Текст книги "Русский фактор. Вторая мировая война в Югославии. 1941–1945"

2.2. Украинцы в составе немецких оккупационных сил в Югославии

В конце войны, зимой – весной 1945 г. на территории Югославии оказалась еще одна крупная часть, в которую входило значительное число «подсоветских» граждан, – 14-я гренадерская дивизия СС «Галичина» (1-я украинская), одна из первых славянских дивизий СС, сформированная еще в июне 1943 г.³¹¹ Приказ о переброске на бывшую югославскую территорию поступил 21 января 1945 г., а непосредственно в Словению эта часть прибыла в феврале 1945 г. Дивизию перебрасывали по обходным дорогам, часто пешком (около 700 км пешего марша), причем на марше военнослужащие активно занимались «самовольной реквизицией», что привело к тому, что частям дивизии запретили размещаться в жилых домах на ночлег на территории Австрии. Район Любляны в то время был под контролем самолетов союзников, взлетавших с аэродромов в Италии. Поэтому дивизия понесла некоторые потери в людях, лошадях и боеприпасах, причем не столько от бомб, сколько от пушечно-пулеметного обстрела с самолетов. В конце февраля 1945 г. дивизия закончила свой марш и была размещена в районе Штирии и Каринтии (австро-югославская граница), где активно включилась в борьбу с партизанами. Ей был доверен район: Дойч Ляндсберг – Лейбниц – Марибор – Бистрица – Каниице – Словенградец – Дравоград. Весь этот район был охвачен выступлениями югославских партизан: например, по дороге из Марибора в Целье днем нельзя было безопасно проехать на одиночном автомобиле. По мнению Вольфа-Дитриха Гайке, действия партизан были намного сильнее в Югославии, чем в Словакии. Весь край был до сих пор недостаточно занят полицейскими отделами, расположенными в сильно укрепленных пунктах, и им приходилось вести тяжелые оборонительные бои с сильными партизанскими группами. Об установлении какой-либо гражданской администрации не было и речи. Р. Лазурко вспоминал, что «в Югославии тогда царило такое неписаное правило, что нельзя стоять на месте на дороге из-за вражеских снайперов. Надо было все время двигаться, чтобы сбивать прицел».

По прибытии на место военнослужащие дивизии самовольно начали реквизировать у гражданского населения продовольствие для пополнения уменьшенных порций, установленных для частей, размещенных на территории рейха, в состав которого после оккупации была включена значительная часть Словении. Эти действия, вызывавшие возмущение местного населения, были прекращены лишь после того, как дивизия стала получать пищевые нормы для фронтовых частей, т.к. находилась в боях с партизанами. В дальнейшем отношения между украинскими солдатами дивизии и словенцами наладились, чему активно способствовала мелочная торговля, бойко процветавшая между украинскими эсэсовцами и оккупированными словенцами. Проступки против гражданского населения резко сократились, до них дело доходило лишь во время боевых действий с партизанами. В этих операциях хлопцам удавалось «заорганизувать свинью, застрелив ее заместо партизана». Как вспоминал Р. Лазурко, «на наших походах на партизан научились мы отыскивать их маленькие пищевые запасы, скрытые в крестьянских дворах, и узнавать сразу по лицу и глазам крестьянина, «чист» ли он или у него есть что на совести. Таким образом, мы получали бочки смальца со шкварками, мешки муки, ведра меда, сушеных овощей и даже... варенье. Так мы неплохо пополняли нашу сотенную кладовую».

Первой боевой операцией, которую провела дивизия по прибытии в Югославию, была операция по окружению и зачистке партизан к северу от города Любляны, в горах Менина. Там вокруг площадок для сброса припасов с самолетов были сконцентрированы значительные силы партизан. Дивизия должна была форсированным маршем преодолеть расстояние в 100 километров, а затем, после нескольких часов передышки, отправиться в покрытые глубокими снегами горы, высота которых достигала 2000 метров над уровнем моря. Дивизии были поставлены задачи вытеснить оттуда партизан, а затем окружить их и уничтожить. Успех зависел от скорости и неожиданности действий. Марш проходил в столь тяжелых условиях, по местности, где не было ни дорог, ни домов, что частям дивизии пришлось оставить в долинах свои повозки, коней и мощные радиостанции. В горных условиях переносные радиостанции не обеспечивали связи между полками, поэтому четкий хронометраж выполнения заданий приобрел особое значение. После трех дней напряженных перемещений выяснилось, что партизаны сумели отвести из-под удара основные силы. В результате активных действий дивизии достались лишь несколько убитых и пленных партизан и пара ящиков с боеприпасами. Потери дивизии также были незначительны – несколько раненых и один убитый. Через 10 дней дивизия вновь была использована в полном составе для похожей операции на высоте 1500 метров над уровнем моря в районе Голте (Мозирские горы) – Любно – Солчава и горного массива Босковец (высота 1587 метров над уровнем моря), где также предполагалось крупное скопление партизан вокруг площадок для сброса оружия и боеприпасов. Часть военнослужащих выдвигались на исходные позиции пешком длительным маршем через горный массив, а другие перебрасывались по узкоколейке. В результате авианалета два паровоза были уничтожены, а ехавшие поездом части понесли серьезные потери убитыми и ранеными. Операция оказалась столь же неудачной, как и предыдущая, в районе гор Менина. В дальнейшем более целесообразными были признаны действия против партизан небольшими рейдовыми группами, однако они требовали исключительно высокой боевой выучки военнослужащих.

По воспоминаниям Е. Побигущего-Рена, борьба с партизанами была исключительно тяжелой. Партизаны прекрасно знали свой край, знали все горные перевалы, тропинки, имели повсюду своих разведчиков, опирались на поддержку населения, которое им сообщало о каждом крупном передвижении вражеских частей. Дальние рейды против партизан в высоких горах, попытки их окружить и уничтожить не всегда были успешными. При этом, хотя дивизия уже имела определенный опыт партизанских боев в Словакии, этого опыта было недостаточно, чтобы успешно воевать с закаленными и хорошо вышколенными югославскими партизанами, имевшими за плечами уже несколько лет непрерывной партизанской войны с немцами. Заметим здесь, что партизаны, действовавшие в Югославии, были не только словенцами, среди них было значительное число сербов и других югославских народов. Среди югославских партизан присутствовали советские и союзнические офицеры связи, бывшие, как правило, опытными войсковыми разведчиками, специалистами по подрывному делу и зафронтовым операциям. Проблемой, по мнению Е. Побигущего-Рена, было и то, что украинское «воинство не любило гор. Да и самый вид этих мрачных гор вызывал у каждого какое-то неприятное впечатление. Наши воины, жители равнины, прямо боялись гор».

Кроме того, в Словении частям дивизии пришлось срочно вникать в местные условия гражданской войны, поскольку в качестве союзников в борьбе с партизанами могли выступить и, как их называли в дивизии, «королевские партизаны», т.е. четники Д. Михайловича. При этом Верховное командование, по воспоминаниям Е. Побигущего-Рена, не одобряло контактов с четниками. Тем не менее связи, необходимые для совместных боевых действий против партизан, неофициально налаживались и были эффективны. Как вспоминал И. Нагаевский, останавливаясь в районах, которые контролировали четники генерала Михайловича, военнослужащие дивизии СС «Галичина» не опасались за свое спокойствие и даже не выставляли стражи. «Бывали случаи, что четники приглашали наших молодых офицеров и солдат на посиделки и искренне их угощали». По словам В.Д. Гайке, четников было значительно меньше, чем партизан, но они были хорошо организованы, вооружены и обмундированы. Четники действовали в районе восточнее Марибора, где не было ни немецких войск, ни партизан. При этом к немцам они относились лояльно и не вступали с ними в столкновения. Контакты украинцев с четниками не всегда были безоблачными. Так, в дивизию было намечено включить переброшенный в Югославию 31-й батальон СД, известный также как Украинский легион самообороны («Ukrainische Selbstschutzlegion»), который было намечено включить в дивизию «Галичина». Легион, который его солдаты называли «волыньским курнем», проследовал в феврале 1945 г. железнодорожным транспортом на станцию Прагерско в Мариборе и расположился в селах Шпильфельд, Обершварц и Унтершварцах. По пути через рейх ехавшее поездом на воссоединение с дивизией украинское пополнение активно занималось мародерством: «Во время очередной воздушной тревоги немецкие части покинули свои вагоны и стремглав побежали к хранилищам, а наши ребята используя эти обстоятельства, пошли на ''разведку''. После этого появились водка, коньяк, колбаса, рис, сахар и другие в то время продукты роскоши»³¹².

К тому времени легион насчитывал около 600 человек и имел четыре сотни, вооруженных советским стрелковым оружием, несколькими легкими и двумя станковыми пулеметами, а также одной противотанковой пушкой. В день, когда было запланировано парадное вхождение легиона в состав дивизии, 5 марта 1945 г., в его расположение в сопровождении оркестра и развевающегося украинского прапора выехали командир и начальник штаба полка, в который планировалось влить легион, но на месте их поджидало разочарование. Накануне запланированного «торжественного включения» значительное число солдат – от 250 (по мнению Е. Побигущего) до двух третей списочного состава (по мнению В.Д. Гайке) – под руководством хорунжего Романа Кивелюка-«Ворона» и хорунжего «Коваля» сбежали в лес, где вступили в контакт с четниками, чтобы те помогли им «вернуться в Украину». Легионеры, «пораскинув умом», поняли, что дело немцев проиграно и ушли в горы, надеясь на помощь «сербских четников генерала Михайловича»³¹³ , у которых они хотели отсидеться до подхода англо-американцев или перебраться в Венгрию, где можно было уйти на Картпаты. Только потом легионеры поняли, что «югославские четники – это немецкие союзники, и когда немцы их прижмут, то они могут выдать...еще до прихода союзников»³¹⁴.Беглецы напрасно искали убежище в лесу восточнее Марибора, в районе Ленарт – Витомарци. Руководство четников решило отказаться от такого рискованного военно-политического союза и сообщило немцам о намерениях легионеров. Через адъютанта крайсфюрера Штирийского отечественного союза³¹⁵ в Мариборе дивизия установила связь с четниками, которые постоянно информировали ее о передвижении группы беглецов. После переговоров и обещания немцев никого не наказывать легионеры 8 марта решили вернуться и в полном составе влились в дивизию. Единственной жертвой оказался лишь хорунжий Кивелюк, расстрелянный немцами за организацию грабежа мирного населения.

В конце марта дивизия оказалась в крайне тяжелом положении. Гитлер на совещании, состоявшемся в Берлине 23 – 24 марта 1945 г., потребовал разоружить дивизию «Галичина». При этом, по словам Е. Побигущего-Рена, Гитлер заявил, что «австрийские русины – это овцы, а не воины». Лишь дезорганизованность конца войны, а также наступление РККА и союзников спасли дивизию от разоружения. Эти «критические дни дивизии» подробно описал В.Д. Гайке. В апреле 1945 г. дивизия вступила в бой с частями 3-го украинского фронта в районе Гляйхенберг – Фельдбах, в австрийско-словенском пограничье, и в ходе этой операции покинула югославскую территорию. В начале марта 1945 г. дивизия с частями обеспечения и обозом насчитывала свыше 20 тысяч человек.

2.3. Казаки в составе немецких оккупационных сил в Югославии

Еще более многочисленной частью «подсоветских» коллаборационистов, воевавшей в оккупированной Югославии успешнее и дольше, была 1-я Казачья кавалерийская дивизия. Стоит напомнить, что идея казацкого сепаратизма привлекала умы немецких военных еще во времена Первой мировой и Гражданской войн в России. Эти симпатии особо зримо выразились в тесных отношениях, сложившихся между германскими оккупационными войсками на Украине и полугосударственным образованием Войска Донского, руководимого талантливым писателем и офицером Петром Николаевичем Красновым. После вхождения немецких войск на казачьи земли оккупантами была развернута активная пропагандистская кампания и объявлен призыв добровольцев с Дона, Кубани и Терека. О казаках, воевавших на стороне Третьего рейха, существует объемная историография³¹⁶. Уже в начале осени 1941 г. в немецком Генштабе появилось предложение офицера немецкой контрразведки барона фон Клейста о формировании из казаков антипартизанских частей, а 6 октября 1941 г. генерал Е. Вагнер приказал сформировать до 1 ноября 1941 г. такие группы в тылу армейских групп «Север», «Центр» и «Юг». Наконец, 28 октября 1941 г. в тылу армейской группы «Центр» был сформирован казачий эскадрон под командованием бывшего майора Красной армии донского казака И.Н. Кононова. К апрелю 1943 г. в составе вермахта находились уже около двадцати казачьих полков с численностью, варьировавшейся от 400 до 1000 бойцов, а также значительное число более мелких частей, так что общее количество казаков в вермахте составляло более 25 тысяч солдат и офицеров³¹⁷. Если численность «казачьих» частей учесть еще возможно, практически невозможно проанализировать реальное происхождение их личного состава – трудно определить, какой процент служивших в них относился к казакам и какой к «иногородним», и, наконец, насколько глубоко в среде рядового состава были укоренены убеждения о казачьей самостийности.

В середине сентября 1943 г. в Милау (Польша) была сформирована 1-я казачья дивизия, во главе которой был поставлен немецкий кавалерийский генерал фон Паннвиц. Это было первое столь крупное воинское формирование, которое немцы укомплектовали этническими русскими. При этом значительную часть мест офицеров и технических специалистов занимали немцы (например, на 1 ноября 1943 г. в дивизии насчитывалось 222 немецких и 191 казачий офицер)³¹⁸. Исключением являлся лишь 5-й донской полк, в котором большинство офицеров были русскими. Возглавлял этот полк Иван Никитович Кононов. Его жизненный путь важен для понимания характера и мотивов того явления, которое одни историки называют «казачьим коллаборационизмом», а другие – «вторым казачьим восстанием». Иван Никитович Кононов родился 2 апреля 1900 г. под Таганрогом в семье казачьего офицера. Его отец был повешен большевиками в 1918 г., старший брат и несколько родственников сложили головы на полях Гражданской войны, а еще два брата были репрессированы. В 1922 г. Кононову удалось скрыть свое происхождение и вступить в РККА, где он сделал успешную карьеру и окончил военную академию. За заслуги в Советско-финляндской войне 1939 – 1940 гг. Кононов получил орден Красного Знамени. Начало войны майор Кононов встретил командиром пехотного полка недалеко от западных границ СССР. Уже 22 августа 1941 г. он перешел на сторону немцев с частью солдат и офицеров своего полка, среди которых был и его помощник по политической части Д. Пащенко. После того как Кононов заявил о желании принять участие в борьбе против Красной армии на стороне вермахта, немцы позволили ему создать добровольческую казачью часть. Зимой 1942 г. в его часть, увеличившуюся к тому времени до батальона, из офицерского лагеря VI-C, в котором содержались пленные офицеры Королевской югославской армии, прибыла группа русских офицеров-эмигрантов во главе с А.Н. Пуговочниковым, ставшим заместителем и близким сотрудником Кононова. В дальнейшем батальон Кононова участвовал в борьбе против партизан и парашютистов в западных областях России и в Белоруссии. В 1942 г. Кононов получил звание подполковника. На базе кононовского 600-го казачьего батальона во Млаве в 1943 г. был сформирован 5-й донской казачий полк, вошедший в состав 2-й бригады 1-й казачьей дивизии. В конце 1944 г. под руководством Кононова была сформирована Отдельная казачья пластунская бригада, командиром которой он стал. В дальнейшем планировалось превратить эту бригаду в 3-ю казачью дивизию в составе 15-го казачьего кавалерийского корпуса СС, но планы эти так и не были осуществлены. К концу войны бригада Кононова состояла из 7-го и 8-го пехотных и 9-го кавалерийского полков и разведывательного батальона, общая численность бригады составляла около 7000 человек. В конце войны Кононов получил звание генерал-майора в составе вооруженных сил власовского Комитета освобождения народов России (КОНР). После войны он успешно скрылся в Австрии и умудрился избежать выдачи СССР до начала холодной войны, когда выдачи были прекращены. Позднее Кононов переселился в Австралию, где и окончил свои дни³¹⁹.

Говоря о 1-й казачьей дивизии, необходимо отметить, что с самого начала дивизией она была только по названию и создавалась с расчетом на позднейшее переформирование в более крупное соединение. По германским нормативам, кавалерийская дивизия должна была иметь в своем составе 5300 человек. После реорганизации по мобилизационному плану 1939 – 1940 гг. крупнейшей кавалерийской частью должна была быть бригада в составе 6684 человек и 4552 лошадей³²⁰. А 1-я казачья дивизия по состоянию на 15 октября 1943 г. имела 18 702 человека и 10 091 лошадь³²¹ , на 1 марта 1944 г. – 18 686 человек и 14 004 лошади³²². Дивизия на первых порах имела всего две бригады: в 1-й бригаде были 4-й кубанский, 2-й сибирский и 1-й донской полки; во 2-й бригаде были 6-й терский, 3-й кубанский и 5-й донской полки; кроме того, дивизия имела в своем составе два артиллерийских дивизиона, вооруженных 75-мм орудиями, разведывательный и инженерный батальон и вспомогательные части³²³. Во второй половине 1944 г. дивизия была переформирована в 15-й кавалерийский корпус.

Сразу же после формирования дивизию перебросили железнодорожным транспортом на территорию оккупированной Югославии для участия в антипартизанских операциях, где она вошла в подчинение командующего 2-й танковой армии вермахта генерал-полковника Рендулича. Прибывшая в Белград дивизия сразу же, самим своим проходом через сербскую столицу стала оказывать значительное пропагандистское воздействие. В середине октября эшелоны с частями Первой казачьей дивизии стали подтягиваться к столице Югославии – Белграду. В солнечный октябрьский день Белград созерцал необыкновенную для него картину. Через город, цокая копытами, гремя оружием и скрипя амуницией, двигались бесконечные колонны казачьей конницы. Жители с недоумением и любопытством смотрели на проходящие войска. «Черкесы су дошли. Русы...» – поползло по городу и по всей стране «Како е то? За што?» – недоумевали сербы»³²⁴. Сербский иллюстрированный двухнедельник «Коло» опубликовал в номере от 9 октября 1943 года фотографию, посвященную этому событию: крепко сбитые колонны казаков в папахах и немецкой полевой форме рысью проходят центральной улицей Теразие, у самого высокого в тогдашнем Белграде здания «Палата Албания»³²⁵. Желая предотвратить возможные конфликты, а также повысить пропагандистское влияние факта использования бывших советских военнопленных против партизан, генерал фон Паннвиц обратился к казакам и местному населению с прокламацией³²⁶. Кроме того, был отпечатан плакат, украшенный многочисленными фотографиями казаков и других советских коллаборационистов, сделанный в тех же пропагандистских целях. На плакате было и пространное объяснение мотивов, действий и численности «подсоветских» добровольцев вермахта³²⁷. В дальнейшем для укрепления положительного имиджа дивизии командование поощряло показательные выступления. Так, в 1943 г. казаки 2-й бригады в районе Брода (Хорватия) организовали конное выступление для местного населения с демонстрацией приемов джигитовки³²⁸.

И тем не менее пропагандистское воздействие не было и не могло быть очень эффективным. Причем основным препятствием являлось не только естественное недоверие местного населения к пропаганде со стороны оккупационных войск. Главной проблемой стала тактика «самоснабжения», официально разрешенная германским военным командованием. Эта тактика официально была рекомендована генералу фон Паннвицу начальником Оперативного отделения Верховного командования вермахта Йодлем 24 сентября 1943 г.³²⁹. Результаты использования тактики «самоснабжения» особенно хорошо заметны на примере резкого увеличения числа лошадей в дивизии за несколько месяцев, проведенных на Балканах. Стоит добавить и то, что в восприятии сербов, хорватов и словенцев служившие в вермахте казаки, туркестанские и кавказские добровольцы сливались в одну неопределенную общность – «черкесы», с четко выраженной отрицательной коннотацией. На это, возможно, повлияло то, что 162-я дивизия прибыла почти одновременно с 1-й казачьей дивизией, и поэтому их часто смешивали и сравнивали³³⁰.

Для самих казаков пропагандистская подоплека их прибытия в Сербию и Югославию не сразу стала очевидной. Лишь попав на территорию оккупированной Сербии, они с удивлением³³¹ стали замечать надписи «почти на русском». Вскоре казаки вступили и в устный контакт с местным населением, причем «часть разговора была понятна, часть не понятна, а о части можно было догадаться». Стало очевидно, что «сербы – православные с близкими традициями, хорваты – католики»³³². Немецкие пропагандисты твердили казакам, что они приехали бороться с коммунистическими беспорядками³³³ , и настаивали на том, чтобы казаки с подозрением относились к сербам, но с симпатией и пониманием – к местным немецким, венгерским и хорватским жителям³³⁴. Однако казакам, которые прибыли на территорию НГХ, стало ясно, что «хорватские власти начали настоящую религиозную войну. По всей Хорватии они разрушали православные церкви... Хорваты-усташи вырезали целые сербские села...». Казаки были удивлены такой жестокостью, как и тем, как последовательно сербы сохраняли свою веру, несмотря на оказываемое на них давление³³⁵.

Твердая приверженность православию была той особенностью, которая облегчала коммуникацию казаков и сербов. Особенность эту прежде всего заметили немцы³³⁶. Казаки и усташи были слугами одного господина (Третьего рейха), но отношения между ними были достаточно напряженными, их не могли наладить ни приказы немецкого командования, ни призывы партийного руководства НГХ. Ведь «... усташи... были отчаянными националистами, сильно ненавидели сербов; и негуманное обращение с сербским населением не было исключением. Это никак не могло оставить казаков равнодушными, так как сербы были единоверцами, да и какой казак мог дозволить разрушение или осквернение православной цекрви»³³⁷. Описано несколько случаев прямого столкновения между казаками и усташами, связанных с жестоким отношением последних к сербскому населению. Например, случай в районе Дьяково, в Славонии (Хорватия), где был размещен 1-й донской казачий полк. Там» ... ночью 3 января 1944 г. казаки узнали от местного населения, что усташи привели около 200 сербов – мужчин и женщин, малых и старых, загнали их в печи кирпичного завода и начали приготовления, чтобы их сжечь. Казаки немедленно доложили об этом командиру 1-го дивизиона майору Максу и стали просить его принять меры для спасения сербов. Последний согласился и с сотней казаков прибыл к месту происшествия, где потребовал немедленно освободить людей. Усташи категорически отказались и вызывающе предложили казакам удалиться и не мешаться в дела их “державы”. Казаки начали насильно открывать двери и выпускать сербов. Усташи (их было около роты) вступили в драку с казаками. Завязалась свалка с применением оружия, в которой 17 казаков и 2 офицера были убиты. Однако усташей усмирили. Около 30 человек их были убиты, а остальные разбежались. Не успевших убежать казаки связали и в злобе избили плетями. Смертельно перепуганные сербы, выбравшись из печей кирпичного завода на свободу, падали перед казаками на колени и, плача от радости, благодарили своих спасителей»³³⁸. Другой подобный случай, о котором рассказал К.С. Черкассов, произошел в апреле 1944 г. в селе Гора, в районе Петринья (Босния). Сотня 5-го донского полка, проходя через село, увидела, что явившиеся в село усташи, около 20 человек, собираются взорвать православную церковь и подкладывают под нее две мины. Командир сотни, сотник Пащенко, решил доложить об этом Кононову и послал связного, который вскоре вернулся с приказом Кононова не допустить взрыва. Казаки «окружили церковь, и Пащенко, подойдя к усташскому офицеру, приказал ему немедленно вынуть мины и повесить все иконы, которые усташи поснимали, на место. ''Наша хорватская независимая держава – мы в ней хозяева, а вы убирайтесь прочь отсюда'', – надменно и вызывающе ответил усташский офицер. Пащенко сказал ему, что казаки не собираются отнимать у хорват их ''державу'', но что казаки ни за что не допустят, чтобы усташи жгли православные церкви и уничтожали сербский народ...». Дело вновь дошло до потасовки, но в конце концов церковь была разминирована, а иконы водружены на место³³⁹. В контексте отношений между казаками и местным сербским населением следует упомянуть феномен «сынов полка» – прием в некоторых казачьих частях на воспитание сербских мальчиков, потерявших родителей в результате усташского террора³⁴⁰. Были налажены контакты между казаками и представителями ЮВвО в Боснии. В казачьих мемуарах описан случай встречи и переговоров между командующим ЮВвО Д. Михайловичем и полковником Кононовым, командиром Отдельной казачьей пластунской бригады, в конце 1944 г. – начале 1945 г. в Северной Боснии³⁴¹. Отметим при этом, что, хотя между высшим руководством РОА и лидерами различных направлений сербского антикоммунизма и существовали определенные контакты, возможность личной встречи генерала Михайловича и полковника Кононова представляется сомнительной, т.к. в то время отдельные представители НГХ не жаловали казаков за грабежи местного населения и поддержку сербов, причем трудно сказать, что из этого вызывало большее возмущение³⁴². У отдельных представителей НГХ неприязнь к казакам доходила до истеричных припадков, они катались по полу, били ногами и руками о землю и кричали о своей ненависти к «проклятым схизматикам». Имели место и прямые наветы на казаков³⁴³. Напряженность, существовавшую в отношениях между казаками и хорватской администрацией, высшее руководство НГХ пыталось устранить, награждая государственными наградами офицеров казачьей дивизии, чтобы таким образом показать и им, и местным представителям хорватской администрации союзническую природу отношений между казаками и НГХ. Тем не менее стоит отметить, что трения между усташами и казаками вряд ли имели постоянный характер. Можно предположить, что случавшиеся эксцессы столь красочно были описаны казаками-мемуаристами в контексте самореабилитации.

Основной целью переброски казаков на Балканы была, конечно, не пропагандистская миссия, а антипартизанские операции, для которых большое значение имели их незаурядные боевые качества в области быстрого и скрытого маневра, высокий уровень взаимовыручки и опыт борьбы с партизанами в СССР. Непосредственной задачей, которую поставило казакам немецкое правительство, было «усмирение Славонии и Срема»³⁴⁴.

Весной 1944 г. дивизионная газета «На казачьем посту» с гордостью отмечала: «В сводке Верховного командования от 30 апреля 1944 г. было впервые упомянуто о деятельности крупного воинского соединения, состоящего из добровольцев Востока Европы. Это сообщение говорит о казаках – о Первой Казачьей Дивизии – в следующих выражениях: “С начала октября 1943 г. в западных Балканах введена в бой против коммунистических банд Первая Казачья Дивизия, которая своими доблестными действиями наносит противнику тяжелые потери в людях и материалах”»³⁴⁵.

Как же выглядели на деле эти «доблестные действия»? С самого начала руководством дивизии было решено придерживаться тактики, которая показалась успешной и на Восточном фронте – комбинация защитно-оборонительных мер с внезапными рейдами на территорию, подконтрольную партизанам, и операциями по их окружению-уничтожению. Казаки были особенно полезны в действиях небольшими группами: «Казачьи части, как только займут какой-нибудь пункт, предпринимают обеспечение близкими и дальними патрулями. Ближние патрули лесом прокрадываются к селам и прислушиваются и наблюдают, есть ли в них воинские части. Дальние патрули уходят до 12 километров от главных сил. Патрули имеют в своем составе самое меньшее 1 взвод с 3 м.к. пулеметами... В целях военной разведки дислокации партизанских войск и мест нахождения учреждений народно-освободительного движения, с времени на время, а особенно перед операцией, засылаются в партизанский тыл так называемые ''волчьи группы''. В большинстве случаев ''волчья группа'' составляется из добровольцев во главе с русским или немецким унтер-офицером и снабжается сухим пайком на три-четыре дня. Вооруженные парабеллумами, иногда и с одним м.к. пулеметом, они устраивают засады где-нибудь в кустах у партизанских коммуникаций и стараются добыть ''языка''. Они терпеливо выжидают, когда подойдет какой-нибудь партизан или группа партизан, подпускают их на 20 – 30 шагов и стараются окружить»³⁴⁶.

На допросе у старшего следователя следчасти по особо важным делам МГБ СССР капитана Гришаева 12 января 1947 г. генерал фон Паннвиц признался, что, «...находясь в Югославии... руководствовался... секретными приказами Верховного командования сухопутных вооруженных сил Германии и составленным на основе опыта борьбы с партизанами в СССР циркуляром обер-группенфюрера СС Бах-Зелевски, утвержденным Генштабом. Эти документы предоставляли командирам дивизии право сжигать деревни, репрессировать мирное население, выселять его из отдельных районов по своему усмотрению, расстреливать и вешать без суда пленных партизан»³⁴⁷. Под давлением следователя фон Паннвицу пришлось выразить признание в совершении следующих военных преступлений:

«В период операции в районе Фрушка Гора в октябре 1943 г. казаки 1-го кавалерийского полка повесили в деревне 5 или 6 местных крестьян. Казаки 3-го, 4-го и 6-го кавалерийских полков в этом же районе учинили массовое изнасилование югославских женщин этих деревень. В декабре 1943 г. такие же экзекуции и изнасилование женщин были в районе южнее г. Брод (Босния), причем казаки 3-го кавалерийского полка отобрали у населения всех пригодных к работе лошадей. Зимой 1943 – 1944 годов неизвестными лицами неоднократно производились диверсии на железнодорожной линии Сунья-Сисак – Загреб. Предпринятый... розыск участников диверсий не дал никаких результатов. Тогда фон Паннвиц отдал приказание повесить для устрашения вдоль железнодорожного полотна 15 человек заложников... В этом же районе весной 1944 г. по приказу немецкого лейтенанта 4-го кавалерийского полка дивизии были расстреляны три мирных жителя... за шпионаж, хотя их шпионская деятельность не была доказана. В мае 1944 г. в районе южнее г. Загреб казаками 1-го кавалерийского полка полностью была сожжена хорватская деревня... за то, что казаки посчитали ее партизанской. Этот же полк в июне 1944 г., заняв город Метлика в районе Загреб-Карловац, учинил массовое изнасилование жительниц этого города. Летом 1944 г. по приказу командира 4-го кавалерийского полка – подполковника германской армии Вольфа или командира бригады Боссе... в целях обороны было сожжено много домов деревни Чазьма (западнее Беловар). Тогда же казаки 3-го кавалерийского полка сожгли несколько домов деревни Пожега Даруварского района. В декабре 1944 г. казаки 5-го кавалерийского полка под командованием полковника Кононова во время операции против партизан близ реки Драва, в районе, севернее Вировитица, учинили массовое убийство мирного населения и изнасилование женщин»³⁴⁸.