом…
Все студенты спят неспокойным сном.
Лишь один не спит – грустью мается.
А о чём грустит, не сознается, —
 

Неожиданно сочинил Лёнька куплет на мотив старинной песни «Очи чёрные». Хмыкнул, откинул одеяло и, пятясь задом, на четвереньках выбрался из середины тел, лежащих на нарах вповалку, на проход между нарами. Потом нашёл свою одежду на вешалке у выхода, обул китайские кеды, заменявшие ему здесь рабочую и выходную обувь, и вышел из палатки. Стояла полная тишина. На востоке начинал розоветь край горизонта. «А теперь прослушайте песню «Алеет Восток», – голосом китайского диктора из китайских радиопередач по главному радиоканалу Союза мысленно проговорил Сугробин и вскинул руки, покручивая их вокруг себя и потягиваясь. Потом провёл минутный бой «с тенью»2626
  Бой « с тенью» – боксёрский термин, когда спортсмен ведёт бой с воображаемым пртивником, нападая и защищаясь


[Закрыть] и пошёл по тропинке вдоль бурчея в бесконечную степь. Ему всё нравилось сегодня.

К началу октября на головах Анатоля и Леонида отросли ёжики, лица и торсы были не то что загорелые, а почерневшие до цвета мулата и задубевшие, как у ковбоя из Техаса. Уборка заканчивалась. Начинало появляться дембильное настроение, работали явно без надрыва. Отправляли студентов с целины также как и встречали, без митингов и благодарных речей. Урожай был неважный, как поговаривали бывалые хлеборобы с Кубани и Ставрополья – на бензин больше денег истратили, чем от собранного зерна выручится. Студенты уезжали по группам. Денежный расчёт был простой, и когда всё за всё вычли, то оказался у них заработок как у работяг, изображённых Некрасовым в известном стихотворении «Железная дорога». Хорошо, что ещё должниками не остались. Но кое—что студентам перепало. И на дорогу в плацкартном вагоне и дорожную выпивку осталось. В Перми по возвращении с целины Леонид совершенно случайно ухватил в государственном магазине лётные меховые перчатки из тонкой коричневой кожи. с очаровательно мягким и тёплым мехом, перекрывающие запястье сантиметров на десять и застёгивающиеся не просто кнопкой, а ещё и ремешком. Эти перчатки ему долго напоминали о целине, т.к. жили они с ним и служили надёжно лет десять. Других положительных воспоминаний о целине у Сугробина не осталось. Полтора месяца в грязи и пыли без горячей воды для помывки. Сон на тюфяках без постельного белья, кормёжка при которой жить будешь, а любить не захочешь. Всё это вам не курорт для студенческих десантов при строительстве олимпийских объектов в Сочи.

Целина, отняв полтора месяца академического времени, сжала учебный процесс до ежедневных четырёх «пар» шесть раз в неделю. Запарившись на занятиях, по субботам Леонид с Стаськой Руденко, парнем из группы, пришедшем из сельхоза и жившим с ним в одной комнате, шли прямо из аудитории в баню и там парились часа два, выбивая из себя накопившийся за неделю стресс. В одной комнате с ними жили ещё Зосим Пахтусов и Евгений Крюков, Зосим, помор из Архангельской губернии, был постарше остальных, женат и имел сынишку. Крюков местный, из Добрянки, стоявшей на берегу Камского водохранилища в полусотне километров от Перми. Он любил добрянскую девушку и по выходным обычно уезжал. И оба банную компанию поддерживали крайне редко. Лёньку со Стасом это не обижало. Стас приехал в Пермь из далёкого южного города Фрунзе, столицы солнечной Киргизии из-за того, что в национальных республиках трудно было поступить в ВУЗ по причине национальной квоты, когда туземцев принимают практически без экзаменов и из малограмотных пытаются создать национальные кадры. Он с любовью и много рассказывал о Киргизии, о прекрасном климате в столице, о жемчужине востока тёплом озере Иссык куль, раскинувшимся среди гор широким морем на высоте 1600 метров над уровнем океана, о вечных снегах Киргизского Ала – тоо, белым ожерельем окружающим город. О восточных базарах, напоминающих персидские сказки, о густом холодном кумысе, который наливают прямо из кожаных мешков – бурдюков киргизские женщины на этих базарах. Они заканчивали банный вечер распиванием четвертинки у шкафчиков в одевальне, закусывали кружком краковской колбасы с ржаным хлебом. И возвратившись к десяти вечера в общагу, засыпали здоровым сном честно отработавшего человека и спали до полудня. Отоспавшись, Леонид ехал в центр обычно один, т.к. в выходной общага пустела. У всех были налаженные и знакомые пути для отдыха. По дороге в центр, Леонид делал остановку у фабрики-кухни, в которую он попал по незнанию в первые дни жизни в новом городе, и где ему очень понравилось. И где вкуснейшие борщи приносила очаровательная брюнетка официантка. И если столики, которые она обслуживала, были заняты, он терпеливо дожидался свободного места у неё, пропуская вперёд тех, кому было всё равно. И брюнетка Катя начала улыбаться ему, принимая заказ. И потом уже ехал в областную библиотеку, в читальный зал и прочитывал всю новую периодику. Вечером шёл в театр оперный или драматический или реже в кино. Он продолжал настойчиво образовывать себя, познавать мир и развиваться.

Леонид после двухлетней работы над собой в Ленинграде, морской практики и поездки на целину физически ощущал свой интеллектуальный рост и качество понятий о познаваемом мире. Его развитие сказалось естественно и на имидже. Если два года назад мальчик из глубинки приехал в большой город и сменил гражданскую одежду на форменку, это ещё ничего не обозначало в его интеллектуальном росте. На улицах он отмечал провинциалов по неуклюжим плащам, и ногам, обутым в полуботинки с галошами. А зимой надевавших боты «прощай молодость» и шаровары с начёсом. И это было его родное, кровное понятие, что так и надо, что так тепло и недорого. И продвинутая молодёжь, одетая броско, вызывающе и попавшая под непристойный огонь вседозволенной критики, его привлекала чисто теоретически.

Вернувшись с целины и прочувствовав, что стал свободным студентом, Леонид на сэкономленные деньги от работы матросом и целинником, выполнил экипировку в соответствии с критикуемой модой, своим познанием мира и интеллектуальным уровнем. Не так и просто было на небольшие деньги сделать это в далёком от столиц городе, но ему удалось купить прекрасные зимние ботинки из Чехии фирмы «Батя» на мощном протекторе и из самой, самой натуральной толстой кожи. К ним он купил китайские брюки из темносинего габардина, которые ему перешил в так называемые «дудочки» портной при общежитии. И ещё купил удлиненный пиджак из Болгарии неопределённого цвета, что-то коричневое с красным. Всю одежду он дополнил ярким галстукам с тоненьким узелком, а на голове летний ёжик превратил в шикарный кок. И стал Леонид точной фигурой, которые продолжали изображать во всех СМИ, и обзывали «стилягами». Но это его уже не смущало. Леонид познавал мир и развивался. И своим внешним видом показал, что встал на сторону стиляг. Это было ещё совсем не безопасно. В стране продолжалась оголтелая борьба за чистоту нравов, против вредного влияния Запада, которое продвигали «СТИЛЯГИ». Была настоящая травля. Все СМИ, а комсомольская пресса особенно,2727
  Сугробин прочитал в местной молодёжке один раз целую поэму, высосанную местным поэтом из всей пятерни своих тощих пальцев и даже запомнил четыре строчки: «Пьёт кампания шартрез, пляшет буги – вуги. Через юбочный разрез ножка у подруги розовеет сквозь туман…» и т. д «Ну разве можно обвинить в бездуховности компанию, которая пьёт шартрез, а не денатурат?» – сказал он Клещёву по этому поводу.


[Закрыть] забросив насущные проблемы, обрушивалась ежедневно и ежечасно на молодых людей, которые надели брюки зауженные больше, чем у комсомольских вождей или сделали причёски полохматей, или кок начесали. Комсомольские райкомы и комитеты били в барабаны, воспитывали, угрожали, применяли санкции против всех, кто старался выглядеть не так, как прописано в инструкциях. Бедного «МИШКУ» миллионы раз обстригали во всей прессе, начиная от центра и кончая многотиражками предприятий и ВУЗов. А что было плохого в том, что парень или девушка хотели выглядеть модно, раз жизнь стала лучше. И появилась впервые после войны возможность это сделать. Да! Музыка и песни стали отходить от военной темы. Не всю же жизнь петь один синий платочек. Ведь до 55 года пела фактически одна Клава Шульженко под рояль. А «Мишка» – ну самая скромная песня, в которой, правда, ни слова не было про строительство Коммунизма и про заботу Партии о своём народе.

Но беспощадную борьбу с молодёжью не из-за чего Сугробин считал напрасной. Непререкаемая правильность любых действий партии и правительства и бесконечные напоминания о непрестанной их заботе о народе, давила на психику молодых людей, в которых по учебникам воспитали в советской же школе огромное самосознание своей личности, а не винтика. Борьба со стилягами потрясла страну. И молодые люди во всех уголках были разбужены этими репрессиями и заинтересовались. И как это обычно и бывает, встали на сторону обижаемых. Не пошли демонстрациями и массовыми правонеправными действиями, а просто последовали за «стилягами» в их внешней форме. И партия, и правительство, и комсомол долго не могли понять своего поражения, и отголоски борьбы слышались до начала шестидесятых.

Учёба, работа и другие дела не мешали студентам отдыхать и развлекаться. Где студент – там любовь. И уже не та школьная из восьмых классов, а настоящая. Некоторые заключали браки. От сессии до сессии живут студенты весело. Леонид в последние месяцы 1958 г. жил не очень весело, время проводил за самобразованием или отдыхал в компании с ребятами. Подруги в Перми у него не появилось, хотя девушки вниманием не обходили. Тому причиной была девушка Люда Буянская, покинувшая его навсегда Студентка мединститута Люда Донжурина, землячка, которая ему нравилась в школе, очень удивилась, встретив его в Перми. Они провели тогда вместе весь вечер, расстались наполненные воспоминаниями, но будущего у той встречи не оказалось. И с девушками, которые хотели бы с ним дружить и целоваться, он танцевал на вечерах, а при прощании целовал только ручки. Это давало ему возможность ласково им улыбаться при встречах без обязательств. Среди знакомых девушек у Леонида были даже две молоденькие балерины, с которыми его и Володю Чащихина познакомил знакомый тромбонист из оркестра театра. Но сердце его осталось незатронутым. От этого бывало грустно, но ничего исправить Леонид не мог. Он был человеком судьбы. «Кисмет!» И оставался один. Анатолий, Стас Руденко, Володя Чащихин, школьный друг Клещёва, также оказавшийся в их сборной группе, постоянно завлекали его в свои круги, знакомя с девушками. Ему давно обрыдло быть ничьим, но фатальное равнодушие не покидало его.

В один морозный, ноябрьский и одновременно субботний вечер студенты Сугробин и Чащихин шли по главной улице имени Карла Маркса, помахивая балетками2828
  Балетка – небольшой чемоданчик размером примерно 130х250х400, прообраз будущего «дипломата».


[Закрыть] и жизнерадостно болтали. Они перед этим выпили в забегаловке по сто граммов, и настроение было явно мажорное.

=А знаешь! – сказал Чащихин. – У моей маман сегодня день рождения и она с гостями гуляет. Отчего бы и нам не погулять. Тебя маман, как моряка заочно знает, а отец у меня самый компанейский.

– Отчего бы нет, – в тон Володьке ответил Сугробин. Ему до чёртиков надоела собственная тоска и он давно решил, что он не Виконт де Бражелон и не станет умирать как тот из-за своей возлюбленной, покинувшей его ради короля2929
  Виконт де Бражелон, герой одноимённого романа Александра Дюма, сын мушкетёра Атоса.


[Закрыть].

Квартира у Чащихина горела всеми имеющимися огнями и гудела всеми тонами голосовой гаммы. В зале стоял стол от стены до стены, уставленный разнокалиберными бутылками и неимоверным количеством закусок. За столом гости сидели уже не чинным рядом, а кучками по интересам и все говорили громко, не слушая друг друга. Это означала, что вечер добрался до середины. На свободном пятачке две пары топтались под залихвастскую песню бразильской группы «Фарроупилья».3030
  «Рио де Жпнейро. Приехал на карнавал. Забавнее столицы я в мире не видал».


[Закрыть] Двое мужчин пытались запеть, но у них не получалось. В открытую дверь была видна часть кухни и трое мужчин в ней в густых клубах табачного дыма. Во главе стола под большой картиной, изображавшей речной пейзаж, сидела видная моложавая женщина и с довольным видом наблюдала за гостями. По выражению её лица было заметно, что праздник удался, и всё идёт как надо Ребята скинули пальто и выдвинулись в комнату.

– Смотрите-ка, стиляги пришли, – крикнула женщина из танцующих пар и, оставив партнёра, пошла к студентам. – Сейчас «буги» врежем. – и ухватилась за Володю. Тот мягко освободился.

– С днём рождения, мамочка! – сказал Володя и прошёл вперёд с двумя белыми розами. – Это тебе от меня и Леонида. Помнишь, я тебе рассказывал о моряке из нашей группы.

– Спасибо, дорогой! – поцеловала сына мать, приняв от него цветы, которые Леониду с Володькой удалось купить в фирменном магазине, за пять минут до закрытия. – И ты, моряк, подойди. Я тебя тоже поцелую за цветы. И быстро за стол. – добавила она, поцеловав обеих.

Ребятам освободили место, поставили перед ними бутылку коньяка, и весь коллектив дружно выпил за молодёжь. А через минуту все о них позабыли и продолжили гулять по интересам. Ребята выпили ещё коньяку и предпочли всем закускам отлично поджаренный «цыплёнок табака». В голове у Сугробина заискрились снежинки, хотелось улыбаться и он улыбнулся сидящей напротив женщине. Она сидела одна. Возраст её, как определял Хэмингуэй,3131
  Эрнест Хэмингуэй. Роман «Фиеста.


[Закрыть] был от двадцати пяти до сорока. Женщина улыбнулась в ответ и подняла бокал

– За студентов!

Володьку уже утащила весёлая дамочка, любительница буги – вуги.

– Нет возражений, – ответил Леонид.

– И у меня нет, – подхватил возвратившийся к месту Володя. И плеснул в рюмки оставшийся коньяк. – За прекрасных дам. – И выпив, добавил, обращаясь к Леониду, – Здесь в гостях в основном, все сослуживцы маман, фармацевты из аптечного управления. Знакомства очень полезные, если заболеешь чем-нибудь нехорошим.

– Не говори так, Володенька. И если будете держаться ближе к нам, то ничего плохого с вами не случится, – ответила ему «дама».

– Вот, Лёнь, держись ближе к этой даме, а я подержусь ещё за любительницу стиляг.

Володя отошёл. В радиоле сменили пластинку, и мягкий тенор запел шлягер сезона про пчёлку и бабочку. «По лесам, по полям и лугам они парой летают…»

– Меня зовут Эмма, – сказала женщина, вставая и взмахом руки поднимая Леонида. – Потанцуем.

Крутились пластинки на радиоле, плескалось вино в бокалах. На Кубе Фидель Кастро добивал проворовавшегося и продавшегося США диктатора Батисту. На орбите земли вращались первые советские искусственные спутники. Студент Леонид Сугробин танцевал с непонятной женщиной едва её касаясь и мгновенно отстранялся, когда её высокая упругая грудь прижималась к нему. И пил с ней вино, и курил только что появившиеся в стране ароматные албанские сигареты «Диамант», осторожно поднося огонёк зажигалки к кончику её сигареты. Ему было весело и совершенно спокойно на сердце. О чём они разговаривали с Эммой в тот вечер, он и не помнил никогда. А вспомнил что уже заполночь, когда гости, нетвёрдо держась на ногах, начали покидать праздничную квартиру.

– Ты оставайся у нас, – сказал Володя Леониду, когда тот взял пальто, – у меня в комнате раскладушку поставим и завтра догуляем.

– А кто меня в ночи на тёмных улицах сохранит, Володенька, – вмешалась появившаяся рядом и уже одетая для выхода Эмма, о которой в этот момент Лёня и не думал. – Какой он будет джентльмен, если не обережёт даму, которая сделала его вечер красивым.

– Пожалуй, она права, – сказал смущённый Леонид. Он действительно не подумал, что чем—то обязан Эмме. Ведь он был просто мальчик на двадцатом году, ущемлённый предательством любимой девушки, а она взрослая… – Она права, Володя. Да и завтра гулянка уже не для меня. И знаешь притчу – «отец сына бил не за то, что пил, а за то, что опохмелялся.»

– Вот какой умненький мальчик, – сказала Эмма

– Да будет так! – сказал Володя и открыл дверь, выпуская Леонида с Эммой на площадку.

Мороз смягчился. Падали крупные искрившиеся в огнях фонарей снежинки. Городской транспорт уже отдыхал на своих ночных стоянках. Дорога к дому Эммы шла по пути к общежитию Леонида и часовая прогулка по ночному городу не смущала. Эмма надёжно взяла его под руку, и они неторопливо шли, чуть прижимаясь, друг к другу как влюблённые.

– И что же ты, студент, не захотел стать моряком!? Все самые красивые девушки считали бы за честь быть рядом с тобой…

– Вот из—за этого и ушёл. Не дожидаются красивые девушки моряков, – ответил Леонид и не почувствовал никакого укола внутри, которые сопровождали его при каждом упоминании о Людмиле. «Рассосалась боль, зарубцевалась трещина», – подумал он. И на следующий вопрос Эммы неожиданно для себя рассказал ей всю свою историю любви и тоски. А когда закончил, Эмма обняла его и поцеловала.

– Милый мой мальчик. Такой ещё совсем юный и такие страдания и поступки во имя какой—то неизвестной, но счастливой женщины. – и снова поцеловала. – А вот и мой дом. Зайдём ко мне. Посидим, поговорим, кофе у меня отличный…

– Я не знаю, – неуверенно протянул Леонид, – я же совсем щенок и, дожидаясь Людмилы, не искал встреч с другими женщинами, не знаю, что сказать и как поступить.

Он не заметил, как у Эммы расстегнулась шубка. Эмма взяла его руку и прижала её к своей волнующейся груди и, прижавшись к нему, почувствовала его ответную реакцию.

– Пойдём, мой милый мальчик! Я расскажу тебе, что надо сказать…

Встреча с Эммой не изменила принципы жизни Леонида. Эмме было тридцать два года, и она металась от неустроенности. «Милый мальчик, – говорила она, обнимая его, – у меня к тебе материнская любовь. Я поняла твою светлую душу и дам тебе в твою большую дорогу запас любви и опыт жизни. Только ты не привязывайся ко мне как к любимой женщине. Ты не должен страдать от меня. Я сама всё чувствую и буду звать тебя, когда тебе или мне плохо. Я люблю тебя, мой мальчик…» И целовала как в последний раз, при расставаниях. И он стал сильней и пошёл по жизни уверенней и был глубоко благодарен Эмме за это всегда.

VII

Новый 1959 год начался для Сугробина, да и для всех студентов института шикарным балом, длившимся два дня. Залы, коридоры, лестницы были обустроены как в сказке: кругом ёлки, ветки еловые, гирлянды, тайные фонари, сюрпризы. Наверное, такой шик был сделан руководством института для большего слияния и дружбы вновь созданного коллектива, в котором только первокурсники были студентами именно этого института. Леонид на целине перезнакомился с большей половиной студентов, размещённых в совхозе. Была среди иих девушка из комитета комсомола, которая летом 57– го ездила в Москву на фестиваль молодёжи и студентов и не один вечер на целине просвещала его событиями фестиваля. И он получил от неё пригласительные билеты на оба дня и оттянулся до упора. И завязал массу новых знакомств.

Обучение – вид теоретических познаний на которых куётся специалист. Но студенческая общага это и жизнь, и сон, и дискуссионный клуб, и консультации по всем вопросам. И всё это по деньгам ничего не стоило. Учиться Леонид продолжал старательно, так как твердо решил успешно работать в промышленности и в науке. Как он успевал со всеми делами в тот год, Лёнька Сугробин впоследствии и сам не мог понять Кроме общей учебной программы ему с Клещёвым надо было дополнительно сдать экзамены по пяти дисциплинам, выполнить самим себе поставленную программу самообразования, включавшую литературу, музыку, театры. концерты, занятия спортом. Он продолжал много читать. В читальном зале института по вечерам задерживался допоздна, просматривая и прочитывая толстые журналы, начиная с «Иностранной литературы» и новые романы иностранные и отечественные. Была более или менее свободная пора. И в журналах и в газетах иногда позволяли себе редакторы помечтать в обзорных статьях. Для целостности продолжил занятия в духовом оркестре института и в секции бокса, которые начал ещё в Ленинграде. Оркестром руководил тромбонист из оперного театра. Леонид с ним подружился, и при посещении театра они дружески общались, курили и театрально сплетничали. И всегда Леонид старался быть бодрым, улыбающимся и не терять полноценное чувство юмора. Чем он жертвовал, так это кино и танцевальные вечеринки. Фильмов стоящих были единицы. А для танцев нужна была девушка, которую он в своей зацикленности не искал.

Он познавал мир и развивался.

Оперный театр был заполнен зрителями на всех этажах. В партере господствовала местная творческая элита, чопорно раскланиваясь между собой и снисходительно оглядывая случайных и незнакомых. На остальных этажах публика была самая разношёрстная, разночинная по дореволюционной оценке. У Сугробина с Чащихиным билеты были на первом ряду амфитеатра. Давался «Евгений Онегин» при бенефисе молодого тенора в роли Ленского. Бенефис друзей особенно не интересовал. В перерыве они курили в оркестровой курилке с тромбонистом и болтали ни о чём, т.е. о женщинах. Леониду понравилась балериночка, и он расспрашивал Максима о ней.

– Что о ней рассказывать!? Балеринками надо интересоваться в училище. Они там ещё не артистки, а школьницы. Они поддадутся. А в театре молодухи ищут мужей, и их на свободную любовь не подтолкнёшь.

– А меня студентка из училища кинула. Я с ней целый год дружил. А сейчас без девушки и у меня самые хорошие намерения на балерин, – сказал Чащихин.

– Студенты для серьёзных намерений им не годятся. На что ты будешь семью кормить? Но ребята вы видные. Найдём подходящий случай и познакомимся, – продолжил Максим. – Но я вам всё сказал.

Звонок прервал разговор, и друзья решили продолжить тему после сессии.

Бесшумно раскрылся занавес, открывая декорации, изображающие зимний лес, большую поляну и человека сидевшего на пеньке устало и задумчиво. В зале захлопали. Запели скрипки. «Что день грядущий мне готовит…», – запел человек, сидевший на пеньке. Это был бенефициант.

По православной земле России шагали святки. По ночам в поднебесье и по земле шастали бесы и смущали добрых людей. Ангелы как могли защищали праведников, но православные обоего пола пили вино, вкусно закусывали и веселились. Сугробин в читалке тяжело захлопнул книгу по гидравлике и посмотрел на часы. Восемь. По его графику учебники закрывались. Можно было переходить к беллетристике. Но внутренний голос отнекивался от навязываемой программы самообучения. «Ладно!» – сказал уже сам себе Сугробин, – поленимся сегодня. Видел объявление, что в актовом зале какой-то концерт. Туда и заглянем». Он защёлкнул крышку балетки и пошёл туда, где развлекают.

В актовом зале действительно был концерт самодеятельности. Людей, в основном студентов выступавшего факультета, было ползала. И всё шло достаточно заурядно, пока ведущий не объявил, что выступает Ольга Бельская. Раздались аплодисменты. На сцену вышла тёмноволосая девушка и запела известную арию из известной оперы.

«Ох, истомилась, устала я. Ночью и днем, только о нём…».. Пела девушка хорошо, чувствовалась школа. Бурные аплодисменты были ей наградой.

Прослушав ещё несколько номеров, Леонид покинул зал, и шел по коридору, размышляя о том, куда ему податься, пока время ещё детское. Хорошо бы встретить друзей!? Но где их встретишь. Друзей надо было разыскивать, а где разыскивать было неясно. И увидал одиноко стоящую певунью и его вдруг повело —

– Извините, девушка. Я Вас видел на сцене. И не для меня ли Вы пели, не по мне ли Вы истомились. Я действительно долго пропадал в другом городе, прежде чем нынче появился перед Вашими глазами.

И прежде, чем она собралась его отчесать (а это было понятно по наполнявшимися яростью глазам), он извинился перед ней, сказав, что ему очень понравилось её пение, и она сама тоже очень понравилась. И попросил разрешения здороваться с ней при встречах. На что получил благосклонное разрешение, смог представиться и при прощании унести её приветливую улыбку.

Оля ему понравилась. Но было видно, что она кого-то ожидала, и он поспешил уйти.

– Я покидаю Вас унося в сердце надежду на скорейшую встречу для того, чтобы сказать Вам «Буэнос айрес, синьорита!» – сказал он и поклонился..

Она махнула ручкой и приветливо улыбнулась.

Спустя час он продолжал бесцельно идти по улице Карла Маркса, украшенной неярким светом немногочисленных неоновых вывесок и реклам. Ужин из двух сосисок и французской булки лежал в балетке, но ни есть, ни в тёплую постель ему не хотелось. Леонид остановился на площади у оперного театра и закурил. Навстречу ему по аллее шла молодая женщина в «стиляжьей» шубке и сапожках. Это была Оля. Она улыбнулась.

– Буэнос тардэс, синьорита»! – поклонился Лёня.

– Где Вы изучили испанский язык? – спросила Оля.

– Это португальский. До сегодняшнего вечера, когда Вы признались, что истомились в ожидании меня, я готовился для профессии международных общений. И по полсотне слов меня обучили на десятке языков.

– У меня таких познаний нет, и я просто скажу «Добрый вечер».

– А я безумно рад, что, обозначавшаяся весьма туманно, наша встреча состоялась так быстро. Я шёл совершенно бесцельно и вспоминал, как Вы пели, и эти минуты между нашими встречами были наполнены Вами. Я почти ещё никого по настоящему не знаю в этом городе. Ещё и полгода не прошло, как я здесь появился. И сразу целина, и занятия свыше макушки, да ещё самостоятельные самообразовательные программы, и до сдавать кое—что надо. На приятные знакомства никаких минут не остаётся.

– «Приятным знакомством» Вы называете встречу со мной!?

– Любой мужчина знакомство с Вами назовёт приятным. А я тем более, так как знаю, что Вы не только очаровательная девушка, но ещё и прекрасная певунья. Но я, конечно, далеко не первый, кто сказал Вам, что Вы очаровательны.

– Это так, но Ваши слова мне приятны, если они искренни, а не стандартный штамп человека, как видно, кое-что повидавшего.

– Кое-что я действительно повидал. Суровое море, к примеру; арктические льды, дворцы, музеи и театры Ленинграда. А больше ничего и я совсем ещё малообразованный провинциальный подражатель стиляг.

– Я тоже, пожалуй, подражаю, – отозвалась Оля.

– Тогда почему поёте грустные арии, а не лихие песни. Вам бы репертуар Лолиты Торрес, был бы бешеный успех. А так и арии грустные и сами в грусти от спетого. Наша подкорка остро реагирует на содержимое наших мыслей.

– Я грустный романтик по внутреннему содержанию.

– Вот и познакомились, – улыбнулся Сугробин. – Я тоже романтик, только оптимистический. И такой чудесный вечер знакомит нас.

Зимние вечера сами по себе романтичны. А это вечер просто зачаровывал.. Было не по-уральски тепло. Лёгкие облака не скрывали луну и опускали на землю редкие мягкие снежинки. Романтик разыгрался в Леониде.

– Хочеться петь, – заявил он.

– Очень даже интересно.

 
Затуманилось к вечеру.
Снег кружит над землёй..
Не весной тебя встретил я,
А холодной зимой.
Ты такая красивая
В этот вечер январский.
Ты за смелость прости меня,
Из какой же ты сказки? (фольклор)
 

Он пел негромко, держал мелодию. Оля улыбалась. Минорное настроение, с которым она встретилась с Лёней на аллее, исчезло. Мир был добрым и надёжным с этим неизвестно – нечаянно возникшим парнем в её ауре. Оля жила с родителями в двухэтажном доме дореволюционного стандарта и постройки недалеко от городского сада. На прощании он поцеловал её пальчики, а она стукнула его по шапке перчаткой.

Двадцатилетняя девушка Оля Бельская, студентка третьего курса, готовилась к зимней сессии. Дома никого, кроме неё, не было. Она просмотрела собственные записи лекций, закрыла глаза для повторения текста зрительной памятью и, беззвучно повторяя технические термины, вдруг произнесла: « Буэнос Айрес, синьорита!» Произнесла и открыла глаза. На открытой странице тетради была крупно выведена формула с определённым интегралом и только. Никаких упоминаний о синьорите. «Надо же!» – встряхнула головой Оля, поднялась и подошла к трюмо, рассматривая себя во весь рост.

– Буэнос Айрес, синьорита, – произнесла она, делая реверанс перед зеркалом. – Буэнос Айрес, Аргентина. – И добавила, – вот ведь, чёрт, привязалось.

Студента Сугробина Оля помнила только несколько минут перед сном в день знакомства. Она жила насыщенной жизнью, в которой не было места случайным знакомым. Она училась, музицировала и пела, каталась на коньках и была наполнена всепоглощающей любовью, как ей думалось. Только объект её любви находился в далёком лагере строгого режима. Они учились вместе с первого класса и дружили с того же времени, как только их усадили за одну парту. И влюбились друг в друга и любили, и ничто им не препятствовало. Но жизнь прожить, пусть это стандартно, действительно не поле перейти. На загородной прогулке, при переходе поля, юной парочке встретились подогретые алкоголем трое добрых молодцев. Двинули они её друга палкой по голове и поволокли девушку в кусты. Но не робкий оказался паренёк. Очнулся от удара, вынул из кармана складенёк, догнал, растягивающих на земле его девушку полузверей, и воткнул нож в шею первому, который держал Олю за ноги. Тот только хрипнул и повалился набок. А мальчик, не останавливаясь, с размаху полоснул второго поперёк испуганной хари, и кинулся за третьим, который отпустил руку девушки и бросился бежать. Залитая кровью порезанных сволочей, Оля беззвучно плакала, обняв белую берёзку. А потом приехала милиция, и всё закончилось как в плохом детективе. Складенёк был охотничьим с достаточно большим лезвием и первому насильнику, попавшему под удар, лезвие перерезало артерию, и он умер от потери крови. Второму нож рассёк лицо от правого виска через глаз и нос до левой скулы. Лицо было изуродовано, и глаз вытек. А изнасилования не произошло! То есть, вроде и драки не было, а было неоправданно жестокое нападение психически ненормального на трёх спокойно отдыхавших на природе людей. Десять лет получил Олин паренёк. И она на суде поклялась, призвав Бога в свидетели, что будет ждать его. Что только он будет её мужем. Всё это случилось полтора года назад. Но этого Сугробин никогда не узнает. И, закончив институт, останется в полной уверенности, что женские поступки не для мужского понимания.