Текст книги "Жизнь ни за что. Книга первая"

– Через год, – говорил он, – ты закончишь школу, а я перейду на пятый курс. И ты приедешь в Москву и поступишь. У меня отец профессор, поможет. А потом я получу диплом и мы будем вместе… И поднявшись с колена, он подхватил девчонку на руки и закружил, повторяя, – вместе, вместе… Потом поставил на палубу и поцеловал умело и крепко.

– Задушишь, – оттолкнулась Людмила.– И как у тебя это ловко получается. Большой опыт.

– Вот и отлично, – улыбнулся Славик. – Ревность и упрёки – половина семейной жизни. Мы сходим рано утром, у нас дело в подмосковье. Вот тебе адрес (он протянул конверт) и я не прощаюсь навсегда. Если ответишь, я найду твой городок без компаса.

– Славик! Вещи уже на палубе, – окликнули его вышедшие из каюты друзья.

– Бегу.

Славик поцеловал ошеломлённую Людмилу в раскрытые губы и быстро пошёл по шкафуту.

Что-то просила записать Мария Васильевна. Падал крупный снег за окном на мокрую землю. Людмила смотрела на строгое лицо Леонида на фотографии и вспомнила его побледневшим, когда он последний раз махнул рукой и шагнул в вагон.

– Ну, я даю! – подумала она. – Смотрю на своего парня, а думаю о другом. Надо ответить на письмо. Но напишу и Славику записочку. Пусть помнит, что хорошенькие девушки не только в Москве.

1956 год был знаковым для Леонида Сугробина, для страны и мира. Лёнька встретил «любовь», окончил школу и поступил на учёбу по желанию. У КПСС состоялся ХХ съезд, разделивший страну и всё коммунистическое движение в мире на верующих и неверующих. Осенью 1956г Англия и Франция, не выдержав прокоммунистической политики освободившегося от колониальной зависимости Египта и национализации Суэцкого канала, ударили по нему соединёнными силами, Захватили и разрушили Порт-Саид и ещё немало набедокурили. Вступление в войну СССР было делом почти решённым. И только это заставило агрессоров вернуться к своим берегам и смириться с независимостью выбора Египтом своего пути. Почти одновременно с этими событиями взбунтовалась против коммунистического правления Социалистическая Венгрия, определённо вдохновлённая ХХ съездом. Точная хроника событий и их частности только в архивах КГБ. Но Сугробину удалось при посещении дружеского дома покрутить ручку приёмника. И он наткнулся на станцию, передававшую информацию для провинциальной прессы. Раздельно и замедленно, с повторением диктор передавал: «…коммунистов вешают на фонарях…» События не проходили мимо курсантов и обсуждались на политзанятиях под руководством наставников и в кубриках самостоятельно. Курсант Сугробин заявил в кругу «своих», «что любая попытка изменить существующий строй приносит неисчислимые страдания всем гражданам страны». После разгрома восстания сотни тысяч венгров рассеялись по миру. Восстание было подавлено группой советских войск по приказу министра обороны Г. К. Жукова, который сначала приказал, и только после довёл приказ до сведения генсека Н.С.Хрущёва. Никита обеспокоенно почесал лысину: «Как же так!? Без разрешения моего его слушаются войска. Так он и на меня может двинуть их при случае!» И в следующем 1957 году, подготовив к возможным событиям своих ставленников на местах и, воспользовавшись визитом Г.К.Жукова в Югославию, он наплел на него три короба небылиц и вернулся Жуков из Югославии уже не министром обороны, а простым отставником. В этом же году (1957) открыто выступили против Хрущёва оставшиеся в политбюро соратники Сталина Молотов В. М., Маленков Г. М., Каганович Л. М. и, примкнувший к ним, Шепилов. Они предъявили ему претензии в подрыве основ социализма в стране и в мире, и в необоснованных ничем хозяйственным реформам, ведущим к продовольственной зависимости от запада. Но опытные политбойцы не учли, что сталинских руководителей обкомов, членов ЦК, Хрущёв успел поменять на своих назначенцев, чем-либо обиженных кормчим, и проиграли. Были обозваны антипартийной группой, сняты с постов и рассеяны. Вслед за ними судьба отставника ждала и Булганина, назначенного премьером при отставке Маленкова. И, таким образом, Н.С.Хрущёв убрал Молотова, Маленкова, Кагановича, Шепилова, а теперь и Жукова, которые помогли ему в ликвидации Л.П.Берия. И продолжив обвинять во всех жизненных и смертных грехах И.В.Сталина, расчистил себе дорогу к единоличной власти, прикрываясь тезисом о «Ленинском ЦК». А после отставки Булганина взял себе должность премьера.

Одновременно для набора имиджа политкорректности и демократа, Хрущёв согласился провести в СССР, в Москве Всемирный фестиваль молодёжи и студентов, который и прошёл в июле-августе 1957г. Но увидев неистовый восторг советской молодёжи от свободного контакта с иностранцами, желания поддерживать завязавшуюся дружбу навсегда и появившимися надеждами получить свободный выход за рубеж, Хрущёв осознал опасность продолжения борьбы за преодоление последствий культа личности в области свободы личности. И сразу же после фестиваля спустил с цепи всех партийно – комсомольских ретроградов и весь политический пропагандистский аппарат на борьбу с тлетворным влиянием Запада на «несознательную» часть молодёжи. Надо сказать, наиболее образованную и продвинутую часть. До этого, непонятную идеологам и непохожую по одежде на уставного комсомольца молодёжь, только укоряли за непохожесть на их отцов и матерей, «выстоявших и победивших…» Всю лохматую молодёжь обозначили «стилягами». «Великий» демократ, отец «оттепели», реабилитатор им самим же репрессированных людей, Хрущёв до конца своего пребывания у власти давил свободную и независимую молодёжь, из которой выросли все следующие диссиденты и организованные противники режима.

Курсанты первого года обучения Сугробин, Балыбердин и Клещёв стояли у памятнику Петру 1 и фотографировались парами и поодиночке. Была середина октября и ярко светило солнце. Курсанты были в бушлатах и бескозырках.

– Надо бы втроём сняться, – сказал Клещёв, держа фотоаппарат в руках, и оглянулся по сторонам. Сзади по дорожке проходили две очень модные девушки. Контрастные брюнетка и блондинка в ботиночках на пятисантиметровой подошве и в распахнутых, зауженных к коленям пальто. У блондинки тёмно зелёное, как листва у старого дуба, у брюнетки ярко светло зелёное, как у первых ростков салата, освещённого утренним солнцем. Длинные волосы крупными завитками рассыпались по плечам. Короткие юбочки с разрезом по линии правой ноги и малиновые жакеты открывались через распахнутые пальто.

– Снимите нас, пожалуйста, – обратился Анатоль к девушкам. несколько неуверенно.

– Только за поцелуй, – рассмеялась блондинка, уловив нерешительность в просьбе.

– Я согласен, но сам я, не целованный и не знаю, как это делать, – не растерялся Анатоль. Сугробин и Балыбердин выжидательно молчали.

– А вот так, – сказала блондинка и, пригнув голову Клещёва, поцеловала его. – А теперь давай аппарат и к друзьям. Клещёв радостно присоединился к товарищам. Щёлкнул затвор. – Держи аппарат, моряк. Телефон не даю. Гуляйте по Невскому, увидимся.

Девчонки ушли, шурша платформами по жёлтым листьям. Анатоль вынул сигареты и закурил. Друзья у него были некурящими.

– И чего на них карикатуры рисуют, – сказал долго молчавший Валентин. – Смотрели вчера «Крокодил»! Нормальные девчонки, сами красивые и одеты красиво, смотреть на них приятно. И ребята красивую одежду надели. А мы в школе все подряд – на голове чёлки и кепки до глаз, брюки – клёши сорок сантиметров и ковбойки. Толь кандидаты в урки, толь в бригадмильцы. Я честно говорю, если бы был студентом, оделся также как и они.

Ладно! – сказал Сугробин и взял под руку Валентина. – Коль мы не студенты, а моряки, то нам про моду думать нечего – она у нас непреходящая и настоящая. А по Невскому прошвырнуться надо непременно. Себя показывать надо регулярно и тогда нас узнавать будут и разноцветные девчонки, и ребята при них. А танцевать «Буги-вуги» мы выучимся.

Молодые люди вышли на Невский проспект. «Невская першпектива», как определял её основатель города, хитро назвавший город именем святого Петра, придерживая в уме, что он тоже носит имя Пётр и возможно, что его причислят к лику святых. Причислили же к лику святых Николая П, кровавого.

– Я считаю, что Петроград не надо было переименовывать в Ленинград. Да и любым другим именем тоже не называть. Пётр отвоевал территорию, основал и построил город. Конечно, новый строй, новые ценности. Но историю новыми учебниками не изменишь. Я понимаю, что Пётр 1 строил Россию европейскую из России татаро-монгольской так же, как Сталин из Российской империи строил социализм. Только об этом забыли и сейчас Пётр хороший, а Сталин очень плохой. Понимаю, что Ленин достоин самых высоких столпов для увековечения как вдохновитель создания самого справедливого строя и государства. Почему бы СССР ни назвать Союзом Ленинских Социалистических Республик. А?! – сказал, скорее, вопросил Сугробин, оглядывая приятелей

– Сказанул! – ответил Балыбердин. – Ты ещё на политчасе высунься со своими идеями

– И покинешь город Ленина как персона нон грата, – хмыкнул в продолжение Анатоль. – И с ленинградскими девушками буги-вуги не станцуешь. Посмотри на них, Лёнчик, пока доступно.

– А твой Молотов обязательно переименуют обратно в Пермь, и будешь ты пермяк – солёные уши, – огрызнулся Сугробин.

На календарях была осень, а на ленинградских улицах царила весна. Молодые люди вышли в зиму без традиционных головных уборов, заменив их на длинные причёски с высоким зачёсом («коком») спереди. Брюки «дудочкой», обувь на толстенной подошве («платформа»), яркие галстуки и длинные разноцветные пиджаки, широкие в плечах. Зауженные к коленям пальто без меховых воротников дополняли моду, влетевшую в союз без разрешения на то властей. Молодые женщины также встали на платформу, надели круто сужавшиеся к коленям юбочки с разрезом вдоль всего бедра, такие же пальто и завели, невиданные в чёрно-белом Советском Союзе, причёски. Невский проспект расцветился всеми цветами и оттенками радуги. И глубокий провинциал Леонид Сугробин только ёкал внутренним голосом и молчаливо вздыхал, понимая, какую долгую полосу необходимого самообразования ему надо преодолеть в дополнение к профессиональному, чтобы также легко и непринуждённо шагать по Невскому с Людмилой.

Одежда и причёски у молодых людей определяли только внешнюю принадлежность или просто поддержку необычного явления в стране. Ленинский ЦК во главе с верным ленинцем Хрущёвым нутром почувствовал угрозу своему безраздельному влиянию на души молодого поколения, разбуженного развенчанием авторитета Сталина и, естественно, возникновения больших сомнений в непререкаемой правильности решений партии. И так названные стиляги, кроме небольшой части глупых юнцов, совершенно не были бездуховными подражателями запада, а были образованными и наиболее самодеятельными личностями среди молодёжи, которые выражали протест полуказарменной демократии и лицемерию лозунгов, находящихся в противоречии с действительностью. Они, оттянувшись на вечеринках бесшабашными буги-вуги и рокком, пели в общагах и на квартирах задушевные «Подмосковные вечера», получая от этого не меньшее удовольствие. Они любили солдата Бровкина и Лолиту Торрез, смотрели не по одному разу «Карнавальную ночь» и до хрипоты спорили о событиях в мире и на своей Родине. Новое поколение чувствовало свою ответственность за судьбу страны. Хрущёву, несомненно, хотелось бы закрыть и запрятать выпущенную правду и клевету на дела партии, но слово было сказано, джинн вылетел из бутылки. И Хрущёв вместо того, что бы где надо посмеяться над модниками, а где надо построгать по отечески за пустозвонство, по отсутствию ума принял для наведения порядка на вооружение травлю, унизительные наказания и прочие меры, которые нигде и никогда не побеждали.. А сам вызвал на себя шквал анекдотов. Бедные стиляги. На них обрушился самый могучий пропагандистский аппарат в мире. Вся пресса страны от центральных партийных изданий до многотиражек и листовок – молний ежедневно начала опрокидывать на стиляг кучи мусора и грязи, сочиняя и придумывая самые нелепые невероятности, лишь бы выставиться впереди себе подобных. Очень досталось милой непритязательной ни на что песне «Мишка…»1717
  Автор привёл текст песни, чтобы показать полную абсурдность преследования самой песни и её поклонников: «Ты весь день сегодня ходишь дутый. Даже глаз не хочешь поднимать. Мишка, в эти грустные минуты, как тебе мне хочется сказать. Мишка, Мишка! где твоя улыбка? Полная задора и огня. Самая нелепая ошибка– то, что ты уходишь от меня. Город спит под крышей ночи белой. От обиды сердце успокой. Ну скажи мне, что с тобою делать, Если ты злопамятный такой. Мишка, Мишка! Ты вернёшься, Мишка!? Позабудешь ты о шутке злой. Снова улыбнёшься как мальчишка, Ласковый, хороший и родной. Я с тобой неловко пошутила. Не сердись любимый мой малюк. Ну не надо, слышишь Мишка, милый. Я тебя по-прежнему люблю. Мишка, Мишка! Где твоя улыбка…


[Закрыть]

Песня в рупорах пропаганды стала символом бездуховности, примитивности и противоборства стиляг своему государству, преклонения перед западом.1818
  Если бы в это время заводы граммпластинок выпустили пластинку с «Мишкой» тиражём в сто миллионов, она бы разошлась мгновенно и государство заработало бы миллиарды, а авторы бы стали первыми советскими легальными миллионерами. А так хорошо заработали подпольные изготовители гибких пластинок (на отснятых рентгеновских плёнках с костями), которые шли по всему Союзу по червонцу за штуку. Курс был 4 рубля за 1 доллар) Автор купил себе такую пластинку и долго хранил, пока она не исчезла. (Размышления автора ()


[Закрыть]

На предприятиях и учебных заведениях образовали миллионы комсомольско-молодёжных бригад, которые стали контролировать улицы и общественные места и отлавливать и наказывать стиляг. Наказания доходили до дикостей – стригли наголо даже женщин и некоторые из остриженных кончали с жизнью. Настойчивых и упрямых исключали из комсомола, институтов и техникумов. Милиция придиралась к любому сопротивлению, а суды осуждали на пятнадцать суток и более. И тот период, который впоследствии западники, а вслед за ними и доморощенные прозападные «демократы» назвали «хрущёвской оттепелью», в благодарность за то, что тот облажал Сталина и подал всем врагам Союза ССР надежду на разрушение страны, превратился в «хрущёвскую слякоть» и закончился с окончанием фестиваля студентов и молодёжи. А последний аккорд этой «оттепели» был позорнейшим фарсом Хрущёва, лично призвавшего к общественному осуждению Бориса Пастернака после присуждения тому Нобелевской премии за роман «Доктор Живаго» (1958г.) Готовый на всё ради регулярной подкормки, государственный союз писателей единогласно исключил из своего достаточно растратного для госбюджета «союза», лучшего своего представителя.

Стиляг драла ещё несколько лет, подбадривавшая саму себя, пресса и «общественность». Сколько было израсходовано сил и средств. Но непобедимое победить нельзя. В 1957 году поддал жару идеологическим держимордам фестиваль молодёжи и студентов в Москве. На фестивале советская молодёжь воочию увидела десятки тысяч молодых людей, взращённых в разных условиях. Все они с удовольствием танцевали рок-энд-ролл, и никто в их странах за это не притеснял и не унижал. Наши женщины настолько ошалели от невиданных молодых людей, что в Москве через девять месяцев после фестиваля в массовом порядке воистину появились «дети разных народов». И за эти несколько лет, абсолютно, мышиной возни, вылившейся в безнадёжную борьбу против волеизъявления молодёжи, под моду стиляг подстроилась вся комсомольская и беспартийная молодёжь, и все гонения сами собой закончились. А вскоре самые близкие «товарищи» Хрущёва сместили его за никчёмность. Они не стали его наказывать за подрыв страны и просто отпустили на пенсию. И остался он в народной истории просто как «Никита – кукурузник».

На вечеринках танцевали «Буги – вуги» и «Рокк энд ролл». Строгий режим училища не позволял курсантам гражданских вольностей. Училище уберегло Леонида от стиляжных выходок и порчи политической биографии. Как и все курсанты, он был активным комсомольцем, изучал курс истории партии, Всё приходит и всё проходит.

Леонид с Валентином, гуляя по Невскому, только любовались новомодными женщинами и слегка завидовали молодым людям, с которыми эти женщины прогуливались. Большой зависти у Леонида не было. Ленинградские девушки не обходили вниманием курсантов в морской форме. Но он учился и образовывался для своей девушки, которая, пусть не очень регулярно, писала ему нежные письма. Он же, заполненный ею до корешков волос, делился с ней всеми новостями своей жизни и с нетерпением ждал зимнего отпуска.

В январе 1957г. исполнилось сто двадцать лет со дня смерти А.С.Пушкина. День памяти Пушкина Сугробин и Клещёв отметили посещением места дуэли на Чёрной речке. Была горячая пора первой сессии, но Сугробин заявил Клещёву в ответ на его кислую физиономию, что «поэтом может он не быть, а гражданином быть обязан»1919
  А.С.Пушкин Стих. «Разговор книгопродавца с поэтом»


[Закрыть]. Посещение места, где пролилась «поэта праведная кровь»2020
  МЮ. Лермонтов Стих. «На смерть поэта»


[Закрыть], настроила ребят на минорный лад.

– Жаль, что он умер так рано. И зачем подставился под пулю!? – сказал Клещёв после долгого молчания обоих, пока они шли к остановке автобуса.

– Я тоже думаю, что не надо ему было этой стрелкой заниматься. Гений не вправе распоряжаться своей жизнью. Она определена ему свыше. И не должен жениться на юных красавицах. Опыта-то похождений по красавицам у него, как известно, хватало. А уж если сделал выбор, то должен с презрением не отвечать на провокации и беречь себя для страны, жены и детей, – Сугробин говорил медленно, составляя приходящие на ум слова поскладнее и убедительнее. И даже остановился. Ему было до слёз обидно за бездарную гибель Пушкина.– И главное, ведь, Анатоль, – ничего хорошего из этой стрелки не вышло. Поэта похоронили и ладно ещё, что император Николай 1 оплатил его долги в полтораста тысяч тех рублей, которые с сегодняшними и не сравнишь. Нулей не хватит. А молодая вдова Наталья Николаевна с четырьмя детьми покинула столицу и придворный блеск. Дантеса разжаловали, уволили с русской службы и выдворили из России. А мы с тобой и вся русско – язычная Россия не получила его пленительных стихов и прозы, которые не выплеснулись ещё на бумагу.

– А я думаю, что ранняя смерть судьба поэтов. Ну, что такое старый поэт, кашляющий, подагрический, стонущий, седой и лысый. Ты видел портрет красавца поэта В. А. Жуковского, наставника самого наследника престола, в сорок лет. Лысая ободранная обезьяна.

– Ну вот, Жуковского охамил

– И нисколечко. Поэт тогда поэт, когда его перо движет любовь к женщине, когда он способен любить.

В последний день января Леонид Сугробин обнимал истосковавшихся по нему родителей и, пробыв с ними несколько часов, к вечеру поспешил к Людмиле. Телефонов не было, и он без предупреждения постучал в дверь её лома. «Ах!» – только и сказала она, а её губки сами прильнули к нему. Он был принят Людмилой в её домашней обстановке. Предполагая, что впечатление, произведённое курсантом Леонидом Сугробиным на её родителей было приятное, она, десятиклассница, в эти несколько дней и в школу не ходила. Они были неразлучны как сиамские близнецы, но не переходили последнюю грань. «Я поступлю», – говорила Людмилка, сверкая голубыми глазками и прижималась к Лёньке всем телом, – «и мы соединимся. Красная розочка будет твоя навсегда». И строили планы. Она решила, что поедет поступать в Ленинград, но ещё не решила куда. Лёня говорил, что будет там с ней, и они победят и будут учиться рядом, а потом… В грёзах рисовался «Эдем»

В мае Людмила сообщила, что будет подавать документы в Ленинградский университет. Леонид ответил, что будет ждать. Но дождаться её приезда ему не пришлось. Мы предполагаем, но почти всегда нами располагают. В конце июня, когда заканчивался учебный год, механикам было объявлено, что все перешедшие на второй курс будут направлены по просьбе пароходства, на мореходную практику в должности матросов. У Лёньки захолодело в груди и на Валькино «…не горюй, прорвёмся…» только безнадёжно махнул рукой. Всё нежданное свершается быстро. Через неделю он был уже в Мурманске и был определён вместе с Балыбердиным и ещё тремя курсантами на корабль, отправлявшийся куда-то к Таймыру. В Ленинграде он только и успел вызвать Людмилу на переговорный пункт и несвязно изложил ситуацию. Да написал письмо, в котором попытался объяснить своё подневольное положение, когда поступил на службу Родине. Пообещал, что будет ей писать на «Ленинград, до востребования». И написал из Мурманска одно письмо о том, что уходит в море и просит её не грустить и сражаться на приёмных экзаменах. В море корабль ушёл через два дня после прихода на него курсантов. Леонид понимал, что такая практика для начинающего моряка – везуха необыкновенная. И случись это дело на три недели позже, радости его не было бы предела. А сейчас его Людмилка оставалась одна перед суровыми испытаниями без его ободряющей руки и слова. И сам он ушёл в далёкое море, не поцеловав любимую.

«…С берега крутого, ты махнёшь рукою, я пойму что любишь, я пойму, что ждёшь…», – пелось в песне. Никто не махнул курсантам при отвале.

Молодая женщина восемнадцати лет Людмила Буянская стояла у окна в коридоре купейного вагона и смотрела на придорожную деревеньку с покосившимися старенькими избами, и столетними раскидистыми вётлами, за которыми скрылся её маленький городок. Поезд увозил её от родного дома, от ушедшего детства, от всего милого и любимого, от друзей и подруг и того, кто ещё совсем недавно казался ей единственным навсегда. В глазах её стояли, старавшиеся казаться радостными, её родители, и родители её молодого супруга, такие же искусственно бодрые, и подруга Валя. Людмила видела слезинки в материнских глазах и невысказанные вопросы во всех взглядах, обращённых на молодого лейтенанта и на ещё, более молодую, скороспелую и неузнанную жену. И только своих глаз она не видела, А в них провожающие видели такое же, как и у них, недоумение и непонятность происшедшего с ней.

Всё произошло стремительно, и она не понимала, что двигает её поступками. Людмила набрала двадцать один балл и не прошла по конкурсу. Проходной балл на её факультете был двадцать четыре и частично двадцать три при отличных баллах по профильным предметам. И ничего смертельного, жизнь только начиналась. Но её как будто заклинило. «Я неудачница! Неудачница!» Она не стала звонить в Москву студенту Славику, который хотел ей помочь. И затуманились её яркие глаза под наплывом не удерживаемой влаги. «Да что твой моряк разлюбит тебя за эту неудачу», – пыталась утешить её добрая мама. Валентина, которая поступила в местное медучилище, просто смеялась над этими переживаниями. И зазывала её на «танцульки», которые как обычно проходили по субботам и воскресеньям в ДК. Людмила мрачно отмахивалась и плакала по ночам. От Леонида известий не было. Ей так было необходимо его присутствие. И порой было так плохо, что она ненавидела Сугробина, его морское училище, отнявшее его в самый отчаянный момент и всё, что её окружало. И в таком приступе злости и ненависти она вышла с Валентиной в «свет». И не успела осмотреться по сторонам, как к ней подошёл молодой, очень приятной внешности лейтенант – танкист. Он был мил, любезен, улыбчив, с лёгким юмором и выученными манерами первого круга общества. В общем, полностью соответствовал выпускнику офицерского училища. Фамилию только носил не офицерскую – Митькин. Но звали его Константин, а фамилия!? Кто обращал внимание на такие пустяки. И Людмила не раз ловила завистливые взгляды знакомых и незнакомых девчонок, когда кружилась в танце в объятиях этого лейтенанта.

Как всё так получилось Людмила и сейчас, смотря в окно поезда, уносившего её из уколовшего болью прошлого, не осозновала. Какое-то помрачение было не поддающееся лечению. «Амок!»2121
  Амок – психическое заболевание, выражающееся расстройством сознания после нарушения настроения, в результате чего больной разрушает всё вокруг себя. (Из Малайзии)


[Закрыть] – как она скажет самой себе потом, прочитав одноимённый рассказ. По-русски она так и не смогла подобрать обозначение своего состояния тогда. Митькин проводил подружек после танцев домой и добился согласия Людмилы на встречу. А через две недели она стала женщиной на том самом диванчике, на котором она обнимала моряка Лёньку и обещалась стать его женщиной навсегда как раз в это же время. И стала женщиной, но не моряка, а лейтенанта Митькина. И очнувшись от прошедшего приступа утраты сознания, она с ужасом поняла, что произошло непоправимое. «Лёнька!», – только и стонала она по ночам и плакала, плакала. А Лёнька посреди моря Лаптевых сбивал с трапов и палубы намерзший за ночь лёд и матерился про себя, вступая в интимные отношения с пароходством, училищем и Северным ледовитым океаном. И мысленно был со своей Красной розочкой.

А Красная розочка была уже не с ним. Лейтенанту надо было уезжать к месту службы в далёкие края, туда, где « на границе тучи ходят хмуро…»

Лейтенант предложил ей выйти за него замуж и забыть все неприятности сбоя с поступлением.

– Офицерские жёны обеспечены, – убеждал Митькин.

– На кой тебе эта жизнь почти в казармах, домохозяйкой в офицерском общежитии, – отговаривала её Валентина.

– Поступишь на заочное отделение и получишь образование, – убеждал Митькин.

– Потеряешь такую любовь! Ты же не любишь Костю, – говорила Валентина,

– Не люблю, – соглашалась Людмила. – Но я же была с ним…

– Какая ерунда, – не соглашалась Валентина. – что ты первая такая. Была бы любовь. А Леонид тебя так любит! И ты только его любишь…

– Я обещала Леониду, что буду только его.

И обняв подругу, Людмила горько зарыдала. А успокоившись и убрав слёзы сказала —

– Ладно! Что меня затуманило – не знаю. Но я не могу предстать перед Леонидом такой вот сегодняшней. Он любит Красную розочку, и пусть я останусь для него Красной розочкой. Он говорил, что встреча со мной – судьба и научил говорить по-турецки это слово: КИСМЕТ! Пусть разлука со мной для него тоже обозначится этим словом. Кисмет! Через неделю мне исполняется восемнадцать, я регистрируюсь с Митькиным и уезжаю.

Родители Людмилы помнили моряка, но переломить её решение не смогли. Состоялась регистрация брака, небольшая свадебная вечеринка и скорый отъезд. Лейтенант вёз в тайгу молодую жену и был счастлив этим. «Быть там одному это – беспробудная пьянь», – говорили опытные офицеры. Подруга курсанта Митькина с ним ехать в тайгу не согласилась. И Митькин был необычайно счастлив, что уговорил стать его женой совсем незнакомую девушку. Огорчало немного, что фамилию его юная жена оставила свою, девичью, да ещё и попросила толи в шутку, толь всерьёз, чтобы он поменял фамилию на «Дмитриева». «Митькин же от имени Митя, т. е. Дмитрия. Вот и стань благозвучнее, не обижая родителей», – сказала ему Людмила при отказе принять его фамилию, скрывая на самом деле тайную мысль, что она пусть и покидает Леонида, но остаётся с фамилией, которую он любил.

Скрылась последняя знакомая деревенька. Всё! Две невольные слезинки выкатились из глаз. Людмила осторожно смахнула их платком. Раскрылась дверь купе, и вышел лейтенант Митькин без кителя и немного растрёпанный. Он хватил полстаканчика на перроне и добавил ещё. Радостные глаза лучились пьяным блеском. Он обнял жену за плечи.

– Зачем плачешь? Маму жалко? Родители должны готовиться к отъезду детей. А я счастлив. Ты такая красивая и я страшно рад. Пойдём, отметим начало самостоятельной семейной жизни…

От Митькина пахло невкусно. Но Людмила повернулась к нему и подтолкнула его в купе, пройдя за ним. Она и сама была не прочь сейчас выпить, забыться. А лейтенант выпивал и был радостен. Он, как и многие лейтенанты, не понимал, что женщина, которую он повёз с собой, его не любит.

1957 год. 4 октября. В Советском Союзе запущен первый в мире искусственный спутник земли.

Сообщение о запуске спутника курсант Сугробин услышал по громкому корабельному радио и кричал вместе со всеми троекратное «Ура!» Корабль шёл в Мурманск. Суровая практика заканчивалась. Впереди виделись радостные встречи.

«Эй, Моряк! Ты слишком долго плавал! Я тебя успела позабыть».

Из плавания Леонид вернулся в середине октября. Курсанты получили полновесную матросскую зарплату, и сошли на берег. Это были уже не мальчишки, а крутые морские волки, просолёные, с накаченными мускулами, повидавшими виды, которые в картинах Айвазовского не прорисованы. В Ленинграде он нашёл несколько писем из дома и ни одного от Людмилы. Леонид дважды делал вызов на телефонный разговор. «Вызываемый абонент на переговоры не явился», – отвечала телефонистка. Дал телеграмму о возвращении, написал письмо, другое. В ответ полное молчание. Он замкнулся, ничего не понимая, но продолжал настойчиво учиться и самообразовываться: книги, музеи, театры. Друзья веселились, дружили с девушками и называли его отшельником. Молодёжь жила только что прошедшим фестивалем молодёжи и студентов в Москве, разучивала принесённый фестивалем новый танец «Рок энд ролл», была раскованной и дерзкой с нравоучительными взрослыми, несмотря на усиливавшуюся критику и сгущавшиеся тучи мракобесия. Леонид не встревал в эту жизнь и ждал отпуска. Отпуск в этот раз состоялся в конце февраля.

Первого, кого он увидал, ступив на перрон, был Витька в шинели с курсантскими погонами и самолётиками в петлицах. Он ошалело взглянул на него и заорал: «Лёнька!» И через мгновение облапил и полез целоваться. «Так здорово, что ты приехал! И Колька здесь. И наши девчонки на каникулах. Я сюда к подруге приехал, сам знаешь, что мои родители уже второй год в Киргизии». «Надо же! Все здесь», – радостно подумал Леонид. Это и впрямь было здорово. Больше этого не повторилось никогда.

Друзья детства все вместе. Они взрослые. Кольке двадцать, Леониду с Витькой по девятнадцать. Вся кампания сидит в ресторане: Виктор с самолётиками в петлицах, Леонид с якорями, Николай с накрахмаленным воротником при галстуке с большим «стиляжным» коком на голове. Ребята со своими девушками из школьной дружбы. Обе они студентки. С Леонидом была Марина Весёлкина. Он встретил её на улице. Она не прошла по конкурсу на дневной, и сейчас обучалась на заочном на филологическом и работала в редакции районки. С Виктором они остались друзьями. Все были рады друг другу и за столом сидели весело. Про Людмилу в общем разговоре никто не вспоминал. С Леонидом о ней разговаривал каждый в отдельности. Он слушал всех и, улыбаясь, отшучивался. Он получил информацию от её первой подруги Валентины, к которой зашёл сразу же по приезде. Валя рассказала всё так, как говорила и думала сама Людмила. Люда срезалась на приёмных экзаменах, и это было не удивительно при том наплыве желающих учиться. Самые пресамые отличники сходили один за другим. Но она была горда и очень переживала. Угнетало её и то ещё, что не было рядом Леонида. И написать ему было некуда, не поплакаться, не обсудить ситуацию. Она вернулась домой и захандрила. Как-то Валентина вывела её на дискотеку. К Людмиле подошел только что произведённый в офицеры красивый лейтенант, учившийся в школе Леонида на два года ранее его. И вправду говорят, что от тоски и от любви лучшее лекарство другая любовь. «Я думаю, – сказала лучшая подруга, – что она засчитала себя неудачницей, а тебя не было, чтобы поцелуями её разуверить и в слабости оступилась. А через неделю они расписались. И не думаю, что она счастлива. Так много слёз пролила при расставании». Леонид отказался от адреса Людмилы, предложенного её первой подругой. Он сидел с друзьями, пил вино, вёл весёлые разговоры, встревал в разговоры о будущем. И ласково улыбался Весёлкиной, которая призывно улыбалась в ответ, не давая воли словам. Он все эти дни грустного отпуска встречался с друзьями вместе с Мариной. Они старались оба быть радостными, отшучивались от подкалываний Виктора. Но когда оставались одни, то разговоры у них были обо всём, кроме о них самих. Он целовал Марину в щёчки при расставании и был благодарен ей за молчание, так как мог отозваться на её ласку и создать ещё одну безрадостную семью. Но на сердце у него было скверно. И будущее просматривалось только до отъезда в училище.