Текст книги "Авеста. Гаты Заратуштры"

1. Тон благодарности продолжается. Словно в благодарность за лучшую судьбу, пророк объявляет, что он одарит Ахуру в первую очередь, в соответствии с мерой даров (которые он получил). Этими дарами были обеспеченное Бессмертие (не просто временное «бессмертие»), Праведный Порядок и Верховная Сила, установленная в святости и дарующая Вселенское Благо.

2. Дары, предлагаемые для жертвоприношения, – это не жертвенные животные или плоды, а действия истинно благочестивого верующего, чья душа тесно связана с праведностью, почитанием молитвы и хвалебными песнями. Как никакое благочестие не могло существовать без строгой церковной постоянности, так и никакая обрядовая пунктуальность не мыслилась отдельно от чести и милосердия.

3. Соответственно, о хлебном приношении, упоминание о котором следует сразу же, говорится как о приношении с почтением Праведному Порядку и Божественному Власти на благо всех священных поселений, чтобы полностью вооружить мудреца и как полезное благословение среди самих Бессмертных и их приверженцев.

4. Также упоминается Огонь, которому поклонялись не столько как «Агни» как дружественному богу очага и жертвенника, но больше и главным образом как «Агни» как жрецу церкви. Подобно «Агни», он призывается как для внутренней духовной силы, так и для временных благословений в различных образах, вместе с местью, брошенной как бы в виде удара молнии.

5. Чтобы пояснить, что он имеет в виду под своими мольбами о пришествии Царства и о святых действиях, он риторически спрашивает: «А что есть Твое Царство, то, что Заратустра устанавливает и предлагает Тебе?. Какую молитву я должен использовать, чтобы я мог стать Твоим (достоянием) в моих действиях, чтобы не обременять Твое священство жертвами и не откармливать Твоих князей добычей, не для того, чтобы обеспечить поэту тяжелый подарок, а для того, чтобы «накормить бедняка своего?». В этом заключалась суть желаемой Святости и Верховной Власти. Царство Божие, возвышенное и олицетворенное как отдельный разум, определенно считается чем-то большим, чем безвкусное зрелище материального показа, даже «Тава Кшатрем». И сам автор, кажется, настолько сознает резко очерченную разницу между таким царством и царством соперничающей веры, что тут же добавляет: «Таково Царство Твое, попечение о праведных нищих, и посему объявляем Тебя непримиримо в отличие от даевов и их оскверненных последователей. Ты выше их и выше в духе Твоего Царства!»

6. Затем он выражает впечатляющее сомнение, которое только усиливает наше восхищение выражением его веры.

7. Ибо борьба, хотя и не лишенная признаков благоприятного исхода, была еще далека от завершения. Отсюда его опасения. Затем он с некоторой задумчивостью спрашивает об «ар (е) дра» – людях, которые могли бы помочь, которые, по опыту благодати Божией, могли превратить печаль в благословение, твердо установив святую веру, но с расширенным и суженным пониманием. И, все еще немного подавленный, он заявляет, как это часто бывает: «Нет у меня никого, кроме Тебя; поэтому я могу дождаться ar (e) drâ. Ты спасаешь нас одних уже предложенных Твоих средств благодати».

8. «Ибо вы уже дали мне как бы знамение. Враг проверен и на данный момент запуган, если он не отбит. Те, среди которых была смерть для многих, когда они одержали верх, и когда их правитель преследовал святые обеты, не только поражены ужасом действия, которое мы предпринимаем, но их главное возмездие, как мы считаем, духовное, и, следовательно, в глазах истины более суровым. Они не будут поощрять праведный Порядок и праведные намерения, и, соответственно, олицетворенное Благое Намерение, огорченное, отойдет от них».

9. «Да, – повторяет он, усиливая, – несчастные грешники, отступившие от Твоего благочестивого и священного благочестия в этом неведении всего опыта Твоего Благого Разума, пострадают в равной степени отверженностью. Характеристики праведности, в свою очередь, будут избегать их, как нечистые твари бегут от нас».

10. «И это, – продолжает он, – знак или результат, который Всемудрый объявляет мне, чтобы успокоить мою душу, когда я колеблюсь». «И это воистину обнадеживающие доказательства Твоей благосклонности, – добавляет он, обращаясь к Ахуре, – которые устрашают наших врагов и возвышают нас, давая нам праведное возвышение в Твоем Царстве».

11. «Поэтому то доброе благочестие, которое они покидают в своем законном невежестве, увеличит для нас обоих все охватывающие благословения; духовное Бессмертие, начавшееся здесь в предвкушении, и его необходимое условие, Благополучие. И они будут умножены как пища для стесненного народа Мазды, или лучше, для Его славы как их монарха. И с их помощью Ахура может действенно защитить Себя от преследующего и идолопоклоннического врага».

12. Принимая во внимание все, что зависит от правильного понимания обязанностей, он горячо молится о правильном руководстве в установлении обрядов и восхвалений, умоляя Мазду говорить, объявляя вид поклонения, который может обеспечить «Аши» (благословенные награды). И он просит научить его тем путям веры, в отношении которых невозможна ошибка, путям, которые принадлежат Доброму Разуму.

13. В уже известной манере он сам отвечает на свой вопрос. Тот путь, который Ахура уже раскрыл как собственный Добрый Разум, состоял из явленных заповедей Саошьянтов. Там, как и на путях, где обитает Ахура, благодетель может преуспеть благодаря своей преданности истинам веры и немедленно получить награду из руки Божией.

14. Как бы никогда не забывая первородного бедствия, бед Коровы, он далее объявляет тот путь, который будет единственным из всех избранным для этой земной жизни, как преддверием к небесной. И он утверждает, что те, кто трудятся для Коров (которые представляют здесь, как правило, священные поселения, а также их главный источник богатства и поддержки), стремятся продвигать и показывать мудрость этого пути всеми праведными средствами. Более того, он провозглашает, что дела Благочестия сами по себе являются высшей мудростью, точно так же, как слова и праведные действия Саошьянтов не только провозглашают и прокладывают, но и составляют «путь».

15. Опять же, завершая молитвой, он умоляет Ахуру говорить и открывать ему все самые доступные утверждения, обряды и восхваления. И никогда не забывая, что все обряды, гимны и жертвоприношения, какими бы священными они ни были, являются лишь средствами для достижения большей цели; он молит Божество, чтобы Он мог проявить ту Верховную Силу, которая одна только в высшей степени действенна в облегчении страданий, ибо своими святыми законами и духовным оружием она одна может вызвать Фрашакард и создать в обществе такое состояние, в котором все человеческое развитие должно стать завершенным.

С Ясной «Семи глав», которая по древности занимает второе место после «Гат», переходим в атмосферу, отличную от их атмосферы. Диалект сохраняется, но дух изменился. Есть продвинутая персонификация Щедрых Бессмертных; их олицетворение кажется более заметным, в то время как идеи, олицетворением которых они являются, уже потускнели. Встречается имя Амеша Спента: появляются фраваши; поклоняются Огню, Земле и Траве. К водам, к Душе Коров и ко всем святым или чистым существам само слово «yazamaidê» применяется впервые. С другой стороны, многие более поздние объекты поклонения полностью отсутствуют: шесть сезонов творения, пять частей дня, пять «Гат», Заратустра, Баресман, Хаома и т. д. Должно быть, прошел значительный период времени с тех пор, как были составлены «Гаты», и также следует предположить, что пройдет длительный период времени, прежде чем «Авесту» более позднего типа начнут петь и читать наизусть. Название «Семь глав», было дано произведениям позже их сочинения.

Так как вполне вероятно, что в этом произведении местами выпали стихи, а некоторые могли быть вставлены из других сочинений. Однако присутствуют признаки внешней связи. После первых трех стихов, которые отделены друг от друга, а затем, начиная с четвертого и пятого, каждый дополнительный стих имеет формулу «Spentem at thwa Mazda meNhî Ahurâ». Стих 16 – заключительная строфа, очень похожая на добавление чужого текста. Если это более позднее дополнение, то оно позволяет увидеть, как рассматривались основные черты системы в период, не идентичный раннему, но близко следующему за ним.

1. Если согласиться с предложением пехлевийского переводчика, а именно: «Спасение тому, кому спасение для каждого человека», тогда не нужно допускать потери стихов. В противном случае вынуждены считаться с потерей хвалебного стиха или стихов.

Какой бы ни была правда, главное ударение мыслей ясно – автор умоляет Ахуру даровать тем двум «могучим и вечным», которые дополняют друг друга, вселенскую целостность, благоденствие души и тела, без которых немыслимо блаженство, а затем неограниченную продолжительность этого состояния; ибо совершенно невозможно, чтобы подразумевалась только «долгая жизнь». «Мощные и непрерывные два» ищутся вместе с великолепием в качестве награды для поддержания Аша, Порядка Веры, на котором строится священное государство, племенное и народное богатство, но больше, чем какие-либо общие блага, святость жизни.

2. И это обозначено как высшее благо; и к этому добавляется молитва о «майе», о котором сгруппировано много ярких мифов; но здесь, с постоянно повторяющимся контрастом, «майя» есть таинственная мудрость Божественного Благоволения, действительно бесцветная и абстрактная, но, тем не менее, обладающая великой глубиной веры.

3. Высшее благо, в другой и неоднократно повторяемой фразе, снова испрашивается, как «лучшее, чем добро», даже достижение того, кто наставляет на «прямые пути», которые есть «путь, даже зачатия и откровения Спасителей», в которых преуспевает верующий, и обитает Ахура, как он обитает в своем царстве, и сам его «избранный дом».

Нужно только сказать, что Заратустра мог быть автором обеих глав или частей.

4. Действуя так, как если бы первые три строфы отсутствовали, автор начинает свои хвалебные описания. Он будет считать Ахуру всещедрым и могущественным, поскольку Он бережно взращивал, как самой Своей рукой, помощь благодати, которую Он дарует как дары снисходительности тем, кто сейчас нечестив, в надежде на покаяние милосердную угрозу наказания, и набожному ученику, чье благочестие искреннее. И эти средства благодати, хотя и изобилуют насаждением нравственной святости в мыслях, словах и делах, все же нечестивы, кроме пламени того святого огня, который сплотил массы к поклонению и который был силен для святого Порядка, а также посредством него. По этим причинам он обожает их дающего, но еще и по другой причине. Это было потому, что сила Доброго Разума Ахуры приблизилась к нему внутри них и дала ему силу для всего, что было перед ним.

5. Он поэтически воображает себя узревшим Ахуру, владыкой двух духов и владыкой над всеми другими силами при рождении мира. И он считает, что Он также установил награды и наказания своей святостью, столь отделенной в своем отличии от всякого соучастия злу либо посредством причинения, либо позволения. И эти награды и наказания должны были иметь свое следствие не только во времени, но и в «последнем повороте творения» в его ходе.

6. И о приходе Ахуры в это последнее изменение он горячо молит, как и о явлении Священного Царства, установленной помощи, охраняемой божественной Милостью. И это завершение, подразумевает он, произойдет, когда поселения будут продвигаться в Праведном Порядке, и посредством него будет достигнута цель развития; ибо тогда благочестие человеческих душ само будет их наставником, устанавливая правила, которые заставят замолчать споры двух сторон. И эти предписания подобны мудрости разумения Ахуры, настолько проницательны, что все мысли открыты для него.

7. Теперь он провозглашает условия, на которых он принял божественное призвание. Он говорит, что Сраоша (подошел, чтобы расспросить его. Как его называет Ахура, Послушание, то самое, что составляет путь к Ахуре (или находит Его трон), теперь приближается к нему. Вне всякого сомнения, выраженная здесь тонкая субъективность была преднамеренной. Когда провидец воскликнул: «О Праведность! когда я увижу тебя (в себе и в своем народе)», так и теперь он имеет в виду, что его послушный дух слушает призыв Бога.

8. И поскольку его олицетворенная совесть вопрошает его о его происхождении и правилах, по которым он будет действовать, она представляет послушный народ, а также послушного мудреца. «Верность» спрашивает его, чтобы сообщать его ответы. Поэтому он отвечает, говоря от своего имени как Заратустра. И это его заявление относительно признаков, которые должны определить его личность. Его курс будет неизменным. Неверующие противники, как он заявляет, встретят в его руках не милость, а отвращение, тогда как для набожного ученика он будет таким же могущественным помощником. И это потому, что его ум и мысль (как бы ослепленные настоящим) устремлены на идеальное Царство, а в настоящее время он не перестает трудиться, готовясь к Фрашакарду и сочиняя гимн за гимном, чтобы создать необходимый механизм знаний.

9. Опять же, его совесть и послушная воля, как ангел Божества, вопрошают его; и на этот раз предлагает ему этот главный из желаемых объектов для него, знания веры. Он упоминает святой Огонь с его надлежащим подношением как тему своего первого исследования.

10. И он умоляет Ахуру ответить и оказать ему милость, поскольку он взывает к такому полному дарованию, идущему рука об руку с истинным Благочестием и без корыстного интереса в его молитве. Затем он просит Мазду изложить за него свои просьбы.

11. Однако он не закрывает глаза на все, что предстоит ему принять, приняв этот призыв. Он поклоняется щедрости и величию Ахуры, в то же время впечатляя свою душу значением этой встречи.

12. Но, несмотря на все, что может быть для него приготовлено, он надеется сделать эти учения сокровищем, то есть духовным богатством. Он добавил бы одно единственное условие: «Подожди только прежде, чем Ты дашь слово, чтобы я вышел с Твоими новыми истинами (которые приносят такое страдание тому, кто первым их провозглашает), подожди моей послушной воли, полностью слушая все, что Ты будешь говорить. скажем, придет ко мне, и тогда это послушное благоговение во мне и в моем возлюбленном поможет нам в наших усилиях, чтобы мы могли распространить весть о Твоей обещанной награде, чтобы приобрести живых для Тебя».

13. «И чтобы я мог знать и сообщать (так он продолжает) истинные цели и объекты желаний тем, к кому я по Твоему слову идти, даруй мне эту долгую жизнь в Твоем Царстве, хотя эта жизнь будет полной о горечи, для тех, кто распространяет дело Твое».

14. «Да, как друг, и мудрый, и могучий, дает другу, пошли мне не только Сраоша, послушную слушающую волю, но, обильную благодать. Тогда, и только тогда, я буду окружен настоящим союзником. Тогда с Твоей Верховной Силой, как моя Послушная воля, как ангел, посланный от Тебя, и вдохновленный Твоим праведным Порядком в законе и ритуале в мысли, слове и деле, тогда я выйду, чтобы пробудить и возглавить вождей, собирая в духовные сонмы многих верующих священников, которые и ныне помнят и празднуют Твои таинства».

15. И как начал с бесстрашной суровостью, так и закончит бескомпромиссно. «Мое терпеливое страдание преподносит мне свой урок. Ум мой долго терпит, но это терпение, хотя и может показаться некоторым трусостью малодушного защитника, но на самом деле не таково, ибо оно заявляет во мне и заставляет меня говорить: Никто да не угождает нечестивому; это наша единственная надежда на успех».

16. И, отбрасывая назад свои мысли, он хорошо резюмирует все: «Так избирает Заратустра дух, тот дух, который воодушевляет верных в их вождях, и рядом с ним всякий истинно верующий произносит свою сочувственную молитву: „Пусть порядок жизни и ритуала воплотится в наших племенах и станет сильным, потому что он обладает доблестной силой верующих людей, чтобы повиноваться и защищать его“. И пусть преобладает благочестие, пока оно не покроет нашу землю, благословленную милостями священного солнца, и, поскольку она живет жизнью истинных приверженцев, пусть она в сочувствии Доброму Разуму дарует таким образом награды за все наши дела!».

Здесь могло выпасть много стихов или, наоборот, произведение, составлено из однородных, но не связанных первоначально частей, осталось с резкими переходами. Это, однако, не вызывает особых затруднений при толковании. На самом деле стиль в некоторых местах вполне однороден со стилем произведений, которые без сомнения приписываем Заратустре, а признаки борьбы указывают на самый ранний период. Был ли Заратустра или другой представитель узкого круга вождей автором на всем протяжении, зависит от дальнейших вопросов, которые уже не раз поднимались, о том, насколько далеко зашло в этот период соответствующее развитие общества и что вероятность существования в малой группе более одного человека, наделенного своеобразными качествами, повсеместно проявляющимися в этих гимнах. Можно с уверенностью сказать, что Заратустра сочинил большую часть материала здесь, и что дополнительные фрагменты были составлены под его непосредственным влиянием.

1. Более внимательно; автор умоляет Ахуру заговорить с ним в характерной для него манере, в отличие от высказываний противоположной веры, которую называли религией «Лжи». Его умоляют открыть, как Он обычно делает, «святую истину». И первый вопрос, поставленный перед Ним автором, как всеобъемлющий из всех других, состоит в том, как он может воздать должное, воздать должное Самому Богу или Его щедрому духу. И далее он просит, чтобы Ахура мог поговорить с ним, показывая ему, каким обрядом он может его умилостивить и какой помощью благодати этот дух или сам Ахура может быть склонен приблизиться к нему в соответствии с его частой молитвой.

2. Еще раз он спрашивает, как он может служить тому Духу, как главенствующему на Небесах, который ищет этого добавления хвалы к хвале, ибо как высшее право на наше почитание, Он, как хранитель, подобно Ахуре в другом месте, удержал от гибели всех верующих святых и всех раскаявшихся людей.

3. От этих вступительных просьб, вставленных, возможно, перед многими утерянными стихами, он продолжает в другом тоне, хотя он говорит то, что родственно предыдущему: «Да, я спрашиваю, как я могу служить Ему, о Мазда! ибо Он действительно есть Ты, и поэтому, чтобы показать свое горячее почтение, я спрашиваю: Кто был не только первым основателем, но и первым отцом нашего святого Порядка как олицетворенного Бессмертного, и что не по творению, а по рождению? Как родитель порождает дочерей? Кто указал звездам и солнцу тот „путь“, неуклонный путь сквозь пространство, давно замеченный и изученный нашими отцами, как не случайное течение и неведомое продвижение, кроме Тебя?».

4. Законы тяготения, а также атмосферные явления, особенно облака, гонимые ветрами, становятся темой его восхвалений, все еще выражаемых в форме вопросов. Но он не может оставить даже возвышенные предметы природы, не подумав еще раз о той духовной силе, о силе праведного характера, которая была по праву более впечатляющей, хотя еще более знакомой и которую он, как всегда, называет «Добрым Разумом». Здесь этот великий Бессмертный остается бессмертной мыслью, и о нем говорится как о «сотворенном», а не «рожденном».

5. Несомненно, признавая наслаждения жизни так же, как и утешения сна, и образуя по их контрасту необходимое изменение, которое созидает счастье, он ссылается на верховного устроителя как на «хорошо искусного» и спрашивает: «Кто так мудро сменял день ночью?».

6. Охваченный сомнением, которое опять-таки только усиливает пыл его уверенности, он спрашивает, действительно ли факты, которые он провозглашает, таковы, как кажутся. Действительно ли благочестие, хотя и с помощью Благого Разума, по милости Ахуры проникнувшее в нас, наконец или вскоре отдаст очищенное Царство слугам Ахуры, которые были там среди масс перед его глазами, или Сам Ахура. И, так как все сельские богатства заключаются сами в себе, спрашивает, для кого Он сотворил корову, теперь уже не плачущую от ее горя, а «приносящую наслаждение», по причине влияния Благочестия и Благожелательности воплощеной в Царстве, делая вывод, что Бог создал ее для этих же (верных).

7. Он спрашивает, кто создал само это отеческое и сыновнее благочестие вместе с царством?

8. Обращаясь теперь к словесным откровениям, он спрашивает, каким образом его душа может преуспевать в нравственной добродетели, молясь о том, чтобы она действительно продвигалась, таким образом, как провозглашает ожидаемый ответ.

9. Он молится о том, чтобы узнать, как он может еще больше освятить ту Веру, которой учил бы Царь Священного Царства, подобный Ахуре со святым Порядком и Добрым Разумом.

10. Выражая все одним словом, он просит Ахуру открыть ему Даену, Проницательность, сущность той Веры, которая была «из всех вещей лучшей» и которая одна могла «продвигать поселения» с помощью священного обряда и нравственный порядок как своего союзника, который также воздавал бы все свои нравственные и обрядовые действия только посредством божественного благочестия, которое было их осуществлением на практике; и он завершает восклицанием, что желания и желания его души, когда они наиболее наполнены мудростью, будут искать Бога.

11. Следуя влиянию Арамаити (этого олицетворения Благочестия), он спрашивает, какими средствами она может приблизиться и быть осознанной как характеристика тех, кому следует проповедовать святое Прозрение, признавая, что Бог знает, насколько он выдающийся в преданности делу, и с какой ненавистью, сидящей «в его духе», он смотрит на противоборствующих богов.

12. Затем, бросая испытующий взгляд на массы и, возможно, разглядывая их несколько групп, каждая из которых возглавляется своим «вождем», он плачет, обращаясь к Ахуре формально, но на самом деле к народу, и говорит: «Кто является праведным верующим в отношении этих моих вопросов, заданных Богу, чтобы выразить мою веру в Него, и кто является скептиком? Кем управляет Ангра-Майнью; или кто такой же злой, как сам этот вождь?». И, вспоминая досадный факт, что терпят некоторых, которые не только не помогают, но противятся его усилиям, и, может быть, имея на виду некоторые полуубежденные части, он с горечью восклицает: «Ангра-Майнью выступал против Ахуры, почему его не считают тем, кем он является на самом деле? Почему он все еще невозмутим?».

13. И затем с яростью, он спрашивает: «Почему мы должны терпеть вид этих противников, представляющих их ложь? демон как их Богиня? Как я могу гнать ее отсюда в преисподнюю, не к тем, которые колеблются, как эти, останавливаясь, прежде чем осудить злую партию, а к тем, которые уже исполнены своего непослушания и которые, не имея никакого общения с нами, не принимают свет, как они, от отраженной славы истины, и которые, кроме того, не искали и не делились подобными советами Твоего Доброго Разума. Да, как, – повторяет он, – могу я отдать эту Лживую Богиню, в лице ее приверженцев, Святому Порядку, в лице святых, в их руки, чтобы убить ее, разрушить ее как ложь Матрами Твоего учения, а не просто противостоять этим злым развратителям, как мы теперь делаем, терпя молчание этих масс в отношении их дел, их страх перед ними или их попустительство их вероучениям, но посеять среди них бойню, чтобы полностью их истребить?»

15. Затем он настаивает на предстоящем столкновении и молится, чтобы узнать, какому из воинств, претендующим на «урвату», Ахура отдаст приз.

16. И кто, спрашивает он далее, будет защитником, который поведет за собой победителей, «веретремган», который, таким образом, примет «снаити» и Матру, и сразу бороться за «оба мира». И он желает, чтобы приближали его, как приближался к Заратустре, послушной волей и двигал к его святому делу вдохновляющий Добрый Ум Ахуры, будь тот Рату, кто бы ни Господь может пожелать. Спасение в виде успеха его великой попытки должно быть его уделом.

17. Наполовину намекая, что он сам может быть грядущим человеком, он умоляет знать, когда он сможет провести ту беседу, на которой, он сможет более тесно общаться с Ахурой и через откровение, которого можно было бы удостоиться, может стать предводителем-защитником, чтобы сохранить всегда называемых «пребывающих двоих», «Благодать» и «Бессмертие», которые были «лучше, чем добро», «вахиста» святых.

18. Он просит, чтобы он мог получить почетный дар спаренных кобыл и верблюда, как материал для жертвоприношения перед битвой (?), даже высшие интересы народа, прочное благополучие, требует, чтобы он получить эту помощь.

19. Что касается монарха или ведущего вождя, который может отказать в этой справедливо заслуженной и необходимой помощи или почете, то он заявляет формулировками своего следующего вопроса, что какой-то мгновенный суд будет грядущим, ибо угрозы будущего осуждения кажутся несущественными.

20. В качестве предисловия он взывает к разуму колеблющихся групп среди масс, которые все еще медлят называть зло злом, и спрашивает, были ли когда-нибудь даевы, представленные их приверженцами, хорошими правителями, когда у них была власть. Разве грабеж и насилие не были тогда законом у них, как и теперь? И разве Коровы, олицетворяющие священные стада и народ, не возвысили свой плачущий голос?