Текст книги "Сапер. Без права на ошибку"

Глава 3

Утром на службе первым делом написал рапорт про вчерашнее. А то вроде как сам не застрелил никого, а участие принимал. Пришлют потом бумагу доблестные милиционеры, а начальство не в курсе. Сюрпризов они не любят. Это жене можно ничего не говорить, она не узнает. А особый отдел – совсем другой коленкор. Так что минут тридцать ручкой пришлось поскрипеть, вешая кляксы и переписывая. Хорошо, у меня есть опытный коллега. Степан Авдеевич подсказал, как изложить всё коротко и так, чтобы вопросов не возникало ни у кого. Правильнее было бы сказать, что рапорт он мне продиктовал, но то уже мелочи. Подчиненный помог советом начальнику в целях рационального расхода служебного времени.

Только поставил точку – заявился Ильяз. Мы обнялись и похлопали друг друга по плечам.

– Уже болковник, товарищ Соловьев! Растете над собой!

– И тебе салям алейкум, Ильяз, проходи, введу в курс дела.

– Бравильно по-татарски говорить Исянмесез!

– Да? Ну спасибо за подсказку. Но запомнить не обещаю. Теперь слушай.

Я коротко рассказал, что мы едем в Вишеру, передовой группой, помогать Кирпоносу налаживать работу его нового фронта. В основном пойди туда, не знаю куда, и принеси то, не знаю что.

– Самое главное, там ни разведка, ни особый отдел мух не ловят – немцы выбамбливают поступающие подразделения, что называется, на марше. Никакой секретности.

– Наводчиков надо ловить.

– Надо. Иди, собирайся, будем вникать в контрразведывательную работу. Кое-какие идеи есть на этот счет.

Спустя час мы погрузились в машину и поехали на аэродром. И нам даже зачем-то дали с собой одного хлопчика с ППШ наперевес – Колю Незлобина. Вроде не просто так едем, а начальство. Взвод бы посолиднее было, но не то столько автоматчиков не нашлось, не то с транспортом какая-то загвоздка случилась, и пришлось обойтись тем, что есть. Мы с Евсеевым и примкнувшим к нам Ильязом сели сзади, как положено руководству, и тронулись. Хорошо, что мы все худощавые, места всем хватило. А то будь кто из нас троих пошире костью – уже неудобство.

У станции метро «Динамо» Степан сильно изменился в лице. Побледнел, скривился и обеими руками схватился за правую щеку.

– Что случилось, товарищ капитан? – спросил я.

– Зуб… – простонал Евсеев. – Всю ночь болел, я думал, пройдет, а он… Охо-хо…

– Миша, тормози, – крикнул я водителю. – Концепция поменялась. Где у вас зубной, Степан Авдеевич?

– Малая Лубянка, там поликлиника…

– Давайте туда.

Высадили особиста, а дальше вчетвером. А что, приказа откладывать поездку, если у кого зуб больной, не было.

– Не хочет ехать на бередовую кабитан, – шепнул мне Ильяз.

– Почему так думаешь?

– Бо глазам вижу. Исбуганный он. Или береживает.

Что было, того не отнять. Степан был с утра дерганый, лицо бледное. Сейчас застращает зубного ксивой, тот даст ему освобождение. Хотя… кто ж его знает. Вроде не Ташкент оборонял, на фронте был. Но надо с этим разобраться обязательно. Пока не поздно. Если есть препятствия, то поменяем. Под благовидным предлогом, конечно, зачем человеку жизнь портить.

Перед въездом на аэродром нас, конечно, остановили для проверки документов. Обычное дело. Велели всем выйти, даже капот зачем-то открыть заставили. Бумаги наши оказались в порядке, а вот «эмке» нашей это место так понравилось, что она решительно не захотела ехать дальше. Или обиделась, что в нутро заглянули. Что-то скрежетнуло в моторе и все. И пошли мы пешочком, как простые смертные. Даже обидно немного стало. Тащим вещички на себе, будто не особая группа, а не пойми что.

Летели… да без приключений совсем. Холодно только, и Ахметшин от болтанки начал хвалиться завтраком. Сели в чистом поле, ничего не видать вокруг. И встречать нас не особо кинулись – ни тебе пионеров с цветами, ни даже захудалого духового оркестрика. Проверили только в очередной раз документы, да и махнули рукой, показывая направление движения. Послал Ильяза искать провожатых. Или попутчиков. Тут как выйдет. Нашлись такие. Именно в нужное место вот прямо через минуту собрался отправиться ротный в сопровождении двух бойцов. И они знали более короткую дорогу, что при передвижении пешком очень даже имело значение. Немцев тут не было уже давно, так что неожиданностей не предвиделось. И погода хорошая – солнышко выглянуло в очередной раз из-за туч. Правда, грязь вперемешку со снегом, да плюс песок под этой кашей, в которую проваливаешься так, что подметки плачут. Не прогулка, а одно удовольствие.

Кое-как добрели до городка. Он был выбомблен почти в ноль – везде воронки, целых зданий практически нет. Зато много землянок, даже маскировочные сети есть.

Нашли место дислокации особого отдела армии, показали тамошнему начальнику капитану Звягинцеву наши предписания. Тот как раз пил чай. Нас, конечно, за порогом в ожидании мурыжить не стал, но на круглом сытом лице было видно недовольство. Прислали какую-то передовую группу, разбирайся с ней. И нам чайку предложил. Морковки, конечно. Уверен, в загашнике у его ординарца и получше чего найдется, но то не про нашу честь.

– Какая сейчас обстановка на фронте?

Звягинцев коротко нас ввел в ситуацию. Ничего особенного, как говорят в сводках Совинформбюро, бои местного значения. Пока земля не подсохнет, никто ничего делать не будет. Даже если сильно захочется.

– Очень чувствуется некомплект всего, – пожал плечами капитан. – Срочно требуется подкрепление. Не хватает снарядов, боеприпасов. Не говоря уж про обмундирование. Вот ждем прибытия товарища Кирпоноса с войсками. Говорят, танковый корпус выделят. Из КВ. Ничего не слышали?

Называется «светская беседа». Ни я, ни особист к танковым прорывам и кавалерийским атакам прямого отношения не имеем, портянки с подштанниками не распределяем, так что рассуждать можно долго, хотя и результата не будет никакого.

– Главное узкое место – тут у нас, – вздохнул капитан. – Через нашу железнодорожную станцию идет основное снабжение. Что ни день – налет. Да так точно, как по часам. Только прибывает эшелон – уже висят «юнкерсы».

Так и хотелось крикнуть особисту в лицо – чего же ты тут прохлаждаешься, чай пьешь?

– Прочесывание местности вокруг станции организовано?

– Это к НКВД, – махнул рукой Звягинцев. – У них тут целая рота, вам к младшему лейтенанту Бедридзе. Я вас только разместить могу в соседней землянке и поставить на довольствие.

И так хлеб. Я кивнул – пойдем устраиваться. Видать, сигналы от товарища Мельникова сюда еще не достигли, или капитан не успел проникнуться. Короче, никакого энтузиазма в плане всесторонней помощи мне я не заметил. И ладно. Москва не сразу строилась.

Однако земляночку нам выделили по высшему разряду. Я этого добра по жизни много повидал, так что знаю. Сухо, просторно, на полу опилочки свежие, лежаночки широкие. Буржуйка гудит, вентиляция работает. Жил бы в такой, да служба мешает. Так что мое мнение о Звягинцеве немного изменилось. В лучшую сторону. Чует мое сердце – сработаемся. Не с первого раза, так со второго – точно.

* * *

С утра капитана уже на месте не оказалось. Возникли у него срочные дела в отдаленных подразделениях. Хитрый жук, решил немного самоустраниться. Я и сам бы так сделал. Мы приехали и уехали, а они тут на месте остаются.

Впрочем, младлея долго искать не пришлось, он сам нарисовался. Наверное, Звягинцев всё же довел до него необходимость встретиться. А что, раньше начнешь, может, и получится быстрее закончить. Мы только успели перекусить от местных щедрот. Гороховый концентрат, тушенка, морковный чай, по два куска хлеба и сколько хочешь кипятку. Главное, горячее и много.

Бедридзе фамилии своей совсем не соответствовал. Ни орлиного носа, ни густой щетины, придающей щекам ту самую знаменитую синеву. Даже волосы темно-русые, а глаза серые. Не русак, правда, но вот так, чтобы сразу грузина распознать – ни разу. И зовут Василий Григорьевич, не сказать, чтобы вот прямо сильно грузинские имя с отчеством. Полукровка? Не ясно.

Познакомились, поручкались. Младший лейтенант сразу дал расклады по своей службе. Спокойно, без крика. Мол, понимаю, что есть недоработки, но делаем что можем.

Но из землянки всего этого не видно, и мы пошли на место действия. Вроде как свежим начальственным взглядом посмотреть.

Н-да, тут, конечно, еще догадаться надо, что вот это место – железнодорожная станция. Для этого необходимо подойти сильно поближе, потому что ничего целого почти и не осталось. Одни рельсы и развалины пакгаузов. В разных местах идут ремонтные работы. Паровоз маневровый проехал как раз. Вагон цеплял к составу, который неподалеку от нас стоял. Интересно, а что там Ахметшин уже делает? Шустёр, однако. Не успели прийти, а он уже с местными трется, табачком пайковым угощает. Ладно, может, он там знакомых татар узрел, решил с земляками родную речь вспомнить.

Мы прошли на дальний край, чтобы осмотреться. Оттуда, по словам Бедридзе, лучше видно всё. Мест для наводчиков, несмотря на разруху, было достаточно – рядом лес, сел на дерево с биноклем и сигналь зеркальцем. Солнышком вон светит. Ночью фонариком. Тут бы засаду устроить… Сесть самим на деревья, что повыше…

И вроде как, со слов младшего лейтенанта, всё вокруг прошерстили, да не один раз, а эффекта никакого почти. Очень часто бомбят эшелоны.

– А с собачками искали?

– Было дело, – ответил младлей. – Но потом Рекс под бомбежку попал, хребет ему перебило. Мучился так, что не описать. Неделю еще прожил, на руках выносил его на улицу.

Бедридзе тяжело вздохнул. М-да… Война, она не только людей убивает, но и животину тоже. Мне по прошлой своей жизни лошадей больше всего было жаль. Скольких мы добивали после разных обстрелов да бомбежек…

– А новую прислать?

– Обещают…

Я себе мысленно галочку поставил – это дело надо бы ускорить. Приедем, узнаю, кто у нас там главный фронтовой собаковод. Потому что не дело, когда рядом со штабом будут прогулочным шагом немецкие наводчики ходить. Почему-то вспомнился киевский Пират. Интересно, как он там в оккупации? Люди мрут тысячами, а собаки так и вовсе первый номер на погибель. Хотя Пират был ушлым псом. Может, и выживет.

– Тащ болковник, тут местные говорят… – влез в разговор Ахметшин.

Вот накажу обязательно. Что за привычка дурная – панибратствовать при посторонних. Порядок должен быть. Между собой – другое дело, а вот так… Тяжело, что ли, уставщину изобразить?

Но только я открыл рот построить татарского выскочку, как подлый паровоз, тот самый, стоявший неподалеку, дал гудок. Так что и нагоняй в пар пошел. А потом и вовсе не до того стало, потому что кто-то, обладавший голосом посильнее моего, завопил: «Воздух!!!»

И мы бросились вслед за Бедридзе к ближайшей щели.

Где-то замолотили зенитки, но не очень обильно почему-то. Кто-то прыгнул к нам, и мне за воротник посыпалась земля с бруствера. Развернуться посмотреть, кто это к нам присоединился, не получалось – тесновато немного. Зато под ногами пискнул котенок – маленький, с рыжими пятнами и голубыми глазами. Он уцепился своими крохотными коготками за мою одежду и вскарабкался на грудь, заглядывая мне в лицо. Откуда он здесь взялся – неизвестно. Голодный, наверное, но предложить мне ему нечего. Вот погладить могу, мне не трудно. Хотя котейке не есть хотелось, а выжить – трясется мелкой дрожью да жалобно попискивает.

И тут с противным свистом начали падать первые бомбы. Видать, не очень помогли те зенитки, которые за первыми взрывами слышать перестали. Густо кладут, твари.

И тут рвануло так, что у меня в глазах потемнело. А потом еще. И еще. С бруствера нас уже грунтом солидно закидало, да и так какого-то мусора насыпало. Хорошо, что я по старой привычке рот открыл и голову руками прикрыл. Не иначе боеприпас рванул в том составе, возле которого мы были.

Продолжался этот ад минут двадцать, потом взрывы стали реже, потом сошли на нет. Бухало только возле поезда.

Я приподнялся. Состав с танками и теплушками горел с головы. Вокруг суетился народ. То и дело из головных вагонов разлетались снаряды.

– Вы куда?! – схватил меня за руку Бедридзе.

– Долбодятлов спасать!

Танки. Не КВ и даже не Т-34, а обычные Т-60. Надо спасать. Я отмахнулся от лейтенанта, побежал к составу. Суета молодых мехводов была бессмысленна и опасна. Какие самодельные пандусы?!

– Все ко мне! – крикнул я, скидывая шинель. – Стройся!

Вбитая в подсознание привычка подчиняться старшему по званию сработала. Передо мной выстроились тридцать один военный в разных званиях. Включая даже майора.

– Будем отцеплять крайние платформы и на руках откатывать дальше. Все ясно?

«Так точно» было прервано новыми взрывами в головных вагонах. Похоже, рвались танковые снаряды. Ну вот какой дебил так состав собрал? Танки отдельно, снаряды отдельно… Да еще в самое начало запихнуть…

Мы дружной толпой побежали в конец, сняли первую сцепку, десять человек принялись толкать платформу с танком. Потихоньку она пошла. Следующая сцепка. Тут к нам присоединились Бедридзе, Ильяз, комендачи. Дело сразу пошло быстрее. А я все смотрел в небо. Сейчас прилетит какой-нибудь «костыль», сделает фотоконтроль и добро пожаловать новая порция «юнкерсов». Знаю – плавали. Выстраиваются кружком и по очереди долбят, корректируя друг друга по взрывам.

– Где наши летуны?! – спросил я Бедридзе. – Почему станция не прикрыта?

– Так немцы аэродром в Ильичево еще в марте уничтожили. Как раз на международный женский день.

Зашибись. И как тут воевать? И что может сделать Кирпонос?

Потихоньку снаряды закончили рваться, танки мы вытолкали прочь со станции. Их тут же начали сгружать с платформ по самодельным пандусам. И правильно. Отогнать в лесок, замаскировать – первое дело на войне. А я в голове уже составлял донесение начальнику фронта. Тут не танки нужны, а ПВО. Еще зениток, истребители. Иначе никакого наступления не будет.

– Товарищ полковник, – Бедридзе вытирал копоть с лица, – зачем вы полезли командовать? А если бы вагоны разом сдетонировали?

– А если бы у бабушки был член, она была бы дедушкой.

– Ну все-таки… Есть комендантский взвод, начальник поезда, железнодорожники…

– Ты же видел сам этот бардак! – укорил я лейтенанта. – Снаряды подожгли бы соседние теплушки, там бы полыхнуло, перешло все на танки. А они знаешь, как нужны там, за Волховом?

Я махнул рукой в сторону реки. На самом деле танки нужны Ленинграду. Если у второй ударной все получится… То дальше можно наступать на Мгу и попытаться прорвать блокаду города.

– …даже такие дурацкие, как эти Т-60.

– Почему дурацкие? – удивился Бедридзе.

– Горят очень легко, – вздохнул я. – Не броня, а картон. КВ и «тридцатьчетверок» не хватает, вот и кидают на фронт всё, что найдут.

* * *

Ваня Дробязгин – парень себе на уме. Не то чтобы хитрый очень, но сильно себя любит, а потому к остальным относится не совсем по-братски. Хотя боец хороший. Это мне про него комроты его рассказал, младший лейтенант Бедридзе. А что, хорошее дело, поговорить в дороге, если можно. Незаметно и расстояние короче кажется. Василий Григорьевич, оказалось, молодой совсем, двадцать три года ему исполнилось. Внешне возраста ему добавили вечный недосып и бесконечная усталость. Это не он мне сказал, я сам додумал.

Если бы не проклятые немцы, загнавшие нас в обход своей бомбардировкой, то пили бы мы чай уже в чьем-нибудь блиндаже. А так – шагаем, вытянувшись цепью – ищем следы, сломанные ветки, хоть какие-то признаки наводчиков. Я, Бедридзе, Ильяз и трое бойцов из энкавэдэшной роты. Мы с татарином слушаем Дробязгина, рассказывающего бесконечную сказку о своем боевом пути. Ему поверить, так Вася Теркин, который появится вроде как осенью, нервно курит в сторонке. Мы с ротным чуть поодаль, вроде как ни при чем, а Ахметшин откровенно уши греет.

– А что, сказали «дуй вперед», я и дунул, – это он о преодолении какого-то болотца в наступлении. – Я в болото это прыгнул, думал, там от силы по пояс, а сам чуть не носом нырнул. Еще и на чем-то поскользнулся и с головой под воду ушел, только руки с трехлинейкой наверху остались. Вынырнул, а Колю Пухова, землячка моего, приголубило из пулемета, смотреть страшно, половину лица, считай, пулей снесло. Заместо меня, значит. Говорю ему, давай на берег, отвоевался. Он пошел, да недолго – через два шага его окончательно срубило. А вокруг кричат, стоять на месте не дают, я и пошел. Глубины немного было, сразу почти по колено стало, и мы на берег выбрались. Пока вылезал, кто-то мне прямо по носу каблуком заехал. Обидно стало, что ж ты, думаю, творишь. Только сказать, что думаю, не вышло – мужичка этого, суетливого, миной из миномета практически в клочья разорвало, пока я там в нос тряпку пихал, чтобы не кровило. Собрались в кучу, а из роты нас тринадцать душ осталось, и воентехник пришлый какой-то. Сковорода его фамилия была…

Я отвлекся, задумался о своем. Красиво чешет, да только я таких историй тоже могу без счета наболтать. Может, не так складно. А то у этого Дробязгина получается, что как он пригнется где, так сразу вместо него то пуля, то снаряд, то еще какая зараза другого сражает. Ему бы книжки писать, да кто ж будет такое печатать – как воду из пруда пить не могли, потому что она от крови красной была. Или вот только что рассказал, как за два кило пшена получил полную признательность хозяйки хаты, где встали на постой. А крупу он где взял? То-то и оно.

И вдруг бесконечный рассказ прервался, и Ваня сказал: «Ойглявсё». Или как-то похоже.

– Что там, Дробязгин? – недовольно спросил Бедридзе.

– Щелкнула, – спокойно, даже равнодушно ответил Дробязгин. – Давайте, хлопцы, отходите подальше.

– Что там щелкнуло? – недоумевающе спросил подошедший ротный. – Вечно ты всё выдумаешь!

– Мина, – ответил я вместо Вани. – Нажимная.

Глава 4

– Сейчас она на взводе, – я посмотрел внизу, заметил среди хвои маленький кусочек знакомого зеленого корпуса. – А как сойдет он с нее, подпрыгнет – и взорвется. Не видел такого счастья?

Бедридзе чуть заметно качнул головой в сторону, будто ему вдруг стал тесен ворот гимнастерки, и облизал губы. Ну да, только под бомбежкой побывали, и тут на тебе, новая напасть.

А Ваня этот молодец, не сплоховал. Вон, вытаскивает всё из карманов, отдает товарищу своему, до сих пор молчавшему. Чтобы, значит, с трупа не пришлось собирать. Еще и байки травить продолжает.

– Вот ты, Кирсанов, под ноги смотреть не забывай. Ладно я, дурак, а ты у нас в авангарде, всё замечать должен. Помню, вот так тоже под Белгородом шли, я, понятное дело, как самый хитрожопый, сзади, замыкающим. А Вадик Гиркин, он вместо того, чтобы окрестности обозревать, мечтать начал. О мамкиных пирожках, наверное. Я и сам про такое думал, мы тогда из окружения вторую неделю выбирались и уже всерьез начали обсуждать, какую кору грызть лучше. И не заметил этот боец, Кирсанов, воронку, полную воды. И грохнулся туда. На вот тебе фляжку, хорошая, не мятая, память про меня будет. В ней когда-то коньяк даже был, цени. И вылезает этот еврейчик, весь в грязи, мокрый и в пиявках. Только на роже три штуки висело, представляешь, Кирсанов? Не три, конечно, это я загнул, одна всего, остальные в карманах у него были. Ну всё, хлопцы, прощайте, – и Ваня широко перекрестился.

– Погоди прощаться, Дробязгин, – перебил я его. – Придется, наверное, еще повоевать. Потерпи только.

– Так если прыгнуть в сторону и залечь, товарищ полковник, то ноги все равно побьет, а вам меня тащить потом на себе, если живой останусь. Не дело это.

– Не тарахти, дай подумать, – ответил я.

Подсунуть бы сейчас ему под ногу лист жести, да прижать хорошенько, почти весь взрыв бы под него пошел. Да вот не захватили мы такое богатство с собой. Бежать в поисках подходящего вперед или назад – тоже не выход. Это ведь только кажется, что постоять на одном месте часок-другой неподвижно – дело плевое. Нога затечет, захочется хоть немного переступить. Вот тут и жахнет. У бойцов лопатки есть, но там площадь маловата…

– Так, Бедридзе, срочно вот здесь окопчик ройте, – показал я. – На двоих. Бруствер в этом месте делайте, с правой стороны. Быстрее, времени мало!

Про затекшую ногу я решил не говорить: зачем волновать людей лишний раз? И так все на взводе, каждый копает и думает: а не сдетонирует ли мина от такого? Ведь рядышком совсем.

Сколько там норматив рытья окопа, предназначенного для стрельбы стоя при помощи пехотной лопатки? Час с минутами вроде. Но это одному, не поднимаясь, под обстрелом. А если втроем? Да вольготно расположившись? И с таким стимулом? Минут за тридцать, думаю, управятся, а то и быстрее. Грунт здесь хороший, ни камней, ни корней, в меру влажный, копай в свое удовольствие.

Я на часы не смотрел, но как по мне, быстро всё сделали. Да, на конкурс не выставить, так нам того и не надо. Сколько там пройдет с момента вылета мины вверх до взрыва? Пара десятых секунды? Хватит нам времени, чтобы скатиться в яму? Защитит нас бруствер от осколков? Вопросы, одни только вопросы, а ответов не особо много. Может, случится чудо, и ничего не сработает? Ну, на такое я бы надеяться вообще не стал. Готовься к худшему, и всё, что будет не самым плохим, уже сойдет за хорошее.

Разве что выиграть еще хотя бы миг, чтобы Дробязгин наверняка успел сигануть в окопчик. Ну и я вслед за ним. Прижать бы чем мину, хоть ненадолго. Только чем? Лопаткой? Не получится, очень уж нежная кнопочка. Придется ножом. Самое оно будет.

Последние минут пять Ваня уже не травил байки, а только смотрел на медленно растущую насыпь да утирал пот со лба пилоткой. И нога, которой он стоял на мине, предательски дрожала от напряжения. Затекла уже, наверное.

Ладно, что тянуть? До глубины бункера все равно не докопаться. Пора. Я взял нож и аккуратно, потихонечку, начал заводить его под подошву Дробязгину. Вот здесь, сейчас…

– Тащ болковник, может, я? – прошептал Ильяз. – Тихонечко так… сделаю?

– Пшел вон, не трынди под руку! – остановившись, гаркнул я. – Ты где сейчас находиться должен? Быстро в укрытие! Думаешь, бессмертный?

Ахметшин обиженно засопел, но не сказал ничего. Вот же… неугомонный. Точно пистон надо вставить. Получил приказ – выполняй. А то почувствовал себя особой приближенной. Гонять буду, как Сидор свою козу! Проклянет тот день, когда познакомился со мной! Молодым в учебке завидовать будет!

Нож потихонечку продвигался, вот сейчас, совсем немножечко… И тут Дробязгин оступился. Даже не так. Просто перенес слегка вес на другую ногу. «Нет!» – мелькнула мысль, когда я понял, что всё пошло не так. В голове ускоренно пронеслась картинка, как мина… Сейчас рванет прямо под но…

– А-а-а!!! – закричал уже в прыжке Ваня, видать, слушавший шевеление под ногой намного внимательнее моего.

Сбил меня боец из неудобного положения, и я полетел в окопчик спиной вниз. Но даже испугаться не успел, как рвануло. Едва мы приземлились, причем тряхнуло меня неслабо, как взорвалась мина. Сверху посыпалась землица с бруствера, по закону подлости попавшая мне в глаз и присыпавшая нос.

– Ты как, Дробязгин? Живой? – спросил я, выбираясь из-под пыхтевшего на мне бойца.

– В основном да, – прохрипел Ваня, пытаясь повернуться. – Только… о-о-ой…

– Ранен?..

– Да нет вроде, вот вы прямо сейчас… самое дорогое… очень больно коленом задели…

– Чтоб ты обосрался, Дробязгин, когда воды рядом не будет! Давай, слезай с меня и нож мой ищи. А то дорогое удовольствие получается, на каждого засранца по ножику тратить!

* * *

Три осколка небольших ему в спину всё-таки попали, и мы потратили еще сколько-то времени на обработку. Везунчик, конечно, этот боец. Успел сообразить, что случилось и как действовать надо. Потому что начни он делать следующий шаг – и всё. В лучшем случае без ноги бы остался. И меня прикрыл, хотя думать некогда было. Надо, наверное, забрать его с собой. Я же помню: всё, что сделал податель этой бумаги… Вот и посмотрим, так ли он нелюбим всем смертоносным, как рассказывает. К тому же парень он пробивной, пригодится. Подумаем.

Самое интересное в этой истории, как выяснилось, еще не случилось. Пока все охали и пересказывали друг другу, как они героически спасали Дробязгина, Ильяз, игнорируя опасность нарваться на другую мину, зачем-то начал бродить по окрестностям. Может, размышлял, стоит ли жить после того, как я ему четко указал направление желаемого движения. Или просто решил по нужде отойти. Короче, пообижался немножечко, а потом начал под ноги смотреть. И высмотрел след от сапога мужского, оставленного обувкой неведомого размера, отпечаток был неполный. А потом решил, что доложить надо сейчас, а слезы лить – может и подождать.

– Тащ болковник, там… обнаружил… – сообщил он мне, как раз прячущему в карман тот самый ножик.

– Что именно? Немецкий штаб? Гитлера со спущенными штанами? Женскую баню?

– Наблюдательный бункт! Откуда немцы сигнал дают!

Ого! Товарищ Бедридзе сразу стал похожим на охотничью собаку: лицо вперед, ноздри раздулись, глаза заблестели.

– Где? Показывайте!

Зоркий глаз моего подчиненного выявил не только след. В конце концов, мало ли кто тут ходить мог. Главным доказательством была натуральная лежка на дереве. С первого взгляда вроде и не очень приметная, но если узрел ее, то только и будешь удивляться, как раньше такое не заметил. И ветки обломанные, чтобы обзор не закрывали, и грязь на стволе, и даже окурок в кустах, довольно свежий.

– Ну что, Василий Григорьевич, вот тебе и карты в руки, – сообщил я младшему лейтенанту. – Проводи мероприятия по поимке вражеских диверсантов.

* * *

Хорошо мне – скомандовал, и ходи гоголем. Дескать, приехал, глянул, разоблачил. А Бедридзе думать надо. А всё почему: вроде как и место такое… скрытное немного, но засаду организовать негде. Не получается. Там топь, с другой стороны место открытое. Да и неизвестно даже, откуда эти гаврики подойдут. Потому что это можно сделать с любой стороны. Кроме одной, где болотце. А народу, чтобы тут обложить всё, явно не хватает.

Младший лейтенант пребывал в раздумьях. Оно и понятно – людей нет, каждый человек на счету. Просить помощи у старших товарищей – с одной стороны, должен будешь, а с другой… Всё я понимал. Молодой, проявить себя хочется. И вообще. Надо действовать, а уверенности нет.

– Давай, Василий, сделаем вот как. Я сейчас на это самое дерево прицеплю взрывпакет, и мимо него мышь не пролезет даже. А тебе останется только подойти и урожай собрать.

– А не убьет его?

– Не должно бы.

Я гарантии не даю. Это такое дело – чуть недоложишь, пшик получится. Слегка побольше – уноси остатки. А я вообще про объект не знаю ничего. Ни роста, ни веса. Да и расстояние тоже. Короче, задачка со многими неизвестными. Вот уконтрапупить немчика – это пожалуйста, нате вам. А если только слегка, но чтобы не убежал, так кто ж его знает.

Но я эти соображения при себе оставил. В конце концов, начальник я, или погулять вышел? Как сказал, так и будет.

Ну, и прилаживать я сам не стал. У меня вон целый лейтенант для этого есть. Крупный специалист по взрывным работам, кстати. Проверен в боевых условиях. А я контроль потом осуществлю.

* * *

С утра пришлось тащиться в штаб на доклад – в Вишеру приехал Кирпонос. А это вам не просто так. Для нас он второй человек после Верховного. Царь, бог и воинский начальник, как говорится. Тот соответственно песочил меня за мелочность и отсутствие масштаба. Опять, мол, поперся пожары тушить и в засадах сидеть. Кстати, про заваруху с поездом ему кто-то другой доложил, я тут ни при чем.

Обычное дело – что угодно сотворишь, нагоняй начальник всегда найдет за что сделать. Я молчал большей частью, время от времени вставляя универсальный ответ: «Виноват, исправлюсь».

Это сработало – и меня отпустили. Ни чаю, ни бутербродов на этот раз не было.

В соседней со штабом землянке я обнаружил Масюка.

– Аркаша! Хорошо, что хоть ты приехал. Ты генералу стопку налей, что ли. Чего он такой суровый сегодня?

– Да было дело… Получил ускорение, можно сказать… Приехал темнее тучи, сразу сюда засобирался. Вон, Рокоссовского с собой взял.

Не помню маршала под Ленинградом, хоть стреляй. Хотя… Это получается, что Константин Константинович заменил здесь Андрея Андреевича? Интересное дело выходит. И Кирпонос вместо Мерецкова. Тот тоже великий полководец, ничего не скажешь. Финляндию завоевывал будь здоров. Разное мне про ту войну говорили, но хорошего среди тех рассказов не припомню.

– А новости там какие? – спросил я, будто из Москвы уехал месяц назад.

Мы вышли из землянки на свежий воздух, адъютант закурил. Я посмотрел в небо – как приехал Кирпонос, так в момент летуны наладили патрулирование станции. Вон «ходит» сразу две тройки «мигов». Ну хоть без бомбежек пару дней проведем – и то хлеб.

– Больше амурного свойства, – совсем уж секретным тоном сообщил Масюк. – Думаешь, Рокоссовский здесь просто так? Там такой скандалище, что хоть кино снимай. С актрисой Серовой в главной роли.

Что-то в Москве я слышал об этом. Вера рассказывала. Дескать, генерал закрутил с Валентиной Васильевной и даже живет в ее квартире. Но я-то помнил, что Серова выйдет замуж за поэта Симонова. И тот даже напишет ей знаменитое стихотворение, которое про жди меня, и я вернусь. Или уже написал? Что же там было?

 
…Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера…
 

Мы это стихотворение столько раз переписывали в тетрадочки на фронте, цитировали любимым в письмах…

– А ну-ка повтори!

Изо рта удивленного Масюка выпала папироса. Я даже не заметил, как процитировал стихотворение вслух.

– Что повторить?

– Вот этот стих!

Я прочитал вслух «Жди меня». Аркаша в удивлении покачал головой:

– Очень талантливо! Дай-ка я запишу.

– А ты разве его раньше не слышал?

– Нет, – Масюк покачал головой. – А кто автор? Разве не ты?

– Слышал где-то, – отмазался я. – Но написал точно не я.

И чтобы побыстрее перевести разговор со скользкой темы, спросил:

– Так что там с Рокоссовским? Наш его песочил?

– Да не очень, – адъютант почесал в затылке. – Спросил только, правда ли.

– Хитер ты, Аркадий, всё слышишь, – улыбнулся я.

– Так работа такая, что сделаешь, – изобразил скромнягу Масюк.

– Ладно. А что ответил… – я кивнул в сторону начальства.

– Как и положено настоящему мужику: что брехня всё. Мол, артистка нравится, а шуры-муры крутить некогда, да еще и семья…. Вот Михаил Петрович и забрал его с собой, мол, раз личной жизни никакой, а жена потерпит. Как заместителю командующего ему работа найдется.

* * *

Размышлять о стратегических задачах фронта и судьбе Второй ударной мне не очень хотелось. Тут хоть до утра обдумайся, а я изменить ничего не могу. Тем более что отвлекли меня. Лейтенант Ахметшин, кто же еще. Как черт из коробочки выскочил, и опять без всякой субординации.