Текст книги "Кому я должен? Часть 1"

Глава 4. Семья

Почему ты знаешь, жена, не спасешь ли мужа?

Первое послание к коринфянам, 7:16

Моя семья, состоящая из трех вполне себе воспитанных, хотя и очень даже вполне себе оголтелых детей, а также красавицы жены (да-да, будучи почти десять лет женатым, я все еще считаю ее красавицей), первой ощутила на себе прелести моего очередного сумасшествия. Впрочем, кажется, что им к этому не привыкать. Будучи степенным и довольно-таки консервативным снаружи, я был неугомонным где-то внутри, но это «внутри» открывалось далеко не каждому, поэтому мои близкие были довольно привычны к моим быстрым решениям и скорым переменам. В переменах значилась сама суть, поскольку ощутимой выгоды за переменами обычно не следовало, но в этом было движение и жизнь. Поэтому моя семья всегда была готова быстро… Впрочем, и здесь я опять тороплюсь. Степенней, степенней. Сперва, как обычно, чуть-чуть прелюдий и моей теории…

Семья. Что есть семья? Начнем с традиционных определений о группе лиц, в основе которой – кровное родство или же заключение брака. Особые эстеты непременно добавят словосочетание «связанные моральной ответственностью» и, пожалуй, будут правы. Для большинства семей эта ответственность непременно присутствует, хотя и является достаточно размытой в отношениях. В иных семьях дети с пятнадцати лет подрабатывают и помогают родителям, потому что в этом их ответственность, в других – пожилые родители до сорока лет содержат свое детище, накапливая чаду на машинку и прочие игрушки и ощущая в этом свою ответственность. Муж ходит на работу, а жена варит щи, или наоборот, или вместе ходят на работу, а потом вместе варят щи, – все это не имеет значения, покуда в мотивации хоть сколько присутствует «моральная ответственность». И, покуда присутствует эта ответственность, можно говорить о семье, но никакие родственные связи или даже брак не смогут создать семью, если моральная ответственность не имеет места быть.

Отсюда выходит и более широкое распространение семейных уз. Моральная ответственность за человека или окружающих людей может как исключить из «семьи» кровных родственников, так и добавить в нее неограниченное количество абсолютно неродственных людей. Неспроста же говорят, что все люди – братья. И это зависит не от каких-то людей, а от одного конкретного человека. То есть по тому, как лично этот человек воспринимает других по отношению к себе и насколько он чувствует моральную ответственность по отношению к этим людям, и определяется круг его семьи. Поэтому для особо морально ответственных людей семьей действительно могут быть все люди. А для особых эгоистов и кровные родственники вряд ли станут семьей. Бывают, бывают, конечно, исключения, а точнее, даже не исключения, а счастливые совпадения, когда группа лиц, связанная кровным родством, вдобавок несет еще друг перед другом моральную ответственность, образуя настоящую семью.

Идем дальше. Все чаще в определении семьи проскальзывает необходимость совместного ведения хозяйством и материальная ответственность. Наверное, и в этом есть определенный резон, хотя так и хочется говорить о бесконечной бескорыстности и настоящей романтике. Конечно, родители должны материально обеспечивать своих детей, конечно, мужчины, несмотря на растущую эмансипацию и всякие педерастические настроения, все еще являются главенствующими в семье, а посему несут обязанность содержать семьи. Но несмотря ни на что, я не готов материальную составляющую возносить во главу определения семьи. Возможно, моя последующая жизнь и поиски ее смысла заставят меня изменить и свое отношение к семье, но не сейчас. Сейчас все только начинается. А потому говорю, что семья никак не связана с материальной ответственностью. Я много кого могу содержать время от времени (не будем останавливаться на этом), но при этом не считаю их семьей. Но могу не содержать свою семью собственную, при этом непременно продолжая считать их семьей. Да, конечно. Ну подумаешь, не приношу в семью деньги, зато чувствую моральную ответственность, а значит, я – настоящий семьянин. Удобно, правда? Но ведь так оно и есть на самом деле, так и определяется семья. Можно ежегодно перечислять в семью миллиончик, отчисляя, таким образом, процентик от дохода, но и это не имеет отношения к семье, а скорее, похоже на обязательство и алименты. А можно отдавать пару сотен долларов в месяц, но это будет сто процентов от заработанного тяжелым трудом. Конечно, все это крайности и довольно утрированные примеры, но, во всяком случае, они отражают мое отношение к определению семьи и неприязнь к материальной ответственности внутри нее.

Существовали определения семьи только как непременного последствия государственной регистрации или какого-либо религиозного обряда. Стоит лишь взглянуть на статистику по официальным семейным разводам, чтобы забыть о регистрации брака как о критерии семейственности и вычеркнуть это определение из поддающихся размышлению.

Ну и ладно. Ну и достаточно. Достаточно для того, чтобы извлечь, что семья – это ответственность. Есть ответственность в делах, на работе, но это другое, потому как является твоим выбором, временным выбором, который в любой момент ты можешь ограничить или отказаться от этого вовсе, ведь любые дела достаточно ограничены во времени. Семья отчасти тоже твой выбор, но ответственность – постоянная и безграничная.

Да, звучит как некая пожизненная кабала. Надо что-то добавить… Добавим счастье. Семья есть то единственное, которое приносит постоянное и неподдельное счастье. Мы можем быть счастливы от свершения своих дел, от бесполезных покупок, просмотра телевизора и прочего, но это все временное и ненастоящее. А постоянное и настоящее счастье – только в семье.

Ну вот, так гораздо лучше. Значит, семья – это группа людей… Стой, а может, и не людей вовсе? Ведь многие же считают домашних питомцев членами своей семьи – как мне кажется, абсолютно заслуженно. Да, убираем «людей»: это просто группа кого-то или даже чего-то. В общем, семья – это те, за кого ты испытываешь безграничную ответственность на протяжении всей своей жизни и от кого ты получаешь настоящее неподдельное счастье всю свою жизнь. Все. Пойдет. На сем кончаем прелюдию…

Женился я, можно сказать, в одночасье, что совсем не подходило моей обстоятельной и тягомотной наружности. Просто в какой-то момент я ощутил себя крайне порядочным человеком. Настолько порядочным, что, выпив пива, принял решение жениться на беременной от меня девушке. Не знаю, почему порядочность проявилась именно в этот момент: может, девушка слишком понравилась мне; может, что-то было в пиве; а может, именно в этот момент все звезды расположились в определенном порядке, ведь браки заключаются на небесах. Со временем я убедился, что дело было уж точно не в пиве и, наверное, даже не в девушке как таковой, а в небе. Кто-то там, на небе, в этот момент все решил за меня. Так обычно и бывает у меня, когда из консервативного и даже инертного я превращаюсь в человека, способного за доли секунды принимать решения, меняющие всю мою последующую жизнь. Так в свое время я женился. Так за одну секунду я оставил свою более чем успешную карьеру. Так я решил написать книгу, не имея никогда прежде желаний или способностей…

Женой я восторгаюсь до сих пор, поскольку она до сих пор дает мне поводы для неподдельного восторга. Это тот человек, который приблизился ко мне ближе всех остальных, который понимает меня больше остальных и понимает меня, пожалуй, даже больше, чем я понимаю сам себя. Это тот, кто идет за мной в огонь и воду и, наверное, завидует спокойной жизни жен декабристов. Кто готов, родив троих детей, практически не употреблять пищу, чтобы оставаться стройной и радовать мой – временами похотливый – взгляд свой фигурой. Сколько за все это время она сделала, чтобы просто оставаться со мной рядом? Нельзя сказать, что я плохой муж (а может быть, и можно): в меру вредные привычки, дом в достатке, детей люблю. Но очень ревнив во всех отношениях: каждая клетка ее организма должна быть мне верна и даже преданна. Это сейчас все кажется естественным, и все ее желания следовать за мной, соответствовать мне кажутся закономерными. Но после нашего знакомства, пожелав быть со мной, она не просто изменилась, она стала другим человеком. Абсолютно другим! Во всем! Перестала встречаться с подругами, стала читать книги, слушать рок-музыку, изменилось ее отношение к жизни, к людям, к деньгам – ко всему абсолютно.

Нельзя сказать, что это была пустая емкость, которую можно было чем угодно заполнить, – что это была несформировавшаяся масса, из которой можно вылепить все что угодно. Она была вполне самодостаточна, образованна, независима, успешна в делах и работе. И, тем не менее, она изменилась вся. День за днем я наблюдал, как меняется ее внешность. Я уж не говорю о шмотках, косметике и прическе. Изменилась ее осанка, ее походка, цвет глаз, черты лица. Не знаю, как так бывает, но так было. В какой-то момент мы достигли такого соответствия, что могли понимать друг друга без слов: говорили наши глаза. А потом и вовсе неплохо различали и чувствовали друг друга даже на расстоянии.

Иногда, конечно, и в нашу семейную идиллию закрадывался червь сомнений. Ведь мы живем в обычном мире с кучей мелких бытовых проблем, в окружении кучи мелких бытовых людишек и постоянной зависти окружающих. Зависти по любому поводу, несмотря на то, что в целом наша семья живет достаточно замкнуто и мы никогда не любим ни с кем что-либо обсуждать. Но есть неплохой дом, который всем виден, есть неплохие автомобили, есть неплохие дети – и этого уже достаточно для того, чтобы люди додумали для себя происхождение всего этого, извратили, перевернули и окружили все это бесконечной завистью. А твоя отвлеченность от этих людей лишь подливает им желчи и желания об этом говорить. Иногда эта желчь просачивалась в дом, принося кратковременный разлад и даже ссоры. Но лишь кратковременные и лишь для того, чтобы еще раз посмотреть на это со стороны, вспомнить все с начала и понять, что вся желчь всех людей этой планеты не способна отравить наше взаимопонимание и взаимопоглощение, потому что мы – семья.

Ладно, хватит про жену, чего доброго перехвалю еще. Еще у меня есть дети. Это тоже моя семья, за которую я буду испытывать бесконечную ответственность всю свою жизнь и которые всегда будут приносить мне радость даже своими не самыми чудесными поступками. Помимо отцовской любви, я испытываю к ним глубокое уважение за их сплоченность и верность нашей семейной идее – постоянно двигаться и развиваться. Они никогда не капризничают и ничего не просят в магазинах и прочих общественных местах – в противовес сложившемуся у меня до этого мнению об истеричных детях, судорожно тянущимися за любой блестящей вещью на прилавке. Конечно, и у них есть свои детские желания, но выражают они их куда хитрее стандартного детского «хочу».

А происходит это обычно так: вечером они пристально следят, чем я занимаюсь. Далее, если видят возможность, интересуются моей занятостью. Конечно, я всегда подтверждаю свою готовность уделить время (ну или почти всегда), и они начинают рассказывать, что видели то-то там-то и было бы неплохо это подкупить для дома или для их развлечения. Они не просто просят это – они мотивируют! Я выслушиваю их мотивацию, мы какое-то время рассуждаем о цене предмета, о том, что можно было бы купить на эти деньги вместо этой вещи. Чаще всего, конечно, речь об игрушках, и чаще всего я, конечно, их им покупаю. Но мне приятно осознавать их способность уже в малом возрасте уметь сравнивать и определять ценности вещей (ведь я и сам до сих пор определяю для себя ценности: теперь вот задумал определить ценность человеческих отношений).

Но даже игрушки у детей иногда отходят на второй план. Бывает и так, что дети жертвуют своим сиюминутным желанием купить игрушку ради какой-либо глобальной семейной идеи. Мы размышляем, что, отказавшись от небольшой игрушки и подкопив еще немного, можно было бы построить для них детский городок. А если, например, отказаться от детского городка, то можно добавить и построить семейную баню, загородную дачу для выездов и т. д. Вместе решаем, расставляем приоритеты, считаем затраты (арифметика, конечно, та еще). В целом, как мне кажется, все получается довольно неплохо. В конечном счете у детей есть все, чего бы они хотели или чего бы хотели другие дети в их возрасте, но все это они получали не сразу и не просто по одному своему желанию.

Чтобы уж совсем закончить с семьей и чтобы картинка получилась завершенной, нужно еще несколько слов сказать про наше движение – про постоянное движение в жизни. Движение ради движения, в большинстве случаев не приносящее результатов, а иногда и вовсе приводящее к убыткам, но суммарно имеющее положительное значение. Сейчас уже этого движения не ощущается: как-то все пресно и постно. В течение нескольких последних лет я неплохо возглавлял технологическую производственную компанию среднего размера. Тем не менее, не обладая большими запросами в повседневной жизни, мы сумели построить большой дом, приобрести пару дорогих машин, привыкнуть к уютной жизни и достатку, избаловать детей. Все это давалось поначалу большим трудом и лишениями, поэтому имеет особую ценность. Ведь поженились мы, когда я только заканчивал университет. Не было вообще ничего, но было жуткое желание иметь все. И тогда я просто перевернул мир. С ног на голову. Это было как сон, хотя и длившийся несколько лет. Я работал на нескольких работах, в каждой добиваясь значительных успехов. Жизнь била ключом. Этот бешеный ритм распространился и на нашу семью. По прошествии восьми лет семейной жизни, видимо, сделав небольшой перерыв в этой гонке, мы с удивлением обнаружили, что каждый год в нашей семье либо появлялся новый ребенок, либо мы приобретали себе новое жилье. С детьми понятно: это цветы жизни, наше будущее и так далее. Приобретение недвижимости и улучшение собственных жилищных условий стало своеобразной навязчивой идеей. Это стало понятно, когда мы построили дом, очевидно, большой даже для семьи с тремя детьми. Дальше мы, конечно, сбавили жизненный ритм, остались в этом же доме, детей больше не рожали, но зачем-то – видимо, по привычке, – построили еще один загородный дом.

Такая вот замечательная семья. И вечная любовь. И все необходимое в жизни, хоть и явно излишнее в моей оценке. И умрем, наверное, с женой в один день…

Теперь я должен поставить на кон достигнутое благосостояние ради какой-то призрачной идеи. Я должен понять, насколько это все реально и осязаемо. Насколько все это было правильным и настоящим. Чего это все стоит на самом деле и стоит ли вовсе. Ведь, приобретая любые человеческие блага, нужно понимать, что конечным продуктом все равно являются чувства, эмоции, знания, опыт и, конечно же, формирующиеся при этом взаимоотношения между людьми. Есть, безусловно, и некая материальная оболочка, но она очень незначительна. Любой предмет, приобретаемый в течение жизни, несет мизерную часть реальной функциональности, но наше обладание им (в большей степени даже момент приобретения) привносит в сознание маленькое счастье.

Со временем эмоции притупляются. Большие приобретения или события уже не приносят больших эмоций. Чтобы хоть как-то взбудоражить чувства, приходится платить все больше и больше. В геометрической прогрессии появляются предметы быта и роскоши, но наши эмоции при этом гаснут в обратной зависимости. Этот вариант ведет в тупик. В материальном плане он приводит к излишним долгам, обременениям, кредитам. В плане моральном это ведет к неадекватному восприятию реальности, к искажению существующей действительности и неправильной оценке ценностей…

Именно поэтому в определенный момент необходимо остановиться. Остановиться для того, чтобы понять истинную ценность всего окружающего. И только тогда понимаешь, что большинство окружающих предметов (да чего там «большинство» – в принципе все!) не имеют абсолютно никакой ценности, потому что никаких чувств уже давно не вызывают. Есть еще люди, образы которых часто появляются перед глазами, возможно, они и отношения с ними чего-то да стоят. А может, ничего не стоят. Это очень сложно понять и еще сложнее оценить, но я должен это сделать. Я должен понять ценность отношений с людьми. Я должен понять, кому я должен.

Я настолько вжился в роль, что совершенно не думал ни о своем будущем, ни о будущем своей семьи. Просто рубил концы – без оглядки, без перспектив. На пути познании себя я первым делом просто бросил работу. Это оказалось совсем не сложно – куда проще, чем потом найти хоть какую-то приличную работу. Но любая идея требует жертв. Я должен поставить на кон все, чтобы понять истинную ценность созданного или приобретенного за эти годы. Нужно было полностью лишиться источника дохода (или, по крайней мере, максимально правдоподобно создать видимость полного лишения). И, когда деньги уже не имели бы никакого влияния на семейные взаимоотношения, можно было бы оценить реальность этих взаимоотношений.

Появился вопрос: как все это лучше преподнести своей семье, а главное, конечно, жене. Я не хотел, а главное, не мог рассказать ей о своей задумке. Она вполне могла принять меня за сумасшедшего, и тогда наш союз был бы под вопросом. Хотя, наверное, за время нашей совместной жизни это был не самый сумасшедший поступок с моей стороны. Да и союз наш ставился под большой вопрос в свете последних событий и моего эксперимента. А главное, как я мог рассказать ей о моем эксперименте, если она сама предполагалась в качестве одного из его участников. Да что там одного! Пожалуй, она и предполагалась в роли основного испытуемого. Ведь именно с моей семьей были связаны все мои расходы. И я должен был понять, связывает ли нашу дружную семью избыток денежных купюр, а также в какой степени наши чувства зависят от моих денег.

Врать нехорошо, но без вранья, к сожалению, и доброго дела не сделаешь. Поэтому я просто решил, что обыграю для жены свой уход с работы не как добровольный уход, а как принудительное увольнение. Я никогда не распространялся о своей работе, мы практически не говорили об этом, а если и говорили, то разговор ограничивался общими фразами наподобие «Как дела?» Жена знала название организации, в которой я работал, поскольку это фигурировало в разных анкетах в социальных и прочих учреждениях, но не имела понятия о том, чем я вообще там занимаюсь и какие позиции занимаю. Я, собственно, и сам не всегда понимал сферу моей компетенции и ответственности, находя себя во всем: от разработки нанотехнологий до оптимизации налогообложения и ведения незаконной финансовой деятельности. Поэтому в этой ситуации мне вряд ли придется объяснять причины моего увольнения, рассказывать о существовавших проблемах на работе и выдумывать еще черти что.

* * *

В среду, в семь часов вечера, я ужинал дома. В том, что я ужинал в принципе не было ничего странного, потому как ужинаю я каждый день. Но было очень странно то, что я ужинал дома – среди недели, а главное, уже в семь часов вечера. Жена, накидав что-то на стол, спросила дежурное: «Как дела?» – и села напротив, подперев рукой подбородок.

– Хорошо выглядишь, – вяло пробурчал я, пережевывая пищу.

Она ничего не ответила, перевела взгляд на меня, а лицо ее вытянулось в удивлении. Комплимент был слишком банальным. Для большего эффекта нужно было обязательно сказать что-то конкретное и проявить свое участие. Она периодически упрекала меня в том, что я не замечаю в ней никаких изменений. А я действительно ничего не замечал. Ладно уж, что я не заметил, как она поменяла косметику или купила новую блузку, но то, что она сменила прическу, а тем более покрасила волосы, я как любящий муж должен был замечать.

– Немного осветлилась? – спросил я с прежней небрежностью и помотал указательным пальцем в направлении головы супруги.

Вопрос был непростой и, похоже, серьезно сбил ее с толку. Мало того, что я, наверное, первый раз ужинал дома в такое время, так я еще задавал вопросы о ее внешности.

– Ну… Я давно уже, – ответила она как-то смущенно, – в прошлом месяце, корни уже…

– Я знаю-знаю, – перебил я ее на полуслове, уверенно начав свое вранье. – Что я, не помню, что ль, когда ты красила волосы. Я про лицо: выглядит светлее обычного.

Да, тот факт, что в рабочее для себя время я сидел дома, нельзя было не учитывать. В этот день я еще был полон менеджерского задора и мог часами врать на любые темы. Естественно, я не знал, что она красилась в прошлом месяце, и уж тем более я не заметил никаких изменений на ее лице.

– Наверное, это тональный крем, – супруга заметно оживилась, – хотя я им только позавчера пользовалась. Знаешь, эта мода на смуглую кожу и солярии мне не нравится. Выглядит очень неестественно. Светлая кожа хоть и не блестит, но выглядит натуральнее.

– И сексуальнее, – не отрываясь от тарелки, я закатил глаза на супругу и попытался сделать свой взгляд томным.

Я очень редко говорил ей комплименты, еще реже я с ней кокетничал, и совсем никогда я с ней не говорил о косметике. Поэтому, несмотря на то что она слегка покраснела (видимо, у меня получился томный взгляд), в глазах ее было замешательство и непонимание ситуации. Она обдумывала происходящее и явно чувствовала подвох.

– Почему ты сегодня дома и так рано? – спросила жена по-домашнему тепло.

Похоже, теперь она решила со мной похитрить и позаигрывать. Что же, вот и пришел момент – бьем на поражение. Сразу. Контрольный. В голову.

Я наконец оторвался от тарелки, вздохнул и пристально посмотрел ей в глаза.

– Меня уволили с работы.

По моему замыслу в небе в этот момент должен был раздаться гром и где-то рядом сверкнуть молния. Однако я ничего не слышал, возможно, просто прослушал, а молния в светлое время осталась незамеченной.

Голос мой был спокоен, но от предыдущего общения, как мне показалось, еще осталось немного лукавства. Вряд ли это заметила жена, но мне самому эта интонация не понравилась.

– Отлично, – иронично ответила жена и подняла вверх большой палец, – это надо отметить.

Наверное, я все-таки выглядел не слишком убедительно. А может, она просто привыкла к тому, что я постоянно шучу. Я не могу воспринимать эту жизнь всерьез: сквозь все мои поступки и мысли тонкой нитью проходила ирония и сарказм. Порой я даже сам не понимал: делаю я это серьезно, или мне просто хочется поприкалываться? Так и в этот раз, я не придумал ничего лучше, чем принести из бара початую бутылку виски и целую бутылку вина.

– Конечно, отметим, дорогая, – я поставил бутылки на стол, – с тебя бокалы.

Алкоголь пился легко и приятно. Я так соскучился по своему дому, по своей жене, по ее глазам, по ее голосу! Мы много разговаривали про наших детей. Я был уверен, что мои дети необыкновенные. В этом уверен, наверное, каждый родитель, но у меня, помимо родительских симпатий, было и объективное подтверждение. Я наблюдал за ними, когда был дома и когда было время, и замечал в них достаточно высокую интеллектуальную развитость. Помимо высокого интеллекта, они были развиты духовно. Они, как далеко не каждый взрослый, понимали ценности и пользу вещей, не кидались на блестящие китайские игрушки и во всех приобретениях делали осознанный и обоснованный выбор. Кроме моих наблюдений, развитость старших двух подтверждалась школьными оценками (они были круглыми отличницами) и успехами на дополнительных кружках и секциях.

Я даже не заметил, сколько виски было в бутылке, когда я ее принес. Наверное, около половины. Бутылка наполовину пуста или наполовину полна? Какая разница, если через полчаса она уже пуста совсем. И тем более нет разницы, если есть еще одна полная бутылка. Мы говорили про наш дом и домашнее обустройство. Где-то подтекает кран, дверной замок заедает, собачья будка давно стоит не на месте. Как бы я хотел всем этим заняться! Решать проблемы, которые действительно существуют, которые можно посмотреть, потрогать руками, понюхать. И результат твоих действий виден сразу. В каждый момент времени ты понимаешь, что и зачем ты делаешь. Это совсем не то, что всякий там бизнес, где большинство дел делаются лишь ради самого процесса, не имея конечной цели.

Мы здорово поднапились в этот вечер. Во всяком случае, я. Наверное, было слишком много алкоголя. Или не слишком. Или не алкоголя. Просто первый раз за очень долгое время я по-настоящему расслабился и ни о чем не думал. Меня не интересовало… Не знаю даже точно, что меня не интересовало. Потому что меня не интересовало ничего, в то время как раньше я был постоянно чем-то озабочен.

Потом у нас был романтичный вечер. По-настоящему романтичный. Такой романтики у нас не было, наверное, со времени нашей свадьбы. Чтобы и зажженные свечи, и страстная любовь. Я занимался любовью и ни о чем не думал. Совсем ни о чем. Я не просчитывал в уме бизнес-планы, не готовил доклад на выступление, не анализировал все, что успел сделать за день. Мне было немного непривычно заниматься одновременно только одним делом. Я всегда старался совмещать несколько действий. И обычно, даже когда я занимался любовью, у меня повышалось давление, кровь прибывала в голову, и в это время успешно решались самые сложные интеллектуальные вопросы.

Мы лежали в постели в обнимку и смотрели в потолок. Следуя классическим канонам, мне оставалось еще закурить. Но я не курил, поэтому просто лежал, а в голову лезли всякие мысли. Оказывается, совсем не просто изменить своим привычкам и не думать ни о чем: это очень большое умение и даже, наверное, талант.

– О чем ты сейчас думаешь? – спросила жена, приподняв свою головку и с интересом рассматривая меня.

– Пытаюсь не думать ни о чем.

– Получается?

– Нет, конечно, – с сожалением признался я. – Наверное, это самые счастливые люди, которые могут совсем ни о чем не думать.

Интересно, а возможно ли вообще ни о чем не думать? Может, ли мозг приостановить свою деятельность, или это уже будет смерть? Мыслительный процесс сопровождает человека постоянно, даже во сне. Но тогда, если человек не в состоянии совсем ни о чем не думать, нужно хотя бы уметь управлять своими мыслями, нужно выбирать правильный объект мышления. Какого черта днями и ночами выстраивать в уме бизнес-планы, пытаться оптимизировать бизнес-процессы и думать о повышении рентабельности? Нужно уметь решать все это в свое время. Нужно уметь отключать в определенное время мыслительный процесс на лишние темы. А постоянно, коль уж так это ему необходимо, мозг должен думать о вечном, о Боге, о добре.

– А почему ты сегодня так рано? – жена прервала мои мысли о вечном.

– Я тебе уже отвечал.

– Но ты же шутил, – указательным пальцем она водили по моему лицу. – Что значит «тебя уволили»? Тебя не могли уволить, и потом непонятно, откуда тебя уволили. Я не знаю точно, но мне казалось, у тебя было много разных проектов.

О, какие познания в моей деятельности! Возможно, лишь внешне она не показывала никакого интереса к тому, чем я занимаюсь. Наверняка она прислушивалась к моим телефонным разговорам, когда я бывал дома, возможно, смотрела бумаги, раскиданные в моем домашнем кабинете. Вряд ли она что-то могла понять. Уж если я в конечном счете мало что понимал из того, что я делаю и кому на самом деле это нужно. Но то, что у меня много дел, и то, что я занимаюсь совершенно разными вопросами, она наверняка уловила.

– Почему тебя вдруг заинтересовало разнообразие моих, как ты выразилась, проектов? – спросил я грубовато и отодвинул ее палец от своего лица. – Говорю же тебе, меня уволили, и неважно, сколько проектов было у меня, – меня уволили отовсюду. Что в этом такого? Финансовый кризис, сейчас очень многих увольняют.

– И значит, завтра ты не пойдешь на работу и никуда не уедешь? – не унималась жена.

– Ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. Будет еще какой-то процесс передачи дел, возможно, мне придется еще какое-то время изредка покидать дом, но принципиально вопрос уже решен.

– Ура! – пропищала жена и кинулась меня целовать. Мне было приятно. Было приятно все. Находится дома, с избытком пить спиртное, стараться не думать вообще ни о чем и быть зацелованным своей женой. Я отчетливо ощущал этот шаг, эту ступеньку в своей жизни. Хотя даже и шагом это нельзя было назвать: это была просто новая жизнь, новое рождение. Я только что вылез из чрева с полным непониманием завтрашнего дня, с неведением того, как мне жить, что мне делать и зачем. Рядом лежало и целовало меня любимое мной создание. И все бы хорошо, только вот родился в этот раз я не совсем с чистым и девственным сознанием. И мучает это сознание уже с рождения один вопрос: «Кому я должен?»

Поэтому радость жены по поводу моего увольнения, как, собственно, и моя внутренняя радость по этому поводу, уходят на второй план перед желанием ответить на этот вопрос и в первую очередь проверить на прочность свою семью.

– Что ты радуешься, дурешка? – попытался я направить мысли жены в нужное русло. – Ты что, не понимаешь, какие проблемы нас ждут впереди? Отсутствие работы – это отсутствие денег. А ты же знаешь, что мы тратим очень много денег.

Жена задумалась, и уже я начал радоваться тому, что посеял в ее голове сомнения, как вдруг она оборвала мою радость.

– Ну подумаешь! Будем теперь тратить меньше.

Мне показалось, что и сомнений в ее голове не так уж много. А наблюдая, как она зачем-то носом начала клевать меня в грудь, я понял что она совсем не хочет задумываться о последствиях.

– Ты не понимаешь, – опять начал я, – ты слишком легкомысленно к этому относишься. Как мы будем тратить меньше? Это уже привычки, от которых очень тяжело отказаться. А от многого и вовсе отказаться невозможно: мы должны питаться, воспитывать и обеспечивать детей, обслуживать дом и машины. Это очень большие деньги. Даже если мы и сможем тратить в дальнейшем меньше, нам просто негде будет взять и эти меньшие суммы.

Я, как мог, сгущал краски. Голос мой был серьезным и обстоятельным. Жена непременно должна была внять моим словам и задуматься о своем будущем, о будущем детей, в конце концов.

– Клюв, клюв, клюв, – произносила она, тычась носом в мою грудь.

– Неужели у тебя совсем нет ко мне вопросов? – меня даже немного заводило ее спокойствие и безразличие.

– Конечно, есть вопрос, – жена наконец подняла нос от моей груди. – Ты уже завтра будешь дома или куда-нибудь еще поедешь передавать дела?

Меня даже немножко раздражало это спокойствие и невозмутимость. Я был почти уверен, что она сразу должна будет переживать по поводу нашего будущего. Может, поддержит меня словами и обязательно как-нибудь утешит, но она должна задуматься о происходящем. А сейчас я не чувствовал у нее никаких внутренних мыслей. Лежит и клюет меня в грудь. А если уже завтра жрать будет нечего?…