Текст книги "Три судьбы"

Три судьбы
Алексей Тенчой

© Алексей Тенчой, 2017

ISBN 978-5-4485-9213-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Судьба первая. Откровение ангела

Милена Васильевна Воскресенская – 24.12.1964 года рождения.

1985 год – Окончание института.

1985—1986 годы – работа продавцом.

1986 год – Назначение на должность заведующей складом.

1989 год – Назначение на должность директора Горторга.

1991 год – Сизо, подписка о невыезде.

1992 год – Приговор – 10 лет колонии, с конфискацией имущества.

На период попадания Милены в лазарет – ей 28 лет.

Алина Геннадьевна Тарасова – 25.05.1958 года рождения.

1975 год – окончание школы.

1980 год – окончание Железнодорожного института.

1980—1984 – заведующая вагона-ресторана.

1984—1986 – директор вагона-ресторана.

1986 – убийство сожителя.

1987 – Сизо, подписка о невыезде.

1988 – Приговор: признана виновной в совершении убийства в состоянии аффекта. Срок 3,5 года.

ЕСЛИ КРЫЛЬЯ ДАНЫ ПРИ РОЖДЕНИИ, КАК БЫ ТЫ НИ ПАДАЛ, ВСЁ РАВНО БУДЕШЬ ПЫТАТЬСЯ ВЗЛЕТЕТЬ ВНОВЬ.

Милене было двадцать два с небольшим хвостиком, когда она наконец-то окончила Дальневосточный институт советской торговли.

Этот день был самым ярким, праздничным, насыщенным радостными надеждами и ожиданиями, потому что он дал ей билет в новую самостоятельную жизнь.

Искренне радуясь диплому цветом, как и её юная бурлящая кровь, она словно красочная, порхающая бабочка, воодушевленная мечтами, не чуя ног, слетела, цокая чепрачными каблучками босоножек, по ступеням своего бывшего ВУЗа.

Покружилась в радужных эмоциях этого торжества на прилегающей площади, и полетела, не чуя ног, в новую, взрослую жизнь.

Окрыленная этим событием, вмиг повзрослевшая Милена примчалась домой, чтобы поделиться с бабушкой этой радостью.

Бабушка, Василиса Евдокимовна, у которой Милена провела практически все детство и юность, работала когда-то товароведом в большом универмаге и неплохо разбиралась в вещах, наполняя ими дом, будто полную чашу. «У нас все должно быть как у людей», – любила повторять бабушка.

– Бабуля! – кричала Милена, стучась в дверь, – у нас всё, как у людей!!!

Дома, кроме кота, встретившего её громким мурлыкающим приветом, никого не оказалось, бабушка ушла за тортом, и чуточку не поспела за внучкой, и Милена, переполненная эмоциями, чмокнула Тимофея в мокрый носик. В честь такого события распахнула холодильник, отрезала ломоть колбасы, и угостила пушистика: – «ешь скорее, пока бабуля не вернулась», – а сама принялась любоваться собой, разговаривая с зеркалом.

Она, ликуя, показала зеркалу диплом, развернула его, покрутила со всех сторон, и, хвастаясь, сказала: – Ну, видело, что скажешь, правда, я – хороша!?

Старое, с потрескавшейся амальгамой бабушкино зеркало, будто ответило ей согласием, отразив в полный рост Милену в своем потускневшем от древности стекле, и ещё больше подчеркнуло смугловатость и бархатистость девичьей кожи, придавая ей особый шарм.

Милена улыбнулась. Отражение, вторя ей, растянуло губы, засмеялось, обнажив белоснежную жемчужную нить, потом, внимательно посмотрев, ответило: – очень хороша!

– Ой, – сама себе удивилась Милена, и, отпрянула на миг от трюмо, чтобы обернуться, и вновь посмотреть в свои глаза. Зеркальное отражение колыхнулось, слегка вытянув и без того, тоненькую фигурку. Глядя на себя, Милена вдруг почувствовала своё тело невероятно гибким и изящным, она кокетливо изогнулась, приподняла с плеч струящиеся рыжие локоны руками вверх, и её ярко-зеленые глаза с поволокой томно уставились в свои же зрачки.

Воображение Милены так разгулялось, что словно кисть художника, быстрыми, умелыми штрихами яркой акварели, дорисовало и без того прекрасный образ. И, образ, преображаясь, стал более женственным, утонченным, и своим контуром стал походить на гибкий ствол рябинового дерева, которое под палящими солнечными лучами вспыхнуло копной густых, огненно каштановых волос, будто развевающихся на ветру, и горело так, что глаз не оторвать от этой красоты, которая блеснула в глазах девушки маленькой искоркой и разгорается жгучим пламенем самой яркой звезды на небосклоне.

Милена сама себя в этот миг не узнала, ведь на самом-то деле, она, несмотря, на броскую, яркую внешнюю оболочку, всегда была неулыбчивой, замкнутой и молчаливой девушкой.

Из-за своей застенчивости Милена всегда сторонилась ровесников и одинокими вечерами, которых было в преизбытке, скрашивала досуг тем, что упиваясь, читала любовные романы.

Это было так ново и интересно, что переполненные красивыми словами тексты, пламенной страстью и неземной, такой, какой бывает только в книжках, любовью, оживали. И тогда, в неуёмном воображении Милены буквы приобретали образы и захватывающим потоком фантазий, наполняли душу нежностью и томлением, наполняющим сердце, и она с тревогой ожидала любви, которая когда-нибудь непременно случится с нею в реальном, а не в вымышленном мире.

Чтение так бывало увлекало Милену, что она могла представлять себя на месте главной героини. Фактически перевоплощаясь в её облик, она переживала события чужой судьбы, и тогда, уверенными шагами Милена ходила по каменным мостовым средневековья. Там, в этих закоулках загадочной жизни Милена примеряла скрывающую глаза маску, кружась в пышном, глубоко декольтированном бальном платье, среди вальсирующих рядом пар, плыла по роскошному, мраморному залу, и принц обхватывал её за талию сильной рукой, прижимая к себе. Ах, как в такие моменты, вздымалась её грудь, готовая выпрыгнуть из тугого охвата корсета, и румянец брызгал в щеки, и сердце бешено колотилось, и, хотелось продолжения… И Милена, отгоняя прочь сон, читала – читала – читала.., и, как всегда, чтение книги, заканчивалось тем, что переходило в сон, и истории, прочтенные на ночь, проникали в её сознание цветными насыщенными картинами. И тогда она, путешествуя в лабиринте чужой судьбы, глубокой, звездной ночью, замирала от предвкушения встреч с тайным возлюбленным и потом, вырываясь из его цепких рук, уворачивалась от поцелуев, задыхаясь в крепких, сильных мужских объятьях.

Конечно же, в реальной жизни свои чувства и свою утонченную натуру, девушка никогда и никому не показывала, пряча её за строгими, консервативными линиями платья. Оденься она по-другому, в родной семье, её бы попросту не поняли, там, чувства и изыски в одежде, были не в чести. Родители Милены, в своем образе жизни далекие от светской жизни, активно занимались повышением благосостояния, и, работая геологами, часто отсутствовали дома, пребывая в экспедициях.

Компенсируя дочери своё частое отсутствие, они всегда привозили ей из дальних поездок какой-нибудь подарок, торжественно вручая его на семейном ужине.

Милена получая дары, улыбалась родителям, благодарила их за заботу, но, не понимая дороговизны подарков, не особо радуясь им, убирала объемные коробки в шкаф к бабушке на хранение, и сразу же забывала о них.

Так получилось, что подруг у нее не было, друзей тоже, а уж друга, и подавно, возможно потому, что образ предстающих пред ней парней намного отличался от навеянного книжками статного красавца-принца.

Мать Милены зачастую грубовато и мужеподобно говаривала дочке: «И чего это парни на нашу красоту совсем не смотрят? Вроде не уродина, и не дура».

Эти слова больно ранили девушку, задевая за самое живое, и словно острой, раскаленной иглой, кололи в уязвленное место. Стараясь промолчать, ничего не отвечая на словесный укор матери, Милена хоронила обиду в себе, тайно мечтая скорее вырваться из-под этого надоевшего до тошноты контроля старших, и в мгновение ока попасть в такую манящую радужными красками взрослую жизнь.

И вот он, этот счастливый день! День, в котором, вместе с дипломом Милене вручили направление на работу в один из городов Приморского края.

Шли далекие восьмидесятые годы, и, согласно строгим законам того времени, Милене предстояло молодым специалистом отработать на новом производстве не менее двух лет, и эти перемены, давали ей шанс начать свою, самостоятельную, взрослую жизнь.

Даже от одной мысли, что над ней больше не будет довлеть бабушкино всевидящее око, и не будут звучать её поучения, Милена почувствовала, как женщина начинает расцветать в ней. Именно эту женственность она сама увидела в отражении серебристой зеркальной глади, и, теперь прощаясь с зеркалом, с которым она так много общалась, Милена прижалась к нему как к лучшему своему молчаливому другу. Остановившись у двери, Милена взяла на руки кота, прижала его к себе, расцеловала, и, отпустив его, прощаясь, помахала стоя на пороге вглубь комнат.

Так, вдохновенно и восторженно, прощаются с прошлым, видя перед собой светлые дни. Легким радостным взмахом руки, точно таким же, каким она попрощалась с волнующейся и наставляющей её советами бабушкой, милой Василисой Евдокимовной, которая еще долго будет стоять на вокзальной железнодорожной платформе и, смахивая слезы большим клетчатым платком, смотреть вслед удаляющемуся скорому поезду, уносившему её маленькую девочку в дальнее, неизвестное путешествие по жизни.

Поезд мчался быстро, монотонно отстукивая ритм тяжелыми колесами по накатанному рельсовому полотну железной дороги. В купе к девушке еще никого не подсадили. Но, Милене, привыкшей фантазировать, скучно одной никогда не было. Попивая свежезаваренный чай, она погрузилась в девичьи грезы, и витая где-то между реальной жизнью и жизнью, навеянной романами, подхваченная своими крылатыми мыслями, почти весь путь следования, просмотрела в окно, шторку которого, присборив, перевязала попавшейся под руку, длинной полоской ткани.

Вид преображенного окна навеял ей эпизод из недавно прочтенной книги: под мерное покачивание поезда Милена представила себя в образе знатной царской особы, следующей в своё имение в роскошной украшенной резными узорами и вензелями карете. Окошко, сквозь которое дама поглядывала на мир, было занавешено тончайшим гипюровым полотном точно так же, как вагонная шторка в купе Милены, перехвачено атласной, в мелкую оборочку лентой. Милене так отчётливо представился этот эпизод, что она даже слухом уловила, что будто под ней, стучат не колеса поезда, а стальные подковы маститых жеребцов отбивают ритм её странствия, и зашоренные кони мчатся сквозь ночь и день, вздымая вкруг себя клубящуюся дорожную пыль, стремглав унося из виду золоченую карету госпожи.

– Да! – Подумала Милена, и вслух произнесла: – я и есть госпожа – королева! С таким-то дипломом и такой профессией мне все пути открыты!

В таких радужных мыслях, окрыленная мечтами, она не успела заметить, как быстро промелькнул отрезок пути, и она, уже привыкнув к мысли, что весь мир теперь покорится ей, важно вышла на перрон большого города. Морской ветер, встречая Милену, приветливо дунул ей в лицо, и это легкое, наполненное свежестью дуновение, наполнило её радостью, и с излучающим счастье лицом, девушка направилась в горторг согласно своему рабочему направлению, свято помня наставления бабушки о том, чтобы ей не забыли выдать подъемные.

И хотя бабушкины речи, всегда о деньгах, её раздражали, сейчас о них Милена вспомнила, и взяла себе на вооружение мудрые слова семидесятилетней Василисы Евдокимовны: «Будут деньги – будет всё!»

На новом месте ее встретили приветливо, радушно, разговаривали обходительно, как будто ждали появления нового работника. Подъемные, о которых так беспокоилась бабушка, выписали сразу, выделили койко-место в общежитии, но, вопреки ожиданиям, дали должность обычной продавщицы.

Милена сразу сникла от такого оборота вещей. – Я специалист! – возмутилась она, я, как минимум – товаровед! – И уже в молчаливых почти стихающих мыслях сама себе тихонько напомнила, – королева, госпожа….

– Сейчас у нас только эта вакансия, – окончательно сбив корону с юной головы, сказала заведующая предприятия горторга Спиридонова Надежда Николаевна, женщина грузная, возрастом под полтинник, со странной грушеподобной фигурой, и непонятно как приросшими к ней большими, пышными сиськами.

Кроваво-красными напомаженными мясистыми губами она доброжелательно улыбнулась Милене:

– Как появится что-то лучше, мы вас сразу переоформим. Надежда Николаевна говорила тихим, ласковым, вкрадчивым голосом, почти сравнимым с полушепотом, но ее цепкие глаза были похожи на два буравчика, которые так и сверлили Милену, и подобно лапкам паука, что сидел рубиновой брошью на вороте блузы Надежды Николаевны, прощупывали её нутро.

Тяжелый, приторно сладкий аромат духов начальницы бил Милене в ноздри, и был таким запоминающимся, что въелся в её подсознание, оставшись в клетках мозга запахом грузного тела источающего благовония, запомнившегося Милене на всю жизнь так, что она могла его узнать из тысячи.

Какая-то внутренняя неприязнь к этому человеку появилась в подсознании Милены и прочно освоилась там.

Надежда Николаевна, напротив, поняла, что новая сотрудница прибыла не скандальная. Судя по манерам поведения девушки, тихая, да и по одежке, если смотреть, простушка, так, что дело сладится, видно же, человек ведомый, покладистый.

Милена, быстро поддавшись паучьему обаянию начальницы, наивно полагая, что действительно для неё скоро освободится вакантное место, покорно вышла на работу, встав за прилавок небольшого продовольственного магазина, в ассортименте которого преобладали соки, мороженое, сигареты и прочая мелочь.

Первым посетителем магазина, в котором главной достопримечательностью отныне стала красивая, изящная, похожая на грациозную фарфоровую статуэтку Милена, был добродушный старичок. Он понуро, и почти машинально прошаркал подошвами сандалий путь к прилавку, и будто увидев ослепительно сияющего ангела, замер. Дедушка, словно ослепленный попавшим на него светом, прищурил глаза, вгляделся, потом, словно привыкнув к яркому свету, осмотрелся, расплывшись в улыбке. Тончайшая, словно пергаментная бумага, кожа его губ, обтянула улыбкой уже давно обеззубевшие десна. Дедушка облизнулся, пристально вгляделся в облик Милены, и немного подумав, нарыл в закоулках своей памяти, заброшенные туда за ненадобностью слова, чтобы теперь рассыпаться ими в комплиментах перед этой возникшей ниоткуда красотой: – Гибкая, спелая виноградная лоза, налей мне сладчайшего сока из своего кувшина…

Милена, не привычная к такому рода обращению к ней, раскраснелась, почти дрожащими руками, налила искрящийся напиток в стакан, и, подавая, протянула его старику. Он обхватил её ладонь шершавыми, до тошноты теплыми пальцами обеих рук, и, удерживая руку Милены, продолжил словесную атаку.

Милена от неожиданности и непонимания происходящего, ещё больше вспыхнула малиновым огнем, брызнувшим ей в щёки, и округлив без того большие глаза, сверкнула гневным зеленым огоньком.

Пытаясь высвободить свою ладонь, она пристыдила старика: – что Вы себе позволяете?

– Ну-ну, Михалыч, ты это брось, – видя замешательство Милены, подоспела ей на помощь напарница, и тут же выхватив ладонь Милены из цепких старческих лапок, приободрила коллегу:

– Первый посетитель мужик, – это хороший знак, хоть и бесы у него в ребрах, а все ж, примета есть примета, приживешься здесь.

И, словно в подтверждение этих слов, с пробуждающимся новым днем, закипела, засновала туда-сюда людская толпа. Милена только и успевала брать деньги, отсчитывать сдачу, да выдавать необходимый товар.

Так за проворной работой Милена и не осознала даже, как день проскочил, и, вечерние сумерки, сгущаясь, поползли на город, подгоняя к завершению время рабочего дня.

Милена готовилась к закрытию магазина и по наставлению напарницы считала дневную выручку. Большие купюры она положила одна к одной, и, убрав их в кассу, высыпала мелочь на прилавок, начав быстро отсчитывать монеты. В этот момент высокий брюнет с вьющимися волосами и живыми пронырливыми глазами появился в дверном проеме. Он оглядел Милену снизу доверху долгим оценивающим взглядом так, как её еще никто, и никогда не рассматривал. Она сконфузилась под этим взором темных глаз, вся скукожилась, покраснев, оробела.

Какая-то непонятная, незнакомая ей дрожь пробежала по телу.

– Ты новенькая, что ли? – улыбаясь и не отводя от неё своего ощупывающего взора, спросил парень. Милена кивнула.

– Как тебя зовут?

– Милена.

– А где Даша? – поинтересовался он девушкой, которая была её сменщицей.

Напарница Милены Галина, вновь наблюдая замешательство коллеги, молниеносно подоспела на помощь.

– Она придет завтра, а вот ты, и совсем бы здесь не появлялся, катись давай отсюда, ко всем чертям, не засоряй эфир.

– Ух, и злая ты, Галка, как голодная чайка, заклевать готова.

– Иди, давай, умничать тут будешь, наш радар от тебя сильно фонит.

Милена, молча хлопая глазами, смотрела на их перебранку.

Парень нахмурился, задумчиво почесал в затылке, словно обдумывая свои дальнейшие действия, стоял, мялся с ноги на ногу, но уходить не торопился.

– Давай-давай, – подгоняла его к действиям Галина, – нечего тут впустую ошиваться.

Галина даже вышла из-за прилавка, кидаясь на парня грудью, как на амбразуру.

– Ну-ну, крокодильчик, успокойся, – отстранил он от себя Галину, – не к тебе, зубатик, я пришел.

Он обогнул растерявшуюся продавщицу и вновь заговорил с Миленой.

– Анатолий, – сказал он, протянув в знакомстве свою руку.

Милена слегка пожала его теплую ладонь.

Молодой человек задержал на мгновение хрупкую девичью ладошку в своей ладони, потом быстро, так, что девушка не успела опомниться, подтянул её к своим губам и поцеловал.

Этот внезапный поцелуй своим касанием словно обжег руку Милены, и она от неожиданности вскрикнула и отдернула ладонь.

Анатолий томно прищурил веки и слегка шевельнул губами, как бы показывая Милене жестом, что он её целует. Вместе с этим воздушным поцелуем, от него пошли такие сильные токи, которые Милена сразу же почувствовала, разливающейся по телу негой.

Милена смотрела на него как на сверхчеловека, внезапно появившегося неведомо откуда, и своим мужским шармом, своей непредсказуемостью, своей статью, красотой и саженью в широких плечах, о которой она так много слышала, но, пожалуй, до этого дня, не встречала среди круга своих знакомых.

Анатолий посмотрел на монеты, лежащие на прилавке, и попросил:

– Одолжи на пиво до зарплаты?

Милена не зная, что сказать, посмотрела на Галину, стоявшую в неком оцепенении и наблюдавшую за ними. Образовалась молчаливая пауза. Не дождавшись ответа, новый знакомец сгреб с прилавка звенящую медь и, торопясь, вышел из магазина, бросив на ходу: – «Спасибо, девчонки!»

Милена не знала, как реагировать. Даже не поняла, не успела осознать, что произошло: то ли её так лихо обокрали, то ли у нее появился друг?

– Ты с ума сошла что ли? – Вывел её из ступора голос Гали. – Так ведь и проторговаться можно.

– Да, согласилась с ней Милена, – даже не знаю, что на меня нашло, как дар речи потеряла.

– Ложи теперь в кассу свои кровные, да впредь повнимательней с деньгами будь, здесь таких проходимцев, пруд-пруди, а ты, как я посмотрю, будто кролик к удаву, сама в горло ему лезешь…, даже не узнав, кто он.

– А кто он? – полюбопытствовала Милена.

– Местный забулдыга, – подытожила беседу Галка, даже и смотреть не стоит в ту сторону, забудь и о нем, и об одолженных деньгах тоже забудь.

Всю ночь Милене не спалось.

Девчонки, соседки по комнате, весело шушукались и тихонько смеялись на соседних койках.

А она, притворившись спящей, накрыла себя с головой одеялом, и, обнимая подушку, думала о нем, об Анатолии, о его мужской красоте и о руках, сильных, мускулистых руках, в объятиях которых, как нарисовало её воображение, она могла бы очень даже хорошо себя чувствовать. Девушка, даже ощутила внутри себя, наверное, сердцем, что он тоже сейчас не спит, и думает о ней. И в своих фантазиях, с силой прижимает её к своей груди, и долго, страстно, целует, дышит Милене в лицо горячим дыханием, и она податливая ему, тоже нежно обнимает его и дарит в ответ, миллионы прикосновений, своих сладких губ.

Думая так об Анатолии Милена бесконечно целовала свою руку в то место, где до сих пор ощущала горящий отпечаток милых губ.

Весь следующий день, который был выходным, она посвятила себе: ходила по магазинам и искала для себя более модную одежду, чем та, в которой она приехала сюда.

На работу Милена собиралась как на самый яркий большой праздник. Красивая и нарядная, она встала за свой прилавок, и хотя белый халат продавца скрыл глубокий вырез прозрачной крепдешиновой рубашки, верхние пуговки которой она умышленно не застегнула, все равно, подведенные брови, и рыбками выведенные обводки глаз, в обрамлении густо накрашенных ресниц, сделали своё волшебное дело. И на посетителей магазина в этот раз, смотрела уже не вчерашняя школьница с рыжим хохолком на голове, а прекрасная, распустившаяся во всей своей красе, огненная, благоухающая нежным ароматным шлейфом роза.

Анатолий появился в магазине с утра, принес деньги, поблагодарил, и, хотел было уйти, но никак не мог оторвать очарованный взгляд от Милены, и, будто прикованный, простоял четверть дня у прилавка, внимательно разглядывая и наблюдая за ней. Всё в ней было таким милым, слаженным, красивым…, всё, от кончиков тоненьких пальчиков, до рыжих, длинных локонов волос. И голос у Милены, был такой звонкий, льющийся, что он, забыв обо всём, слушал и слушал её, как самую прекрасную, поющую птицу.

Резкое преображение девушки, очень сильно взволновало давно спящее сознание Анатолия, он почувствовал в себе прилив свежей крови, и тоже, стал, вторя ей, торжественней выглядеть, начав тщательней, ухаживать за собой. Он больше не смел просить у неё взаймы денег, а наоборот, сам старался угостить её разными сладостями, принося с собой, то шоколад, то ягоды, и даже, однажды принес ей цветы.

Как-то само собой их общение стало легким и непринужденным, освоившись в обществе друг друга, они весело болтали обо всём, что только приходило на ум. Милена умудрялась и покупателей обслужить и Анатолию внимание уделить. А он, по-доброму, расположившись к ней, рассказал, что живет с матерью, так как личная жизнь никак не складывается, всё что-то не склеивается, что-то не получается. Работает сантехником в том же горторге, к которому относится и магазин, познакомивший их, и работа у него сдельная – то есть она, то нет её, поэтому иногда и шатается он по округе без дела.

Милена тоже делилась с ним рассказами о своей жизни, и это откровение, как-то сблизило их, сроднило.

Анатолий стал частым гостем, кружившим подле Милены, ему с ней было легко, спокойно и тепло, тепло по настоящему на душе.

У Милены также, поднималось настроение, когда она издали, сквозь витражное стекло магазинаq видела, идущего в её сторону Анатолия.

– Привет, крошка! – улыбаясь, говорил он.

Милена что-то радостно отвечала. Он подходил поближе, почти вплотную. Всегда смотрел в глаза, и не отводил взгляда от её прекрасных, необыкновенно зеленых глаз.

Это был твердый взгляд мужчины, которого так жаждала душа Милены, и она, теряя самообладание перед ним, с трудом сдерживала волнение, нежность, и разливающуюся волну чувств, сладко поднывающую внизу живота.

Незаметно для себя Милена так вспыхнула любовью к Анатолию, что в его отсутствие, нервничала не находя себе места, и сама себе она много раз убедительно сказала: – «Уже ради только одного знакомства с Толей стоило приехать в этот город». И она была искренне и наивно уверена в том, что Анатолий – это он, тот самый мужчина!

Однажды, заболтавшись с Миленой до самого закрытия магазина, Анатолий вызвался её провожать.

Они шли не спеша, держась за руки, по широкому тротуару, густо усаженному вдоль благоухающими кустарниками, такими же ярко цветущими, как и шедшая по аллее пара. Птицы заливались в этот вечер, пели, одна краше другой, и Анатолий с Миленой, часто останавливались и слушали их щебет, и от чувств, которые нахлынули на них, Анатолий обнял Милену, прижал к себе, и крепко поцеловал. А потом еще и еще, и еще много раз…

Не в силах больше отпустить друг друга, они счастливые, прогуляли всю ночь, и с трудом расстались под утро.

«Это любовь!» – думала Милена.

«Какая она сладкая!» – думал Анатолий.

Будучи в общежитии, Милена, которой хотелось поделиться своим счастьем со всем миром, не удержалась и рассказала о своих чувствах к Анатолию, сменщице Дарье, которая жила по соседству, в комнате напротив.

– Что-то я с трудом верю, что Анатолий мог в тебя влюбиться…, на него это совсем не похоже.

– А почему бы и нет? – удивилась Милена, – я, что, пятаком не вышла, или, что у меня не так, а? вроде всё на месте. И тут – потрогала она себя за грудь, – и тут, – её руки, демонстрируя наглядно товар, скользнули к ягодицам, – и тут, тоже, не хуже чем у всех, – постучала она кончиками пальцев по своему лобку.

– Миль, да я не о том тебе хотела сказать, конечно, ты красивая, может даже и нечета ему.

– Ладно, Дашка, я тебе как подруге, рассказать хотела, как мы с ним всю ночь напролет целовалась, да тебе видно самой не на кого глаз уронить, раз ты мне позавидовала.

– Я, тебе позавидовала? Очнись, Миля, чему? В нашем общежитии не найдется подола, под который твой кавалер не попытался заглянуть.

– А ну повтори, что ты тут несешь…, – разозлилась Миля.

– А он со всеми целуется, – усмехнулась хохотушка Дарья и добавила, – если поставить ему бутылку коньяка, он и переспит с каждой, одна Света из винного чего стоит, он только там и пасётся!

– Ты что такое несёшь, зачем ты клевещешь на Толю, он почти всё свободное время проводит рядом со мной!? – возмутилась Милена, – я больше ничем с тобой делиться не буду, и об этом разговоре, давай-ка, лучше забудем, – сплетница ты!

Весь свой выходной, а потом и следующие друг за другом рабочие дни Милена места себе не находила. Ни спать толком, ни есть не могла. Сказанное Дашей об Анатолии больно ранило её и нервным комком ревности поселилось в душе. Сильно хотелось плакать, спрятаться от всех любопытных глаз, и плакать. А ещё, хотелось встретиться с милым, и спросить у него напрямую, выяснить всё. Хотелось, чтобы он развеял закравшиеся в её девичье сердце сомнения и тревоги. Чтобы снова страстно обнимал, целовал, ласкал только её, и нашел для неё, самые важные, самые нежные, самые главные слова, которые сумеют убедить её в том, что она одна, она единственная на всей большой земле. И нет отныне для него никого ближе и дороже, и только свет её любви нужен ему в этой жизни.

Так хотелось Милене, но Анатолий в её магазине перестал появляться, отсутствуя уже которые сутки, и тревога, переплетаясь со жгучей ревностью, росла в её душе, кипела, укреплялась, пуская корни, и душа Милены от этого рвалась на части и плакала, как и небо, льющее в эти дни на землю дождь своими бесконечными потоками, схожий с горючими девичьими слезами.

Осень в город пришла внезапно, дала о себе знать сгущающимися на небосклоне тучами и дождливыми ненастными днями.

И вот в один из таких хмурых дождливых вечеров Милена после долго тянущегося рабочего дня, раскинув над головой пестрый зонтик, медленно шла по улице, направляясь домой.

В её походке и понуром виде читалось полное безразличие ко всему. Как-то машинально передвигаясь, она смотрела по сторонам, и, проходя мимо винного магазина, через большую стеклянную витрину заметила Толину куртку. Милена остановилась, и стала разглядывать через стекло, он это или не он? И увидела то, чего лучше было бы не видеть.

Анатолий целовался с продавщицей.

– Да как он посмел? – вслух закричала она, и слёзы новым, свежим потоком, ещё сильнее, чем прежде, хлынули из её глаз.

Милене хотелось убежать от этого места подальше, чтобы больше не истязать свое влюблённое сердце такими невыносимыми страданиями, чтобы больше не видеть этого кошмара, но ноги её стали, будто ватными, непослушными, и словно вкопанные стояли на месте. И Милена, застывшей статуей, продолжала стоять и смотреть на целующуюся пару.

Утирая рукавом плаща крупные слезы, бесконтрольно льющиеся по щекам, Милена ревниво сравнивала себя и девушку из винного отдела: её соперница гораздо полнее ее и выше ростом. Сильно вытравленные перекисью белые, посеченные волосы неаккуратными прядями спадают на круглое, раскрасневшееся от принятого спиртного – лицо соперницы. «Как же так? Я намного красивее, намного милее её? Не может Толя ее любить больше, чем меня!»

По дождливой улице из какого-то кафе лилась музыка. Милена из темного ничем не высвеченного пространства наблюдала за мелькающими за окном фигурами Анатолия и его пассии, как, за актерами немого кино. И на этом импровизированном высвеченного ярким фонарем экране, бесконечно мелькала бутылка, рюмки, объятия и поцелуи.

Пришла она домой вся заплаканная и вымокшая до нитки. Девчонки встревожились: – что случилось? – Но она не в силах сказать, ни слова, только ревела в голос.

Чуть ли не по буквам, по обрывкам невнятных слов и фраз девчата всё же выяснили в чем дело, и от них Милена узнала и имя своей соперницы, и где она живет, и откуда приехала в этот город, и, то, что она уже долгое время встречается с Анатолием.

Всю горькую ночь Милена, ведомая яростью ревности, выдумывала в голове и планировала различные способы расправы с внезапно вставшей на её пути Светланой. – Да как она посмела, так нагло воровать её, Миленино женское счастье? Анатолий, только мой, только я могу касаться его губ! – мысленно сказала сама себе Милена, решившая этой бессонной ночью любой ценой убрать с дороги ненавистную соперницу.

С этого дня Милена стала ходить хмурой, будто назревающая грозовая туча. Ревность до такой степени изматывала девушку, навевая в её сознание различные образы любовных сцен Анатолия и Светланы, что не в силах справиться с этим приступом наваждений, она стала собирать в свою копилку мести, все сведения о Светлане, каждое слово, каждую сплетню. Часто долгими часами она стояла под окнами винного, наблюдая за ней, и однажды, когда Анатолия рядом не было, решилась зайти в этот отдел.

Милена как-то механически подошла к прилавку, и внимательно уставилась на продавщицу.

– Вы чего-нибудь желаете? – услужливо поинтересовалась та.

– Милена натянуто улыбнулась, и мысленно про себя сказала, – желаю башку тебе открутить! – но, вслух, мягким голосом произнесла, – на душе у меня, как-то не спокойно и тревожно, я хотела бы, что-нибудь выпить, чтобы расслабиться, отогнать от себя дурные мысли, но я в спиртном совсем не разбираюсь.

– Светлана мило улыбнулась, – если, Вы доверитесь моему вкусу, я могу Вам порекомендовать вот этот винный напиток. – Она взяла с витрины бутылку вина, и стала рассказывать Милене, о прекрасных солнечных долинах, взрастивших такие сочные, виноградные гроздья. Её профессиональная речь, журчала, струилась и лилась, точно так же, как и это вино, наполняющее ей стакан.