Текст книги "Убийство с хеппи-эндом"

Прохор появился около восьми вечера, взъерошенный и уставший. Похоже, сегодняшний день дался ему нелегко. Я даже почувствовала жалость к нему, но тут же пресекла это чувство, ведь он меня не жалеет.

Мы спустились в столовую, где был накрыт стол на двоих. На ужин был салат из морепродуктов, салат из свежих овощей, королевские креветки в кляре, фрукты и белое вино. Совершенно невозможно было отказаться от чего-либо. Весь ужин я боролась с искушением: подключала воображение и представляла свою прежнюю фигуру, тем самым пытаясь умерить аппетит, ничего из этого не вышло, я съедала все до крошки. Наверное, мои терзания были слишком очевидны, потому что Прохор, улыбаясь, сказал:

– Не волнуйся, Ангелина, эта еда низкокалорийная, я тоже слежу за своим весом, в моем возрасте это не дань моде, а необходимость. Ешь спокойно, не растолстеешь.

Я расслабилась и основательно подкрепилась. Решила – гулять так гулять. После ужина мы пошли в гостиную. Несмотря на лето, там горел камин, но жарко не было, так как работал кондиционер. Возле камина было так уютно, и Прохор выглядел таким осунувшимся, что мне совершенно искренне захотелось помочь ему. И поэтому, придав своему голосу деловые нотки профессионального психоаналитика, я сказала:

– Что ж, расскажите мне все о вашем сыне, начиная с самого рождения.

– Тебе придется запастись терпением, рассказ будет длинным, – предупредил он.

Я чуть не сказала: «Ничего, я уже привыкла», но вовремя прикусила язык.

– Начну с себя. Я родился незадолго до смерти Сталина в Москве. Мои родители сгинули во время репрессий, и сколько себя помню, я жил в интернате на окраине города. В то время окраину трудно было назвать Москвой, там была своя отдельная жизнь, со своими законами и порядками, этакое государство в государстве. Не буду утомлять тебя рассказами о своем нелегком детстве, скажу только, что интернат закалил и сформировал мой характер. Я рано привык не прощать обиды, отвечать на грубость и ненавидеть подлость. Но было у меня там и светлое чувство, чувство любви…

В нашем интернате была девочка Катя. Наверное, с самых пеленок мы были вдвоем, вместе играли, вместе сидели за партой, делали уроки, делили радости и беды. При этом я мало обращал внимания на то, красива ли она. Маленькие дети не задумываются над такими вещами. Я любил ее, как сестру, принимая такой, какой она была. Но по мере взросления мое отношение к ней менялось, может быть, она была не совершенна в физическом смысле, но вела себя так, как будто была самая красивая. Для меня лучше Катеньки не было никого. Я не замечал и недостатков в ее характере. У нее был скорее мужской склад ума и такие же повадки, была она какая-то лихая, отчаянная, но мне это нравилось, я думал, что девочки и должны быть такими.

В восемнадцать лет мы уже учились в училище. Я на токаря, а она на швею. И жили в общежитии. К тому времени я окончательно влюбился в нее. Она же относилась ко мне снисходительно, ей нравилась моя собачья преданность, моя привязанность. Нашей близости я жаждал со всей юношеской пылкостью и страстью. И Катюша, скорее для того чтобы еще больше привязать меня к себе, иногда позволяла мне спать с ней. От этого я совсем потерял голову и ради нее был готов на самые нелепые поступки. И скоро мне действительно пришлось доказать, что я готов на все.

Однажды она прибежала ко мне среди ночи и рассказала, что вместе с другими ребятами из интерната ограбила продуктовый магазин, принесла мне вина и денег. Опьянев от вина и близости с Катей, я пообещал ей, что если их «заметут», возьму вину на себя. Она своими женскими уловками и хитростью взяла меня на «слабо». Утром за мной пришли. Почему-то я не задумывался над тем, что пришли прежде всего за мной и что все ребята – участники ограбления не выдали Катерину. Суд прошел как во сне, я был горд тем, что ради любимой девушки способен на «подвиг». Мне как организатору ограбления дали семь лет. Лишь после, в тюрьме, от так называемых «подельщиков» я узнал, что моя любимая переспала почти со всеми, вот почему они ее покрывали, и о том, что при провале, в любом случае, должен был сесть я. Вот до какой степени она была уверена в моей преданности.

Как ни странно, но на зоне я не очень страдал. Жизнь там мало отличалась от жизни в интернате. За твердость характера, за умение вести за собой, за нежелание стучать и прогибаться я быстро оказался в авторитете, хотя тюремное начальство меня не жаловало, за что я отсидел от звонка до звонка.

Выйдя на свободу, первым делом кинулся искать Катерину. Я не хотел мстить ей, хотел только посмотреть в глаза. Узнать, где она, я смог только в интернате. Оказалось, что чуть больше шести лет назад она родила мальчика и он жил вместе с нянечкой Дарьей Андреевной. В свое время она растила нас, теперь же занималась воспитанием Владимира Прохоровича, так звали мальчика. Я был поражен, что у него мое отчество. Нянечка рассказала, что, по словам Екатерины, та забеременела от меня в ночь, когда был совершен налет и что это действительно мой сын. Куда подевалась Катя, было неизвестно. Как могла, пыталась устроиться в жизни, но в нашем обществе без корней, без связей это сделать очень сложно. К тому же Катя не обладала достаточным запасом терпения, чтобы самой заложить фундамент своей жизни, а ее склонный к авантюрам характер мешал вести честный образ жизни. Она частенько уходила в загулы, с каждым разом все реже и реже навещала сына и вот уже два года как совсем не появлялась.

Мои дальнейшие поиски ни к чему не привели, Катерина навсегда исчезла из моей жизни и жизни нашего сына. Может быть, она сейчас живет где-то под другой фамилией, стала примерной женой и матерью, с ужасом вспоминая ошибки молодости, а может, бомжует или давно похоронена чужими людьми.

Я должен был стать на ноги, чтобы усыновить Владимира, этот ребенок стал моей семьей. Я даже не подозревал, насколько сильны во мне отцовские чувства. Устроился на завод, мне дали общежитие, но из-за тюремного прошлого мне не разрешали забрать Володю. Я проводил с ним каждую свободную минуту, баловал его. Помня свое сиротское детство, как мог, заменял отца и мать. На заводе я потихоньку завоевывал уважение и, может быть, через пару лет мне бы удалось усыновить собственного сына, но моим планам не суждено было сбыться. В цеху, где я работал, пропали мелкие детали из какого-то очень дорогого сплава. Не долго думая, милиция быстро нашла виновника кражи – им оказался я. Как же, ведь у меня криминальное прошлое, да и пропажа случилась во время моей смены. Это уже был рецидив и хищение социалистической собственности, мне опять накрутили на полную катушку. На этот раз десять лет.

Когда освободился, на дворе была перестройка. В тюрьме я оброс криминальными связями. Раз уж все равно мне приходилось сидеть, пусть хоть будет за что, решил я. Понял, честным путем мне ничего не добиться, уже пробовал, поэтому я сколотил бригаду и начал вышибать деньги из кооператоров. Как ни странно, на зону я больше не попадал, зато обзавелся деньгами и немалыми. Позже оставил рэкет и занялся легальным бизнесом. Теперь у меня свое казино, пункты обмена валюты и несколько аптек. Благодаря тому, что деньги вложены в разные сферы бизнеса, разорение мне не грозит, но теперь это уже не имеет значения, так как тот, ради кого я жил, умер, а бизнес ради самого бизнеса мне не интересен.

Теперь о Володе. Когда я его увидел впервые, у меня защемило сердце, он действительно был похож на меня, но глаза были как у матери. Худенький маленький мальчик, наивный и добрый, был невероятно счастлив, что у него появился отец, гордился мной и почти что боготворил. Он регулярно писал на зону письма, ничуть не стесняясь меня. Я был в курсе всех его жизненных проблем, давал ему советы, хотя он был умным мальчиком и вряд ли в них нуждался. Когда я «откинулся» второй раз, он поступил в институт. Мой сын, сын уголовника, без всяких связей и знакомств, только благодаря себе, своим знаниям, поступил в вуз, на факультет экономики! Знала бы Катя, какого сына она родила! Ты не можешь представить, как я им гордился, мечтал, что когда он закончит институт, я сделаю его своим преемником, сам же уйду на покой, буду воспитывать внуков и бездельничать. Но моим планам не суждено было сбыться. На пятом курсе, перед самой защитой диплома, он ни с того ни с сего бросил учебу. И ни уговоры, ни угрозы не заставили его туда вернуться. С тех пор моего мальчика словно подменили, в нем отчетливо стала проступать бесшабашность матери, он окончательно лишился тормозов. Устраивал пьяные загулы, пропадал где-то неделями, впутывался в разные истории, видать, дурная наследственность взяла верх над благоразумием. Я боролся за него как мог, но трудно спасать того, кто не хочет спасаться. За эти десять лет он убил во мне всю любовь. Иногда я сам хотел его убить. Самое страшное, что он деградировал у меня на глазах, а я не мог ему помочь, моя власть и мое влияние были бесполезны. Так что пару лет назад я окончательно потерял надежду, и поэтому, как я уже говорил, подсознательно был готов к тому, что Володя плохо кончит. Вот, собственно, и весь рассказ.

Прокручивая историю своей жизни, Прохор заново все переживал, а это тяжело даже для такого сильного человека. Он закрыл глаза и погрузился в размышления. Я на цыпочках вышла из комнаты и пошла к себе. Мне предстояло все обдумать и найти зацепки для расследования.

Приняв душ и надев пижаму, я устроилась на кровати и приготовилась анализировать услышанное. Кровать была большая и удобная (мы с Данилой спали на небольшом бугристом диване), на тумбочке стоял апельсиновый сок и газированная вода, все мои вещи были отглажены и висели в шкафу, то есть мой быт был полностью устроен, и мне оставалось только заниматься расследованием. Но воспоминание о нашем неудобном диване увело мои мысли совсем в другом направлении, я, так же, как Прохор, погрузилась в прошлое.

До двадцати шести лет я была симпатичной и ветреной особой. Скоротечность моих романов меня нисколько не огорчала, так как мужчины, которые мне встречались, были далеки от придуманного мною идеала. Но время шло, ряды поклонников редели и неожиданно пришло ощущение, что еще пара лет и вообще никого не останется. Я засуетилась, поняв, что нужно срочно выходить замуж. Подкорректировала образ мужа с учетом сложившихся обстоятельств и начала искать подходящую кандидатуру. Но даже с существенными поправками знакомые мужчины не тянули на роль близкого человека. Я решила, что лучше жить одной, чем вместе с кем попало. Возраст мой приближался к тридцати годам, стало понятно – нужно выполнить свои природные функции, стать матерью. Но и для роли хотя бы биологического отца кандидатуры не нашлось. Или требования мои были слишком завышены, или мужчины измельчали. Я склонялась ко второму. Сначала испугалась, потом погоревала и успокоилась – видать, судьба у меня такая.

Говорят, что когда окончательно отчаешься, фортуна обязательно улыбнется. Не найдя счастья в личной жизни, я занялась своим образованием. После школы я училась в одном очень хорошем вузе на архитектора. Но у меня хватило мужества признать, что я недостаточно талантлива для этой специальности, и я ушла в «жизнь». За это время где только не работала, даже музейным смотрителем, но одумалась и решила все же получить диплом.

В один прекрасный день, обложившись словарями, я сидела в читальном зале и корпела над переводом английского текста. Дойдя до точки кипения от всех этих аглицких слов, которые все никак не хотели соединяться в предложения, я собралась уходить домой. Но наверное, на моем лице было такое отчаяние, что парень, который сидел напротив, спросил:

– Вам не нужна моя помощь?

Я подумала, что он может понимать, этот мальчишка наверняка просто клеится, но не– ожиданно для себя сказала:

– Да, очень нужна.

И представьте себе, он расправился с текстом за считанные минуты. Сказал, что помог бы мне со всей контрольной, но у него мало времени, нужно успеть закончить свою работу и бежать по делам, а вот вечером, если я захочу, мы могли бы встретиться и продолжить перевод. К тому времени я прониклась уважением к его знаниям, да и помощи ждать было неоткуда. Я согласилась:

– Что ж, приходите в 19.00 ко мне домой.

Назвала адрес. Про себя решила, что никакого повода для флирта я не дам, да и что у меня может быть общего с этим юнцом, а может, он и вовсе не придет.

Он пришел ровно в назначенное время. Я усадила его за стол переводить, а сама с повышенным интересом стала смотреть телевизор. Данила честно просидел два часа, пока не закончил перевод. От радости я предложила ему выпить. Он согласился, так как был студентом, у которых один ответ на предложение покушать или выпить: «Не откажусь». Поесть у меня ничего не было по причине единоличного проживания, а варить для себя я могу только кофе. Нашлась недопитая бутылка коньяка и четверть лимона. Водрузив это на стол, мы принялись выпивать. Данила оказался очень внимательным слушателем, он смотрел в глаза, не перебивал, и меня понесло. Я вдруг начала говорить о чем попало: о детстве, о работе, о родителях – о самых разных вещах. А Данила все слушал. Обычно мужчины сами любят говорить, а мы, женщины, должны лишь вовремя вставлять реплики типа: «Ну надо же!», «Гениально!», «Потрясающе!». А тут слушали совершенно серьезно мой треп. Закончился коньяк, время близилось к полуночи. Данила предложил еще выпить, я согласилась, начала совать ему деньги, он отказался и побежал в магазин. Вернулся с дорогим армянским коньяком и лимоном для меня (сам лимоны не ел), чем окончательно покорил меня в тот вечер. Мы продолжили задушевную беседу. Я, окрыленная таким неподдельным интересом к моей особе, трещала без остановки, очнулась в пять утра и поняла, что доехать до своего дома Данила не сможет. Пришлось предложить ему остаток ночи провести у меня. Спальным местом мне служил диван, с которого и начались мои воспоминания. Мы легли спать полностью одетые, дабы не вводить друг друга в искушение. И опять Данила оказался на высоте. Вместо того чтобы банально приставать ко мне, он обнял меня, и мы мирно уснули. Мне казалось, что я спала так с ним всю жизнь, что он самый родной в мире человек. С тех пор он приходил ко мне каждый день и оставался на ночь, рассказывал о своих делах, приносил продукты, цветы и милые безделушки. Он подрабатывал на стройке, к тому же был отличником и получал повышенную стипендию, так что деньги у него были.

Я вдруг обрела смысл жизни, принялась готовить еду, убирать в доме, носиться на крыльях по магазинам. Не могла дождаться конца рабочего дня, все время думала о Даниле и ждала встречи. Он никогда не опаздывал, всегда выполнял свои обещания, в общем, был интеллигентным, умным, порядочным парнем. Мне с ним было спокойно, надежно и хорошо. Я не могла поверить, что все те качества, которые я искала в зрелых мужчинах и не находила, я нашла в этом молодом человеке. Наши отношения были ровными и теплыми, как будто мы прожили с ним долгую счастливую жизнь. Мое сердце растаяло, и я влюбилась…

Тут я очнулась от воспоминаний, осознала, что ничего этого больше нет, и горько зарыдала. Наконец-то я смогла поплакать от души, с тех пор как я осталась одна, мне никак не удавалось это сделать, тоска лежала камнем у меня в груди и от этого было невыносимо тяжело. И вдруг прорвало. От этих очищающих слез на душе стало легко и спокойно.

И еще я поняла, с чего следует начать расследование. Нужно восстановить события жизни Владимира и прежде всего выяснить причину, по которой он бросил институт. Какая бы ни была наследственность, столь немотивированный поступок не может не вызывать подозрений. И еще нужно узнать, были ли у него друзья. Расспросить у них, что он за человек, мнение отца – это одно, а друзья могут рассказать много интересного. Нужно побывать у него в комнате, посмотреть фотографии, письма, если таковые имеются, понять, как он жил. Окружающие предметы также могут многое рассказать о характере и привычках. Записав план действий, я уснула.

Наступило утро. Бони так поработал над моим лицом, что ни переживания, ни слезы не смогли испортить его свежий вид, и прическа до сих пор было изумительна, нужно было лишь слегка подправить.

Я подобрала из гардероба Бони черное платье и шаль, взяла темные очки, мне они понадобятся, чтобы наблюдать за окружающими, так как сегодня должны состояться похороны. Я вынуждена присутствовать на погребении абсолютно постороннего человека, зато мне не придется горевать, я буду фиксировать проявление чувств других людей, может, это наведет меня на след убийцы. Ужасно хочется, чтобы им оказался Стас, очень он мне неприятен. Но по закону детективного жанра он не может им быть. Обычно преступник тот, на кого меньше всего можно подумать. Выходит, что Стаса нужно исключить из числа подозреваемых? Пока повременю, потому что уж очень большое искушение свалить на него это убийство. Если никого не найду, так и сделаю.

От мысли испортить жизнь Стасу я пришла в хорошее расположение духа, спустилась вниз, позавтракала, узнала, когда и где будут похороны. Поднялась к себе.

Позже за мной зашел визуально знакомый мне водитель, парень невероятно могучий. Мой Данила был ростом сто девяносто сантиметров, но рост водителя, наверное, зашкаливал за два метра или это в сочетании со стальными мышцами он казался огромным. К такой фигуре подошло бы свирепое, не обремененное интеллектом лицо, но у этого была улыбчивая, лукавая физиономия с носом картошкой и хитрющими глазами. Он сказал:

– Приветик, как жизнь? Давай знакомиться, что ли. – Его лицо сияло от добродушия. – Меня Ваней зовут, а ты Ангелина, или как?

– Она самая, Ваняша, Ангелина я, можно просто Геля. – Его мажорный тон передался мне.

– О’кей, Геля. А ты зови меня Ваняшой, здорово звучит, приятно, меня так еще никто не называл.

«Интересно, – подумала я, – он по жизни такой веселый или придуривается, а может, это смерть Владимира развеселила его. Как истинный следователь, я становилась подозрительной, начал сказываться «профессионализм».

– Хорошо, Ванятка, буду звать тебя Ваняшей.

– Ой, Ванятка тоже классно, так тоже можно. В общем, зови, как хочешь, ты умная, тебе видней.

– А ты не умный, что ли? Иванушка-дурачок?

– Ты чего дразнишься, «гель для душа»?

– При чем здесь гель?

– При том! Если будешь обзываться, я буду тебя так называть.

– Детский сад какой-то! Ну, извини, не буду больше. Так какие у нас планы на сегодня?

– В 12.00 будут отпевать и хоронить Володю. – Он помрачнел. – Потом поминки. А потом мы можем делать что угодно.

– Мы? – удивилась я.

– Да, мы – ты и я, потому что меня приставили к тебе. Я буду тебя отвозить, куда ты потребуешь, но обо всех твоих шагах звонить хозяину, ты уж извини, такой приказ.

– А кто у тебя хозяин, уж не Стас ли?

– Ты что? Сплюнь! Вот ляпнула. Я не камикадзе, чтобы с ним связываться, даже если совсем буду безработным.

– Но ты ведь был с ним, когда привозил меня сюда?

– Так хозяин велел, Прохор Степаныч. Понятно?

– Ну, теперь все ясно. А на похороны мы тоже вместе поедем?

– Да, теперь, мы везде будем вместе, как сиамские близнецы. Если хочешь, даже спать рядом и тому подобное.

– А в глаз не хочешь, братишка?

– Не-а, неохота что-то. Че ты взъелась? Я просто так предложил, из вежливости.

– Из вежливости? Ты шутишь? Из хамства, ты хотел сказать?

– Нет, из вежливости. Ты же вон какая конфетка, я как настоящий мужчина на всякий случай должен был поинтересоваться, вдруг ты не против. А если бы не спросил, ты бы обиделась, такая красотка, а я ноль внимания. Понимать надо.

– Понятно. Что, спасибо тебе сказать?

– Это уж как совесть подскажет.

Похоже, парень обиделся. Наверное, он искренне полагал, что оказывал мне знаки внимания, на мой взгляд, весьма своеобразные.

– Ну ладно, Ваняша, спасибо, и давай займемся делом.

– О’кей, что от меня требуется? – он приосанился.

– От тебя требуется подождать меня за дверью, пока я оденусь.

– Ладненько, уже ушел.

Я оделась. Мы с Ваней спустились вниз. Там нас уже поджидала какая-то старушка-божий одуванчик в траурной одежде. Она была такая ветхая, что казалось, подуй ветер посильнее, она упадет. Ваня взял ее под руку и бережно усадил в машину. Я села рядом с Ваней, и мы отправились в путь. По дороге я увидела цветочный ларек и сказала:

– Ваня, останови машину, мне ведь тоже нужно купить цветы.

– Успокойся, Геля, я уже обо всем позаботился, сзади охапки цветов, выберешь какие захочешь.

Ваняша нравился мне все больше. Может, и мои вещи из дома он привозил. Я спросила его об этом.

– Да, это я собирал твою одежду. А что, что-то не так? – спросил он.

– Нет, все нормально, но зачем ты приволок шубу и осеннее пальто, на дворе июль?

– Да кто вас, баб, пардон, женщин разберет, мало что тебе в голову взбредет, вдруг захочется в шубе прошвырнуться, а мне потом снова копайся в твоих шмотках, думаешь, приятно, как будто в замочную щель подглядываешь.

– Да, Ваня, ты оригинал, интересное у тебя представление о женщинах.

– Ты бы с моей Ленкой пожила, у тебя бы вообще крышу снесло от ее причуд. То ей ананасы в шампанском, то ей платье от Валентино. Замордовала вконец.

– От Валентино Юдашкина? – уточнила я.

– Шутишь? От «Валентино». Она у меня только импорт признает.

– А может, она у тебя беременная, вот и чудит.

– Да была, три года назад. Беременность прошла, а замашки остались. У меня, кстати, дочь растет, Алиска. Слава богу, в меня пошла характером – просто ангел.

– Ну, ты скромняга.

– Да, я такой.

Мы уже почти забыли и о старушке на заднем сиденье, и о том, куда направляемся, как вдруг старушка подала голос:

– Дети, скоро подъезжаем к церкви, вы уж успокойтесь, потом поговорите, – произнесла она довольно громко хорошо поставленным голосом.

Я совсем не ожидала, что в этом тщедушном теле может быть такой зычный голос. Похоже, она бывшая учительница, только они на всю жизнь сохраняют такие голоса и, наверное, она еще в трезвом уме и твердой памяти, хоть и выглядит такой древней.

Мы послушно притихли.

Не буду утомлять вас рассказом об отпевании и похоронах. Скажу только, что, как ни странно, все искренне скорбели о Володе. Даже я горевала, так как только возле могилы приходит понимание, что все не вечно. Мы живем, суетимся, к чему-то стремимся, кто-то многого достиг, кто-то совсем ничего не добился, но для всех рано или поздно придет черед, и все мы окажемся в небытии. Мне стало грустно, стало жаль себя, родных, знакомых, и я всплакнула. Учитывая местонахождение, это было уместно. Несмотря на охватившую меня грусть, я подмечала, кто как себя ведет. Прохор держался слишком прямо – зубы сжаты, глаза сухие. Такие мужчины не плачут, это потом плохо сказывается на их здоровье. Не давая волю эмоциям, они получают всяческие инсульты, инфаркты и прочие неприятности. На лице Стаса тоже ничего нельзя было прочесть, но от этого хамелеона я ничего и не ожидала. Ваняша стоял нахмурившись и сжав кулаки. Только у старушки непрерывно текли слезы, при этом она не издавала ни одного звука. Еще там были ребята, похоже, ровесники усопшего, наверное, его однокурсники. В общем, кроме философских, никаких других мыслей у меня не возникло.

Позже мы поехали в ресторан, но прежде отвезли старушку домой к Прохору. Ваняша осторожно довел ее до дверей, где сдал на руки Софье Петровне.

Как только он сел в машину, я спросила:

– Кто эта бабуся?

– Это нянечка Володи, Дарья Андреевна. Это такой человечище, каких теперь мало.

– Я поняла, это та нянечка, из интерната?

– Да, она еще Прохора растила.

Я решила, что при случае нужно поговорить с ней о Владимире, о Прохоре. Наверное, Дарья Андреевна хранит много чужих тайн.

Мы приехали в ресторан. Я наслышана, что на поминках многие так активно поминают, что начинают забывать причину, по которой собрались, и под конец вовсю веселятся. На этих поминках все было скорбно и сдержанно, не было и намека на веселье. Собравшиеся поочереди вставали и говорили о покойном, пили умеренно. Когда очередь дошла до меня, я сказала:

– О Володе я немногое могу сказать, потому что была с ним мало знакома, но видя ваши искренние переживания из-за его кончины, понимаю, что был он неплохим человеком и всем вам будет его не хватать. В любом случае, смерть такого молодого человека всегда очень болезненна для его близких. Любой человек неповторим. Будут рождаться люди, может быть, очень похожие на него, но такого, как он, уже никогда и нигде не будет. Поэтому давайте выпьем за упокой души Владимира, который прожил короткую, но исключительную жизнь. Пусть земля ему будет пухом!

Трудно говорить о том, кого абсолютно не знаешь, и я выкручивалась, как могла. Ваняша мне одобрительно кивнул, а Прохор пристально посмотрел в глаза.

Позднее поднялся парень кавказской наружности, который долго и цветисто говорил, как умеют говорить только кавказцы. Под конец его речи даже я готова была разрыдаться. Я полагала, что при желании умею вышибить слезу, но этот парень может растрогать даже скалу. Вытирая слезы, я спросила у Вани, кто это. Он сказал, что это бывший однокурсник и друг Владимира – Егор. Во время переку– ра, когда Егор вышел на террасу, я подошла к нему.

– Мне сказали, что вы были лучшим другом Володи.

– Да, был, но в последнее время мы не поддерживали отношений. Давайте познакомимся, я давно за вами наблюдаю и никогда бы не простил себе, если бы не познакомился с такой девушкой.

– Что ж, меня зовут Ангелина, и я расследую убийство Владимира.

И без того большие темные глаза Егора от удивления стали еще больше. А мне понравился произведенный эффект. Оказывается, представляться детективом очень приятно, правда, быть им очень сложно.

– Никогда не думал, что девушки с такой внешностью могут расследовать убийство, мне казалось, что этим занимаются какие-то толстые тетки, которым приятно копаться в грязном белье. Но вы настоящая Никита, как будто сошли с экрана. Кстати, меня зовут Егор.

Упоминание о грязном белье меня покоробило, но все сгладило сравнение с Никитой.

– Мне нужно с вами поговорить о Володе, о его характере, о его жизни и тому подобное, чтобы сформировать психологический портрет, поискать причины убийства в его прошлой жизни.

– Ангелина, вы который раз упоминаете об убийстве, это правда или вы говорите так для красного словца? Мне не сказали о причине смерти, я думал, что он умер естественной… Наркоманы долго не живут.

– Как наркоманы, он что, кололся?

– Нет, кажется, он нюхал кокаин.

– Насколько вы в этом уверены?

– Практически на сто процентов, поэтому мы с ним и перестали дружить и видеться.

– Это многое объясняет в его поведении. Думаю, Егор, что сейчас не совсем подходящее время для подобной беседы, прошу вас встретиться со мной в другой раз, если можно, завтра в более подходящей обстановке.

– С огромным удовольствием. Давайте посидим в ресторане, выпьем, покушаем, поговорим. Назовите ресторан, который вам нравится.

Я подумала, что Егор еще не в курсе, что я приду с Ваняшей, мне без него теперь никуда, поэтому решила остудить его пыл.

– Спасибо за приглашение, но поскольку беседа будет носить исключительно деловой характер, давайте встретимся в «Кофе-Хауз» на Тверской, там и поговорим. И еще небольшое уточнение, я приду не одна, а с Ваней, он мой телохранитель.

Егор заметно расстроился, но согласился. Мы обговорили время и разошлись.

Я села на свое место и сообщила Ване о предстоящей встрече. Он сказал, что я молодец, времени зря не теряю и что он с радостью будет моим телохранителем, так как такое тело нужно беречь, и, если потребуется, он с радостью закроет его собой в минуту опасности или в любое другое время по моему желанию. Я в ответ прошипела:

– Ваняша, если еще раз намекнешь на нашу близость, я буду общаться с тобой, как с неприятным мне человеком, поверь, я умею это делать так, что тебе будет свет не мил, поэтому выбирай – или мы друзья, или просто посторонние и недолюбливающие друг друга люди.

– Ну я, конечно, выбираю, что мы друзья, я не могу тебя недолюбливать, ты мне нравишься.

– Спасибо, Ваняша, ты мне тоже, иногда.

Через некоторое время Прохор извинился и ушел. Заправлять всем остался Стас, и присутствующие потихоньку начали исчезать. Мы с Ваней тоже ушли.

Я подумала, что все, с кем мне нужно поговорить, находятся не в самом хорошем настроении, поэтому лучше сегодня их не трогать. Остаток вечера решила провести в компании Вани и заехать к себе домой.

У подъезда бабуси притихли и наверняка забыли, о чем говорили до нашего появления, теперь у них появилась другая тема для обсуждения, где я занимаю главное место. Я поздоровалась, и Ваня громко сказал:

– Здравствуйте, бабоньки!

Я дернула его за рукав. За такое обращение они нас испепелят на месте. Но, о чудо, все соседки засияли, как медные самовары, такое приветствие пришлось им душе. Или Ванюша им приглянулся, или они ко всем мужчинам так благосклонны. Да, в нашей жизни еще много не объяснимого!

Квартира выглядела нежилой. Я опять затосковала по сыну Матвею, по мужу Даниле, по привычному жизненному укладу. Ваня заметил тень на моем лице и сказал:

– Ну чего ты, Геля, ну не расстраивайся, вот увидишь, все будет хорошо, я уверен в этом, ты только не грусти, давай я тебе помогу по дому.

– Спасибо, Ваня, я сама справлюсь, нужно только пыль протереть и цветы полить. Ты пока посиди, я позвоню.

Я позвонила маме, сказала, что со мной все в порядке, что я нашла работу и пока не могу приехать за Матвеем, маму это только порадовало. Потом полила цветы, за это время Ваня вытер пыль.

По дороге к дому Прохора я попросила Ваню рассказать о Владимире.

– Я работаю у Прохора Степановича всего четыре года. Он сильный и справедливый человек, никогда не обращался со мной, как с прислугой. В отличие от других. Я для него личность. Представь, он даже помнит, когда у меня день рождения. Он хорошо платит, даже купил мне какие-то акции и выгодно их где-то разместил, я в этом плохо разбираюсь. Мне на счет постоянно капают денежки, по идее я могу не работать, нам с Алисой и Светкой на жизнь небедную хватало бы, но я представить не могу, что от него уйду. Я за него в огонь и в воду.

– Ваняша, это все очень интересно, но ты, наверное, не услышал, я просила рассказать не о Прохоре, а о его сыне.

– Гелюсик, будешь перебивать, вообще с тобой разговаривать не буду. Я все тебе подробненько рассказываю, а ты бухтишь. Тебя должно все интересовать, ты ведь детектив.

– Ой, ты прав, спасибо, что напомнил. Продолжай.

– Так вот, Прохор нанял меня не для себя, а для Владимира. Я когда его первый раз увидел, впал в уныние, он был какой-то придурковатый, что ли. Разорался, что отец хочет приставить к нему надсмотрщика, лишить свободы передвижения, и все в таком духе. Прохор молчал, было заметно, что он разрывается между жалостью и злостью. Сын был его больной темой, и все всегда старались избегать упоминания о нем. Володька вообще редко приезжал. Только чтобы взять денег. Он всегда просил непомерные суммы, чем дальше, тем больше. Когда Прохор ему отказывал, он устраивал кромешный ад, орал, что тот ему не отец, что его никто не любит. Прохор чуть не плакал и всегда сдавался. Владимир умел вить из него веревки. Говорят, что раньше он не был таким, что были странности, но не до такой степени. Я его узнал, когда он был уже «с приветом». Когда он не захотел, чтобы я был его водилой, я вздохнул с облегчением. Быть у такого в подчинении никаких нервов не хватит, через пару месяцев меня самого отправили бы в дурдом. Ты бы видела, как он ездил. Удивляюсь, что никого не задавил. Иногда из машины просто выпадал, на ногах стоять не мог, а ездил.