Текст книги "Перевоплощение"

«…А где же двадцать пять лет, когда прошли? Огромное бесформенное ожидание растворило срок, ничтожный, мизерный срок».

Пиршество страха порабощает волю, обретая власть над человеком, как только он узнаёт, даже приблизительно, сколько осталось до финиша. И с этого вздоха начинает душить каждый день, час, минута, приближая к роковому обрыву, остановка невозможна, последний шаг бросает в бездну, и лишь немногих – в бессмертие. Мыслимо ли теперь представить изводящее насилие двадцати пяти лет – тупая беспомощная отрешённость, выпивающая море, глоток за глотком и… перед нами сушь, подчёркивающая подавленную стихию. Собственно, источник тления хорошо известен – личное неприятие смерти. Признаться, многие в глубине души отрицают конкретную причастность смерти и выставляют её чем-то абстрактным. Пусть кто-то убеждённо доказывает материальность мира, ограниченность бытия, отвергает любое внутреннее бессмертие, смеётся над религиозностью (ничего, и они подойдут к черте) – мы лишь, в крайнем случае, согласно покиваем головой (не все, не все), но себе-то скажем, что не исчезнем, что смерти нет, что мы вечны.

Без слёз и улыбок, один на один, не знает ошибок, себе господин, сказал монотонно – стреляю, на «три» – в проёме оконном не будет зари. Над новым покоем не скатится стон, он станет изгоем и в мире ином.

…И минул полдень.

Но вздох не оборвался, и подарил фрагмент последней сцены. Мир не страдал, плач не предполагался, а падший жалок.

– Какое глубокое разочарование, подумать только, исполненная прихоть тяготит. Зачем тогда мечтать? Безумству нет предела. Ты сам избрал сомнения, за ними вечность, и столь же вечна пытка, ведь сомневаться не запрещено.

«Я словно вынырнул из темноты – та же комната, тот же собеседник. Ничего не изменилось, это снова я за миг до обретения иллюзий. Но что за странные слова, и… Боже, я прозрачен…»

– Ещё не время знать…

– Нет. Я хочу понять, – прорвался голос, – что я и почему?

– Ещё не время знать! – он не отступит.

– Тогда скажи, зачем тебе, Раанг, вся эта суета, ужели я так важен? И почему так много зла?

– Зачем и почему? Да потому, что ты меня позвал, причём позвал по древнему закону, и я не в силах отказаться, и продолжаю отзываться вновь. Ложь. А зло необходимо, чтоб оттенять добро и чтоб его повергнуть. Люди слепы, а в белом слишком марко, особенно при чёрном нападении. Сам согласись, что человек жесток – так проще, легче, а добрым быть – значит изматывать себя ненужным отрешеньем; человек одинок – в силу огромной самовлюблённости; человек беспринципен, коли одни принципы отвергаются другими – а иное утеряно в веках.

– Утеряно? Так, значит, правда – мир, исполненный добром, существовал?

– Зло вечно, теперь и навсегда, а прошлое забыто, искажено во множестве переменённых лиц и многослойных, многомерных построеньях. А абсолютность света невозможна, и молятся нам столь же исступлённо как праведники, так и подлецы, вот только не прощаем мы, и нас боятся больше.

– Как жаль, что я сказал не те слова, а ты услышал…

– Один ли я? Оставим разговор, у нас есть дело. Тебе придётся описать свою историю, во всех оттенках, с робкою надеждой.

Отпущенный срок вышел.

– Вот текст, но что в нём для тебя, в чём замысел такого воплощения?

– Итак, настало время. Я думаю понятно, что действия созвучны объемлющему миру. Есть тема – испивший яду сгинул в страшных муках, но вдруг воскрес на собственных поминках и сквозь все тосты полз к пустому гробу, вокруг которого и шёл весёлый пир. Забавно. Тебя интересует смысл? Он в тех, кто за тобой, пока ещё не знает про поминки. Но что тебе до них, смотри-ка лучше на себя.

«И я увидел, Боже, я не постарел, я молод, как тогда, при нашей первой встрече. И то же чувство, что не случилось ничего, что я не жил, а все мои мучения – иллюзия, мираж. Мир многослоен. Страшно».

– Ты прав, и близок погребальный гонг. Люди серьёзно заблуждаются, полагая, что очищение снизойдёт со стороны поверженного порока. Нет, ибо под его дланью торжествует жажда, сделавшая тебя придатком собственного опустошения. Жизнь зачёркнута не осознанием безысходности, выход был, ты мог перешагнуть рубеж, но чаша не испита – мои идеалы не опровергнуты, противостояния не случилось, оно подменено бегством, пулей, пущенной точно в срок. Какой превосходный экземпляр для назидания – чистый, честный, сомневающийся человек, а сейчас… сейчас ничего. И не рассчитывай на вериги мученика, ты облечён трусостью, во всём её великолепии. Испугаться грядущего, даже не проверив! А задержись – на день – посмотреть, и я шагнул бы навстречу смеху, столь удивительно притяжение преображённого лика судьбы. Человек должен бороться, только тогда он ощутит вкус победы и радость бытия. Ты этого не понял дважды. Да, ты не жил, а гениев любят только после жизни, но не после смерти.

…И минул полдень.

Между времён

3

Слова и жесты – просто звуки, как от листаемых страниц, последний бой проигран скуке на поле сомкнутых ресниц, но где-то в глубине сознанья в вопросах спрятался ответ – я был у Байрона, в изгнанье, и отклонил его совет. И как Арнольд преображённый, пал пред Арнольдом Горбуном, и желчный смех – мечте свершённой, реальность заменившей сном. Потом причудливые формы, и неосознанная боль, и перепутанные нормы… Пора играть другую роль.

Иногда тяжело вспоминать о собственном падении, особенно когда уверен, что поднимают тебя незаслуженно, что есть более достойные и менее провинившиеся. Но простота противопоказана, и вовсе не по эстетическим причинам, и не ради игры, и не ради идеи, и даже не ради смешения правил – когда никто заранее не знает, чем обернётся его действие или мысль – от благочестия до преступления. Простота существенна в абсолютном, утопическом мире, но не в реальном, существующем на стыке противоречий (любви и ненависти, добра и зла, жизни и смерти) и принявшем свой настоящий вид под их непосредственным влиянием, которое и отделило действующие законы от однополюсных идеалов. А это действительно очень сложно.

Проблема в множественности законов и в том, что не все из них незыблемы, а точнее, последних совсем мало, может, всего два, первый говорит, что есть бог и дела его, а второй, что мир управляется кармой, пока существует зло. Оговорка не случайна, поскольку зло преодолимо в частности, но не в абсолюте (само зло не абсолютно, но абсолютна ниша, занимаемая им, ниша противостояния богу), зато частность способна охватывать целые цивилизации (теоретически). Понятно, что остальные законы предельно кармичны, а потому изменчивы – динамика и знак соответствуют достигнутой расстановке сил – всё действительно очень сложно.

Одно время меня интересовала тема ниши, занятой сейчас злом, хотелось понять, что это – ошибка или осознанное действие, но ошибка противоестественна сущности Создателя, а в осознанность действия не верилось. Но имеем то, что имеем, – вселенская благодать сформировала протест, не имевший смысла, зачем протестовать, если всё и так хорошо (?), отсюда гипотеза – если слишком хорошо, жди, что будет плохо. Что это, ошибка или осознанное действие? Нет ответа, и я не удивлюсь, если ответа нет вообще, если его не существует, это нетрудно признать, ведь всё действительно очень сложно.

Я смотрю на людей, я смотрю на себя и попадаюсь на том, что не понимаю увиденного, я знаю, как надо, я вижу, как легче, но не соображаю, зачем люди идут в лабиринт, иногда отчаянно, иногда безразлично, а иногда переполненные радостью и счастьем. Наверно, не всегда приемлемы простые решения, даже в повседневной жизни, похоже blade окончательно испортили, от слишком частого использования, избавьтесь от этого предмета, потому что всё действительно очень сложно.

Жизнь 1101-я

14

– Представляешь, вчера привезли одного, с сотрясением мозга, так ночью чуть не крякнул.

– Иди ты, от этого ж не жмурятся.

– Бывает иногда, но редко.

– Во хрень, меня, небось, в ту сторону дежурить отправят.

– А ты не сопротивляйся, больной-то – красавчик.

– Дура, там же следить придётся, а мне реферат херачить надо.

– Ой, скачала бы с и-нета и не трахалась.

– Одна такая скачала… ох и потрахалась потом…

– Гы-гы, ну, корпи.

Говорили две девушки интеллигентного вида, одна закончила ночное дежурство, а другая только пришла, обе – студентки, первая с дневного отделения, а вторая с вечернего, здесь они работали медицинскими сёстрами и старались не напрягаться, однако сердце имели доброе. Конечно, в больницах по ночам выпивают врачи с сёстрами и всё такое (если получится), и наша девушка не считалась белой вороной, но она не пропустила опасность, а врачи не послали её особенно далеко (добрых людей посылают редко, ведь они хлопочут не за себя), поэтому Костю спасли, вернули. К утру от кризиса не осталось и следа. Это обрадовало заступившую медсестру, верно угадавшую, что Костя окажется под её опекой, и с остальными больными сложностей не предвиделось, хорошо.

Костя проснулся неожиданно, быстро и сразу, в таких случаях удаётся зацепиться за прерванный сон и вытащить его из-под одеяла – не удалось. Костя пока не двигался и не открывал глаз. Быстро выяснилось, что он в больнице, в палате на пять человек, что у него сотрясение мозга, а ночью он чуть не умер, а ещё он вспомнил своё вчерашнее падение и заплаканные глаза Мары.

– А он и вправду симпатичный, – услышал Костя новый голос.

– Кто? – спросил он у голоса, не открывая глаз.

– Да перчик один, кстати, как он себя чувствует? – голос приятный и ласковый.

– С ним, думаю, порядок, – снова не открывая глаз, – а со мной и подавно.

– Ну, про него сказать не могу, а вот ты пока полежишь деньков несколько, – вдруг голос стал серьёзным. – Приоткроешь глаза?

– Так романтичнее, – Костя не спешил, он знал, что при сотрясении мозга со зрением бывают проблемы. – Тем более вдруг потом одному из нас захочется встать.

– С этим не торопись, домой всегда успеешь, – о чём это она?

Костя попробовал представить собеседницу, но выходила Мара, в коротком белом халате, непременно чистом, застёгнутом только на одну пуговицу, под халатом угадывалась простая хлопчатобумажная майка, нет, лучше прозрачная блузка, волосы прикрыты шапочкой или косынкой (он не выбрал), но главное, на ногах тончайшие, практически незаметные, ставшие второй кожей чулки, вместо проклятых джинсов.

«Бордель какой-то, крепко мне башню снесло, а интересно, сколько сейчас времени»:

– Милая девушка, а который нынче час?

– Опоздал, брат, – сосед по палате, самый говорливый. – Ушла наша милая девушка, а время – самое подходящее для завтрака, так что не горюй.

Началось коллективное обсуждение местной кухни, скорее эмоциональное, чем последовательное, но Костю не волновал сей предмет, Костя ждал Мару и сокрушался, что её до сих пор нет, все мы немного дети – когда попадаем на больничную койку. Стараясь отвлечься, Костя попробовал вернуться к своему сну, не в смысле заснуть, а в смысле вспомнить, но кроме тотальной непроницаемости ничего не улавливал. Тогда он принялся крутить тему самих снов, увлекательную тему, главное, не увлечься чрезмерно.

К рассмотрению любого из вопросов принято подходить с разных сторон, в некоторых случаях это принципиально, тогда, правильный подход приводит к быстрому решению даже сложной задачи. По снам вопрос формулируется так: зачем человеку сон, причём весьма продолжительный? Стандартный ответ известен – для отдыха. Но мышцам не требуются долгие часы; внутренние органы работы не прекращают, снижая лишь скорость обмена веществ, что достижимо обычным состоянием покоя; а мозг как работал, так и работает, порой с большей активностью, видимо, в бессознательном состоянии организм требует повышенного контроля. Ничего себе отдых. Лучше звучит – для восстановления энергетического баланса организма (на самом деле тот же отдых, только по-мудрёному). Но что делать с едой и водой (во сне то не поешь) – важнейшими поставщиками энергии для тела, в том числе и для мозга, притом что перераспределительные процессы вряд ли требуют отключения осознанного восприятия окружающего мира. Мелко это, к тому же где объяснение необходимости самого сна. Кстати, исследования фаз сна (известно, каким способом) подтверждают постоянную активность мозга, а сами фазы интерпретированы умозрительно, что не научно, когда заявляется научный подход. В итоге нам предлагают свидетельства в пользу идеи различного контроля (со стороны мозга) над организмом во время сна и бодрствования, ничего более, механистический подход – механистические выводы.

О любопытном. Когда долго не спишь, то засыпаешь в любом неудобном положении – сидя, стоя и даже с открытыми глазами – потребность во сне нарастает лавинообразно, и человек отключается. Отключается – неприятное слово, когда речь о человеке, но оно очень точное и очень информативное. Достойных научных объяснений этому нет (и не надо просить помощи у биохимиков и других естественников, потому что они занимаются следствием – тот же механистический подход), а раз нет доказательств – появляются альтернативные теории (Костин конёк). Несложно согласиться, что в требовании сна приоритет у сознания, ведь и сам сон есть бессознательное существование тела, значит, причина в области сознания. Отсюда, простой вывод о необходимости сознанию периодически прерывать контакт с телом (это если говорить осторожно), причина (?) – а почему бы не физиология (!), но своя особенная – физиология сознания. Лихой сюжет – сознание тоже требует пищи, отдыха и всего такого прочего, а потому, взаимодействуя с мозгом, погружает человека в сон (у обмороков та же природа, только механизм другой – мгновенный) и… не стоит углубляться.

Теперь сны. Их наличие говорит о многом, разном и сразу. Например, о дуалистичной природе человека, ведь, прерывая контакт с телом, сознание не прерывает контакта с человеком, потому что оно часть человека. Далее, о природе снов, есть варианты. Простой – это формирование ассоциативных рядов, связанных с деятельностью сознания в период сна, мозг (тело) в этом не участвует, поэтому высока степень потери информации, хотя возможны исключения (тут много ходов, но это скучно). Самый же любопытный (бредовый, невозможный, фантастичный) из вариантов, Косте он очень нравится, не столько философски, сколько из любви к искусству это – альтернативная жизнь (!). Идея параллельной жизни вызвана (одна из причин) влиянием из идеального мира на физическую реальность в течение материальной жизни. Перемещаясь во время сна в иную пространственную область (вполне существующую), астральное тело (не надо плеваться), подчиняясь воле единого Я человека, осуществляет заданные действия. Причём, глядя со стороны, это такая же жизнь, только вместо свободы воли – алгоритм, последовательность, а вместо привычного пространства-времени – четырёхмерный мир и нелинейное время, что удобно для направленного воздействия. Принципиальная цель одна – спасение души (если просто), пути решения разные – примеры, впечатления, чувства, иногда подсказки (но редко), при этом перенос данной информации в физическую память не приветствуется (опять же есть исключения среди просветлённых людей), а иногда, запрещён, поэтому сны остаются обрывками, эмоциональным напряжением, тайным знанием и даже мистикой. Последнее претендует на правду, если в пространственную структуру сна войдёт посторонний (конечно, не всякому достанет сил) – сон грозит стать неуправляемым. Есть и прямое воздействие на людей их божественной сущностью, в обычной, повседневной жизни – это голос совести (не надо смешивать с моралью и нравственностью), но отчего-то немногие верят ему (из тех, кто слышит), а потому не следуют советам, а потому требуют более сильного воздействия, иногда граничащего с чудом.

– Время завтрака! Время завтрака!

Девочка гуляла по зимнему лесу, зачем её сюда понесло, она не знала, но ощущения были хорошими, и она не спешила возвращаться домой. Долго сохранялась тишина и пустынность, даже если появлялся какой-нибудь шум, то появлялся он далеко, и ему приходилось приближаться, тратя на это время, а вместе с ним и вероятность напугать беспечную девочку. Лес был редким, почти прозрачным и оттого совсем не страшным под светло-жёлтым солнцем и бесцветным, практически белым, небом. Вдруг многоголосый шум от лая собак ворвался в окружающее пространство, это произошло так быстро, что девочка опять не успела испугаться (какая незадача) – ведь это всего лишь звук, а горизонт по-прежнему чист. Она догадалась об охоте, но на очевидный вопрос (на кого охотятся?) ответа придумать не успела – из-за невидимого склона, или балки, или иной неровности ландшафта на неё выскочил волк, огромный оборотенеподобный волчище, ну точно испугается… не успела! Волк не напал, а остановился и сказал, преодолевая усталость:

– Ты должна терпеть, и если меня убьют, получишь награду.

Распался волк, осыпалось эхо, и снова пустой зимний лес, только девочка не идёт. Ей изменили, став чужими ноги, ей отказали, как врагу, руки, она упала, пряча в снег слёзы, она глотала снег, душа звуки. Она испугалась теперь, настигнутая и оставленная на мокром холодном снегу.

Яна проснулась от собственного крика, без сомнения, она кричала и даже слышала на пороге сознания исчезающую дрожь своего голоса. Слёзы тоже оказались настоящими, как и влага, как и холод. Было ещё рано, но дальнейший сон представлялся невыносимым, к тому же надо мыться и менять постель, Яна истекала потом, обжигающе холодным потом.

Избавившись от следов ночного кошмара, Яна устроилась на кухне. Она пила уже третью чашку кофе, когда начала спадать истерическая жажда, уступая место рассудочной бодрости. Начались попытки разгадать сон (ту часть, которая сохранилась в сознании) посредством различных сонников, имевшихся в доме, и некоторых других популярных изданий. Результат не устроил. Нечему удивляться, каждому человеку нужен собственный сонник, адаптированный под него, а анализ чужих примеров в лучшем случае покажет бесперспективность попыток. Тогда она достала карты и принялась раскладывать пасьянсы, она знала их много, причём не в компьютерном, а в реальном исполнении, и раскладывала быстро и умело, но вскоре поймала себя на том, что раскладывает их на «любит – не любит», хотя прекрасно понимала, что выходить должно – «не любит». Горько, и ничего не изменить.

А кроме «горько», ещё и «обидно» – не вслух, но отчётливо – вытягивая обиду из бесформенного облака, выплывшего из затемнённых закоулков памяти, обиду с новыми очертаниями, поначалу неясными, а потом более чёткими и однозначно женскими. Это – Мара. Уловив растущую неприязнь к ней, Яна расстроилась, она не вправе винить другую девушку, но обиду не перепрыгнуть, обида – штука опасная и вредная, для её преодоления требуется время, и Яна об этом знала.

Выяснив по телефону, что посещать Костю разрешено и что состояние его хорошее, Яна засобиралась в больницу, а оберегая нервы преподавателей – позвонила домой Алфавиту, у неё имелся номер.

Алфавит поблагодарил Яну за звонок и разрешил пропустить занятия, сочтя причину уважительной, после чего сообщил, что считает её достойной автоматического зачёта и экзамена, так же как и Костю. Повесив трубку, он принялся систематизировать роящиеся мысли, ему жалко Костю, но жалко и себя, опреснившего занятия в институте, отпустив Яну, теперь бы он точно запретил, но чего не сделаешь в порыве. Заканчивался первый семестр первого курса, скоро-скоро он устроит своим студентам настоящую выволочку, им придётся подтвердить оказанную честь, подтвердить, что литературное творчество для них не пустой звук и не модная тусовка (давно не модная, но Алфавит не расставался с прошлым). Он не доверял творческому конкурсу – слишком очевидна подмена, а потому устраивал свой конкурс, изучая студентов в первом семестре и требуя конкретных результатов – во втором, и избави бог, кого-нибудь пойти на подлог. Алфавиту не очень нравилось учить (в истинном понимании слова), ему, как и многим преподавателям, интереснее работать с готовым материалом, пусть сырым, пусть неопытным, но обязательно талантливым и целеустремлённым. Плохой подход, нескольких ребят он уже проглядел, а скольких ещё пропустит (?).

Взяв кофейник, чашку и пачку шоколадного печенья Алфавит устроился в комнате, наконец включив телевизор – ритуальный завтрак, присущий не ему одному. То, что он смотрел, было редким исключением безжалостного порывания с прошлым, а смотрел он музыкальные каналы, пристрастившись несколько лет назад к молодёжной музыке, а под влиянием этих каналов – к российской молодёжной музыке, чем мог повергнуть в шок немногих знавших его людей, до сих пор считавших его махровым авангардистом, но то время прошло. Началось всё обыкновенно, взрослый мужчина, не потерявший окончательного интереса к противоположному полу и находящийся в бессистемном поиске восполнения недостатка общения (реальные люди, к сожалению, отпадали), не прошёл мимо клиповой субкультуры, где множество молодых и красивых женщин не только демонстрировали себя, но и обращались к своим почитателям, да через песню (замена личной формы общения), но в основном страстную и адресованную абстрактному «ему». Фантазировать оказалось легко и удобно ещё и потому, что год от года легчал наряд экранных див, раздевать которых почти и не требовалось, а пару несерьёзных тряпиц Алфавит «просвечивал» без напряжения. В общем, к настоящему времени он стал не только знатоком и любителем подобной продукции, но и подтверждением собственной теории, теперь, конечно, забытой, о тенденциях развития отечественного музыкального шоу-бизнеса. А тенденции определялись в сторону умышленного снижения качества музыки широкого потребления, что экономически целесообразно, поскольку выдавать средний уровень за высокий, при выручке – как за высокий, конечно, очень выгодно, для этого требовалось снизить общий средний уровень музыки (называемый им национальным поп-музыкальным фоном) до состояния полного отстоя (чего стесняться), при этом увеличив количество исполнителей и усилив конкуренцию (реальную конкуренцию!) между ними. А народ хавал, вернее, хавал медиабизнес, разбухающий год от года и скармливающий всякую дрянь народу, а тот глотал, и Алфавит глотал, да ещё и похваливал. А названия необязательны, достаточно включить телевизор или радио, степень падения удручающа, ниже некуда, ниже – пузыри. Впрочем, всё правильно с точки зрения эффективности инвестиций на национальном рынке (выход на внешний рынок предполагает другие правила), ведь в противном случае необходим нормальный средний уровень фона отечественной попсы, что при тех же вложениях формирует значительно меньшее числе исполнителей, а значит, ведёт к конкуренции с иностранными исполнителями, ниша-то заполняется. Это, безусловно, повышает уровень даже фона (внешняя конкуренция всё-таки), не говоря о серьёзном возрастании уровня национальных звёзд. Но зачем это отечественным инвесторам, если это не нужно не самым тупым из людей (?). Алфавит доподлинно подтверждал сей факт, попивая кофе и разглядывая силиконовых кукол.

Садясь в машину, Яна готовилась слегка отчитать шофёра за излишнее рвение в деле надзора за ней, но передумала – шофёр прав, пока зарплату ему платит отец, а не она. Немного противно, но совсем не смертельно. Яна смотрела в окно, стараясь скользить поверх голов и витрин, но, замерев вместе с машиной перед одним из светофоров, подчинилась обстоятельствам и остановила взгляд – в нескольких метрах от Яны, на тротуаре, располагался газетный киоск, в витринах которого переливался гламур. Пока ждали «зелёного», Яна разглядывала журналы, благо, что рядом, и зацепила по какому-то ассоциативному ряду одну из популярных тем подобных изданий, что делать, если он не любит (изменил, бросил, разлюбил, короче, как выйти из депрессии). Содержание самих статей никогда не отличалось оригинальностью, но, понимая это, Яна продолжала листать такие журналы, не особенно придираясь к изложению, считая, что советы в принципе дельные. Что ж, самое время примерить на себя. Главная рекомендация заключалась в принижении и даже унижении в собственных глазах пока ещё дорогого образа, для чего требовалось снять розовые очки, подтолкнуть объект в направлении разлитой грязи и через увеличительное стекло разглядывать налипшие комья, смакуя пикантные подробности.

Солнечный летний день, они идут по широкой дорожке неизвестного парка, но это несущественно, она держит его под руку и испытывает приятное волнение, оттого что он с ней и оттого что она с ним. Солнце светит в спину, запутываясь лучами в ветках и листьях густой растительности, и она снимает очки (почему-то с зелёными стёклами), цепляя их одной дужкой за короткую маечку, непрозрачную, но облегающую, ещё на ней короткие шортики (короче некуда) и летние тапочки, тряпочные на пружинистой подошве. Она умопомрачительна, с чем готовы согласиться все окружающие мужчины, и он не исключение, надо признать, рядом с ней тяжело выглядеть достойно, но он не походил на восхищённого поклонника, бегающего глазками в поисках укромного уголка, его сдержанность и элегантность очаровывали (большей частью женщин), демонстрируя высокий образец внешнего проявления мужской привлекательности. Она поняла, что её волнуют эти посторонние взгляды, волнуют приятно, порождая еле заметную дрожь, ведь в них отражается её восхищение им и питается большая надежда на его встречное восхищение. Только он не спешил проявлять своих чувств, продолжая оставаться вежливым и предупредительным попутчиком на нескончаемой дорожке этого безразмерного парка. В ней нарастало нетерпение, она уже согласна и на вульгарность, и на бесцеремонность, жаждая притянуть его внимание, внимание к себе, как к влюблённой в него женщине. Вот и искомая грязь, но она не замечает, не принимает подсказку, они бы прошли дальше, но он, оступившись на ровном месте, начинает склоняться в сторону этой грязи – всё видится как при замедленном кинопросмотре – она бросается на помощь, замечая, что падение будет неприятным, выступает противовесом и удерживает его от падения. Ситуация заинтересовала проходящую мимо старушенцию (в сообществе таких же старушенций), которая, то ли восстанавливая кармическую справедливость, то ли попросту юморя, подтолкнула-таки неуверенно стоящего мужчину, и тот, не теряя интеллигентности, позволив себе лишь сакраментальное «ой, мля», рухнул в эту самую грязь.

Шапоклячка (кто ещё до такого додумается) от радости захлопала в ладоши, извлекла из своего старушечьего ридикюля некий оптический прибор и принялась разглядывать поверженного мужчину. Подобное поведение показалось женщине предельно скотским, и она не только не присоединилась к аудитории, а, хорошенько размахнувшись, дала бабульке доброго пинка, пусть летит к своей стае полоумных экспериментаторов.

Поиск отрицательных черт отменяется, слишком отвратителен процесс смакования, а на душевное здоровье Яна не жаловалась (зря зарекается, хаос не дремлет). В принципе, она права, осмеивать и унижать светлое чувство способен лишь душевно неполноценный человек, не осознающий простой истины, простого правила (кому правила, а кому и закона) о необходимости сохранения сути – тогда возможна передача дальше, кому (?), когда (?), а столь ли важно (?), главное, сохранить способность любить.

– Приехали, – пробурчал шофёр, подъезжая к больнице.

Костя вернул зрение (попробовав во время завтрака), конечно, от яркого света, как и от чтения, он воздерживался, но это смехотворная потеря. Пакет от Вика пришёлся кстати, теперь Костя имел то, без чего нельзя, а также спортивный костюм и мобильник, полагая, что звонить родителям лучше самому.

Яну он увидел сразу, как только она вошла:

– Привет, ты первая.

– Привет, – она подошла к нему и, легонько поцеловав в губы, прошептала: – Мне воспользоваться приоритетом?

– Несомненно! Расскажи-ка мне новости.

– Новости обычные, – Яна присела около кровати. – В институте порядок, Алфавит тебе поставил автоматы, да и остальные поставят, так что лечись.

– Вот и славно, – Костя вылез из-под одеяла, надел спортивный костюм и предложил. – Давай походим, я же не инвалид.

– Давай, – она взяла его под руку и вышла с ним в коридор. – Скажи мне, как твоё состояние?

– Нормально, – Костя улыбнулся. – Повода для волнения нет.

– Не выделывайся, я же не мама, скажи, как есть.

– Есть могу, говорить могу, а читать и телик смотреть – больно, – Костя привёл Яну в небольшой эркер с диваном и креслами, где частенько общаются пациенты с посетителями. – Садись.

– Значит, я кстати, – Яна задумалась на секунду. – Поболтаем, продолжим прерванный диалог, если ты не против.