Текст книги "Не прикрывай открытых окон. Детектив"

Глава 12

Михаил размеренно поглощал борщик, который привезла Ольга из дома. Роман с удовольствием доедал уже вторую тарелку, поглядывая на практиканта, который ко второй тарелке только приступил:

– Борщик на завтрак – это класс! – Васенко привстал, чтобы заглянуть в кастрюлю. – Олечка, ты волшебница. Такие борщи могут варить только два человека на свете – это ты и моя тёща. Там, в ёмкости, ещё чего-нибудь осталось?

– Третью тарелку ты ещё не заработал, – сурово оборвал подчинённого Исайчев, – вот поймаешь убийцу, всю кастрюлю отдам…

– Зачем мне, дяденька, кастрюля? – юродиво состроив обиженную физиономию, спросил Васенко, – у меня дома такая есть… Ты мне в неё борщика налей…

– Налью, – за мужа ответила Ольга.

– А мне? – тихонько мяукнул практикант Мамкин.

– Тебе я, так и быть, дам кастрюльку облизать… – Роман грустно положил ложку в пустую тарелку. – Что, начальник, могу идти борщик зарабатывать? Какие будут ваши указания?

– Если поймаете убийцу, я вам каждому по кастрюле борща наварю, – улыбнулась Ольга. – Кстати, Миша, дай мне посмотреть записи видеонаблюдения. Я хочу познакомиться с фигурантами.

– И вовсе некстати… тебе вообще это смотреть нельзя, – хмыкнул Роман. – Ты ещё маленькая, а там порнография…

Чавканье с левой стороны от Васенко, там, где сидел практикант Мамкин, на секунду прекратилось.

– О, господи, и практикант туда же, – усмехнулся Роман, – тебе-то вообще запрещается. Ты же не просто маленький, ты младенец.

Чавканье с левой стороны возобновилось, но к нему прибавилось ещё и обиженное шмыганье носом.

Михаил доел борщ и, промокнув губы салфеткой, расслабленно скомандовал:

– Васенко, на рабочее место в аппаратную, Мамкин – охранять Сайруса и его документы. Ты, практикант, ночью не спал?

Мамкин согласно кивнул и вопрошающе посмотрел в глаза Исайчева.

– Можешь поспать, – благосклонно обронил Михаил и, секунду подумав, добавил: – Только не забудь закрыться на ключ. Ключ положи в карман. Сайруса перемести в гостиную, там есть видеонаблюдение. Роман будет за ним смотреть. Причём, Рома, смотреть надо более внимательно, чем за остальными. Мамкин, спать будешь у Бриона в спальне, там нет видеонаблюдения…

– Нет! – воскликнул, вскакивая, практикант. – Я не буду спать в его спальне! Ребята с курса узнают, засмеют…

– Хорошо, – примирительно сказал Михаил, – будешь спать на коврике под его дверью.

– А просто сидеть на стуле у его двери можно? – с вызовом спросил практикант.

Михаил вопросительно посмотрел на Васенко.

Роман понял, что Исайчев ждёт от него предложений, но медлил, блаженно поглаживал сытый животик, прикидывал, где будет лучше провести послеобеденный часок.

– Ладно, – сказал он умиротворённо, увидев, что лицо начальника начинает переходить из состояния расслабленности в состояние суровости, – можно мы сделаем так: я, так и быть, буду спать в спальне Бриона. Уважу просьбу практиканта. Бриона посажу в его же гостиной, пусть смотрит телевизор и охраняет мой сон. Практикант Мамкин, заметим накормленный практикант, будет наблюдать в аппаратной за фигурантами и особенно за Сайрусом. Ну-у-у…

– А поспа-а-ать? – обиженно протянул Мамкин, – хоть полчасика?

– Спать будешь дома, сынок. – Васенко по-дружески похлопал Мамкина по плечу. – Пойдём, я научу тебя, как можно в аппаратной спать, наблюдая…

– Ну, чему бы хорошему научил, а то как спать! Ох, Рома, завидую я твоему качеству вовремя смыться, – Исайчев спружинил тело и, энергично встав с места, выбросил правую руку с вытянутым в направлении двери указательным пальцем. – Всё. Работать! Пошли, пошли, пошли…

Уже у двери Васенко и Мамкина догнал окрик начальника:

– Вы там спать-то спите, но в полглаза…

* * *

Михаил оттягивал момент, когда нужно было идти в гостевой дом, где находилась ещё незнакомая ему женщина и её спутник. Судя по распоряжению Бурлакова, очень дорогая для погибшего женщина, ради которой он был готов круто изменить свою жизнь и жизнь тех людей, что были рядом с ним.

Пока Оля смотрела хронику видеонаблюдения и слушала записанную на диктофон расшифровку речи и комментарии Сергея Сахно, Михаил пытался представить себе незнакомку и подготовить слова, которые ему придётся ей сказать.

«Если Ирина такая красавица, а он ею пренебрегал, какова же эта особа? – думал Михаил. – Сколько ей может быть сейчас лет? Откуда родом и, вообще, откуда взялась?» Он попытался представить её, но все воображаемые портреты были так или иначе похожи на его жену Ольгу.

Вздрогнул и зажужжал телефон, Михаил резко выскочил из своих мыслей:

– Чего тебе, Мамкин? – раздражённо бросил он в трубку, – так… Слаповский стучится в апартаменты Ирины. Записывай их встречу на флешку и сбрасывай видеофайл на компьютер Серёже Сахно. Адрес его я тебе кину смс-сообщением. Как только получишь расшифровку, сразу ко мне. Нет, лучше пришлёшь мне на ноутбук. Что остальные?

Мамкин докладывал по-военному резко, чётко:

– Эльза смотрит телевизор, Усачев тусуется со своими ребятами у входа Сайрус лежит на кушетке, таращится в потолок. Васенко рядом с ним пьёт чай, наверное, чай… Слаповский вошёл в апартаменты к Ирине. Он поцеловал ей руку, и они расположились в креслах друг против друга. Ирина сидит спиной к камере. Не видно, что она говорит. Хотя, наверное, молчит, говорит пока Слаповский.

– Хорошо, – оборвал Исайчев, – наблюдай, записывай, сбрасывай Сахно.

Ольга досмотрела запись на флешке Усачёва, откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.

– Вот тебе и Константиновский рубль. Все надеются на одно, а получат совсем другое… – сказала она тихо и замерла, будто заснула.

Михаил не стал тревожить жену, направился к выходу:

– Пойду, организую чай. Ты тут немного подумай… чай попьём и пойдём.

– Куда, Миша?

– К женщине, которая ещё не знает, что Бурлакова больше нет. К женщине, которую он любил… Там будет трудно…

* * *

Повара Исайчев в кухне не обнаружил. На разделочном столе лежала записка, неизвестно кому оставленная: «Уехал за продуктами. Обед будет не раньше двух часов. Иванцов – повар». Чайник Михаил увидел сразу – он стоял на видном месте, но был пуст, а заварочный не только пуст, но ещё и отмыт до блеска. Михаилу пришлось полазить по незнакомым полкам, и пока он, наконец, сделал чай, прошло достаточно времени. Когда он вернулся с подносом в комнату, то увидел, что Ольга уже просматривает материалы расшифровки видеозаписи последнего разговора Ирины и Слаповского, сделанной практикантом. Мамкин оказался сноровистым пареньком, а Сергей Сахно смонтировал запись так, что видеоряд шёл почти синхронно с текстом. Как только на экране появилось изображение, Ольга услышала голос Серёжи Сахно:

– Слаповский:

– Ирка, сделай рожу попроще, за нами наблюдают, скорби больше, скорби… Они нас видят, но к счастью не слышат.

Ирина стоит напротив Слаповского, он наклоняется, целует ей руку, что-то говорит сквозь зубы. Они садятся в кресла. Что будет говорить Ирина, не видно.

Слаповский:

– Слушай меня внимательно. Бурлаков не предполагал скорой смерти, поэтому, вероятно, не оставил завещания. Это не просто хорошо, а очень хорошо. Закон в данном случае на твоей стороне.

Ирина что-то ему говорит. Мне не видно.

Слаповский:

– Распоряжение? Плюнь ты на это распоряжение. Все его распоряжения можно выкинуть в утиль. Забыть и растереть. В аду он теперь газовыми горелками распоряжаться будет. Факт один – ты наследница первой очереди. Конкретно ты и девочки. Через полгода всё, что есть у Бурлака, ваше. Но это в том случае, если мужа отравила не ты.

Ирина энергично машет рукой.

Слаповский:

– Ладно! Ладно! Надеюсь на твоё благоразумие. Хотя…

Слаповский, молча иронически разглядывает вдову, произносит:

– Хотя… Для меня было бы неплохо, если бы это была ты…

Смеётся, продолжает:

– Сбросил бы со счетов обоих. Шучу! Шучу! А серьёзно так: через полгода вы богаты и свободны. Я заэто время разведусь сженой и женюсь на тебе. Мои дети тоже хотят жить хорошо. Разведусь фиктивно. Я уже говорил – на тебя у меня планов нет. Будешь жить как жила. Учти, сорвёшься с крючка, убью!

Далее говорит Ирина, что – не вижу.

Слаповский:

– Ты права, тот, кто убил, сделал это не просто так, у него тоже свои планы. Ты предполагаешь кто?

Говорит Ирина.

Слаповский:

– Брион? Он что-то нарыл в документах Бурлака? Нет, дорогая моя, не уводи меня в сторону. Если Брион позарился на активы хозяина, его тут же пристрелят, как только он покинет территорию России. Стая такого не прощает. Он адвокат, и не только Бурлака. Его клиенты тут же закажут Иуду, чтобы спасти свою шкуру. Мало ли, что он о них знает. У них адвокатская этика, это как бандитский закон: чуть в сторону – пуля в лоб. Нет! Брион не будет этого делать. У него матушка, сестрёнки. Он их побережёт…

Слаповский задумывается. Резко вскидывает голову, смотрит на Ирину с прищуром:

– А ну-ка, колись, что у тебя с Усачёвым? Ах, я дурак! Усачева из виду выпустил! Сговорились?

Вскакивает с места, хватает Ирину за плечи, поднимает с кресла, трясёт:

– Колись, стерва?! Ты что-то с Ванькой против меня задумала, кинуть меня хочешь?!

Ирина машет руками, видимо возражает. Слаповский успокаивается, отпускает Ирину:

– Учти, если ты меня обманывать собралась, с хвоста хочешь скинуть – не получится. Я сразу объявляю Ульяну своей дочерью. В этом случае тебя твоя стая разорвёт. Ты думаешь, толстобрюхие позволят своим жёнам даже подумать, что с ними так можно. Передачи Андрюши Малахова смотришь? Там много о таких подстилках, как ты, говорят. И где они сейчас? Правильно, по психушкам и борделям рассованы. Я ничего не получу, но и у тебя кукиш с маслом останется.

Слаповский подходит к двери, открывает её, говорит:

– Я вот думаю – дурак все же был твой Бурлак. Не понял, что у двух родителей с карими глазам не может быть дочери с серыми…

Смеётся, выходит.

Ирина:

– Что-то ты, Лёша, воду мутишь. Уж не ты ли решил завершить спектакль? Лещ плоскожопый…

Ольга перевела взгляд с экрана на Михаила:

– Странно, Мцыри, ты слышишь, о чём они говорят? Они говорят так, будто смерти для них не существует… они думают только о будущем. Причём настоящее для них не в счёт, будто его и нет. Они хотят сразу перескочить из прошлого в будущее. Они не думают, что настоящее их просто сотрёт… Счастье меняют на деньги… любовь на имущество…

Михаил присел в кресло напротив, обеими ладонями взял кисти рук Ольги. Пальцы жены были ледяными.

– Они считают, что можно заставить других любить их. Кто-то сказал, я запомнил: «Нуждайся в меньшем и ты богат»..

Ольга пристально посмотрела на мужа.

– Просто они считают, что их близкие имеют право быть счастливыми, но на их условиях, вот что… вот что… А серьёзно, Миша?

Михаил глаз не отвёл:

– Нам надо идти… – сказал он и увидел, как потускнели её глаза. Понял – она хотела услышать от него что-то другое.

Исайчев встал, пошёл в направлении двери. У двери обернулся:

– Я просто хочу, чтобы ты знала – для тебя я есть… всегда, – и увидел, как потеплел взгляд жены.

Часть вторая. Алька

Глава 1

Михаил вошёл в комнату первым. Вошёл с яркого утреннего солнца и в полутёмной зашторенной комнате разглядел силуэты двух человек. Один из них стоял у окна, другой сидел в кресле. Приглядевшись, Михаил понял – в кресле сидит женщина.

– Его больше нет, Мцыри? – спросила она сиплым глухим голосом.

Михаил вздрогнул, будто нежданно услышал рядом с собой заголосивший церковный колокол.

– Мцыри? – тихо за его спиной переспросила Ольга.

Михаил почувствовал, как у него ослабли ноги, он сделал два шага до дивана и, присев на него, выдохнул:

– Бэмби?!

Вглядевшись в полумрак, глаза Михаила начали различать черты её лица. Оно было старым, серым. Пальцы рук, безвольно лежащие на коленях, мелко дрожали. Она тяжело вздохнула, вскинула голову. На виске вздулся тёмный бугорок и бился как маленькое сердце.

– Его больше нет?! – повторила она вопрос.

Тихий твёрдый голос. Широкие, сухие до блеска зрачки. И морщинки, глубокие морщинки у губ и глаз, невесть когда заползшие на ещё вчера молодое лицо.

– Он погиб, – произнёс Исайчев, разрывая пересохшее горло.

– Погиб? – эхом отозвалась женщина, – умер? Сердце?

– Нет, Василиса, его убили…

– Убили?! – переспросил стоящий у окна молодой человек.

Ольга тихо присела рядом с мужем.

– Меня зовут Ольга, – сказала она, – я жена Миши…

Василиса некоторое время вглядывалась в лицо Ольги, и Ольга не отводила глаз. Она указала рукой на висевшее на спинке дивана тёмно-вишнёвое платье, спросила:

– Вам нравиться моё платье, Оля? – в её вопросе и голосе было ожидание восхищения. – Его купил Алька, когда мы с ним были в Праге. Мы ведь с ним каждый год встречались здесь в Сартове. Привыкали друг к другу после многомесячной разлуки, а потом летели куда-нибудь, одни без всех… И влюблялись каждый раз сызнова. Алька за эти годы так и не узнал, что я тоже живу в Питере. Я не хотела его смущать, мешать ему. Мужик должен спокойно делать дело. Он каждый год звонил, говорил, что есть свободная неделька, и я ехала сюда, на родину. Для меня это был ритуал. Странно, в Петербурге мы ни разу не встретились, хотя я работала на соседней улице и каждое утро пила кофе в кафе напротив его офиса. Каждое утро я видела, как он приезжает на работу. Позавчера у него было счастливое лицо… Кто был там с ним? – Василиса схватилась за горло и сипло, влажно выдохнула, – т-а-ам… когда он… Кто его?

Исайчев растерялся, он не ожидал прямо сейчас этого вопроса. Юноша помог ему:

– Мама, я думаю, они пока не знают…

– Я обязательно найду его, Бэмби, – поспешил добавить Михаил и почувствовал, как крепко сжала его локоть рука Ольги, спросил, – как зовут сына?

– Как его могут звать? Олег. Олег Олегович Бурлаков. Проще Алька, как и его отца, – вздохнула Василиса и попыталась встать, несколько раз приподнимаясь, но так и не смогла:

– Помоги, сынок, отведи меня в ванную комнату. Надо привести себя в порядок. Вы позволите, Михаил Юрьевич?

– Да, конечно, может быть нам зайти позже?

Сын взял обеими руками Василису за плечи, приподнял. Она, съёжившись и шаркая подошвами домашних тапочек, пошла в направлении ванной комнаты. У двери обернулась:

– Извините… Погодите минуточку… Я соберусь. Мне есть что вам рассказать. Может быть это поможет…

Ольга с Михаилом остались одни. Исайчев решил, что как раз сейчас нужно объяснить Ольге ситуацию, уж больно странным было лицо жены:

– Оля, это…

– Это твоя попутчица, я поняла… Миша.

Глава 2

Пока Василиса приводила себя в порядок, Олег сходил в кухню, принёс поднос с заварочным чайником и вазочку с конфетами. Электрический чайник и чашки Ольга обнаружила в серванте. К возвращению Василисы горячий, хорошо заваренный чай парил на журнальном столике рядом с её креслом. Олег помог матери сесть, подложил под спину подушку, укрыл толстым махровым пледом и присел рядом на кожаный пуфик.

– Я, пожалуй, готова к разговору… – сказала она, осторожно пригубив напиток из чашки.

– Тогда начнём, – предложил Михаил.

Василиса, прогревая горло, сделала ещё несколько глотков чая:

– Только начать мне придётся издалека… Вы не против?

– Как считаете правильным, так и начинайте, – поспешил заверить женщину Михаил, – мы здесь чтобы слушать…

– Как же он сплоховал? Как же так… Как же он подпустил убийцу так близко к себе? Он всегда был такой удачливый… и вот…. – Василиса задержала дыхание, подавляя тяжёлый вздох. – Да! Алька был удачливым человеком, как говорят фартовым. У него получалось многое. Я всегда знала, что у любого успеха есть и обратная сторона – он перестал принадлежать себе. Дело, которым занимался Олег, подчинило его настолько, что всё и все, кто был рядом, не имели большого значения… Я каждую нашу встречу приставала к нему с вопросом глупым… глупым… любит ли он меня больше чем жизнь?

– Мама, отец любил тебя и ты… – попытался вставить сын, но Василиса приложила указательный палец к его губам и он замолк.

– Он всегда мне отвечал. Каждый раз прикладывал, как я сейчас сыну, палец к моим губам и говорил: «жизнь я люблю больше». Это я любила его больше чем жизнь, а он скучал по моей любви и всегда возвращался. Моя любовь не обременяла его. Он говорил: «Ты, Бэмби, редкая женщина, для тебя слова „я тебя люблю“ и „я тебя хочу“ не синонимы». – Василиса вопрошающе посмотрела на Михаила, – вы сказали, его убили?

– Да, это так, – подтвердил Исайчев.

– Кто был с ним в ту минуту?

– Эльза, Ирина, Алексей Слаповский, Иван Усачёв и Сайрус Брион. Вы в курсе их взаимоотношений, помогите мне разобраться, кто из них мог это сделать.

Василиса ответила сразу, почти не думая:

– Любой!

– И Усачёв? Я исключил его из этого списка.

– Напрасно. Иван сложный человек и упрямый. А потом, человек не камень: терпит, да и треснет. Давайте всё же по порядку. Я догадываюсь, кто мог это сделать, но все же утверждаю – у каждого из них в большей или меньшей степени были причины убрать Альку с дороги. Он ведь разными тропами ходил. Но это лишь мои домыслы, и только найденные вами доказательства могут превратить домыслы в факт. Я сразу скажу – все эти люди связаны друг с другом не работой, не обязательствами, не личными обидами и долгами. Они связаны между собой ненавистью и любовью. Всё остальное они могли отрубить от себя не думая…

Василиса ещё несколько раз отпила чай из чашки.

– Знаете, я давно поняла, когда ты молод, ты постоянно думаешь о любви и купаешься в ней. Когда ты зрел, ты просто купаешься в любви, думая о чём угодно. Когда ты стар, ты вспоминаешь о любви. Ещё вчера я была молода и счастлива, сегодня я вспоминаю о любви…

Михаил повернулся и посмотрел, как пристально Ольга наблюдает за Василисой и как внимательно вслушивается в её слова. Он взял жену за запястье, положил большой палец на голубую, чуть выпирающую венку. Он хотел слышать её пульс. Оля чутко реагировала на то, что впоследствии оказывалось важно, а в данный момент казалось Михаилу незначительным.

– Я родилась в семье военного лётчика и вместе с мамой и папой путешествовала по гарнизонам. Мой отец лётчик-испытатель, к тридцати шести годам имея почти пятьдесят лет выслуги1414
  У лётчиков-испытателей в зависимости от испытуемой техники выслуга лет считается год за три.


[Закрыть], вышел на заслуженную пенсию. Наша семья собрала два чемодана нажитого имущества, прихватила швейную машинку и отправилась восвояси, на родину отца. В Сартове я пошла учиться сразу в третий класс. Классный руководитель Марь Ивана взяла меня за руку и после звонка привела в класс. Пока она объясняла ученикам, откуда я взялась, я, онемев и оглохнув от испуга, жалась к её ноге, стараясь спрятаться в широкой учительской юбке. Марь Ивана крутилась, пыталась выудить меня и выставить на всеобщее обозрение, но ещё больше смущала. Так длилось минуты три, пока со второй парты не поднялась девчонка и не вытянула меня, почти победившую юбку Марь Иваны, к классной доске, при этом заявила уверенным голосом:

– Хочу учиться рядом с этой девочкой! Козюльков, уходи…

Это была Ирина. Моя школьная подруга, с которой я просидела за одной партой все оставшиеся школьные годы. Ирина по национальности еврейка и, как почти все еврейки, в молодые годы была необычайно красива, глаз не отвести.

– Ирина Винник? Нынешняя жена, теперь уже вдова Олега Олеговича? – не вытерпев, спросил Михаил.

– Да, она. Если бы я знала тогда, сколько горя, разочарования, слёз будет стоить мне эта дружба! Я рассказываю вам подробно, чтобы вы поняли всю глубину того, чтопроизошло. Чтобы вы почувствовали, какую роль каждый из нас играл в жизни каждого из нас. Родители Ирины были врачами. Мама работала в местном цирке дежурным медиком. После школы мы частенько пропадали за кулисами цирка и водили дружбу с сыном шпрехшталмейстера.1515
  Шпрехшталмейстер – работник цирка, ведущий программу представления.


[Закрыть] Мальчиком старше нас на три года, страстно влюблённым в Иринку. Когда мы появлялись, он всегда угощал нас заварными пирожными из циркового буфета. А меня он использовал в качестве жилетки, в которую плакался, жалуясь на холодность подруги и её увлечённость сыном главного нотариуса города – Володей. Мы тогда учились в седьмом классе, а Володя в десятом. Красота Иринки поразила Володю. Он был из семьи потомственных нотариусов, поэтому землю чувствовал и ходил по ней уверенно. Володя сразу предупредил подружку, что «ходить» (это так называлось в те годы) он с ней будет. Но после школы уедет поступать в Московский государственный технический университет. И, конечно, после окончания оного постарается зацепиться в Москве, а тогда эту возможность давала только женитьба на москвичке. Очаровать любую девчонку Володе не составляло труда. Высокий, красивый, всегда элегантный, он выделялся из толпы Ирининых ухажёров. Ирка страдала. Она, стараясь досадить несостоявшемуся кавалеру, ходила под окнами его школы с разными обожателями, причём меняла их ежедневно. Я соболезновала подруге. Очень за неё переживала. Однажды, видя, как я прониклась её очередной неудачной попыткой привлечь внимание Володи, рассмеялась и сказала:

– Ты переживаешь больше меня, перестань! Он нужен мне только как трамплин в хорошую сытую жизнь. Я хочу парить по жизни, ни о чём не думая и ни в чём не нуждаясь. Прыгну с трамплина и полечу. Так что не страдай…

Но я страдала ещё и от того, что пришла пора первых влюблённостей и я, как натура восторженная, жаждала испытать томление души. Но у меня ничего не получалось. Когда мы с Иринкой шли по улице, мальчики-одногодки все как один говорили мне: «Вот это глаза!» и дальше переключались на Иринку. Сердце моё разрывалось. Стоило мне поделиться с подругой мыслями о понравившемся мне мальчике, она тут же начинала рассказывать, как плохо он целуется, какой он слюнявый и насколько при виде её у него потеют ладошки. Моя влюблённость взлетала как испуганная стая голубей и, полетав немного по небу, присаживалась на другое место, но и тут оказывалось, что предмет обожания уже отметился у Иринки в списке побеждённых рыцарей. Так продолжалось до самого девятого класса… – Василиса затихла и, взглянув на Михаила, спросила:

– Вы сказали – Эльза тоже там?

– Да. – Исайчев поморщился – воспоминания об Эльзе ему были не приятны.

– Конечно, она должна быть там. Где же ещё? – Василиса закрыла глаза.

– Устали? – спросила её Ольга, – может быть, хотите что-нибудь поесть. Вы завтракали?

– Завтракали? – Василиса с недоумением посмотрела на Ольгу, ответила машинально, – да, да, завтракали, – и спохватившись, поправилась, – нет, нет, не завтракали. Я не хочу, а сына надо покормить. Вы можете это устроить?

– Я не хочу, – ответил Олег, – продолжай, мама…

– Мне надо спешить? – Василиса вопросительно посмотрела на Михаила, а затем на Ольгу.

– У нас осталось сорок часов, и после этого я буду вынужден всех отпустить, – отозвался Исайчев.

Василиса усмехнулась:

– У нас с Алькой короткая история. Я расскажу её значительно быстрее… Итак, мой отец, ушёл « в запас», он устроился на работу в местный авиационный отряд. Он стал летать на гражданских вертолётах, тесно сотрудничал с нефтяниками области, таскал с места на место их вышки. Деньги за эту работу платили немалые, и мой родитель очень быстро приобрёл себе хорошую автомашину – «копейку» канареечного цвета. По вечерам папа бегал в гараж, где встречался с такими же счастливцами, как он, – обладателями автомобилей. Однажды, ведя разговоры на тему карбюраторов, радиаторов и прочей автомобильной мишуры, папа и двое его соседей по гаражу договорились в июле взять отпуска и махнуть со своими семьями на побережье Чёрного моря, и не куда-нибудь, а в Керчь, в рыбацкий посёлок вблизи Тузлинской косы в Керченском проливе.

Готовиться начали загодя. Сначала перезнакомили своих жён, затем детей. Семья соседа по гаражу была из немцев Поволжья с фамилией Леманн. У Леманн росла дочка Эльза, моя ровесница. С Эльзой мы сразу подружились, тем более учились в одной школе, правда, в разных классах. Дружба наша напоминала игру в одни ворота. А именно: я для Эльзы делала всё, что могла – писала сочинения, решала задачки, разговаривала с обидевшими её кавалерами, давала поносить свои шарфики и шапочки, потому что ни во что другое из моего гардероба Эльза не влезала по причине большой любви к мучной и сладкой пище. По отношению ко мне у Эльзы была заготовлена потрясающая фраза: «Тебе этого не надо, у тебя и так всё есть…»

Теперь я знаю, что именно тогда Эльза решила для себя, что в отношении со мной она сможет переступить любую черту. Она всегда пыталась занять меня каким-либо делом с пользой для себя. В старших классах Эльза уезжала в качестве развлечения поработать в детские пионерские лагеря вожатой и оттуда звонила мне с различными просьбами: привезти ей лекарства, вязанные бабушками на скамейках мочалки с петельками из синтетических ниток, сушёную мяту для чая и прочее. Причём её родители навещали дочку еженедельно, приезжали на машине с полным багажником еды. Я же плелась на двух трамваях, а потом ещё шла лесом километра три. Эльза мою заботу принимала как должное. Обычного простого «спасибо» я от неё так и не дождалась…

Но всё это было потом, после нашей поездки в отпуск. А в тот год в долгожданном июле группа из трёх машин, обгоняя друг друга, двигалась к морю. Я ждала с ним встречу, замирая на каждом повороте, а вдруг оно там!

Море появилось неожиданно, за поворотом. Машины встали на обочину дороги. Мы выпрыгнули из них, разминая затёкшие в долгой дороге ноги. Оказалось, что это не просто остановка на привал, здесь мы дожидаемся приезда родной сестры матери Эльзы, её мужа и её сына. Тётя Агна договорилась для всех нас о домике в рыбацком посёлке, в десяти шагах от моря. Они приехали к обеду, за это время мы успели накупаться и даже обгореть. Мой нос был такой жуткой красноты, что казалось, будто между глаз горит лампочка. Как потом выяснилось, муж тёти Агны демобилизовался, и перед тем, как поехать на постоянное место жительства в Сартов, они решили побывать с родственниками на море. Эльза ринулась к машине и буквально вытянула из неё мальчишку. Она тащила его за руку и при этом кричала:

– Смотрите, смотрите, какой у меня брат! Пусть теперь кто-нибудь в школе попробует отпустить в мой адрес насмешку. Алька ему нос разобьёт. У Альки чёрный пояс по карате.

Алька осторожно высвободил руку и снисходительно поправил сестру:

– Зелёный пояс…

Я в это время пряталась за спину своего широкоплечего папы и пребывала в состоянии унылого ужаса. Ужаса, потому что никак не ожидала, что в нашей компании появится мальчишка, чуть старше меня, а унылого, потому что мне стыдно было за свой красный нос. Алька поздоровался со всеми индивидуально. Меня он просто выудил из-за папиной спины, уцепив за руку.

– Зачем ты прячешься? Подумаешь, обгоревший нос! Дай угадаю, как тебя зовут. Тебя зовут, Бэмби!

– Нет… – промямлила я и покраснела вся, до пяток.

– Тебя зовут Бэмби! У тебя потрясающие глаза. Они похожи на море, и если приглядеться, – Алька очень близко придвинул к моему лицу своё и изучающе вгляделся в глаза, – то можно увидеть, как играют солнечные зайчики на спинках дельфинов.

Это была та самая минута… Минута, когда жизнь моя вспорхнула, как испуганная холодом птица и понеслась в тёплые края, греться на солнышке. А я ничего не могла и не хотела с этим делать.

Ко времени нашего знакомства Алька уже был мужчиной. У него имелся опыт общения с женщиной и своё представление о ней. Но главное, эти женщины убедили его, что среди подобных себе он – лев. Как водится, лев не знает отказа, и Алька за неимением в рыбацком посёлке девчонок-одногодок занялся мной. Эльза выходила из себя, она топала ногами, бросала обидные слова и уверяла, что я для её красавца брата ноль и все его ухаживания от скуки. Я слушала, но не слышала. Я ждала любовь, и мне было всё равно, на какие колючки мне предстоит наткнуться.

Где-то дней через десять Алька пригласил меня на прогулку по Тузлинской косе. Ему хотелось дойти до самого крайнего камешка и увидеть панораму чистого моря. К вечеру мы были у камня. Вода на горизонте отделялась от неба сияющей золотом полосой и оттуда расходилась острым углом, одной стороной которого было морщинистое, бурчащее, чем-то недовольное море, а восходящей – голубое, гоняющее белые перистые облака небо. Там он меня поцеловал. Я застыла как соляной столб. Глаза в пол-лица, слёзы горохом, в горле ком и не слова. Он смотрел на меня сначала с насмешкой, а потом с удивлением:

– Бэмби! Я первый?!

Путешествие закончилось и мы вернулись в Сартов, где почти не расставались. Он окончил школу, поступил в военное училище, окончил и его. Альку распределили в Харьковское военное училище преподавателем. Уезжая, он назначил дату свадьбы. Датой был день его отъезда, но через год. Через полгода я перестала получать от него письма. В это время он ушёл из армии и занялся бизнесом. Развалилась страна. Я металась. Бегала к Эльзе, пыталась получить от неё хоть какие-то сведения о Альке, хоть что-то, что могло мне дать ответ – почему он так вдруг, так резко исчез из моей жизни. Она пожимала плечам, приговаривая: «Всему приходит конец». Эльза меня не жалела, однажды сказала, что Алька оформляет разрешение на ПМЖ1616
  ПМЖ – постоянное место жительства.


[Закрыть] в Германию и, вероятно, не хочет ехать туда со своим самоваром. Я не смирилась, поехала к нему в Харьков, но там его не нашла.

Как-то, примерно через год, возвращаясь из университета, я встретила тётю Марину нашего «почтальона Печкина», она взглянула на меня и заплакала, причитая:

– Беги, Васька, твой приехал. Сейчас он у Эльзы. Ждёт такси. Уезжает в Германию. Прости меня, дочка, испортила я тебе жизнь…

Как я бежала, не помню, помню только, что во рту было сухо, а сердце дрожало, как турбина реактивного самолёта на взлёте. Алька садился в машину, у подъезда стояла Эльза и её мама. Эльза дёрнулась, одним прыжком оказалась рядом со мной, старалась преградить мне путь:

– Оставь его… Не порть ему жизнь… Он женился…

Алька обернулся, бросил в багажник чемодан и, схватив меня за руку, втащил в машину, крикнул водителю:

– На вокзал!

И уже в машине зарычал:

– Как ты могла выйти замуж за этого огрызка? Позарилась на деньги его папочки? Почему не отвечала на письма, струсила?!

– Алька, больно, больно, больно… – я вцепилась ему в лацканы пальто и кричала неистово яростно, как последний раз в жизни, стараясь удержать уходящую любовь… Нет! НЕПРАВДА! Нет! – Я никогда не была замужем… не получала твоих писем… искала тебя в Харькове… я люблю тебя… тебя-я-я…

У Альки задрожал подбородок, и это было так страшно, что я разжала кулаки и оттолкнула его от себя, резко дёрнула бант, оторвала его от блузки и сунула его ему в руку.

– Возьми… помни меня… помни…

Алька вышел из машины. Водитель услужливо подал ему чемодан, и он пошёл на перрон, не оборачиваясь, держа в одной руке чемодан, в другой мой бант. В машине я билась не в силах вздохнуть, казалось, грудная клетка стала каменной.