Текст книги "Хождение по Млечному пути"

По следам Хемингуэя

Земля Наварры полна природного магнетизма, притягивающего к ней людей творческих и страстных, неутомимых собирателей образов и впечатлений, жадных коллекционеров острых ощущений и бодрящих чувств. Тех, кто во всем ищет свежесть и вдохновение.

Ее история, уходящая узловатыми корнями к древним преданиям и традициям, ее неистовые праздники и неуемная страсть, еще не тронутая цивилизацией природа и добродушная простота местных жителей привлекают сюда писателей и художников, музыкантов и поэтов, композиторов и прочих творцов и ценителей прекрасного.

В 20-х годах прошлого столетия по этой земле путешествовал Эрнест Хемингуэй – старик Хэм, как называла его богема. Его ноги ступали по дорогам Наварры, он гулял в буковых пиренейских лесах и ловил форель в реке Ирати, просиживал с друзьями в местных барах, заполненных бородатыми горцами.

В Бургете сохранился в неизменности двухэтажный отель с зелеными ставнями, где когда-то ночевал писатель: «Мы пошли в гостиницу мимо выбеленных каменных домов, где целые семьи сидели на пороге и глазели на нас… Толстая женщина, хозяйка гостиницы, вышла из кухни и поздоровалась с нами за руку. Поднимался ветер, и в гостинице было холодно. Хозяйка послала с нами служанку наверх показать комнату. Там были две кровати, умывальник, шкаф и большая гравюра в рамке – „Ронсевальская Богородица“. Ставни дрожали от ветра…»3232
  Эрнест Хемингуэй. «Фиеста. И восходит солнце» [глава 11].


[Закрыть]

Комната, в которой останавливался Хемингуэй, нисколько не изменилась за минувшее столетие. Тучная сеньора, по-видимому, правнучка той прошлой хозяйки, с гордостью показывает нам медную мемориальную табличку у двери. Мало изменился и сам отель, по-прежнему холодный и сырой. Да и дорога, по которой мы идем вот уже третий день, кажется, еще хранит пыльный след башмака старика Хэма. Но больше всего имя писателя чтут в Памплоне, где разворачиваются основные события его знаменитого романа «Фиеста».

Памплона и праздник Сан-Фермин, свидетелем и неоднократным участником которого был Хемингуэй, пожалуй, наиболее ярко характеризуют Испанию, как страну, соединяющую в себе язычество и христианство. Ну, скажите, в каком еще городе мира чествование Святого заканчивается безумной вакханалией с риском для жизни? Где еще пение религиозных гимнов соседствует с винными реками и земными удовольствиями? Как в течение девяти дней сдержанное католическое благочестие совмещается с пышными парадами и развлечениями, строгие церковные ритуалы – с фривольными уличными играми, торжественные мессы – с ярмарками и кровопролитными зрелищами? Видимо, отчасти это объясняется тем, что Святой Фермин был не только первым епископом Наварры, но еще и покровителем виноделия и хлебопечения. Отсюда и проистекает замысловатый дуализм верований, эклектичность традиций, синтез духовного и материального, поставленный нынче на службу городской казне.

Центральное событие праздника – пробег «энсьерро»:3333
  энсьерро (ensierro) – традиционный пробег быков по улицам города, предшествующий корриде, во время ежегодного праздника Сан-Фермин в Памплоне.


[Закрыть] экзальтированная толпа мчится перед разъяренными быками, играя со смертью. От загонов Санта-Доминго до Пласа дель Торос,3434
  Арена Торро (Plasa del Torros) – вторая по размеру в Испании и третья в мире арена для корриды, построена в 1922 году. Вмещает около 20 тыс. зрителей. Бычьи бои проводятся здесь только во время фиесты. В остальное время Арена Торро используется как концертная площадка, выставочный зал или ярмарочный павильон.


[Закрыть] где вечером проводится коррида, 850 метров, а бег продолжается всего три-четыре минуты, но ради них на праздник съезжаются тысячи туристов со всего света. В период фиесты население Памплоны удваивается, а то и утраивается. Часть гостей участвует в самом пробеге, а не просто довольствуется пассивной ролью зрителя. Дело это опасное и крайне рискованное, особенно для новичков. Опытные испанские бегуны от быков знают наизусть каждый изгиб улицы, каждый поворот и уступ, за которым можно укрыться от смертельной опасности, и то больше ста метров редко кто решается бежать. Но все равно не обходится без жертв. Случаются особо кровопролитные годы, когда под копытами и рогами животных увечатся и погибают люди. Таким стал Сан-Фермин 1924 года: 13 погибших и 200 серьезно раненых участников. Последний смертельный случай во время пробега быков был зафиксирован в 2009 году. Всего же за 88 лет (столько ведется статистика) во время энсьерро погибли около двух десятков человек, число покалеченных исчисляется сотнями. И тем не менее, количество людей, желающих поучаствовать в этом безумии, ежегодно только растет. Наваррцы очень гордятся своими быками, считая их лучшими во всей Испании (впрочем, это утверждение охотно оспорили бы жители других провинций). Быкам прощается многое: их гнев и необузданная жестокость и даже кровь незадачливых безумцев. Тем более что к вечеру они сами становятся жертвами праздника: их забивают на корриде. Мясо таких быков уходит в самые дорогие рестораны Памплоны, а блюда из них продаются по ценам, не менее безумным, чем предшествующее действо.

Мы заходим в город по выщербленной булыжной дороге. Она вползает на холм вдоль толстых стен крепости. Желтые стрелки и вмурованные в мостовую ракушки безошибочно ведут нас к Собору Иисус и Мария, рядом – одноименный альберг, тот самый, возле которого Эррандо встретил своего наставника Томаша. Я вспоминаю сурового старика в берете, и на душе теплеет.

Среди толпящихся возле дверей альберга людей мы видим множество знакомых лиц. Особенно радует встреча с лысой японской бабушкой, она гладит кошку, приговаривая вполголоса, а увидев нас, принимается мелко, как заведенный механический болванчик кивать, лицо ее озаряет безмятежная детская улыбка. Она нас узнала! Поистине между детьми и стариками так много общего. Вот и французы с рюкзаками «от кутюр», правда несколько запылившимися и потрепанными в дороге. Белоснежная панама мадам уступила место деревенской соломенной шляпе, а холеные усы мсье потеряли былой лоск, повиснув вниз пыльными сизыми сосульками. Но настроение у обоих бодрое! Организованная немецкая группа распалась на отдельных людей, каждый из которых по-своему уникален: фрау Анна, как и я, увлекается йогой, Петер не любит пиво и сосиски, чем вызывает бурю негодования среди друзей-баварцев, Сабина сочиняет стихи, подражая Гёте, хотя по профессии фармацевт. Компания итальянцев свои разноцветные ветровки поменяла на шлемы, перчатки и лосины: они решают продолжить путь на велосипедах. Все рады друг друга видеть и разнообразны в проявлении этой радости.

Я предлагаю Агнете пройтись по городу по следам Хемингуэя, а в качестве гида хочу пригласить Анатолия – того самого одессита-памплонца, что помог мне заговорить в поезде с Эррандо. С трудом нахожу номер телефона, нацарапанный на билете Сарагоса-Памплона. Волнуюсь. Звоню.

– А-а-а! Перегринос Элена из России! – растягивает по-одесски Анатолий, услышав мой голос, – привет-привет! Никак ты уже в Памплоне? А я-то думал, Эррандо тебя удочерит!

– Если бы я осталась у него в гостях еще на пару дней, – это стало бы вполне возможным, – не колеблясь, отвечаю я.

– Занимательный старик этот Эррандо!

– Да, он классный. Знаешь, он ведь тоже прошел Путь Сантьяго и не раз!

– Ну, меня это не удивляет.

– Слушай, – я перехожу к делу, – как у тебя сегодня со временем?

– Оно всегда в моем распоряжении, – философски замечает новый русский испанец, – а что ты хотела? Пораспоряжаться моим временем самой?

– Ага, – честно соглашаюсь я, – Толь, не побудешь нашим гидом? Хотим с подругой пройтись по местам Хемингуэя – к кому, как не к тебе, я могла еще обратиться?

– Да не вопрос. Для тебя и старика Хэма – все что угодно! – великодушно соглашается польщенный Толик. – Когда и где?

Уславливаемся встретиться через час на площади Кастильо возле фонтана. Анатолий приходит через полтора, когда мы с Агнетой уже разуверились его дождаться. Как ни в чем не бывало машет рукой, пресловутая испанская непунктуальность, видимо, упала на благодатную почву врожденного российского раздолбайства. Агнета, вижу, еле сдерживается от негодования. Полякам, как и немцам, не по нутру даже пятиминутная задержка. Но в данной ситуации мы целиком и полностью зависим от благосклонности нашего экскурсовода, поэтому подруга берет себя в руки и даже натянуто улыбается, когда я представляю их друг другу.

Вскоре мы уже дружно шагаем по улицам Памплоны к первому пункту нашей экскурсии – памятнику Хемингуэю на бульваре Пасео, возле Арены Торро.

– Его здесь называют Папой, – комментирует Анатолий, ласково указывая на грубо тесаный серокаменный бюст писателя.

– Папой? Почему папой?

– Ну, наверное, считают его в какой-то степени отцом города, он ведь очень любил Памплону, часто здесь бывал и со многими дружил. И памплонцы его тоже до сих пор очень любят, считают его почти членом семьи.

Разглядываем выбитые на камне слова: «Памплона и Хемингуэй… Хемингуэй и Памплона… Они неразрывно связаны друг с другом…». И рядом достаточно подробное описание, в чем эта связь выражалась, когда началась и как повлияла на судьбу города. Проникновенно и даже сентиментально. Внешняя брутальность и суровость басков часто скрывает чуткое ранимое сердце. Сам старик Хэм, в своем грубом свитере, с бородой и изрезанным морщинами лицом, здорово смахивает на баска.

– Когда идет фиеста, на шею ему повязывают красный платок – примерно как пионерский галстук из нашего прошлого, – улыбаясь, говорит Толик. – Это элемент национальной одежды басков и обязательный атрибут участника фиесты. У меня тоже такой есть.

Перед нами улица Эстафета, именно на ней во время фиесты разворачивается энсьерро. Об этом напоминают указатели буквально на каждом доме. В них детально описано, что и как происходит в этой точке бегов, например: «Здесь быки на большой скорости разворачиваются на 90 градусов вправо, при этом могут врезаться в забор» или «Здесь улица резко сужается – осторожно, не споткнитесь!». Так что при богатом воображении можно ярко представить себе, как все происходит. Узкие балкончики, выходящие на главную магистраль энсьерро, во время праздника превращаются в VIP-ложи, с которых отлично видно зрелище, а главное – безопасно и удобно для съемок. Круглый год Эстафета пестрит сувенирными лавками с разнообразной символикой фиесты. Из самых любопытных сувениров, что попадаются на глаза – светильник в виде головы быка (сенсорный выключатель позволяет регулировать степень красноты глаз), дудка, имитирующая бычий рев, и фотография быка, смотрящего угрюмо прямо в объектив, в белой рамке, залитой «кровью», с подписью «Не убивай меня!»… Последний сувенир продает с рук активист общества по борьбе с жестоким обращением с животными. Они выступают против бессмысленных убийств быков во время корриды. По словам Анатолия, в последние годы праздники часто сопровождаются многолюдными акциями протеста – как сейчас говорят, флешмобами. Во время их проведения люди в белых одеждах, испачканных в «крови», ложатся на брусчатку Эстафеты с плакатами против корриды. Это больной вопрос, делящий Испанию на два непримиримых лагеря: защитников животных и защитников традиций. Противостояние между ними продолжается уже десятилетия, но жестокие зрелища по-прежнему исправно пополняют казну королевства.

Между тем мы подходим к скульптурной композиции «Бегущие от быков», посвященной энсьерро. Экспрессия такая, что тоже хочется бежать. Многотонные туши, отлитые в металле в натуральную величину с правдивыми анатомическими подробностями, застыли в могучем беге. Их стремительная мощь, слепая необузданная ярость сокрушают всех и все на своем пути. Старик, оказавшийся под копытами быка, с мольбой глядит на небо. Так и хочется крикнуть ему: «Ну, куда тебя понесло, старый?» Молодой мужчина вот-вот попадет на острый рог свирепого зверя. В его глазах и ужас, и восторг. Динамичность фигур людей и животных правдоподобно передает столпотворение во время энсьерро. Но молчаливый монумент лишен звуков и запахов толпы: не слышно цокота копыт о булыжник, криков ужаса и визга женщин, нет острого запаха разъяренных животных и разгоряченных людских тел. А в остальном – блестяще запечатленное мгновение энсьерро. Одно из тысячи.

И вот мы снова на площади Кастильо, перед роскошным и самым старым в Памплоне отелем «Ла Перла».3535
  «Гран Отель де ла Перла» – старейшая гостиница Памплоны, построена в 1859 году.


[Закрыть] В нем Хемингуэй останавливался 36 раз: первый – 6 июля 1923 года, за три года до написания «Фиесты», последний – в 1959 году, за два года до смерти. На втором этаже расположена комната №201 с той же самой мебелью и обстановкой, которые были во время визитов писателя, а сегодня здесь еще и небольшая экспозиция его личных вещей.

– Знаете, сколько стоит этот номер? – спрашивает Анатолий и сам себе отвечает. – Тысячу евро за ночь. Причем, во время фиесты надо оплатить сразу пять дней. И бронируют его за полгода вперед. Да и остальные номера не пустуют.

Тогдашний хозяин отеля «Ла Перла» Хуанито Кентано, который фигурирует в романе под именем Монтойа, был одним из близких друзей писателя в Памплоне. Яркая незаурядная личность, крестный отец матадоров и «афисьонадо»,3636
  афисьонадо (afisionado) – страстный болельщик, увлекающийся боем быков.


[Закрыть] он принял нового гостя сразу и навсегда. Хуанито разглядел подлинную страсть молодого Эрнеста, которую нельзя ни изобразить, ни подделать, и это было достаточным основанием для долгой дружбы и надежной гарантией наличия свободного номера при любом аншлаге. Интересно, кто сейчас управляет отелем? И сохранилась ли традиция оставлять места для преданных афисьонадо?

А еще я думаю о том, что Петр Вайль3737
  Петр Львович Вайль (1949—2009 г. г.) – российский и американский журналист, писатель, ведущий и редактор на радио «Свобода». Член-основатель Академии русской современной словесности, один из родоначальников жанра travelogue – путевой публицистики. Лауреат нескольких литературных премий.


[Закрыть] непременно назначил бы «гением места» Памплоны именно Хемингуэя. Потому что почти все достопримечательности города связаны так или иначе с именем этого писателя. Столица Наварры приняла американца как родного. Его «Фиеста», написанная в Памплоне и о Памплоне, сделала Хемингуэя великим мастером слова, будущим нобелевским лауреатом и большим другом наваррцев.

– Ну, а теперь, если не возражаете, пойдем в «Ирунью»,3838
  кафе «Ирунья» (Café Iruña) – основанное в 1888 году в Памплоне первое кафе с электричеством, открытое в преддверии праздника Сан-Фермин. С тех пор является местом встреч для людей, увлекающихся энсьерро и корридой, а также поклонников творчества Хемингуэя.


[Закрыть] – предлагает Анатолий.

Мы с Агнетой не возражаем, и все трое бодрым шагом направляемся в знаменитое кафе наискосок через площадь. «Мы спустились вниз из отеля и зашагали через площадь в кафе „Ирунья“. На площади одиноко стояли две будки для продажи билетов. Окошечки с надписями были закрыты… Белые плетеные столики и кресла кафе стояли не только под аркадой, но занимали весь тротуар…»3939
  Эрнест Хемингуэй. «Фиеста. И восходит солнце» [глава 13].


[Закрыть]

Кафе переполнено, и хотя сейчас не время фиесты, в нем царит атмосфера праздника и беззаботного веселья. Следы присутствия Хемингуэя повсюду. Его фотографии развешаны на стенах, на некоторых снимках писатель стоит в обнимку с великими матадорами, афисьонадо и заводчиками племенных быков. Вот он со знаменитым Антонио Ордоньесом, героем будущего романа, названным в книге именем Ромеро. В баре обозначены любимые напитки писателя, среди которых, безусловно, и мохито, и дайкири. Но и местное вино Хэм уважал, особенно любил продемонстрировать умение пить из кожаного бурдюка басков. Любимец Памплоны, он и сейчас сидит в баре, отлитый в бронзе, тяжело опершись рукой о стойку, и, должно быть, крепко задумавшись над собственной фразой: «…Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения… Человека можно уничтожить, но его нельзя победить».4040
  Эрнест Хемингуэй «Старик и море». 2 июля 1961 года писатель покончил жизнь самоубийством, выстрелив из ружья себе в рот.


[Закрыть]

Два часа сидим и мы за столиком недалеко от погрузившегося в раздумья Хемингуэя, пьем кофе, размышляем каждый о своем, прислушиваемся к неумолкающему гомону голосов, лишь изредка перекидываясь между собой парой-тройкой фраз. Бармен, заслышав иностранную речь, кладет руку на плечо бронзового писателя и говорит с уважением: «Буэн хомбре!»4141
  (испанский) Buen hombre! – Хороший человек!


[Закрыть]

Высота Прощения

Поутру Наварру накрывает огромная дымящаяся туча. Она как живая колышется и вздрагивает всем телом от происходящих в ней внутренних процессов. Ее фиолетовые края трепещут как бока гигантской медузы перед штормом. Туча дышит влажным дыханием, сеет мелкие дождевые слезы и изредка издает сокрушенный грозовой вздох.

Агнета с утра похожа на эту грозовую тучу. Я так и не смогла добиться, что же случилось. Вчера вечером мы гуляли по вечерней Памплоне, потом Анатолий проводил нас до альберга, мы тепло поблагодарили своего гида, и, как мне показалось, все трое были очень довольны проведенным вместе временем.

Ева и Ежи по обыкновению рядком ушли вперед. Мы с подругой молчим уже третий час, мерно шагаем по дороге, медленно и неуклонно ползущей в гору. Она ведет к Пику Прощения (Alto-del-Perdon) – невысокому, всего 800 метров, но знаковому перевалу Пути. Считается, что здесь все болящие и страждущие могут завершить свой поход, им отпустятся все их грехи, достаточно трижды пройти сквозь символическую арку. Многие пилигримы несут с собой камни, олицетворяющие груз души. Некоторые берут их прямо из дома, другие подбирают понравившиеся булыжники по дороге. На Высоте Прощения их можно оставить их в живописно рассыпанных горках, но те, кто в силах нести дальше, несут до Фонсебадонского Креста.

На перевале ветрено. Скалистые гребешки гор усеяны ветряными генераторами, их лопасти проворно вращаются, ловя воздушные потоки и преобразуя их в экологически чистую энергию, питающую испанские города. Нелегко бы пришлось Дон Кихоту с этими железными мельницами! Но Дон Кихотов сегодня не осталось, и ветрякам ничто не угрожает, чего не скажешь про замерзших и уставших пилигримов, опасливо взирающих на небо. Оно готово в любой момент разверзнуться проливным дождем. Живая туча на глазах рассыпается рваными клоками, наползающими друг на друга в темнеющей ярости. И лишь плоская процессия железных паломников с ослами, собаками и лошадьми не страшится непогоды. Она появляется неожиданно – темная вереница людей и животных на фоне синеющих вдали гор под грозовым небом Наварры – зрелище впечатляющее. Обычно возле памятника много народу: все желают сфотографироваться с железными паломниками прошлых времен. Но сейчас пилигримы не намерены долго задерживаться на ветреном перевале и группами устремляются вниз, в безопасную долину, к теплым приютам и накрытым столам.

– Все, больше не могу! – выдыхает Агнета и вдруг… всхлипывает. Устыдившись собственных слез, неловко бредет в сторону, безуспешно пытаясь овладеть собой.

– Да что случилось, Агнета? – я не на шутку обеспокоена состоянием подруги. Такой я ее не видела за все дни, что мы идем вместе. Я трясу ее за плечи, слезы градом катятся у нее из глаз.

– Ты устала? У тебя что-то болит?

– Да, я устала. Очень устала… – она на секунду умолкает, – но это не та усталость, про которую ты думаешь. Я просто устала, – и снова плач.

– Так, – я решительно усаживаю подругу в безветренный закоулок позади монумента, – мы не сдвинемся с этого места, пока ты мне все не расскажешь!

Еще какое-то время Агнета борется с рыданиями. Потом вытирает слезы ладонью, размазывая грязные мокрые полосы по щекам, опускает глаза в землю и начинает говорить. Сначала ее рассказ сбивчив и сумбурен, то и дело прерывается всхлипами и долгими паузами. Но потом голос Агнеты перестает дрожать, и, устремив невидящий взор за кромку гор, она погружается в повествование.

Рассказ Агнеты

«…Знаешь, Элена, я плачу первый раз за последние десять лет… Просто не узнаю себя… Это все нервы. Последние годы были очень трудными для меня. Умер отец. Изнурительная борьба за сына… На работе я успешная и благополучная женщина. А внутри – пустота…

Все началось еще в детстве. Я всегда была первая: в учебе, спорте, во дворе и в школьной жизни. Отличница, активистка, заводила. Грамотами, медалями и похвальными листами забит целый ящик стола. После школы пошла на судостроительный факультет. Так хотели родители. Диплом с отличием пополнил копилку наград. По распределению попала на верфь, да там и осталась на всю жизнь. Сделала блестящую карьеру от младшего инженера до руководителя крупного подразделения. Сейчас я управляю департаментом по работе с иностранными клиентами, причем, во всем холдинге… Но я все не о том…

С юности мне вдалбливали, что я должна быть независимой, самостоятельной, свободной. Когда Польша из народной республики превратилась в капиталистическую страну, идеями о независимости женщины были наводнены все журналы и программы на телевидении. Эти идеи были новы и невероятно притягательны для юных девушек, таких как я. Ведь они так сильно отличались от всего того, чему нас учили раньше. Моя мать всю жизнь страшно жалела, что не сделала карьеру, не стала звездой, а погрязла в быте и семейных заботах. Вот и хотела, чтобы я не повторила ее судьбу… Но я на нее совсем не похожа…

Мой первый брак распался через год, сразу после рождения Ежи. Уже тогда я была «железной леди» – неисправимой карьеристкой со своим твердым мнением обо всем, презирающей слабых мужчин. Муж не смог вынести моих требований и ушел к тихой спокойной женщине, серой мышке, к тому же на шесть лет старше его и на десять – меня. Это был ужасный удар по самолюбию: как же так, ведь я само совершенство, а меня променяли, и на кого!? С еще большим рвением я принялась совершенствоваться и строить карьеру, получила второе высшее образование, стала ездить на международные конференции, выставки и прочие профессиональные собрания.

Однажды, это было лет пять назад, на одной из конференций я познакомилась с интересным человеком. Довольно известный ученый, крупный бизнесмен и приятный мужчина. Мы сидели в конференц-зале рядом и испытывали друг к другу не только профессиональный интерес. Темы для общения были неисчерпаемы. Мне было лестно, что мой новый знакомый заинтересован мною одновременно и как коллегой, и как женщиной. На фуршете он пригласил меня на танец, но после нескольких тактов, изумленно вытаращил глаза: «Ты что, всегда так танцуешь?». Я оцепенела, не понимая, что не так. «Ты же ведешь! – возмутился он. – А женщина должна следовать за партнером в танце». Мне было так стыдно, что, сославшись на головную боль, я покинула мероприятие. И крепко призадумалась… Роль лидера, роль ведущей настолько въелась в мою плоть и кровь, что даже во время отдыха не оставляла меня. Даже в таких ситуациях, где можно и нужно быть слабой и ведомой, я не могла расслабиться и подчиниться…

За эти годы я привыкла быть сильной. Я никогда не плачу, не устраиваю истерик, не выхожу из себя. Я безупречно владею собой, и по мне ни за что не скажешь, что у меня на уме, что в сердце. Я изучила десятки технологий управления людьми и с блеском применяю их в работе и жизни. У меня все есть, и всего я добилась сама, исключительно благодаря своему интеллекту, упорству и сознательно развитым способностям. Я всегда презирала глупых кокеток, забитых домохозяек и пустых кукол-содержанок.

Свою дочь Еву я родила на взлете карьеры принципиально для себя. Одна, без мужа, даже гражданского. Я пыталась доказать всем, что женщина в состоянии и родить, и вырастить ребенка, и сделать его счастливым – и для этого ей никто не нужен. От мужчины требуется всего лишь одна клетка. Ева никогда ни в чем не нуждалась, у нее, также как и у брата, было все. Все, кроме полноценной семьи.

А восемь лет назад я повстречала мужчину. Своего единственного – так мне тогда казалось. Он в разводе, я тоже. У него взрослые дети, и у меня. Но главное не это. Рядом с ним мне хотелось отбросить прочь свою силу, забыть о том, что я босс и вспомнить, что я – женщина. Я готовила для него ужины. Несколько раз отказывалась от важных командировок и даже не поехала на ежегодную конференцию в Гамбург. Я терпеливо ждала предложения от него или хотя бы намека о возможности совместной жизни. Тщетно. Однажды я решила забеременеть от любимого и прекратила использовать противозачаточные таблетки. Ничего не вышло. А год назад он пришел ко мне домой и сказал: «Агнета, ты очень хорошая, да что там – ты самая лучшая! Ты необыкновенная. И ты поймешь меня, я знаю. Я должен быть рядом…» – и он назвал имя бывшей жены. Дальше он долго объяснял, как ей тяжело, какой у нее сложный период в жизни, что сын отбился от рук и тому подобное… Я сидела напротив и смотрела на него расширенными от ужаса абсолютно сухими глазами. По-моему я даже приговаривала: «Да… какой кошмар!.. я все понимаю… все будет хорошо…». Когда он ушел, я откупорила виски и выпила почти всю бутылку.

…Ты спрашиваешь, устала ли я? Я смертельно устала. Я устала быть сильной, понимающей, мудрой. Я устала от одиночества. Я устала делать то, чего я делать не хочу. Я устала бороться и что-то кому-то доказывать. Я устала жить без слез, сомнений, глупостей, слабостей… Я устала жить…»

Агнета умолкает, а ветер продолжает гудеть в плоских железных фигурах, неистово вращать лопасти ветряков и рвать в клочья облака. Я обнимаю подругу, согреваю в руках ее ледяные пальцы, поправляю прядь волос, выбившихся из-под капюшона.

– Ну, какая же ты сильная? – ласково журю я ее, – плакса, да и только!

Агнета улыбается. Впервые за сегодняшний день.