Текст книги "Перевоплощение"

16

Слабое зимнее солнце изводилось в потугах доказать, что утро состоялось, и где-нибудь на улице или даже в помещении с большими окнами этому радостно поверишь, впрочем, не ожидая многого, но узкие, напоминающие бойницы отслужившей крепости оконные прорези лестничного марша сводили попытки на нет, издевательски противопоставляя электрическое освещение так называемым лампам дневного света. Несмотря на начало дня, воздух привычно тяжёл, как от запаха невымытой пепельницы, если уж этот запах поселился, то выветрить его невозможно, от него лучше бежать, не позволяя касаться и впитываться в себя, что и делало большинство студентов и преподавателей. Однако находились и те, кто обновлял застоявшуюся горечь свежей порцией ароматов, и к середине дня, а то и раньше, лестничная атмосфера приобретала просто задымленный вид.

– Не, вот козёл, назначил на такую рань, а самого нет.

– Я думаю, он сделает удивлённое лиц-цо, увидев нас здесь.

– Тогда он дважды козёл, если думает, что мы последние уроды и не собираемся заканчивать институт.

– А положим на всё, да пойдем, бухнём?

– Иди хоть обожрись, придурок, нас до экзаменов не допускают, а тебе выжрать, – молодой человек весьма эмоционально взмахнул руками, в результате чего выпустил сигарету, за которой последовала привычная цепочка слов, поднимать сигарету он не стал, а просто раздавил ногой, чтобы не дымилась.

– А какого не докурил? – подколол второй.

– А такого, что выронил, и вообще, поизобретательнее.

– А я думал, у тебя мухи в руках… того.

– Пошёл ты…

– Привет, алкоголики! – вместе с голосом Ганса на лестницу высыпала группа круглолицых ребят в сопровождении таких же симпатичных девушек, все улыбались и явно готовились к веселью.

– Ганс, а ты где? – Кузя соображал быстрее своего расслабленного собрата, но, переводя взгляд с одного лица на другое, начал понимать, что иногда надёжнее прикинуться тормозом.

Компания остановилась на лестнице, подыгрывая Кузе в его попытке найти Ганса, однако миссия невыполнима, а выкручиваться надо:

– На сухую, Ганс, я тебя не найду, вот если бутылочку пива, тогда другое дело, – тут и разбежаться по этажам, так нет…

Тормоза, они такие, молчат-молчат, а потом и брякнут:

– Есть идея! Давай, мужиков от девчонок отделим, сразу легче станет, – улыбки приросли морщинками и обрели задорные голоса.

Кузя тихонько застонал, в отличие от своего приятеля, он не любил выглядеть болваном:

– Это такая шутка, – оставалась маленькая надежда…

– Какие шутки, верный способ, – и главное, ведь доволен собой.

– Он кретин, – Кузя отшатнулся от товарища, – он полный кретин.

– Вы оба дурни, – из-за открывшейся двери, той, что между лестницей и холлом соответствующего этажа, выглянул Ганс, конечно же, он отличался от своих друзей, которым от этой наглядности стало совсем смешно и чуть-чуть неудобно, поэтому они поспешили вниз. – Я за дверью стоял, оттуда и говорил, – Ганс направился за остальными, но внизу пролёта оглянулся и, не сдерживая смеха, повторил: – Ну вы и дураки.

– Это всё ты, гад, – шипел Кузя, зло поглядывая на второго, понимая, что Ганс сделает их посмешищем минимум на день.

– Сам хорош, мол, по пьяни лишь найду, и вообще, я тебя выручал…

– Ты меня, – от такой наглости Кузя прекратил дышать секунд пять, – ты всех очень одолжишь, если заткнёшься.

– Молчать не надо, молодые люди, – появился долгожданный преподаватель, – и прошу за мной.

Им повезло, что он пришёл не раньше. Кузя подготовил две темы и благополучно их сдал, а вот друг его одолел целых три, закрыл задолженности и получил допуск к экзаменам. После этого преподаватель предложил Кузе взять пример с товарища и, поработав до начала второй смены, времени достаточно, сдать последнюю тему. Вышли, молча дошли до лестницы.

– Чмо! – Кузя заорал. – Ты же сказал, что подготовишь одну, а сам?

– Что сам? Тебе никто не мешал тоже выучить три, – и, улыбнувшись, добавил: – Думал, что самым умный, а хрен тебе.

– Свинья, теперь один иди нажирайся, а я учить буду.

– Брось, пойдём пивком разомнёмся, потом сдашь.

– Какое пивко! Когда потом? Ты, удод, выхухоль, утконос сраный, археоптерикс недоклёванный…

– Кто там орёт? – с верхнего этажа спускался парень, которого они видели несколько раз в общаге, но знакомы не были.

– Проваливай! Критик долбанный! – Кузя разошёлся всерьёз.

– Слушай, парень, ты лучше иди, – удерживая Кузю от возможной стычки, его приятель всем своим видом призывал незнакомца ускорить шаг, не желая бессмысленной драки, да ещё в институте.

– А я вас не боюсь, зачем же мне убегать? – вопрос прозвучал неожиданно, а задал его Дым, он сегодня с утра в институте. Ответ задерживался, поэтому Дым пожал плечами и, кинув вслед: – Дети, – удалился по своим делам.

Дела его не отличались от дел остальных студентов, те же пересдачи «хвостов», заходы на зачёты, подсовывание письменных работ (рефератов, курсовых, лабораторных), по большей части чужих, и тому подобная дребедень. Некоторые занятия ещё продолжались, но уже мало кто учился, норовя проскочить либо на автоматах, либо на халяву, последних большинство, и Дым из их партии. А сегодня полная «шара», автоматы ставил подслеповатый профессор по такому же подслеповатому предмету, о бесполезности которого знали и на профильной кафедре, но профессор настолько заслужен, что, пока его не вынесут из института, предмет не отменят. Идея «шары» в том, что автоматов обычно получалась половина, профессор зачитывал фамилии (все и так знали), а потом просил передать зачётки, которые пересчитывал количественно (разобрать каракули чужих почерков ему сложно) и подписывал, прося студентов самим записать предмет. Понятно, что получал он совсем не те зачётки, но дело сделано, «автоматчики» же не беспокоились, так как в ведомости стояли их фамилии. В деканатах знали об этом трюке, но закрывали глаза, потихоньку посмеиваясь над старым профессором, который не первый год удивлялся парадоксам своей памяти, помня, как ставил половину зачётов, а оказывалось, что поставил все.

Прошло удачно, теперь Дыму есть, что предъявить матери, это полагалось перекурить. Компания счастливцев вышла на лестницу, заполнив тишину весёлой болтовнёй, а Дым, не заинтересовавшись общим разговором, двинулся вниз. Двумя этажами ниже курила Ёлка, в одиночестве, она его заметила, но показывала обратное. Дым тоже так делал иногда, а сейчас ясно видел, что со стороны это нарочито и неестественно, а если присмотреться, так и вовсе глупо. Та же Ёлка, обычно подвижная, говорливая, смешливая, а временами плавная и чувственная, замерла без движения, как собственная фотография в профиль, умудряясь даже не моргать, ещё немного – и почудится, что табачное облачко около её губ достигло противоестественного состояния покоя – все-таки манера не замечать старых знакомых выглядит отвратительно, Дым учёл это на будущее. Отстранённо говоря, получилось наоборот – это Дыму полагалось обижаться и игнорировать бывшую подругу, а Ёлке – выглядеть беззаботно, приветливо, приятно удивиться нечаянной встрече, два слова об учёбе, слово о «как живёшь», кивок про собственное благополучие, но отчего-то роли переменились. Или всё правильно, ведь подобных переворотов обозначилось несколько, и возникла результирующая конструкция, странное подобие арифметики эмоций.

– Ёлка, обрати на меня внимание, – негромко и чуть жестковато.

– А-а, Дым, – она повернулась к нему лицом и, не пытаясь изобразить улыбку, моргнула. – Сдал жмурику?

– Конечно, благодаря твоему «автомату». А почему ты не пришла на зачёт, мало ли как пошло?

– Тебя не хотела видеть.

Неожиданно для себя Дым обнаружил, что глаза её полны слёз, ещё не прорвавшихся, ещё ждущих сигнала, привычной команды, такой как жалость (никогда!), в его сознании чётко отпечаталась та реакция отторжения, которой она ответила на его единственный подлинный порыв к ней, нет, никакой жалости. А поговорить интересно:

– Вот как? – он отвернулся, чураясь момента, когда слёзы всё-таки выльются, ей достаточно самой пожалеть себя. – А я представлял по-другому.

– Только представлял? А чувства? Ты ко мне совсем ничего не чувствовал? – к чему такие вопросы, когда видишь перед собой спину.

– Из чего это следует? – защита, выстроенная непониманием, она просила маломальскую причину его ухода, а он полагал, что он жертва и объясниться должна она.

– Какая разница, если отношения исчерпывались сексом. Или нет?

– Есть разница. Разве я давал повод считать, что не вижу в тебе интересной женщины? – уклончиво, но разве видел? – А сейчас всё переменилось, сейчас всё так, как ты спрашиваешь.

– Хам, – произнесено спокойно. – Я не стану объяснять тебе почему, как не стану оправдываться в том, чего не понимаю, и в том, что ты себе нафантазировал, и всё это потому, что ты хам.

– Я всего лишь отвернулся от твоих слёз, – он вновь посмотрел в её глаза, но они оказались сухими, обидно.

– Я тебя разочаровала? Ну, извини, – Ёлка вернула былую твёрдость, окончательно отделавшись от захлестнувших воспоминаний, она какие-то секунды даже колебалась, заглянув в прошлое и позавидовав ему. Но это прошло, как и выкурена сигарета, как и отброшен окурок, одиноко догорающий окурок.

– Напротив – обрадовала, убедив, что я не разбил твоё сердце, – Дым глумливо ухмыльнулся, скрывая напрасность обид, осознав, что нельзя требовать большего от человека, которого сам поставил в положение проходящего персонажа собственной жизни и который таковым и оказался. Однако закрыть тему, извинившись перед Ёлкой, не захотел.

– Дым, спустись на землю и побереги собственное сердце, если оно ещё не разбито, – больше для красного словца, чем со смыслом, но правильно ли так расставаться с человеком (?), как знать, порой временное измеряется десятилетиями, и лучше отпускать прощением, сохраняя себе годы.

Разбежались, она осталась, а он спустился ещё на один этаж, с испорченным настроением, чувством тревоги и стремлением поскорее вернуться домой, но до этого требовалось договориться на одну пересдачу и узнать оценку за курсовик, вдруг накрыли его интернет-ресурс или ещё какая неприятность, преподаватели ведь в курсе подобных нюансов. До означенных событий оставался час, и Дым продолжил спускаться, решив зайти в буфет.

Заставив поднос разной едой, Дым не завтракал, он выбрал пустой столик в углу, за который и сел, спиной к прочему народу, но остаться незамеченным не получилось:

– Привет, Дима, – знакомый голос от которого он всячески отмахивался и отбивался, снова настиг: – А я вижу, знакомый силуэт. Ты не против?

– Что ты, Мара, я рад, присаживайся, поможешь час скоротать.

– У меня меньше времени, минут пятнадцать, потом моя очередь за зачётом, – она поставила на стол маленькую чашку кофе и овощной салат. – Как живёшь-то, я слышала, ты домой вернулся?

– Да, дома легче готовиться, – он замялся, – ну, ты понимаешь.

– Конечно, да ты ешь спокойно, – она заметила, что он чуть не подавился мясом. – Если я тебя смущаю, я пересяду.

– Нет, останься, – он и впрямь смущён, например, чувством своего бессилия, даже в том, что зависело от него. Мара мешала, напрягала и лишала воли, лучше бы она пришла в буфет на час позже или вовсе не пришла, а согласиться с её пересаживанием – глупо, всё-таки она самая красивая девушка института, и к тому же сама села рядом. Это если исключить то, что он к ней по-прежнему неравнодушен.

Поглощение пищи заполнило паузу.

– А ты знаешь, Костя попал в больницу, – лишняя информация, тем более для Дыма, но когда о ком-то постоянно думаешь и встречаешь человека, знакомого с предметом собственных переживаний, то вырывается непроизвольно, и не обязательно с целью сочувствия или сопереживания, просто так легче.

– Хорошая новость… ой, Мара, извини, я не то хотел сказать, совсем, совсем другое, – Дым смотрел на неё молящими глазами, ему сделалось страшно от того, что она ответит.

– Конечно, ты оговорился, – она чуть-чуть улыбнулась. – Но мне пора идти, счастливо.

Мара вышла спокойно, как всегда провожаемая больными взглядами большинства посетителей буфета, ничего не слышавших, а потому и не получивших тему для новой сплетни:

«Глупо, как глупо провоцировать человека, заставлять его лгать и отказываться от правды, он же видит в Косте врага, соперника, не видя, что это самообман и самовнушение».

Поднявшись на лифте, она успела вовремя и вошла в аудиторию. Пока получали вопросы для сдачи зачёта, Мара опять задумалась над тем, правильно ли рассчитала время посещения Кости, чтобы не сталкиваться с той девушкой – Яной, и не потому, что распознала в ней соперницу, чушь, она верила Косте, а затем, чтобы не стеснять Яну. По всему выходило, что лучшее время – после обеда, так как и со слов Вика, и по собственному впечатлению, и по мнению Жоры – она поедет к Косте с самого утра, а потом уйдёт, так как начнутся всякие осмотры, процедуры, куда посторонние не допускаются. Грамотно, а до обеда она покрутится в институте, проблем хватает. Понятно, что удерживала Мару исключительно ситуация с Яной, а то быть ей уже у Кости, наплевав на зачёты, «хвосты» и прочие атавизмы.

Мара ушла, перед Дымом полно еды, но он расхотел и, бросив всё на столе, вышел из буфета – стол следовало освободить, но Дым не в том настроении. Бесцельно бродя по институту, Дым ругал себя за бестактность и восхищался, а где-то и завидовал выдержке и благородству Мары, понимая, что получи он шанс проникнуть в её сердце, то отдал бы за это многое, но не всё, пока не всё. Дождавшись преподавателей, Дым запросто осуществил намеченные планы (странно, обычно напряжённее, а порой и «со смазкой») и направился к выходу из института, но в «аквариуме» дверей его ждала ещё одна встреча.

– Эй, перчило, а ты был не прав, – Кузя неплохо «подзарядился» и ощущал прилив сил и неуёмное желание восстановить справедливость.

– А не пошёл бы ты на хер, – и, остановившись, добавил: – Берут же идиотов в институт, идиотов и дегенератов, – последнее особенно громко.

– Мужик, зачем ты так? – это второй, понимающий, что Кузя стервенеет и окончательно теряет способность говорить, переходя на выдувание гласных звуков и нервические тычки руками, отчего-то называемые им боксом.

– А-а-а! – Кузя метил в глаз, но промазал и, саданув рукой по стеклу, которое на счастье выдержало, взвыл от боли, присев для убедительности на корточки.

Дым посмотрел на второго, загородившего дверь, – этот парень и ростом выше, и телом шире – соперник серьёзный, но очевидно много думающий и, удивительное дело, секунд через двадцать молча выпустивший Дыма на улицу. О чём он думал? – Никакого секрета:

«Кузя точно дурак, довязался до мужика, меня за собой потащил, будто я в драку полезу, хотя и полез бы, кабы мужик Кузю приложил, а то и не полез, иногда у самого руки чешутся эту пьянь осадить, и ведь врежу я ему как-нибудь, ох, врежу. А, с другой стороны, кто я сам? Такая же пьянь, а самому себя бить невозможно, хотя у Кузи получилось, значит, если кто-то меня отмудохает, то прав будет (?) – обидно, я на такое не согласен. Но в любом случае, мужик пусть идёт, он тут ни при чём. А Кузя разорётся потом, мол, друга не защитил и всё такое, да и пускай орёт, он же дурак».

Дома Дым торжественно предъявил зачётку, где красовались новый зачёт и пятёрка за курсовую – мать обрадовалась. От обеда Дым отказался и сразу прошёл в свою комнату. Предупредив, что начинает заниматься и просит его не беспокоить, закрыл дверь на замок. Перед погружением в виртуальный мир Дым просмотрел собственный log и, вспомнив предыдущие приключения, включил игру.

Игра

2

Чёрное и холодное нечто поглотило вновь, но не спешило рассеяться, заставив замереть и поверить, что время остановилось, что времени нет, а застрявший во мраке – вечный узник самого мрака, принявший в себя мрак и ставший им. Где-то в иной реальности есть пределы, впитывающие страждущих, а отпускающие блаженных – откровение, растянутое на века, откровение простых истин, когда-то попранных и осмеянных, а потом… но потом – это после сейчас, а сейчас достаточно сделать шаг, отвергающий искупление. Дым сделал этот шаг.

Знакомая дверь в таверну, Дым находился в подобии предбанника или тамбура, следовательно, сзади выход на улицу, но ведь позади – вход в игру, тот чёрный вязкий туман, сквозь который он прошёл во второй раз, где правда (?), есть ли она в этом мире (?), хорошо, если туман – это обыкновенное время загрузки, и тогда тумана нет. Искушение непреодолимо. Рассчитывая успокоиться игровой правдой, игровой реальностью, Дым оглянулся.

Кирпичная стена – как барабан, обтянутый шизофренией. Безмолвствует она под стон мембран, рождающих цветы стальные, в горшочках, у окна, плод – девять грамм… за водку платят остальные. Процессия бедна, в мозгах стакан, наполненный шизофренией.

Дым не знал, откуда появляется эта болезнь, но он узнал, как она выглядит, потому что перед ним, в знакомом кресле сидел он сам, со шлемом на голове и джойстиками в руках, в его одежде и на фоне видимых очертаний его комнаты. Из-за шлема лицо оставалось скрытым, но это не сильно успокаивало, Дым не сомневался, что видит именно себя. Сидевший казался неподвижным и безучастным к происходящему, что вполне подходило для неодушевлённого предмета, временного пристанища, дома, теперь оставленного, но хранимого. Дыма потянуло назад, к родным ощущениям и запахам, остальное его перестало волновать, деньги, интерес, постижение тайн – всё потеряло смысл перед самой возможностью потерять жизнь. Выглядит просто – сними шлем и выключи компьютер, но как это сделать, если тело не воспринимает команды (?), если ты разделён с телом и обречён его потерять, если не совершишь единственно допустимый здесь переход, о, Дым ощутил, как он любит своё тело, как мечтает надеть его на себя и потом уже никому и никогда не доверяться. Дым предположил, что любит тело больше души, по счастью, он ошибался.

Для проверки Дым шагнул навстречу себе, но слой уплотнился и не выпустил его, это угадывалось, придётся играть, а при первом удобном случае бежать отсюда и, значит, оставаться предельно осторожным и сконцентрированном, раз игра (в её материальной части) стала совсем не игрой, а трансформой в иную вселенную.

Дым внутри таверны, там спокойно и тихо, несколько персонажей в углу помещения обсуждало свои проблемы, а за стойкой, больше напоминающей офисную, чем барную, скучал хозяин заведения, хотя уже не скучал:

– Рад, очень рад! Что господину угодно? Ах, я вижу, вам необходимо отдохнуть. Я дам вам лучшую комнату, а в лучшей комнате – лучший отдых.

Во многих играх интерфейс отдыха представлен в схематичном, стилизованном виде, демонстрируя восстановление жизненных функций героя на фоне разного рода часов или показе цикличности смены суток – вечером экран темнеет, а к утру становится снова ярким. Здесь выглядело иначе, здесь герой засыпал и попадал в новое пространство – пространство сна со своим микросюжетом. Дыму выпал приятный сон, а то и самый приятный – он в обществе умелых дев свободного поведения, избавивших его от сомнений и страданий, доказывая, что их призрачный мир лучше, чем его настоящий, в котором неосуществимо подобное расслабление и слияние с удовольствием, совершенно ощущаемым и физическим (за это он готов спорить до полной хрипоты). Проснувшись, Дым испытал боль от этой потери, понимая, что снова не заснуть, он провёл бы всю жизнь в таком сне, истончаясь в потоке бесконечных наслаждений. Впрочем, решение очевидно: достаточно вернуться позже, главное, не выходить из игры, главное, оставаться в игре так долго, как это возможно.

– Понравился ли вам отдых, господин?

– Ещё бы, разве бывало по-другому?

– Нет-нет, у меня лучший отдых.

– Что ж, ждите меня сегодня к вечеру, вот карточка, спишите, сколько полагается, – Дым протянул пластик хозяину, который лишь дотронулся, сообщив, что всё в порядке.

– Кстати, – продолжил хозяин, – вам оставили записку, – и он отдал маленький рулончик, перевязанный чёрной нитью.

«Не спешите к Герцогу, прежде посетите местного колдуна, он поможет избежать гибели», – подпись отсутствовала.

Выяснив у хозяина, что колдун доступен исключительно в своей лавке, находящейся через два дома отсюда, Дым направился к выходу и открыл дверь. Появилась знакомая надпись:

«Только здесь Вы можете сохранить игру. Желаете сохранить?».

Дым отказался, он даже не задумался, забыв о недавних страхах, о твёрдом решении покинуть безумный мир, о столь любимом и ждущем его теле, и, не задерживаясь ни на секунду, шагнул на улицу. Лавка колдуна находилась на указанном месте, а что в этом странного (?), и Дым, поверив автору записки, вошёл в помещение. Внутри, как и приписывается подобным местам, сумрачно и затхло.

– Наконец-то, – послышался знакомый голос, точнее, не знакомый, а узнаваемый голос из начала игры: – Я ждал тебя вчера.

– И что? – сложно разговаривать, не видя собеседника.

– У тебя нет ко мне вопросов? – раздавшийся смех (не менее знакомый, чем голос) отозвался шевелением воздуха в углу комнаты. – А я думал, ты обходил местных торговцев в поисках меня.

– Разве найдёшь того, кого не знаешь? – Дым двинулся в сторону заинтересовавшего его угла, там образовался (приятнее сказать, прорисовался, но, к сожалению, именно образовался) изящный столик с одним креслом, пустым.

– Садись, надеюсь, ты понял ответ, – включилась пауза, настолько стало тихо и безжизненно, пауза, связанная исключительно с эмоциями, поразившими в сердце, лишившими способности мыслить, но пауза затянулась, что придало голосу грозный оттенок. – Я жду!

– Из записки следует, что мне грозит опасность, почему? – садясь в кресло, Дым планировал спросить об этом месте, об этом мире, но догадался, что ответ ограничится смехом в лучшем случае, и не лучшим смехом, так что предпочтительнее следовать сюжету.

– Ты для них опасен, как опасен и я, но ты ещё слаб, поэтому не нашёл меня сам, помни главное – они нейтралы и всегда ищут баланса.

– Отчего же слаб, разве не я вчера выиграл турнир?

– Твоя сила ординарна и предсказуема, этого достало турниру, но мало сегодняшнему поединку, – на столике, перед Дымом появился бокал с дымящейся жидкостью. – Пей, а потом отпусти волю и сделай, как сочтёшь нужным.

Дым выпил. На мгновение он увидел собеседника – мелькнувшую тень – ветер с тёмно-синим лицом и пустыми глазницами. Но, не отвлекаясь на поиски (напрасный труд), снял рюкзак и достал непрочитанные книги, их четыре, рюкзак надлежало отбросить в сторону, Дым отбросил, и тот исчез вместе с оставшимся содержимым, а значит, обнулился счёт его наличности, и вряд ли это воровство. Книги лежали на столике одна подле другой, показывая по два слова, причём одно из слов – «время», стоявшее первым, повторялось на всех книгах, а вторые слова отличались – «ветер», «пламя», «лёд» и «масса». Дым выбрал «ветер» и, дотронувшись до книги рукой, познал её, остальные книги исчезли.

– Хорошо, – голос шёл со всех сторон. – Ты выбрал скорость и невидимость, ты выбрал лёгкость и неуязвимость – это необычный выбор, движение вместо разрушения, впрочем, «пламя» или «масса» – это слишком легко. Скоро ты обнаружишь ещё одну силу, она уже с тобой, но пока не проявилась. Я сделал должное, теперь открой глаза и иди.

«Они открыты», – Дым удивился, но к чему спорить, если достаточно сымитировать открытие уже открытых глаз:

– Что это? – он посреди аккуратно подстриженного газона, без цветов, без дорожек и без какого-либо намёка на помещение, в котором он только что пребывал. Выбрав «лёд» Дым познал бы великое состояние – везде и нигде одновременно – прибегая периодически к подобной технике для собственной пользы, это быстрее ветра и эффективнее разрушения, но мало кто понимает преимущества водной стихии, самой сложной, самой мощной и самой объединяющей.

– Сойдите с газона и следуйте за нами, – это стражники, выглядящие тяжело и неповоротливо, словно каждое движение даётся с невероятным трудом, вызывая прерывистое дыхание, пот и одышку. Так видит Дым.

– И что вы мне предложите? – спросил Дым уже из-за их спин, чувствуя и приручая силу ветра, восхищаясь ею, желая вновь и вновь предаваться волшебному полёту.

– Вы приглашены к Герцогу, и нам велено вас проводить, – сообщили повернувшиеся к нему стражники, сохраняя присутствие духа.

– Приглашённых не конвоируют, – Дым замер, как перед прыжком. – Идите, я приду сам, когда захочу.

Они не согласились и умерли, не успев достать мечей из ножен, ветер неумолим, смерч беспощаден. После собак осталась груда покорёженного железа, но Дым не прикоснулся к этому мусору, без рюкзака нет необходимости отвлекаться на всякую дребедень. Перед тем как идти в Замок (традиционная обитель игрового начальства), Дым вызвал заклинание сверхинтуиции и сразу же засёк искомое место, удалённое от деревни, а потому не замеченное вчера. Также он разглядел спешащую в его направлении очередную группу стражников, но, не рискуя растрачиваться по мелочам за смехотворный опыт, Дым уклонился от боя.

По пути в замок Дым намеревался пообщаться с местными жителями, вдруг подвернётся достойный quest с большой exp'ой, но народец пугался, теряя способность разговаривать, так что вариант отпал:

«Странно, все не должны знать всего, хотя в некоторых играх такое и практикуется, но это старые игры. Скорее всего, моя внешность претерпела очередные изменения, надо проверить».

Найдя ближайший водоём, – небольшую речку – Дым устремился туда, не выпуская из поля зрения отряд, рыскающий в бесплодных поисках. Картина, конечно, изменилась, но не так радикально, как следовало из реакции людей, вероятно, в нём проступили какие-то неприемлемые здесь черты, но вот какие именно (?), что ж, лишний повод посетить Герцога и обратиться за разъяснением. Для прочего человека, скажем, прохожего Дым выглядел в высшей степени благородно, отсвечивая платиновым блеском и синевой ночи своих одежд, поражая мудростью взгляда и глубиной морщин, совсем не уродливых, не похожих на рваные раны, а красиво очерченных, передающих значимость и высокое рождение их обладателя. Кроме того, аккуратная бородка, не свисающая, а лишь повторяющая контур скул, тонкие усы, не выходящие за линию губ, практически отсутствующие баки, как и недавняя шевелюра – лишь жёсткий ёжик волос. А также никаких рогов, жёлтых или красных глаз (привычный чёрный цвет), ни хвоста, ни копыт – всё заурядно, всё человечно.

«Бред какой-то, мерещится разная чепуха, надо меньше думать о форме, и принимать всё как должное».

– Не пытайтесь скрыться. Вы арестованы! – стражники всё-таки настигли его, пока он разглядывал своё изображение, наверно, у них имелось некое приспособление, действующее по принципу сверхинтуиции.

– Вы не уйдёте без меня?

– Нет.

И они умерли, так же быстро и, наверно, безболезненно, как и первый отряд. Не глядя на традиционное мероприятие, Дым зашагал в сторону замка, впрочем, одна из собак всё равно его догнала и удалила остатки крови – новые скоростные качества ей совершенно не мешали – неотвратимость неизбежна. Когда собака убежала, Дым уловил слабый сигнал, идущий из других пределов, но расшифровать не удалось: или ещё рано, или уже поздно, совсем поздно, ведь сигнал – это совсем не сигнал, а обыкновенная тишина (просто тишина, миг беззвучия), разделённая двумя вопросами:

«Ещё не надоело убивать?.. Может, поискать смысла?»

Замок, как и положено, вписывался в природный ландшафт, он располагался на вершине холма, но так виделось со стороны дороги, а с остальных сторон холм больше походил на неприступную скалу, огибаемую уже знакомой рекой. Подходя, Дым не сомневался в очередных стычках с охраной, но этого не произошло, его пропустили без слов, пока перед приёмной залой не сообщили:

– В ваших интересах войти к Герцогу без оружия.

– В чём мои интересы?

– Вас будет охранять древний закон этой земли!

– Нет уж, я больше доверяю клинку.

– Ваше право.

Перед Дымом открыли двери, впустив его, словно провожая в последний путь, велика же их вера в непобедимость своего правителя. Дым вошёл в длинный пустой коридор, заканчивающийся парой дверей, над которыми блестела надпись: «Суд или Прощение» – не надобно большой сообразительности, чтобы соотнести эту надпись со словами о древнем законе, но что сделано, то сделано. Впрочем, Дым зря сокрушался, путь прощения ему не подходил, ведь он требует покаяния и череды испытаний, испытаний, возвышающих дух, но не волю.

Войдя, наконец, Дым сразу же столкнулся с Герцогом, что не вызывало сомнений, ведь других людей в зале не было… видимо, не было, ибо зал оказался огромным, причём во все стороны.

– Ты стал совсем чёрным, – вместо приветствия сказал Герцог Дыму, как старому знакомому. – Пойдём, присядем, выпьем вина, вдруг отыщется способ спасти тебя.

– Я бы на твоём месте остерегался за себя, – Дым повернулся за Герцогом, и ничто не мешало проткнуть незащищённую спину, но тогда не узнать, откуда эти старознакомые интонации, кажущиеся уместными и ему.

– Ты уже давно убиваешь меня, – Герцог подвёл Дыма к креслам и жестом пригласил сесть, для чего требовалось выбрать одно из четырех пар, разделённых столиками, на которых стояли бокалы и графин, надо понимать с вином, при этом ни фруктов, ни какой другой закуски не наблюдалось. – Но, как видишь, я пока жив.

– Дай мне повод, – Дым сел с краю, так удобнее выхватывать оружие и есть пространство для манёвра, – и я закончу начатое, только пока не понимаю, зачем ты искал встречи.

– Сначала верни шкатулку и ключ, – Герцог сел напротив и налил из графина в два бокала.

– Их нет, – Дым не подал вида, что удивлён, но решил не делать тайны из того, что известно, – да и зачем они – сундук опустошён, а старик убит и съеден.

– Сундук всегда пуст, дело в ключе и шкатулке, а я, как уже говорил, всё ещё жив, – Герцог был грустен и серьёзен. – Тебе совсем не оставили выбора.

– Ага, так ты – тот гадкий старик, стращавший меня, учти, я получил удовольствие, порезав тебя. Кстати, почему ты не сопротивлялся?

– Ты имел право на выбор, даже когда поразил меня в первый раз, – Герцог отпил из своего бокала. – Тот бородач не представлял опасности, он лишь предупреждал.

– А ты многолик, – Дым посмотрел на свой бокал, но решил поостеречься. – Но зачем я тебе нужен, вообще, в большом смысле?

– Ты мне не нужен, но мир устроен так, что твой путь лежит через мои земли, а останавливаться ты не желаешь, – Герцог вздохнул и неожиданно спросил: – Почему ты не пьёшь?

– Не люблю отраву.

– Ты выбрал стол и выбрал суд, ты лишил себя всех шансов, придётся отвечать и довериться способу, которым это разрешится, – Герцог допил и сказал неожиданно жёстко и властно: – Пей, я жду!