Текст книги "Рыжик"

Глава V
Андрей-воин и его племянница

После долгой холодной зимы наступили наконец и теплые дни. Всё встрепенулось и ожило. Ожил и Рыжик. Словно птичка из клетки, выпорхнул он из хаты и очутился на улице, где его обдало таким светом, что он невольно зажмурился.

– И-их, как хорошо!.. – восторженно воскликнул мальчик и подошел к краю речного обрыва.

Еще кое-где вдоль обрыва виднелись клочки потемневшего снега, а уж по краям, точно бархатные ленты, зеленела молодая, сочная травка. Рыжик осмотрелся. Все было залито теплым солнечным светом. Задорно чирикали воробьи, клокоча и журча, мчались вешние воды, и впервые зажужжали насекомые.

Санька поднял голову. Высоко в прозрачном голубом воздухе кружился ястреб, а еще выше, под самым куполом бирюзового неба, тихо плыли светло-серые тучки. Стоя на краю обрыва, мальчик долго не мог оторвать восхищенного взора от взволнованной поверхности реки. Еще недавно, всего несколько дней тому назад, он видел речку, скованную льдом, засыпанную снегом, неподвижную, мертвую, а теперь… Сколько жизни, сколько прелести в ее седых струях!.. С высоты обрыва Рыжику хорошо был виден и противоположный берег реки. Там женщины полоскали белье, а немного поодаль несколько мальчишек удили рыбу. Не вытерпел Санька: высоко закатал штанишки, сбежал вниз и вошел в реку. Но холодная вода, будто крапива, ожгла ему ноги, и он бросился обратно.

– А где моя собака? Где Мойпес? – вспомнил про своего четвероногого приятеля Рыжик и отправился домой.

Но не успел он перейти улицу, как из двора Зазули выбежала собака и бросилась навстречу хозяину.

– Ах ты, мой голубчик Мойпеска!.. – радостно приветствовал Рыжик собаку.

Черный лохматый пес отвечал на ласку лаской. Он умильно помахивал пушистым хвостом и старался лизнуть мальчика в лицо. Зимою друзья редко видались. Мойпес жил в сарае, а в хату Тарас его не впускал.

– Ну, давай гулять, – сказал Санька Мойпесу, и они вдвоем побежали по улице.

При свете яркого солнца Голодаевка очень понравилась Рыжику. С любовью оглядывал он все, что попадалось ему на глаза. Вот она, родная улица, с ее вечной грязью, с хилыми домишками, с ее бедными обывателями, с ее свиньями, курами и собаками. Саньке здесь все знакомо. Вон белеет хата его крестной, Агафьи. Маленькие оконца раскрыты, и видно, как там внутри на деревянном катке сидит, поджав по-турецки ноги, Агафьин муж и шьет. Он бледный и вечно больной. На улице возле дома копошатся дети Агафьи, мальчики и девочки, все светло-русые, все светлоглазые.

Рыжик, сопровождаемый Мойпесом, подошел к своим крестным братьям и сестрам.

– Санька пришел, Санька! – обрадовались ребятишки. – Санька, сделай нам сабли! – приступили к нему мальчишки.

– А нам сделай мебель! – кричали девочки.

– Погодите, все сделаю… Сейчас некогда, – сказал Санька и побежал дальше.

Он добежал до дома крестного и снова остановился. «Войти аль нет?» – мысленно спросил себя Рыжик и тут же решил, что не стоит, потому что у Ивана Чумаченко детей не было, а жена его, длинная, сухопарая Катерина, была далеко не любезный человек.

– Едем дальше! – сказал Санька, обращаясь к собаке, и вторично пустился в путь.

Через несколько минут он уже был далеко и от реки, и от Береговой улицы. Бегая по городу, он собирал свою рать, с которой давно не видался. В какой-нибудь час Санька успел обежать весь город, измерить босыми ногами глубину всех луж и мимоходом натравить Мойпеса на кур и на кошек. Мальчишки, бегая за своим предводителем, покатывались со смеху и приходили в восторг от громадного и умного Мойпеса. Спустя немного на улице не было ни одной курицы, ни одной кошки, ни одного поросенка: Санька всех разогнал, всех встревожил.

Этим первым своим подвигом Рыжик как бы давал знать обывателям, что он жив и что им еще немало придется претерпеть от него.

– Ну, братцы, теперь пойдемте у лошадей хвосты драть! – скомандовал Санька, когда от кур помина не осталось. – Нарвем волос и будем лески делать. Только смотрите, рвать хвосты у белых коней: черной лески рыба боится…

Он хотел еще что-то сказать, но вдруг вспомнил о Дуне и мгновенно умолк и притих.

– Я с вами не пойду, – после некоторого молчания заговорил Рыжик, – вы сами нарвите волос, а уж лески я потом сплету вам…

– А ты куда же пойдешь?

– Мне надо к Андрею-воину… Там Дуняшка… Она сирота… Мама у нее померла… Я ей сказал, что обижать ее (Рыжик нахмурился и возвысил голос) я никому не позволю… Сироту обижать нельзя, ее мама с неба все видит…

С этими словами Санька, а за ним и Мойпес убежали, оставив товарищей в большом недоумении.

Полуразвалившаяся хатенка безрукого солдата, как большой сгнивший гриб, торчала на конце Береговой улицы, окруженная со всех сторон невылазной грязью. Хата эта, доставшаяся Андрею-воину от отца, хотя и была его собственностью, но тем не менее среди голодаевцев не было человека беднее старого солдата. Чем существовал этот горе-домовладелец – трудно сказать. Известно было только, что извне и внутри его дома не было ни одной мало-мальски ценной вещи. Даже то, что осталось после сестры, было стариком продано и пропито. Постель – и та была снесена в кабак, и дядя с племянницей валялись на голой холодной печи. Бывало, с утра до глубокой ночи ждет Дуня, когда придет старик и принесет ей чего-нибудь поесть, а дяди нет как нет. Голод вызывает у Дуни мучительные страдания; она несколько раз принимается плакать, утихает, снова плачет, а кругом ни души.

К вечеру становится темней. Густой мрак окутывает девочку.

Ей холодно, голодно и страшно.

– Мама, мамочка!.. – жалобно всхлипывает Дуня. Но, испугавшись собственного голоса, быстро утихает.

Она одна… Кругом ни души, ни звука. Только ветер уныло поет свою нескончаемую песню и время от времени, точно разозлившись, хлопает наружными дверьми полуразвалившейся избушки.

Впрочем, не всегда Дуня одна: бывают дни, когда Андрей-воин шагу из дома не делает. Тогда Дуне еще хуже приходится: добрый и мягкосердечный в трезвые минуты, Андрей-воин, напившись, становится зверем. Не понимая сам, что делает, старик заставлял Дуню выделывать всевозможные артикулы. Девочка должна на все вопросы отвечать бойко, кратко и ясно.

– Артикул!.. – крикнет Андрей-воин, и Дуня, зная уже, что это значит, со всех ног кидалась за печку, откуда в ту же минуту возвращалась с большой палкой в руке.

– Смирно!.. – раздавалась хриплая команда пьяного инвалида. – Глаза направо!.. Во фрунт!..

И девочка, замирая от страха, поворачивалась во все стороны согласно команде.

Вот в такую-то именно минуту, когда Андрей-воин был дома и муштровал племянницу, явился Рыжик. Мальчик еще из окна увидел, что делается в хате старика, и решил избавить Дуню от мучений. Из всех уличных мальчишек он один только не боялся Андрея, из-под единственной руки которого он умел во всякое время увернуться.

Завидя Рыжика, отставной солдат поднялся с лавки, приосанился и крикнул:

– Артикул!

– Здравия желаю, дяденька! – крикнул, в свою очередь, Санька, зная, что Андрей любит подобного рода приветствия.

– Дурак!.. Я не дяденька, а отставной ефрейтор сто пятьдесят первого Брест-Литовского пехотного полка и георгиевский кавалер! – выпалил безрукий и сделал несколько шагов к Рыжику. – Артикул! – крикнул он снова.

Санька немедленно опустил руки по швам и выпятил вперед грудь. В хате на мгновение сделалось тихо. Слышно было, как тяжело дышал растянувшийся на полу Мойпес.

Андрей-воин молча и серьезно оглядывал фигурку мальчика, его позу и, оставшись, по-видимому, доволен выправкой, с достоинством истинного командира проговорил:

– Молодец, спасибо!..

– Рад стараться, ваше благомордие!.. – скороговоркой ответил на похвалу Рыжик и тут же добавил: – Меня папа за вами, дяденька, послали… Они с крестным в питейном сидят.

Не успел еще мальчик кончить, как Андрей-воин, не говоря ни слова, схватил картуз и выбежал вон.

Дети остались одни.

Как ни был мал Рыжик, но он уже отлично понимал, что такое нужда и бедность. Оглядывая хилую, тощую фигурку Дуни, мальчик почувствовал к девочке жалость, и ему захотелось чем-нибудь ее обрадовать, заставить ее улыбнуться, развеселиться, но, к сожалению, у него ничего не было: ни игрушек, ни лакомств. Он сам только сегодня впервые вырвался на свободу.

– Пойдешь к нам? – после некоторого молчания обратился Рыжик к Дуне.

Та молчала, низко опустив голову.

– Пойдешь? – повторил Санька, но, не получив ответа, принялся уговаривать: – Пойдем!.. У нас тебе хорошо будет… У мамы теперь много работы есть… Ты помогать будешь… Идем, а?..

Дуня наконец подняла на него синие грустные глаза и, к величайшему удовольствию Рыжика, улыбнулась.

– А ты меня в воду не бросишь? – вдруг спросила Дуня.

– За что я тебя брошу?.. Разве можно тебя в воду бросать, глупенькая? Ведь ты сирота… Тебя обижать нельзя…

– А почему меня дядя обижает? – тихо спросила Дуня.

– Дядя почему обижает?.. – переспросил Санька и задумался, не зная, что сказать и чем утешить свою подругу.

В это время промелькнула мимо окон серая шинель Андрея-воина. Дуня от страха съежилась в комочек.

– Дяденька идут… – прошептала она, невольно прячась за спину Рыжика.

В сенях послышались тяжелые шаги, а вслед за тем в дверях хаты показался Андрей-воин. Он был страшно разозлен.

Небритый острый подбородок его вздрагивал, серые бачки тряслись. В руке он держал толстую суковатую палку.

– Я вам, чертенятам, сейчас покажу, как обманывать меня! – крикнул старик и стукнул палкой об пол. – А с тебя, – продолжал он, обращаясь к Дуне, – всю шкуру сдеру…

Старик еще раз стукнул палкой и с яростью бросился к детям. Но не успел он переступить порог, как на него вдруг заворчал Мойпес, который до того мирно лежал на полу в своей любимой позе.

– Ну, ну… Ты посмей только! – упавшим голосом сказал собаке старик и слегка пригрозил ей палкой.

Но едва только он это сделал, как Мойпес поднялся на ноги, ощетинился и так зарычал, что старый солдат невольно попятился назад.

– Ах ты, окаянный пес, чтобы тебе сдохнуть! – пробормотал растерявшийся «воин».

Рыжик залился смехом.

– Вот так собака у меня… Ай да Мойпес!.. – восхищался поведением пса Санька.

– Послушай, ты, рыжий чертенок, убери свою подлую собаку, а не то рассержусь… – проговорил старик, размахивая палкой.

– Сердись, дяденька, сердись! – сквозь смех сказал Рыжик и обернулся к Дуне: – Пойдем, Дуня… сюда, в окно…

– Я боюсь… – прошептала девочка.

– Не бойся, Мойпес его не допустит… Пойдем, я своей маме расскажу, она тебя у нас жить оставит.

Санька почти насильно втащил Дуню на лавку, а потом выскочил из окна и то же самое помог сделать девочке.

– Дунька, назад! – крикнул Андрей-воин.

Но дети его не слушались. Оба они без оглядки пустились бежать. Через минуту их настиг и Мойпес.

Аксинья в это время белила хату. До Пасхи оставалось несколько дней, и у Аксиньи работы было по горло. Не менее усердно трудился и Тарас: он заготовлял товар на Проводскую ярмарку.

– Мама, я Дуньку привел, – сказал Рыжик, подойдя к матери.

– Зачем?

– Дядя пьян напился… Бьет ее… Она плачет…

– Ох, горе горькое! – вздохнула Аксинья, продолжая делать свое дело.

– Мама, Дуне можно у нас жить?

Аксинья сделала вид, будто не слышит.

– Мама, можно? – повторил Рыжик.

– Ах ты, глупенький ты мальчик! Ежели бы мы были богаты, то не одну, а двадцать Дунек взяли бы на прокорм, а то сам знаешь, какие мы богачи: сидим без хлеба на печи… Ну, да пусть до праздника поживет, – закончила Аксинья и снова вздохнула.

– Ну вот, слышишь? – нагнулся Рыжик к Дуне. – Можешь жить у нас. А дядя к нам не придет, ежели у нас Мойпес есть…

На бледном лице Дуни появилась улыбка.

Глава VI
Новое знакомство

Для Рыжика весна промчалась, как сон. Одно радостное впечатление сменялось другим. Каждый день приносил мальчугану новые восторги, новые забавы. Все эти радости Санька делил с Дуней.

Не успел мальчик оглянуться, как прошла Пасха, а вскоре за нею открылась и Проводская ярмарка. На этот раз Зазули особенно хорошо приготовились: Тарас, помимо столов и табуретов, заготовил четыре стана колес. Колеса приобрел он по случаю в компании с кумом Иваном Чумаченко. Аксинья подкормила к ярмарке двух поросят и надеялась их выгодно продать. Даже Рыжик и тот имел свой товар: Тарас наделал ему несколько деревянных ружей и сабель.

В первый день, когда был поднят флаг, Санька отправился на ярмарку вместе с приемными родителями.

Зазули еще накануне выбрали на базарной площади место, свезли столы и табуреты, отслужили дома молебен, а потом при благосклонном участии компаньона и кума Ивана Чумаченко распили штоф водки.

Сегодня вся эта компания направлялась к ярмарочной площади в следующем порядке. Впереди шел сапожник Иван и обеими руками подталкивал два стана колес, которые были нанизаны на длинный кол. Рядом с ним шла жена его Катерина. Высокая и худая, как жердь, она вся была обвешана конской сбруей. На тонкой и длинной шее Катерины висел огромных размеров хомут, совершенно покрывавший ее узкие плечи и плоскую, впалую грудь. На руках у нее висели шлеи, подпруги, недоуздки и кожаные вожжи. Сбрую эту Иван еще осенью приобрел за два рубля, потому что она вся была изорвана и испорчена. Великим постом Чумаченко сбрую починил и теперь надеялся ее выгодно продать.

Позади супругов Чумаченко шествовали Зазули. Тарас, как и кум его, катил два стана колес, а шедшая рядом Аксинья вела на веревке двух откормленных поросят. Потом уже шел Рыжик. Босой, в серой рубашонке и помятом картузе, из-под которого капризно выбивались почти красные кольца густых кудрей, Санька имел преуморительный вид. За плечами, точно вязанка дров, болтался его «товар». Всегда резвый и всегда готовый на какую угодно шалость, Рыжик на этот раз напустил на себя необыкновенную серьезность, будто он шел за невесть каким нужным делом. Впрочем, для Рыжика все это было очень важно, так как Тарас еще накануне сказал ему, что половина из того, что он выручит за игрушки, поступит в полное его распоряжение.

Шел на ярмарку и Мойпес.

Он меланхолично плелся позади Рыжика и раздувал ноздрями мелкую серую пыль, мягким и толстым слоем покрывавшую дорогу.

Было еще очень рано. Солнце только что взошло. В воздухе пахло дегтем и сухим прошлогодним сеном. Несмотря на ранний час, весь город был уже на ногах: по улицам ползли и скрипели телеги, повсюду слышалось конское ржанье и громкие окрики по адресу волов:

– Гей, гей!.. Цоб, цобэ!..

До ярмарки оставалось уже немного. Она находилась на окраине города, на так называемом Конском базаре. Компания стала подходить к площади. Тут Санька не выдержал. Ему захотелось первым попасть на ярмарку, и он бросился вперед, к великой радости Мойпеса, которому надоело это медленное и торжественное шествие.

– Куда, каторжник, удираешь?.. Подожди, говорю тебе!.. – крикнул вслед мальчику Тарас, но того и след простыл.

Через несколько минут Санька стоял на вершине небольшого холмика и, тяжело дыша после быстрого бега, глаз не спускал с чудной картины, представшей перед его взором. Он как на ладони увидал всю ярмарку.

Обширная площадь была битком набита людьми, телегами с поднятыми оглоблями, разношерстными лошадьми, коровами и палатками. Свист, гам, смех и говор толпы, ржанье лошадей, звуки гармоники и вой дудки, доносившиеся с площади, сливались в один общий многозвучный гул.

– Гайда! – крикнул Рыжик Мойпесу и стремглав бросился вниз, к площади, где он вскоре затерялся в толпе, как иголка в стоге сена.

Быстро промчался день. Санька столько воспринял впечатлений, что у него в конце концов в глазах зарябило и голова закружилась. К вечеру он совсем устал. Толпа, шум и движение ему наскучили. Зазули и Чумаченки продали свой товар и отправились в трактир делить выручку. Санька и Мойпес остались одни. Рыжик не продал ни одной сабли, ни одного ружья и остался ждать покупателей. С уходом родителей ему сделалось совсем скучно, и он уже пожалел, зачем не послушался матери и не пошел вместе с ними. А покупателей не было. Подходили к нему голодаевские ребятишки, брали в руки деревянное оружие и, за неимением денег, отходили прочь.

Близился вечер. Народу на ярмарке становилось меньше. Рыжик готов уже был заплакать от досады, что за весь день не мог продать ни одной вещи, как вдруг явились настоящие покупатели. Их было трое: два мальчика, одетые в синие суконные курточки и в полусапожки на пуговицах, и высокая, стройная женщина в трауре.

– Продаешь ружья? – тоненьким голоском спросил у Рыжика один из мальчиков, остановившись перед ним.

– Сережа, зачем тебе это?.. Пойдем домой, уже пора… – устало проговорила женщина.

– Ах нет, мама, нам это нужно! – живо подхватил другой мальчик.

– Володя, ведь ты старше… Ну для чего вам эти палки?

– Это, мама, не палки, это оружие, – заговорили вместе Сережа и Володя.

Рыжик молчал и во все глаза смотрел на панычей. Он знал их. Это были сыновья покойного директора гимназии, а с ними их мать, вдова. Санька даже знал, где они живут. Их дом находился в Предречной улице, недалеко от Голодаевки. Это был самый красивый в той местности дом, со стеклянной верандой и с большим фруктовым садом. В сад этот Рыжик проникал через забор. Там росли яблоки, груши, вишни и сливы. Санька всегда думал, что богаче директора нет людей на свете. В прошлом году, когда он умер, не счесть сколько народу шло за гробом…

– Продаешь? – вторично спросил Сережа.

Санька сдернул с головы картуз, поклонился и жалобным голосом пробормотал:

– Купите, панычи!.. Цельный день стою… Хоть бы одна собака подошла…

– Вот же собака подошла… – шутя заметил Володя, указывая на Мойпеса, который лежал у ног Рыжика, уткнув черную морду в передние лапы.

Рыжик посмотрел на собаку, потом перевел глаза на Володю и засмеялся.

– Сколько тебе лет? – обратилась к нему мать панычей.

– А я не знаю… Может, восемь, а может, и десять… Купите…

Услыхав ответ Рыжика, Сережа и Володя рассмеялись. Улыбнулась и их мать.

– Чей ты?

– Я сын столяра Тараса, – ответил Рыжик.

– Это отец тебе ружья сделал?

– Он.

– Почем продаешь?

– Ни почем.

– Как – ни почем?

– Да никто не покупает.

Санька при этом развел руками и тряхнул красными кудрями. Снова все рассмеялись. Рыжик показался панычам очень смешным и забавным.

– Сколько же ты думал выручить за свой товар? – продолжала расспрашивать вдова.

– Полтинник, – не задумываясь, ответил Рыжик.

– А что бы ты сделал с полтинником?

– Я бы четвертак отдал родителю…

– Кому?

– Родителю, – повторил Рыжик. – А потом я бы купил себе сапоги и еще крючков для удочки… Потом бы я Дуньке купил гостинца…

– Это все на один четвертак-то? – улыбнулась мать панычей.

Она еще хотела поговорить с забавным мальчиком, но вокруг них стала собираться толпа.

– Ну, пойдемте, дети, уже не рано, – обратилась она к сыновьям.

– А как же оружие-то?

– А я снесу, – живо подхватил Рыжик, – я знаю, где вы живете.

С этими словами он поднял с земли свой «товар» и направился за покупателями. По дороге мать панычей стала расспрашивать Саньку про его житье-бытье.

Бойкий и смышленый мальчуган на все вопросы отвечал толково и подробно. Он рассказал, между прочим, как он нашел Мойпеса и как он выкормил и приучил к себе бездомную собаку. Панычам эта история очень понравилась. Они часто оглядывались на пса и восхищались его ростом. Потом Рыжик рассказал про Дуню. Наивный, бесхитростный рассказ мальчугана тронул женщину. А Володя с Сережей – те просто были возмущены поведением старого Андрея-воина.

– Разве можно бедную сиротку так мучить?.. Его в полицию за это! – воскликнул Сережа, взволнованный рассказом Саньки.

– Он полиции не боится: он с турками воевал, – поспешил заявить Рыжик. – Он вот кого боится, – указал он на собаку и тут же подробно рассказал, каким образом он спас Дуню от побоев и как его защитил Мойпес.

Володя и Сережа от этого рассказа пришли в восторг. На Рыжика и на его собаку они начали смотреть с уважением.

– Ты к нам приходи каждый день! – шепнул Рыжику Сережа. – Мы будем как товарищи… Можно, Володя? – обернулся он к брату.

– Отчего же, можно… – великодушно разрешил старший брат.

Совсем стемнело, когда Санька вернулся домой. Первый день ярмарки закончился для него так хорошо, как он сам не ожидал. Веселый и довольный, вбежал он в хату, желая рассказать, что с ним случилось и с кем он познакомился, но, к сожалению, родителей не оказалось дома: они все еще где-то с кумовьями делили выручку. В хате были одни только дети. Дуня сидела на лавке и, как автомат, раскачивала колыбель, в которой спала Катя. Рядом с нею сидела Верочка, заплаканная, с красными от слез глазами.

– Мама дома? – воскликнул Рыжик, как только переступил порог дома.

– Мамы нету, – тихим, жалобным тоном ответила Вера и готова была заплакать, но Санька не дал.

– Глядите, что у меня есть!.. – воскликнул он и подошел к окну, чтобы быть ближе к свету.

Дуня, взглянув на Рыжика, ахнула от удивления: на нем были сапоги – и сапоги не какие-нибудь, а с глянцем и с голенищами! Даже Верочка и та захлопала в ладоши, забыв про свое горе.

– Видали? – широко улыбаясь, спросил Рыжик и несколько раз повернулся на каблуках.

Мальчик положительно захлебывался от восторга. В первый раз за всю жизнь его ноги были обуты в сапоги.

Не привыкший к подобной роскоши, Санька не совсем-то ловко чувствовал себя в сапогах; ему даже было немного больно, но он на эти пустяки не обращал внимания.

– А вот такую штуку видали вы? – спросил Рыжик и вытащил из-за пазухи круглую матросскую шапочку с черной лентой, на которой вылинявшими золотыми буквами было написано «Владимир».

Санька надел шапочку, руками подпер бока и фертом прошелся по комнате, стуча каблуками. Вид у него был прекомичный. Шапочка и сапоги нисколько не гармонировали с серой рубахой и полотняными штанишками, изорванными и запачканными. Но, по мнению Дуни и Верочки, Санька был великолепен.

– Ты теперь как паныч! – сказала Дуня, не спуская глаз со своего покровителя. – Кто тебе это дал?

Санька, торопясь, глотая слова, стал рассказывать девочкам, как он провел время на ярмарке, как потом старшие оставили его одного, как ему стало скучно и, наконец, как подошла к нему барыня с панычами.

– Одного зовут Сережа, – торопливо рассказывал Рыжик, – а другого – Володя!.. Володя старше… А какой у них дом!.. Комнат много-много! И зеркала, и картины – войти страшно… Барыня добрая, а с панычами я уже товарищ… Завтра в войну играть будем. Они купили у меня ружья и сабли… И деньги дали. Вот они… (Рыжик показал деньги.) Володя мне подарил шапочку и сапоги. Теперь я босиком никогда ходить не буду… Завтра и ты пойдешь со мной… – закончил Рыжик, обращаясь к Дуне.

– А я? – уставилась на него Верочка и уже заранее надула губы.

– И ты пойдешь… А где мама?

– Не знаю… Мы есть хотим! – сказала Дуня и умолкла.

– А я сейчас пойду и булку куплю. Хорошо? – проговорил Санька и, не дожидаясь ответа, выбежал вон.

…Сумерки сгущались. Наступал теплый весенний вечер.

На другой день, только что в доме проснулись, Рыжик уже собрался было идти в гости к своим новым знакомым, но его не пустила Аксинья.

– Куда ты в такую рань пойдешь? Там еще спят, наверно, – сказала она ему.

Мальчик нехотя покорился. Он сгорал от нетерпения, и время для него тянулось невыносимо долго. Но вот наконец настал желанный час, и Санька, в сопровождении Дуни и Верочки, отправился «в гости к панычам».

Мальчики встретили Рыжика и его спутниц с радостью. Сережа сообщил гостям, что дома, кроме бабушки, никого нет и что поэтому они смело могут войти в дом.

– У нас бабушка добрая: кто хочет, пусть придет – она слова не скажет. А вот фрейлен Берта – та страшно злая, – говорил без умолку Сережа, обращаясь то к Рыжику, то к Дуне. – Все читать да читать заставляет, – продолжал Сережа, – а играть не позволяет. Я не люблю фрейлен: она злая…

– Ну, будет, замолол уж! – перебил его Володя и пригласил гостей пожаловать за ним в детскую.

Рыжик первый поднялся на ступени широкого крыльца. На Саньке были Володины сапоги и шапочка. Желая показать Дуне и сестре, что он здесь уже свой человек, Санька напустил на себя храбрости и смело поднялся на площадку, где остановился перед дверьми в ожидании, когда взберутся девочки. Но вся эта развязность была напускная, потому что Рыжик трусил порядком. О девочках и говорить нечего! Володе и Сереже немало труда стоило уговорить их войти в дом.

Комнаты, куда наконец попали «гости», совершенно их ошеломили. Даже Рыжик и тот растерялся. Вчера он дальше столовой не был, а сегодня они проходили через гостиную. Верочка, войдя в эту просторную и хорошо обставленную комнату, расширила от удивления глаза и даже немного попятилась назад, когда увидела себя в громадном, до потолка, зеркале. Дуня также струсила. Ей страшно было ступить босыми ногами на ковер, пестрый и мягкий.

– Идемте! Чего стали? – шепнул девочкам Рыжик.

– Сюда, сюда идите! – весело командовал Сережа.

В детской «гости» вздохнули свободней. Здесь не было ни ковров, ни цветов, ни бронзовых ламп, ни мягкой, дорогой мебели. Но зато игрушек здесь было столько, что у Рыжика и у его босоногих спутниц глаза разбежались.

Девочки прежде всего увидели двух больших нарядных кукол. Одна из кукол, брюнетка со светло-голубыми глазами, сидела на полу в бальном платье, отделанном кружевами; другая, блондинка с черными глазами, сидела на окне против дверей и была одета в роскошное бархатное платье цвета спелой малины.

Дуня, увидав кукол, остановилась и замерла на месте. То же самое случилось и с Верочкой. Сначала они подумали, что это живые девочки сидят – до того куклы были велики и хорошо сделаны.

– Это чьи куклы? – спросила Верочка, вынув изо рта палец, который она все время сосала, словно конфету.

– Куклы не наши, мы с ними не играем… – быстро заговорил Сережа. У него была привычка говорить скоро. – Это Надины игрушки. Она в деревню уехала. Мама и фрейлен Берта привезут ее завтра… Она гостит у тети Паулины…

Девочки не слушали и не понимали его: они впились глазами в кукол и не могли от них оторваться.

Пока девочки были заняты рассматриванием кукол, Рыжик уже успел взобраться верхом на деревянную лошадь.

– Вези меня! – приказал он Сереже, размахивая ногами.

Санька сразу почувствовал себя здесь своим человеком. Нисколько не стесняясь, он громко понукал лошадь, причмокивал, посвистывал и раскачивался во все стороны. Развязность Рыжика продолжалась до тех пор, пока в детскую не вошла бабушка мальчиков. Появление старухи смутило Рыжика, и он притих.

– Бабушка, бабушка! – запрыгал Сережа, увидав старуху. – А у нас вот кто… – указал он на «гостей».

– Играйте, играйте, деточки! – проговорила бабушка и улыбнулась.

Тут только Санька заметил, что бабушка очень похожа на Володину маму и что у нее такая же добрая улыбка. Этого вполне для него было достаточно, чтобы снова почувствовать себя свободно и хорошо.

Бабушка уселась в большое кресло, стоявшее подле окна, и занялась детьми. Больше всего она заинтересовалась Дуней, о которой еще вчера рассказывали ей Володя и Сережа.

– Подойди ко мне, милая! – сказала она Дуне.

Дуня подошла и потупилась.

– Ты где живешь?

– У Зазулихи… у его мамы, – поправилась Дуня, указав на Рыжика.

– Он ее спас, бабушка… – вмешался в разговор Сережа. – У него большая-большая собака есть…

– У кого?

– Да вот у него.

Сережа стащил Саньку с лошади и подвел его к бабушке.

– Это твоя сестричка? – спросила у Рыжика старуха и указала на Верочку, которая опять принялась сосать указательный палец.

– Моя.

– Родная? – удивилась бабушка.

– Родная, – уверенно подтвердил Санька.

– Странно… Она на тебя нисколько не похожа: ты… золотой, а она черная…

Бабушка засмеялась. Засмеялись и дети. В комнате стало шумно и весело. Дуня с Верой занялись куклами, а мальчики принялись в углу детской строить крепость.

День пролетел для детей как мгновение. Не успели они оглянуться, как уже наступил вечер. Сытые, счастливые и нагруженные подарками, вернулись «гости» домой.

Аксинья и Тарас ужинали, когда Рыжик со своими спутницами вбежал в хату.

– Смотрите, что мы принесли! – восторженно воскликнул Санька.

– Где мы, мама, были!.. Какие там куклы!.. – перебила Верочка.

Даже Дуня и та заговорила, но Рыжик заглушил ее своим голосом.

– Мы весь день в гостях были, – начал он рассказывать. – Я играл с панычами, а они – с куклами. Мы там кушали, чай пили… Мне еще вот что дали…

Рыжик подал матери узелок, в котором лежали штанишки, две рубашки и оловянные солдатики.

– А вот мне что бабушка дала… – запищала Верочка и, в свою очередь, подала матери узелок. В узелке оказались платьица, кое-что из белья и старая кукла с одним глазом и без рук.

Дуне подарили башмаки и платок на голову. Кроме того, ей на завтра обещаны были еще какие-то вещи.

– Ну, что ты на это скажешь? – обратилась к мужу Аксинья.

– Что я скажу?.. Люди, видать, неплохие… Боюсь только, как бы наш висельник не нашкодил бы там…

– Слышишь, Саша, что отец говорит? – сказала Аксинья, обращаясь к Рыжику. – Смотри, ежели ты у господ дозволишь себе нехорошее что сделать!.. Ты уже не маленький: десятый год тебе идет; ты уже должен за Верочкой смотреть, чтобы она что-нибудь не наделала…

– Пусть только посмеет… Я ей тогда – во…

Рыжик показал кулак.

– Вот видишь, какой он славный: при нас кулаки кажет, – заметил Аксинье Тарас, – а уж там наверное в драку полезет.

– Нет, не полезу, – серьезно заметил Санька, – там драться нельзя… Завтра мы опять пойдем… А Дуне знаешь что бабушка сказала? Она сказала, чтобы Дуня каждый день приходила, а тетенька Маланья ее кормить будет.

– Какая Маланья? – заинтересовалась Аксинья.

– А ихняя стряпуха. Она толстая-претолстая и добрая… Я рассказал им все про Дуню и про дяденьку Андрея. Они страсть как жалели ее!.. Э, да я забыл! – вдруг спохватился Рыжик. – У меня еще вот что есть!

Он вытащил из-за пазухи небольшую книжонку с картинками и подал ее матери.

– Что это?

– Это азбука. По ней учатся читать. Здесь написано: бра, вра, гра… Мне Володя показывал… Мы и завтра учиться будем.

Книжкой заинтересовался и Тарас.

Он подошел к свету и с любопытством стал ее перелистывать своими толстыми, обожженными лаком пальцами.

Рыжик долго еще рассказывал матери про панычей, про их дом и про их богатство. По его словам выходило, что живут они как цари. Верочка тоже долго не могла успокоиться и все о чем-то рассказывала на своем малопонятном детском языке. Даже Дуня, вечно молчаливая и грустная, на этот раз без умолку болтала, делясь своими впечатлениями.

– Ну, дети, будет!.. Еще завтра день есть – наговориться успеете. А теперь пора спать, – сказала Аксинья и пошла стлать постели.

Наступил вечер. На темном небе затеплились звезды. В хате Зазулей было темно и тихо. Там спали мирным сном. Один только Санька не спал. Он лежал с открытыми глазами и мечтал о себе, о панычах и о многом другом. Знакомство с панычами сильно повлияло на его впечатлительную натуру. Он только теперь увидал, как живут господа и как их жизнь разнится от жизни обывателей Голодаевки. «Почему не все люди так живут? Почему не все дети – панычи?» – спрашивал себя Санька и не находил ответа. От панычей мысль мальчика перескочила на Мойпеса. Он вспомнил, что из-за господ он сегодня за весь день ни разу не приласкал пса, и ему сделалось совестно. «Ну ладно, зато завтра непременно возьму его с собой», – решил про себя Санька и с этой мыслью уснул покойным, крепким сном.