Текст книги "Флаг Командора"

4
Флейшман. Утро вечера мудренее

Мы сидели вчетвером в капитанской каюте и нещадно курили. Я, Валера, Костя и, конечно же, Командор. Было и вино. Одна пустая бутылка даже валялась в углу, но разве это доза для четверых здоровых мужиков?

– Так что же мы можем? – Сейчас Командор не изображал из себя несгибаемого капитана. В голосе его проскальзывала некоторая усталость. Да и то, нести все и всех на своих плечах нелегко. По крайней мере, я не хотел бы поменяться с ним судьбой даже за половину золота всего мира. Власть хороша в спокойные времена. В противном случае это не власть, а ответственность.

Речь шла о технических усовершенствованиях, которые мы могли бы сделать в этой реальности. Этакий вариант Жюля Верна, только наяву.

Хорошо было его героям в книгах! И сами они инженеры-изобретатели, и полезные ископаемые у них обнаруживаются под рукой, и памяти их может позавидовать Британская энциклопедия. Хорошее дело – роман!

– Оружие отпадает, – сам себе ответил Командор. – Для унитарного патрона целая промышленность нужна. В кустарных условиях боеприпасы не наштампуешь.

– А если что-то типа охотничьего ружья? Картонные гильзы, разве что донышко медное. А скорострельность повыше, чем у здешних мушкетов, – подал голос Сорокин. – И порох можно оставить дымный.

Современный нам был недоступен. Слишком сложная формула, куча ингредиентов, о доброй половине из которых никто еще и не слышал. Этот вопрос мы обмозговали одним из первых и сразу пришли к выводу, что он неосуществим.

– Капсюль, – напомнил Командор. – Мы уже говорили, что его сделать не из чего. Гремучую ртуть нам не добыть.

Мы дружно вздохнули.

Как было бы здорово вооружиться автоматами или, на худой конец, карабинами! Сразу получили бы такое огневое преимущество, что только держись!

Увы… Не настало еще время массового убиения себе подобных. Технологии не позволяют. Или головы руби по старинке, или из кремневого ружья пали. Другого пока не дано.

Нет, мы довольно многое вспомнили сообща. Жаль, что теоретические знания – это одно, а уровень производства – совсем другое. Это как с двигателем внутреннего сгорания. Принцип работы известен, основные детали – тоже, лишь сделать невозможно. Целые отрасли промышленности создавать надо. Причем одна упирается в другую, та – в третью, и получается заколдованный круг. Время еще не настало.

А жаль. Штамповали бы штучные модели машин да поставляли бы королевским дворам. Королей сейчас много, небось каждый захотел бы самодвижущийся экипаж. Оставалось лишь деньги грести лопатой да жизнь на балах прожигать.

Мечты.

Как там говорилось в басне Козьмы Пруткова?

 
Мы поплывем, решили утюги.
Пускай завидуют соседи и враги.
Мы всей гурьбой пойдем на пруд соседний.
Ушли. Уплыли. И с тех пор
Не возвращаются на двор.
Умейте отличать мечты от бредней.
Стоп! А пароход?
 

– Пароход, – говорю. – Где-то читал, что его могли сделать даже древние греки.

– И что это даст? – тут же спрашивает Командор. – Гребные колеса. Против ветра идти сможет. Вот только скорость… Валера, ты не помнишь, какая скорость была у первых пароходов?

– Узла три, я думаю.

– По течению? – ехидно уточняет Командор.

Да… Наша бригантина… Наша бригантина с попутным ветром выжмет, пожалуй, двенадцать. Конечно, если смотреть в перспективе…

Впрочем, патентного бюро все равно нет. Сейчас каждый мастер хранит свои производственные секреты как зеницу ока. Если же удается что-то у кого-то подглядеть, то никаких денег отстегивать за это не полагается.

– Гранатомет? Порох слаб. Ракета – тоже. Будет в полете ветром сносить. Хрен в море попадешь, – рассуждает вслух Командор. – Тол, динамит. Черт, ничего не годится. Воздушный шар? Водород добывать долго. Но какой-нибудь примитивный монгольфьер…

– Воздушный шар-то тебе зачем? Понятно, если бы дирижабль, – спрашиваю, раз остальные молчат.

– Хотя бы для разведки. Чем выше, тем дальше видно. Из чего там оболочку делали? – Кабанов лихорадочно вспоминает. – Из промасленного шелка, кажется.

– А ты подумал, сколько его надо? Между прочим, шелк сейчас материя дорогая. Разоримся на покупке. Да и то, если деньги найдем. Вряд ли в здешних местах его возят полными трюмами. Уже не говорю, сколько места надо, чтобы под ним костер развести. Или как там его надувают? Бригантинка-то у нас маленькая. Линкор взять не захотел.

– Не было там линкора. Все равно таким морякам, как мы, с ним было не разобраться. Если бы не Билл, до сих пор половину операций делали бы, как бог на душу положит, – говорит он без упрека.

Без него знаю, что напортачили мы с Валерой немало. Принцип был верный, а вот детали… Но попробуй разберись без самоучителя, в каком порядке рациональнее тянуть всевозможные шкоты!

Не разобрались. Иначе, это я сейчас понимаю, могли бы уйти от сэра Джейкоба. Сколько людей были бы живы!

Видно, Валера думает так же. В его глазах появляется боль напополам с обидой. Обида не на Командора – на себя.

– На линкор у нас людей нема, – вставляет Костя. – И взять их неоткуда. С бригантиной едва справляемся.

Тут он видит лицо Валеры и умолкает.

Командор тоже молчит. Похоже, жалеет о сказанных словах, а как поправить – не знает. Потом разливает вино и каждому протягивает его кубок.

Вино краснеет в кубке, словно кровь.

Тьфу! Что за ассоциации?

– Гранаты, – вдруг произносит Командор и отставляет свой кубок в сторону.

– Какие? – Сорокин смотрит заинтересованно.

– Обычные. Смотрел фильм про Петра? Круглая бомбочка, фитиль. Убойная сила – хрен да ни хрена, зато психологический аспект налицо. Если придется идти на абордаж, закидать прежде всю палубу. Пока уши проковыряют, пока опомнятся, столько дел натворить можно. Кстати, вопрос на засыпку. Почему местные не стреляют из пушек бомбами? Ядра да картечь.

– Порох слабый. Редкому ядру удается борт проломить. Бомбы тоже будут отскакивать и рваться в море, – не задумываясь, отвечает Костя.

– Значит, надо обзавестись мортирой. Посылать бомбы на палубу. Борта высокие, рванет, где положено.

– А толку? От проломленной палубы корабль не утонет, – опять отвечает Сорокин.

– От палубы – да. А если в крюйт-камеру попасть? – Улыбка у Командора получается недобрая.

Тут уже затрагиваются общие интересы, и я не выдерживаю:

– Ладно, взорвется. Нам что от этого? Сокровища со дна морского поднимать? Так аквалангов у нас нет.

– При чем тут сокровища? Нам необходимо оружие на крайний случай. Если уж прижмут и деваться будет некуда.

Не знаю, правду ли сейчас сказал Командор, или это он осознал свой промах, но некоторый резон в его словах есть. Жизнь чревата неожиданностями, и надо по возможности учитывать все.

– А для погони за сокровищами хороши ядра с цепью, – продолжает Командор. – Сколько помню, их позднее использовали на флоте. Не помню, как назывались. Брандскугели? Нет, это вроде бы зажигалки. Книппеля, вот! Нам нужны две половинки, соединенные цепью. Хорошая вещь. По слухам, мачты срубает только так. А уж без мачт бери его спокойно тепленького.

– Смотрю я на вас, блин, вам что, делать больше нечего? Или лишние люди покоя не дают? Мало их погибло, вам еще подавай! – со злостью произносит Валера.

И затихает под тяжелым взглядом Командора. Лицо у Сереги жесткое, как в бою, и мне кажется, что он сейчас или заговорит приказами, или пошлет Валеру к какой-то матери.

Но Кабанов молча раскуривает трубку, и я вдруг замечаю, что пальцы у него слегка дрожат.

– Они уже погибли, Валера, – неожиданно мягко произносит Командор. – И мы этого не изменим. А вот отомстить за их гибель я не прочь. Не один такой сэр Джейкоб по Архипелагу плавает. И я не хочу, чтобы гибли невинные люди. Да и добраться до России – деньги нужны. Не своим же ходом дюжиной человек через океан, а потом еще пешком через чужие государства. Если у тебя есть другое реальное предложение, я буду только рад. Гнить здесь всю жизнь на плантации я не намерен. Даже в качестве плантатора.

Я подумал и решил, что быть плантатором тоже не хочу. Хватило с меня пребывания на Ямайке. Правда, там я был рабом. Но все равно. Управлять людьми, словно скотиной, не для меня. Тут нужна ежедневная жестокость. Это не мое удовольствие.

Трудиться же самому… Не в смысле, что я лентяй, только работать на земле надо уметь и любить. Я не люблю. Каждому – свое.

Валера тоже молчит. Путь Командора ему не по душе, но и предложить что-либо другое он не в состоянии.

Один Сорокин явно готов без споров поддержать любые начинания Кабана. Уж не знаю, из армейской ли солидарности, из дружеских чувств, веры в талант нашего атамана, а то и собственных наклонностей, только новый поворот нашей одиссеи его явно не смущает. В его направленном на Валеру взгляде читается явное осуждение.

– Я ведь никого не принуждаю, – нарушает молчание Командор. – Самое тяжелое позади, и каждый вправе выбирать себе дорогу. Только вместе держаться все равно легче. И тем, кто послабее, тоже надо помочь. Хотя бы вначале, пока они не устроятся.

Он не говорит о женщинах. Боится обвинений, что сам устроился сразу с двумя и теперь хочет в первую очередь обеспечить их судьбу.

Только в гибели Валериной возлюбленной Командор не виноват. Его-то в тот злополучный вечер и рядом не было. Как и всех нас. Мы болтались в открытом море на шлюпке, не зная, суждено ли когда-нибудь доплыть до твердой земли. Сергей же вдобавок был весь изранен, когда, кстати, прикрывал отход не одних женщин, но и Валеры.

И вообще, интересно, что бы заговорил Командор, если бы ему удалось набрать команду из местных? Иными словами, кто больше нуждается: Командор в нас или мы в нем? Кого сумел, того он спас. Мы в относительной безопасности. Вполне можно считать свой долг выполненным. Никто и никогда не обязан устраивать другим взрослым людям их жизнь. В чужом ли времени, в своем, роли не играет. Командор тоже не у себя дома.

Не знаю, понял ли эту простую истину Валера, но он говорит примиряюще:

– Извини. Нервы. Но, ядрен батон, может, просто грузы перевозить? Что-нибудь да заработаем. Не обязательно пиратствовать.

– Не ты, так тебя. Я не предлагаю сделать это профессией. Да и без лишних жертв постараемся обойтись. Пару раз экспроприируем экспроприаторов, и домой, в Россию. Подумай. Время еще есть. Заставлять никого не станем и в обиде не будем. А ты, Юра, как?

Вот и пришел мой черед. Если честно, то не испытываю особого желания нападать на ни в чем не повинных людей. Ни убивать, ни быть убитым абсолютно не хочется. Я бы лучше завел таверну на берегу, раз уж торговлей заняться не выходит. Но на таверну денег все равно нет, и взять их неоткуда. Разве что бригантину продать, но и тогда деньги будут общими. Поделить их – и что останется? Тут вспоминаю, что сам же и советовал Кабанову заняться флибустьерством. Когда мы с боем вырвались из Порт-Ройала и любые опасности казались ерундой.

– Да, времена сейчас романтические. Даже чересчур. – Похоже, выход Командора едва ли не единственный.

– Хорошо, – подводит черту Командор. – В море мы пока все равно выйти не можем, поэтому время подумать у вас есть. И у всех других тоже. Устроим завтра общее собрание среди своих, обрисуем ситуацию, и пусть каждый решает для себя.

Собираемся расходиться, время приближается к полуночи, но тут на палубе слышится какой-то шум, а затем в дверь каюты стучат.

– Да! – Мы все невольно напрягаемся. Жизнь успела научить в любую минуту быть готовыми к неожиданностям.

Но на этот раз никакой неожиданности нет. Всего лишь вернулись Калинин с Ширяевым. Оба довольно пьяные и донельзя довольные. Сияют, как два золотых дуката.

– Угу… – В глазах Командора мелькают веселые искорки, словно нечто в таком роде он и ожидал, но он старательно пытается изобразить на лице суровость. – Между прочим, пить могли бы и на борту.

– Командор… – Ширяев явно не чувствует себя виноватым. – У нас важные новости и эти… предложения.

– Надеюсь. Но сообщать их можете и сидя.

Это он к тому, что Гриша явно готов докладывать по форме с приложением руки к козырьку.

Сообщение о землетрясении впечатляет. Выходит, промедли мы чуть с бегством, вполне бы могли оказаться в числе его жертв. Но все это ерунда по сравнению со следующей новостью.

Одна мысль о том, что землетрясение тоже устроено нами, заставляет нас истерически захохотать. Смеется Сорокин, смеется Валера, смеется суровый Командор, смеются и подвыпившие вестники. У меня от смеха выступают на глазах слезы. Кажется, еще немного, и не хватит воздуха. Наш смех – сродни безумию, как безумна и породившая его причина.

Наконец мы успокаиваемся в полном изнеможении.

– Класс! – едва выдыхает Командор. – Вибрирующая бомба замедленного действия.

Мы начинаем смеяться по новой, но на этот раз у нас уже мало сил.

Потом меня посещает серьезная мысль, и я немедленно сообщаю ее присутствующим:

– Наше счастье, что идет война. С такой логикой нас вполне могли привлечь к ответственности за уничтожение города. А местный суд вряд ли самый гуманный в мире.

В ответ все опять начинают ржать, хотя сказанное мной отнюдь не является шуткой. Сколько помню историю, на налеты на испанские города родные власти смотрели сквозь пальцы, однако никто из флибустьеров даже не пытался атаковать английскую или французскую базу. Своего рода масонский заговор против Испанской империи, и только против нее.

– Мне интересно: каким образом в Архипелаге переносятся новости? – спрашивает Командор, в очередной раз набивая трубку. – Все-таки война, вода. Не почтовые же чайки переносят! Сколько тут прошло…

– Наши сболтнули? – высказывает предположение Сорокин. Под «нашими» он подразумевает отпущенных на берег французов. И сам себе отвечает: – Нет, о землетрясении они не знали. Разве что упомянули о бегстве да назвали имя.

Вообще-то действительно интересно. Или с обеих сторон действует разведка (что, учитывая время, довольно маловероятно), или война не мешает существующим связям между английскими и французскими флибустьерами. Все-таки столько лет вместе на испанца ходили! Да и лояльность вольных добытчиков своим правительствам – вещь весьма относительная. Слушают, но выполняют лишь то, что выгодно.

Гм… Как бы тогда в здешних водах какие-нибудь мстители не объявились! Те, которые от нашего ухода потеряли побольше прочих.

Черт! Маловато нас все-таки!

И ответом на последнюю мысль прозвучала еще одна новость, принесенная Ширяевым.

– Тут такое дело, Командор… – Он несколько помялся в смущении. – Короче, кое-кто из местных желает вступить под ваше начало.

Мы застыли, ожидая продолжения. Если предыдущее известие вызвало у нас приступ безудержного веселья, то это откровенно ошарашило.

– Некий Гранье, канонир самого Граммона (последнее имя не говорило мне ничего), со своими товарищами придет завтра с утра поговорить с вами. Говорит, что хочет поступить под начало такого знаменитого капитана. Остальные предводители, по его словам, мелковаты. Он, говорят, очень хороший канонир.

Это было все!

Нет, никто не смеялся, ничего смешного в том не было, а я вдруг подумал: это Судьба!

И мне вдруг стало легко и спокойно. В конце концов, не так страшен черт, как его малюют. Ну, времена, опасности. Но я же не один! И уж лучше принадлежать к сильной стае, чем мыкаться по свету в поисках пристанища и занятия!

Если с нами Командор, то кто против?!

5
Кабанов. Визиты

Жан-Жак Гранье явился с утра. Точнее, сразу после восхода солнца. Или во время восхода.

С ним было человек тридцать. Разнообразно одетые, только лица явившихся были похожи своей обветренностью. Этакие морские волки в классическом смысле слова. Разнообразная, довольно живописная одежда, шкиперские бородки, перетянутые черными ленточками косички, сережки в ушах. У одного даже повязка на глазу, и лишь одноногих среди них я не увидел.

Надо сказать, впечатление они производили сильное. С законом эти люди явно были не в ладах, этакая буйная вольница, но сразу чувствовалось, что вояками все как один были крепкими. Таким сам черт не брат и не товарищ. Если же подобную компанию удастся взять в руки и удержать, то никаких преград ни в море, ни на суше больше не существует.

Не считая того, что заставить их подчиниться – стоит любой преграды. Или всех преград, вместе взятых.

Пока же мы с канониром стояли друг против друга и молчали. Это жену можно выбрать под влиянием мгновенного импульса. Ошибешься – разведешься. Неприятно, зато не смертельно. Нам же предстояло или не предстояло стать компаньонами в таком деле, где ошибка в выборе становилась роковой. Без красных слов и натяжек.

Мне Жан-Жак понравился. Крепкий, видавший виды мужчина. Черные волосы заплетены в косичку, в ухе торчит серьга, но это так, антураж. Чувствовалась в нем исполненная достоинством сила, причем не только физическая. Своеволие чувствовалось тоже. Оно и понятно: море не терпит рабов. Приказы начальства святы, в противном случае плыть всем придется по вертикали, но должна быть уверенность, что начальник не самодур и приказы его разумны. В противном случае ничто не помешает выбрать другого начальника. Так сказать, проявить разумную инициативу снизу.

А вот что мне понравилось в его наряде, так это перевязи с заткнутыми в них пистолетами. Надо будет завести себе такие же. Только пистолетов чтобы было не две пары, а минимум три. Патронов-то к револьверу практически нет. Но это так, чисто практическое.

Короче говоря, в разведку с Гранье я бы пошел, несмотря на все его заморочки.

Вопрос: а он со мной? Боюсь, капитан из меня липовый. Тактику парусного флота не знаю, в навигации не разбираюсь, даже названий многочисленного такелажа выучить как следует не успел. Одно только прозвище, которое еще оправдывать и оправдывать.

– Тебя называют Командором? – наконец спросил Жан-Жак по-английски.

– Да.

Гранье помолчал еще, а затем сообщил:

– О тебе много говорят. Что ты взорвал форт в Порт-Ройале, освободил заключенных из тюрьмы, угнал бригантину.

Слава богу, про разрушенный город Жан-Жак ничего не сказал.

Я неопределенно пожал плечами. Хвастать не хотелось. Отрицать или доказывать – тем более.

Мелькнула подспудная мысль, что, с одной стороны, в этих разговорах ничего хорошего нет. Если бы все мои соплаватели умели хранить молчание, никто бы не смог обвинить меня на той, ставшей вражеской, стороне. Известность может не только помогать, но и вредить. Кто знает, как повернется в дальнейшем наша одиссея?

Впрочем, прозвище не имя.

– Так это правда? – повторно спросил Жан-Жак.

Молчать дальше было невежливо, и я ответил:

– У меня не было другого выхода.

Не знаю, что в этой искренней фразе было смешного, но пришедшие дружно захохотали. Они смеялись искренно, самозабвенно. У кое-кого даже выступили слезы.

– Да… – когда приступ веселья стих, протянул Гранье. – Знаешь, а ведь в тебе что-то действительно есть. У нас к тебе разговор.

– Хорошо. Но не вести же его всухую… – Я подозвал Билли и приказал: – Бочонок с ромом. Для начала.

И снова мои слова вызвали смех. Похоже, не умеют тут гулять по-русски, когда выпиваешь гораздо больше, чем мог бы, но все-таки намного меньше, чем хотел.

Конечно, направиться в кабак было бы лучше, только, во-первых, вряд ли хоть один из них работал в такую рань, а во-вторых, беседовать в общем зале с целой толпой все-таки тяжеловато.

Смех быстро сменился вполне понятным возбуждением. Кое-кто из прибывших, как быстро оказалось, знал моего боцмана и еще кое-кого из англичан по довоенным совместным плаваниям. Французская часть команды до сих пор находилась на берегу. Женщинам же я заранее велел не показываться во избежание возможных эксцессов. Все же мужская вольница – это нечто особенное, и незачем вводить ее во искушение. Женщин в Архипелаге намного меньше, и на каждую готовы претендовать по нескольку кавалеров.

Мы наполнили разнокалиберную посуду, более-менее дружно осушили ее прямо на палубе, и я, выждав положенное время, обратился к Гранье:

– Слушаю тебя, Жан-Жак.

Канонир не удивился, что я знаю его имя. К чему, когда рядом со мною стоял Ширяев?

Он шагнул чуть в сторону, ласково провел рукой по ближайшей пушке и улыбнулся. Улыбка была широкой и открытой.

– Командор Санглиер! Мы желаем поступить под твою команду.

Пришедшие с Гранье флибустьеры согласно загалдели.

Да… Видно, придется изучать французский язык. Но кто ж знал?

Я не спеша прошелся по палубе. Всматривался в загорелые обветренные лица, стремясь по выражениям постигнуть внутренний мир этих суровых людей.

– Хорошо. У меня одно условие… – Собственно, условий было два, но второе, железная дисциплина в море, подразумевалось само собой. Вернее, зависит она не от договора, а от авторитета командира. Не будет авторитета – и никакие соглашения не удержат экипаж от всевозможных выходок.

Флибустьеры притихли, заранее пытаясь понять, что же я им скажу.

– Условие простое. Никаких излишних жестокостей. Пленных не убивать, женщин не насиловать.

Я ожидал возмущенного гула или задумчивого молчания. Встречи с английскими коллегами моих новых компаньонов были слишком живы в памяти, однако вопреки всем опасениям флибустьеры восприняли мое условие совершенно спокойно.

– А если какая согласится? – спросил сухощавый моряк, одетый с некоторой претензией на роскошь. Если закрыть глаза на то, что шикарный камзол был весь в пятнах, а рубашка не блистала свежестью.

Пираты дружно заржали.

– Тогда меня это не касается. – Я тоже не сдержал улыбки.

Мы выпили еще и, не откладывая дело в долгий ящик, тут же составили положенный по обычаю договор. Я официально стал капитаном, Валера – штурманом, Флейшман – его помощником, Сорокин и Ширяев – офицерами, Петрович – лекарем, Билли – боцманом, Гранье – канониром. По тому же обычаю определили полагающиеся каждому доли и отдельно по общему согласию вписали мое условие.

Лудицкий подполз ко мне под общий шумок и вновь попытался завести старую песню об аморальности пиратства.

Хорошо хоть, что русского языка никто из новичков не понимал.

– Петр Ильич, если вы видите другой выход, то предложите. Общими фразами я сыт по горло. Даже не сыт – закормлен.

– Если бы вы больше прислушивались к тому, что говорят достойные люди… – начал бывший депутат.

– Достойные люди делают конкретные дела. На пустые разговоры у них не хватает времени, – чуть резковато прервал я бывшего шефа. – И потом, Петр Ильич, никто не заставляет вас принимать участие в нашем предприятии. Берег рядом, можете смело начинать там любое дело, какое вам только взбредет в голову.

Похоже, никакое дело Лудицкому в голову не пришло. Он обиженно засопел и демонстративно отошел к другому борту.

Таким образом, из отставного капитана воздушно-десантных войск я превратился в действующего капитана флибустьеров.

Впрочем, на этом мое превращение еще не завершилось. Да и вообще, день только начинался, а с ним – и всевозможные неожиданности.

Мы как следует обмыли договор. Бочонка, как я и предполагал, не хватило. Билли выкатил второй, а там на палубе объявились уставшие от вынужденного заточения женщины.

Нет, никакой поножовщины их появление не вызвало. Я в нескольких словах объяснил наличие на бригантине лиц противоположного пола (о чем прибывшие в общем-то знали), а заодно и договорился с Жан-Жаком о том, что он подыщет дамам соответствующее жилье.

Жан-Жак коротко переговорил со своими спутниками, и скоро один из них отправился в город.

Возвращения я не дождался. На борт бригантины зашел мой спутник и друг Мишель д’Энтрэ собственной персоной. И какой персоной!

Мушкетер преобразился. Вместо лохмотьев на нем был богато расшитый камзол, голову венчала шляпа с пером, одним словом, вид у Мишеля вполне соответствовал моему представлению о нарядах текущего времени.

Мы с чувством обнялись, будто не виделись целую вечность, и после того как я заставил мушкетера выпить штрафную, он с претензией на изысканность сообщил, что меня приглашает к завтраку губернатор.

Мог бы пригласить чуть пораньше или не приглашать сегодня вообще.

Я успел порядочно нагрузиться с новыми подчиненными, и появляться в таком виде перед чужим начальством было несколько неудобно.

Ладно. Не в первый раз. В том смысле, что пришлось вспомнить армейскую службу с подобными вариантами. Там тоже хватало несвоевременных вызовов и незапланированных проверок. Главное при этом – иметь максимально трезвый вид, отвечать четко и по уставу, тогда на запашок изо рта никто внимания не обратит. Вспомнят, так сказать, свою молодость.

– Зачем я понадобился губернатору? – спросил я Мишеля, пока мы вдвоем приближались к резиденции местного властителя.

После навязанной ему штрафной мушкетер выглядел не трезвее меня. Во всяком случае, надеюсь, глаза у меня были не настолько мутны.

– Зачем может вызвать губернатор? – вопросом на вопрос ответил Мишель.

Словно я могу иметь об этом понятие! Если мой шеф Лудицкий порой встречался с губернаторами и прочими носителями власти, то я лишь обеспечивал безопасность. Сам же представлял для них некую абстрактную фигуру.

Счастливые времена!

Пока я пытался сформулировать это в вопрос, пока пытался втолковать капитану, что я, собственно говоря, иностранный подданный, мы успели прийти к своей цели.

И я опять пожалел о своем незнании французского. Английский язык в нынешнее время знают лишь моряки в здешних водах, да и то лишь потому, что нахватались слов у недавних союзников и нынешних врагов. Отойди чуть подальше – любой пожмет плечами, чего ты старательно перекатываешь картофелины языком вместо разговора на всем понятном наречии. До самого двадцатого века английский по распространенности за пределами Британии и колоний вряд ли превосходил какой-нибудь итальянский или румынский.

Дворец у губернатора был ничего, большой и богатый с виду, хотя на роль правительственного здания, на мой взгляд, не тянул.

Или это потому, что я поневоле ожидал увидеть расставленные повсюду гвардейские караулы? Наяву охрана ограничивалась парой сидящих на ступеньках солдат, если и поднявшихся при нашем приближении, то явно из-за Мишеля. Все ж таки офицер.

Зато приняли нас сразу, без каких-либо проволочек. Мажордом – или как там его? – открыл двери в столовую, и я впервые увидел настоящего губернатора семнадцатого века.

– Командор Кабанов из Московии – кавалер Дю Кас, – представил нас Мишель.

Я как мог поклонился и немного помел пол своей шляпой.

Дю Кас проделал данную процедуру намного проще и лучше.

Был он толст, но его повадки выдавали в нем бойца не из последних.

– Счастлив приветствовать во владениях французского короля гостя из далекой Московии.

Я ответил в том же духе, после чего губернатор без дальнейших церемоний кивнул на накрытый стол.

По вполне понятной причине я старался не налегать на вина и, вообще, больше копировал манеры моих сотрапезников.

Хорошо хоть, что мои ошибки находили объяснения в варварстве моей родины и никого шокировать не могли.

После общих вопросов о здоровье московитского короля, о наших странствиях и приключениях, приглядывающийся ко мне Дю Кас спросил прямо в лоб, выступаю я как частное лицо или являюсь представителем своего монарха.

– Исключительно как частное, – признался я.

В тюрьму посадить меня не за что, напротив, пусть случайно, но я выступил против нынешнего французского врага, а нагло врать, выдавая себя за посланника… Ну уж нет!

Губернатор удовлетворенно кивнул:

– Что вы думаете делать в дальнейшем? Вернетесь в Московию?

– С вашего позволения, не сейчас. Кавалер д’Энтрэ, надеюсь, обрисовал вам наше положение. Помимо нашей малочисленности, мешающей дальнему походу, я намерен отомстить англичанам за нападение на нейтральный корабль и гибель людей, – прямо ответил я. Что-то мне подсказывало: в данном случае честность – лучшая политика.

– Поверьте, ваша милость, я видел командора Кабанова в деле и могу сказать: не завидую его врагам, – вставил слово молчавший до сих пор Мишель.

Выпитые залпом граммов триста рома подействовали на мушкетера не лучшим образом. Добавленное же за завтраком вино лишь усугубило ситуацию, и мой приятель был порядком пьян. Но, будучи офицером, крепился, старался придать себе трезвый вид.

– И команда у вас теперь есть, – задумчиво добавил Дю Кас.

Разведка у него работает как надо. Да и город небольшой, в понятиях моего времени – скорее поселок, и узнать происходящее в нем не составляет труда.

Оставалось ждать продолжения, хотя его содержание мне было уже ясно.

– С ним теперь Гранье, – вновь вставил Мишель.

– Французский подданный, – заметил губернатор.

Словно я этого не знал!

– Послушайте, месье Кабанов… – Дю Кас посмотрел на меня испытующе. – Я понимаю ваши чувства. Но быть совсем одному без поддержки и покровительства… Может быть, вы сочтете для себя возможным временно поступить на службу королю? Уверяю вас: испанцы ничем не лучше англичан, разве что богаче их.

К этому все и шло. Во время войны не принято уточнять национальности. Да и вообще, по-моему, пока служба монарху ставится выше службы родине.

– В каком качестве? – уточнил я.

Дю Кас встал и прошелся в угол комнаты, где стоял небольшой столик с лежащей на ней бумагой.

– Это жалованная грамота на ваше имя.

При нынешней политике французского короля такими грамотами не разбрасываются, но Мишель, очевидно, убедил губернатора в моей особой ценности.

А подготовился-то заранее! Видно, был уверен в моем согласии. Да и как иначе, когда деваться мне некуда?

– Позвольте… – Я взял бумагу из рук губернатора.

Написано было красиво, с финтифлюшками и завитушками, но, как и следовало ожидать, по-французски. Чего я ждал? Международный язык, месье! Я только и разобрал, что свою фамилию да несколько слов, давно ставших общеупотребительными.

Вряд ли в официальном патенте заключался подвох. Да и наличие подобной бумаги из мистера Икс превращало меня в реально существующее лицо. Но одновременно это был тот рубикон, после которого уже не было возврата. Глупо, какой может быть возврат после случившегося? Куда? В свое время?

– Надеюсь, вы дадите мне время подумать? Скажем, до вечера, – вырвалось само собой. – И еще. Как вы знаете, со мною дамы. Я должен быть уверен, что им ничего не грозит на берегу.

– Я сам прослежу за этим, – учтиво кивнул губернатор. – Что до вас, я уже распорядился помочь с поисками домика. Не жить же вам все время на корабле. Да и, как я слышал, – на губах Дю Каса мелькнула улыбка, – вы не один.

В улыбке не было ни сарказма, ни зависти. Лишь мужское понимание. К тому же я настолько отвык от заботы со стороны, что подобная предупредительность была приятна.

– Теперь прошу прощения, месье, меня ждут дела. Надо получше познакомиться с новой командой, наметить планы… – Я вновь помел пол шляпой.

– Вечером жду вас у себя. Было очень приятно познакомиться. Как только мои люди подыщут вам жилье, вы будете осведомлены, – учтиво попрощался губернатор.