Текст книги "Иная Русь"

Ну и последнее – опасность чаще всего приходила к славянам из степей, и тогда лес становился хатой-убежищем.

И хотя говорили наши предки, что в людях люди людняют, а в лесу дичают, однако леса они все же не боялись. Человек не только отвоевывал у леса землю под пашню, но и брал там поташ, смолу-живицу, деготь, выжигал из деревьев уголь для кузниц и рудней, уже не говоря про ягоду, грибы, орехи, лечебные коренья и травы. Чудесная папарать-кветка (цветок папоротника), обладание которой давало человеку неисчислимые богатства, тоже пряталась в лесу, в самом его сердце. А зверь, которого хорошо знали наши деды? До XVII века в белорусских лесах жили туры. До восемнадцатого – серо-гнедые с черной полосой вдоль спины лесные кони тарпаны, на них воевала конница Великого княжества Литовского. В XIX веке был убит последний благородный олень. Когда-то были соболь, медведь-муравьед, росомаха, черный заяц, дрофа… Ну и зубр, с таким трудом спасенный в прошлом столетии. Можно сказать, он восстал из небытия, воскрес, как сожженная птица Феникс.

О том, чем был для человека лес, говорит уже «Русская правда», свод законов XI века, первый наш свод законов. За порчу охотничьих приспособлений, за кражу птиц из чужих перевесов и бобров на чужих гонах определялась высокая мера ответственности. Девятый раздел Статута Великого княжества Литовского от 1529 года назывался «О ловы, о пушчы, о бортное дерево, о бобровые гоны, о хмелища, о сокольи гнезда». И ответственность за охоту в чужих владениях, за разрушение сокольих и лебединых гнезд, за убийство зверей этим Статутом определялась от денежного штрафа до смертной казни. Незаконно добытый зубр тогда стоил двенадцать рублей, лось – шесть, олень, лань, медведь, конь – три, дикий кабан и рысь – один рубль, серна – полкопы грошей. Косить, пахать, вырубать лозу вокруг зеремя – бобровой колонии – можно было только на расстоянии брошенной палки, штраф нарушители платили двенадцать рублей. Незаконно добытый карий (коричневый) бобер стоил копу грошей, черный – две копы. Устава на волоки Жигимонта II Августа от 1557 года дозволяла крестьянам охотиться только на своих волоках «на волка, лисицу, рыся, росомаху, зайца, белку инъшный зверъ малый, также птахи всякие… але серны и инъшого болшого зверу не бити и на своих волоках, а особливо въ пущахъ и подъ пущами нашими ручницъ ховати и жадного зверу ловити не мають, под горламъ» «Подъ горламъ» – это значит под страхом смерти. Ручницами назывались ружья, которые заряжались с дула, а порох в них поджигался губой, волокнистой, как вата, массой; грибы-губы росли на деревьях, их собирали и варили, потом высушивали. Шляхте запрещалось охотиться с собаками, потому что это вредило озимине и ярине, крестьянам же нельзя было: рубить лес «на будаванье» (бери, если хочешь, «лежачое дерево»), собирать грибы, ягоды, хмель и губу… Лишь малые дети да девчата могли ходить в лес за всем этим. По приказу Жигимонта II Августа мстиславльский староста Рыгор Волович описал тридцать девять (!) пущ Великого княжества Литовского. А мы сейчас какие пущи знаем? Беловежскую, Налибокскую – и все?…

В одном из приказов того времени, например, было записано, что в Беловежской пуще «делать новые дороги… особливо через оступы (запрещается), а те, что вредят пуще и мешают, уничтожить».

Может, такие строгие указы писались оттого, что зверей в прежних пущах встречались единицы, спасать их надо было? Нет, зверей все же хватало. На коронацию Великого князя Литовского Витовта было забито сто зубров и столько же лосей. Накануне Грюнвальда в осень и зиму 1409 года для войск Витовта и его двоюродного брата польского короля Ягайлы было заготовлено несколько сотен бочек зубрового и лосиного мяса. Может, вооруженные до зубов, закованные в броню войска крестоносцев были разбиты еще и потому, что они не кормились зубрятиной?…

А как полевала-охотилась заможная и портяная (от слова порты) шляхта, которой и королевский указ не указ? Чтобы хорошенько представить это, надо прочитать «Песню про зубра» Миколы Гусовского (XVI в.) и «Пана Тадеуша» Адама Мицкевича. А я скажу только, что одни любили мчаться на ловах с хортами и выжлами (борзыми и гончими), другие пускали вперед себя легавых, а третьи топтались вокруг нор да шуршали в кустах с собаками-ямниками. Князья же охотились с белозорами да балобанами; каждый из таких соколов стоил как два воинских коня. Воздушный бой птиц был самой утонченной из охот.

Но я заскочил далеко вперед. До того момента, когда было создано Великое княжество Литовское, должно было пройти еще много времени. Мы же остановимся на той невидимой, но очень важной черте, которая отделяла Русь поганскую от Руси державной, Руси, что приняла христианство. Киевская Русь собрала под своей властью земли восточных славян – и определила их историческую судьбу на тысячи лет вперед. Будем надеяться, что на тысячи, а не на одну тысячу, которую мы уже можем обозреть.

Конечно, Русь языческая с ее наивными богами не исчезла бесследно, она жива хотя бы в том, что мы очень часто говорим слова вроде этих двух – Жива и Род. Живородная сущность язычества будет с человеком от его начала до его конца, хотим мы этого или нет. Еще раз скажем: новая культура возникает на остатках ее предшественницы, былая культура входит в плоть и кровь новой – и выйдет из нее только вместе с жизнью. Жива и Род глядят на нас из своего далека, и мы это должны помнить.

Bсe плывет, все исчезает в реке времени, однако сама река не имеет ни конца, ни начала. Невидимые рыбы глядят из этой реки на тех, кто стоит на ее берегах. На земле река – и на небе река, она же Великий Воз, она же Млечный Путь. Земная Рыба отражается в небесной, и там же Большая и Малая Медведицы, Лев, Овен, Весы, Стрелец, Дева… Все имеет одну прародину. Нам ее искать.

Cлавяне и балты

Из «Повести временных лет» мы уже знаем, кто от кого пошел – радимичи от Радима, вятичи от Вятки, ляшских братьев; поляне назвались полянами, потому что сели на полях по Днепру; древляне выбрали себе леса; дреговичам же понравилась дрыгва, топь между Припятью и Двиной. Но едва ли не самым большим в то время племенем были кривичи, «иже седять на вьрх Вългы на вьрх Двины и на вьрх Дънепра, их же градесть Смольньск». Откуда их название? Академик Б. Рыбаков считает, что от древнего балтского бога Крива-Кривейты. Вильня, теперешний Вильнюс, когда-то тоже называлась Кривым городом – городом кривичей. Полочане, которые сидели на речке Полоте, были одной из ветвей этого огромного племени.

Меня как раз и будут интересовать племена, которые участвовали в формировании белорусской народности – кривичи, радимичи, дреговичи, полочане, а также Литва. Летописная Литва, как мы увидим позже, имела непосредственное отношение к этногенезу белорусов.

Еще раз обратимся к «Повести временных лет»: «Имяху бо обычаи свои, и законъ отецъ своих и преданья, кождо свой нравъ. Поляне бо своих отецъ обычай имуть кротокъ и тихъ, и стыденье къ снохамъ своимъ и къ сестрамъ, къ матеремъ и к родителемъ своимъ, къ свекровемъ и къ деверемъ велико стыденье имеху, брачный обычай имяху: не хожаше зять по невесту, но приводяху вечеръ, а завътра приношаху по ней что вдадуче. А древляне живяху звериньскимъ образомъ, живуще скотьски: убиваху другъ друга, ядяху вся нечисто, и брака у нихъ не бываше, но умыкиваху у воды девиця. И радимичи, и вятичи, и северъ одинъ обычай имяху: живяху в лесе, якоже и всякий зверь, ядуще все нечисто, и срамословье в них предъ отьци и предъ снохами, и браци не бываху въ них, но игрища межю селы, схожахуся на игрища, на плясанье и на вся бесовьская песни, и ту умыкаху жены собе, с нею же кто съвещашеся; имяху же по две и по три жены. И аще кто умярше, творяху трызну надъ нимъ, и по семь творяху кладу велику, и възложахуть и на кладу, мертвеца сожьжаху, и посемь собравше кости вложаху в судину малу, и поставляху на столпе на путех, еже творять вятичи и ныне. Си же творяху обычая кривичи и прочии погании, не ведуще закона божия, но творяще сами собе законъ».

В этой записи, похожей на поучения христианских миссионеров, уже отчетливо выявилось негативное отношение киевской власти к поганским (языческим) обычаям. Да, здесь в первую очередь отрицается язычество как былая религия, взамен же предлагается закон Божий. Ну и второе – это яркий пример отношения метрополии к своим провинциям. Только единовластие может обеспечить порядок в государстве, и идет оно из Киева. Можно предполагать, что в то время, когда писалась летопись, еще чувствовалось сильное сопротивление христианизации, еще «творились требы» в глубинах лесов, тянул в гору дымок жертвенных огнищ на островах, кружились хороводы вокруг священных дубов в рощах. Однако политический статус державы уже оформился – верховный князь в Киеве, удельные князья на местах. Вечевые колокола-звоны Новгорода хоть и поднимали людей на бунт, но изменить что-либо они не могли. На протяжении IX–XII веков создалось сильное восточно-европейское государство, с которым поддерживали отношения цезари Византии, короли Германии, Франции, Польши, Чехии, скандинавских стран, ехали в Киев послы папы Римского. Но постепенно возрастала политическая независимость удельных князей, усилилась экономическая независимость отдельных княжеств, бесконечной чередой пошли усобицы – и к тридцатым годам XIII века уже была подготовлена хорошая почва для татаро-монгольского нашествия, того самого, которое не только разорило Киевскую Русь, лишило ее политической самостоятельности, но – и это очень важно – надолго разделило восточных славян, повело их по разным историческим путям.

Однако прежде чем перейти к этой теме, скажем несколько слов о западных, если смотреть из Киева – заприпятских землях Древней Руси, которые мы теперь называем Беларусью. Большую их часть объединяли два княжества – Полоцкое и Турово-Пинское. Наиболее крупными городами были: Полоцк (862 г.), Туров (980 г.), Берестье (1019 г.), Витебск (1021 г.), Браслав (1065 г.), Орша (1067 г.), Минск (1067 г.), Логойск, Друцк и Лукомль (все – 1078 г.), Пинск (1097 г.).[i]  [i] В скобках обозначено первое летописное упоминание об этих городах.


[Закрыть] Кроме названных, есть города, упомянутые в источниках XII–XIII веков, в которых при раскопках найден культурный слой XI века – Городня (Гродно), Новогрудок, Волковыск. И, наконец, города XII–XIII веков без этого культурного слоя – Борисов, Брагин, Гомель, Давыд-Городок, Изяславлъ, Клецк, Кричев, Рогачев, Слоним, Слуцк.

Надо отметить, что к XIII веку многие из этих городов выделились в центры удельных княжеств – Друцк, Минск, Берестье, Витебск, Гродно, возможно – Новогрудок и Волковыск.

Вот тут мне хочется сделать одно замечание относительно раскопок. В археологическом атласе «Древняя Русь. Город, замок, село» помещено несколько карт археологических источников. Наиболее густо на этих картах испещрено среднее Поднепровье, центральная часть России (так называемое «Золотое кольцо»), Прикарпатье. И едва ли не самые большие белые пятна (это значит – неисследованные места), на территории современной Белоруссии. Кое-как обозначены белорусский Днепр, Наднемонье, немножко Припять. Редкие значки этих изученных и исследованных поселений Белоруссии просто удручают. Что это – случайность или результат определенной тенденции? Думаю, что при соответствующей содержательности и основательности раскопок наших городов и городков намного бы «постарел» их культурный слой.

Взять хотя бы Городню (Городно, Городен, теперь Гродно). Припоминаю слова известного археолога Михаила Александровича Ткачева: «Мы здесь открыли четыре Борисоглебские церкви XII века».

Стояли мы тогда на старом замчище. Внизу дышали быстрые воды Немана, в глубоких шурфах копались студенты, надо было остерегаться, чтобы не сбросить им на головы камешек, в широких лугах поблескивали стеклышки пойменных озер, и Михаил Александрович рассказывал, что в скором времени опять встанет над рекой могучий замок – сердце Городни.

– Вот как раз тут, – показывал Михаил Александрович, – Витовт наладил через реку подъемник. Он сидел в осаде, так ему из-за реки на тросах доставляли провизию. Не верите? Протянули из замка за реку тросы – и пожалуйста, канатная дорога XIV века. Ягайло, который загнал Витовта в замок, полевые дороги перекрыл, а эту надречную никак не может. Смотрел, смотрел он на канаты – и тоже придумал. Что ни говорите, они ведь оба хитрецы, Витовт с Ягайлой. Братья! Выше замка Ягайло соорудил громадный плот, навалил на него деревьев, коряг, хворосту – и пустил плот по реке. Ночью. Эту дорогу как корова языком слизала.

Я глядел на широкий Неман, на замковую стену из больших валунов, на дворец Стефана Батория – и верил в канатную дорогу над рекой. Если был величественный замок над Неманом, самый старый из мурованых (каменных) замков в Белоруссии, – была и канатная дорога.

– А церквей нашли целых четыре, – рассказывал дальше Михаил Александрович. – Раньше знали только про Коложу, ну, еще про нижнюю церковь – а тут сразу четыре! До сих пор не верят.

И правда, неплохое добавление к Коложе. Четыре сестры одного возраста – это уже род. Вместе с храмом на Нерли Коложа, пожалуй, одна из самых знаменитых древнерусских церквей. Чем удивляют нас церкви из тех времен, вот та же белая лебедь на Нерли? Изящностью очертаний, совершенством форм, вознесенностью над лугами, божественностью самого камня – ну и выбором места, где храму стоять в веках. Действительно, почему зодчий вынес церковь далеко в луга, в зелень надречных кустов и трав? И вода, много воды вокруг, речные притоки и рукава – неужели мастер не боялся, что это белокаменное чудо захлестнет паводок? Но вот же не убоялся, знал то, что может быть ведомо только одному человеку. И стоит белая церковь в июльском разнотравье, к ней идут люди каждый своей стежкой. Я выдрался к храму из приречных кустов. То ли мне неправильно рассказали дорогу, то ли я что-то не понял и заблудился, но пришлось довольно долго лазить по густым лознякам, чвякать по грязи, я уже немного и разозлился на себя и еще кого-то. Но тут кусты разошлись – и она предстала, белая, ласковая, неземная в своей вознесенности. Единственное только таким и бывает – ни на что не похожим.

Городненская Коложская церковь другая. Место для нее мастер выбрал обычное. Прекрасное, чудесное место, но обычное – на высоком неманском берегу, рядом с Замковой горой. Все знают, что наши предки церкви ставили на самых-самых местах – высоких, открытых, приглядных. И не хочешь, а увидишь ту церковь со всех четырех сторон. Так что Коложа стояла обычно – отовсюду видна, и старые деревья не закрывают ее, а охраняют. Однако подходишь ближе – и невольно ахаешь. На стенах церкви, которые сохранились с того самого XII века, бросаются в глаза отполированные разноцветные камни, светло-зеленые, бирюзовые, коричневые, желтые. О чем думал мастер, полируя эти валуны, выкладывая майоликовую плитку? Видно, о том же, о чем и владимирский мастер, когда возводил храм в глубине лугов. А в Коложской церкви из майоликовых плиток был сделан и пол, и стены были украшены фресковой живописью, которая, к сожалению, не сохранилась. Майоликовые кресты на стене, разноцветные каменные вкрапления, складывающиеся в неведомый нам узор, – они зачаровывали.

Так вот, и на церковь на Нерли, и на Коложу, и на владимирские «многоглавки» можно глядеть долго. Всю жизнь может глядеть на них человек – и не устанет, не затоскует, не отмахнется. Только через такие вот храмы он поймет своих предков, их глазами увидит свою землю – и себя на ней. Стоят под высокими небесами Покров на Нерли и Коложа, лелеят доброту в человеческих душах, ведут людей к красоте. Из-за этого столько у них врагов, у наших храмов. Зло никогда не может простить Добру, оно уничтожает, крушит, жжет, глумится, – и сейчас это видно особенно хорошо. Уже несколько поколений людей вырастают на убеждениях, что для завтрашнего дня надо как следует уничтожить прошлое, «сплюндровать», писали в наших летописях. Как в языческих ритуалах христианские пастыри видели только бесовские гульбища и «скотьски» обычаи, так и в христианстве сейчас обличают лжегуманизм и мракобесие. Мы давно уже не узнаем свою землю, давно не знаем, что растет на наших полях, засыпанных нитратами, понимаем, что реки превратились в сточные канавы – и тем не менее играем словами, самих себя посылаем туда, не знаю куда, приказываем принести то, не знаю что. Светлое завтра все спишет.

Нет средств, чтобы отреставрировать полностью Коложу? И рыбу из реки нельзя есть? На гродненских улицах не говорят по-белорусски? Ничего, завтра все будет хорошо. Сегодня еще надо кое-что разрушить и уничтожить, а завтра все исправим. И ни в коем случае не оглядываться в прошлое!

Но еще раз вернемся к церквам. Кроме четырех городненских, в XII веке были поставлены Большой собор Бельчнцкого монастыря, Спасо-Евфросиньевская церковь в Полоцке, церковь Благовещенья в Витебске, Борисоглебская церковь в Новогрудке. Причем новогрудская церковь построена не в традициях городненского монументально зодчества, а в традициях полоцкой школы.

Но начать все же надо с того, что в Полоцке находится самый древний собор на белорусской земле – Софийский (середина XI века).

Пожалуй, с трех Софий – Киевской, Новгородской, Полоцкой – и началась история древнерусского зодчества. И не только она. С этих трех городов началась история Киевской Руси.

Вот мы и подошли к древнему Полоцку, городу-киту, на котором установилась и высоко вознеслась Русь. Чем определялся взлет любого средневекового города? Чаще всего исключительным географическим положением, когда и река, которая выносит к морям-океанам, и сильные соседи – только среди сильных можно самому стать сильным, – и культурно-экономическая «особинка», непохожесть на других. В Полоцке все сошлось легко и естественно. Полоцкий люд без особых трудностей выходил на западноевропейские шляхи – вспомните, куда завела дорога Франциска Скорину, и конечно, он не был на этих дорогах первым полочанином. Подобно ему, проходили теми шляхами многие полоцкие, новогрудские, виленские люди, да не всем поровну отмерено удачи и таланта. Людей много, а Скорина один. Так вот, полоцкие купцы были своими людьми и в Новгороде, и в Киеве, и в Любеке с Краковом. Ходили они в варяги и в греки, а там надо было не только на других глядеть, но и себя показывать.

Второе – к XI веку уже набрали силу Киев и Новгород, хотя и отличались они разными формами политической власти – правлением верховного князя и народовластием, – однако основные черты были все же едины. Полоцк подсмотрел у своих соседей то и это, в зависимости от ситуации скликал вече или приглашал сильного князя. Культурным экономическим и воинским центром Руси сразу стал Киев, тут и византийские походы, и война со Степью, Святослав стремился перенести столицу на Дунай. Принятие христианства тоже было актом исключительного культурно-политического значения. Заговорили колокола киевской Софии – за ними новгородской и полоцкой. Единая воля отчетливо проявлялась на всей русской земле, возьмите те же многочисленные Борисоглебские церкви. Первые русские святые как раз и стали символами этой воли, от Городни до Корсуня, от Галича до Мурома.

И третье – отличие от своих соседей. По мере того как увеличивались сила и авторитет удельных княжеств, менялось их положение, возрастала их роль в культурно-экономической жизни государства. Конечно, каждый такой центр решал какие-то свои региональные задачи. Юго-восточные княжества были щитом между Киевом и Степью, северо-западные сдерживали никак не стихающие волны немецкой экспансии, а те волны покатили во все стороны еще со времен Германариха, центральные же княжества выполняли роль ядра, куда сходилось, стекалось и притягивалось, как к магниту, все самое лучшее. Полоцк находился на балто-славянском пограничье. К этому времени уже закончился процесс мелкоплеменных миграций, создавались большие государства, в чреве которых навсегда исчезали маленькие народы. Тень от католического креста надвинулась на земли пруссов, куршей и ятвягов, в Полоцке эту тень хорошо видели. Литва, курши, жмудь, аукшайты, латгалы изо всех сил сражались с агрессией крестоносцев, однако ясно было, что без сильного государства им не устоять. Таким образом, в начале XIII века западнорусские земли, которые собрались под властью Полоцка, и наиболее сильные балтские племена оказались перед необходимостью консолидации. Условия для создания нового восточноевропейского государства – Великого княжества Литовского – уже созрели, но об этом немного позже.

Один из трех самых могущественных городов Киевской Руси, Полоцк был в центре борьбы за верховную власть. Всеслав Брячиславович, как известно, один год сидел на киевском престоле. Стоит назвать имена наиболее известных полоцких князей. Первый из них, имя которого донесли до нас летописи, Рогволод, отец Ронеды. Самого Рогволода убил Владимир Святославович, взял силой (гвалтом) в жены Рогнеду, от них родился Изяслав Владимирович, зачинатель новой полоцкой династии. Владимир построил ему город Изяслав, теперь Заславль. С 1003 года княжил Брячислав Изяславович, с него началась борьба Полоцка с Киевом. Но наибольшего расцвета Полоцк достиг при Всеславе Брячиславовиче (1044–1101 гг.).

Вот что пишет «Повесть временных лет»: «В лето 6575 (1067). Заратися Всеславъ, сынъ Брячиславль, Полочьске, и зая Новъгородъ. Ярославичи же трие, – Изяславъ, Святославъ, Всеволодъ, – совокупивше вои, идоша на Всеслава, зиме сущи велице. И придоша ко Меньску, и меняне затворишася в граде. Си же братья взяша Менескъ, и исекоша муже, а жены и дети взаша на щиты, и поидоша к Немизе, и Всеславъ поиде противу. И совокупишася обои на Немизе, месяца марта въ 3 день; и бяше снегъ великъ, и поидоша противу собе. И бысть сеча зла, и мнози падоша, и одолеша Изяславъ, Святославъ, Всеволодъ, Всеславъ же бежа. По семь же, месяца иуля въ 10 день, Изяславъ, Святославъ и Всеволодъ, целовавше крестъ честный къ Всеславу, рекше ему: «Приди к намъ, яко не створимъ ти зла». Он же, надеявъся целованью креста, перееха в лодьи чересъ Днепръ. Изяславу же в шатеръ предъидущю, и тако яша Всеслава на Рши у Смолиньска, преступивше кресть. Изяславъ же приведъ Всеслава Кыеву, всади и в порубь съ двема сынома».

И о том же Всеславе в «Слове о полку Игореве»: «На Немизе снопы стелють головами, молотятъ чепи хара-лужными, на тоце животъ кладутъ, веютъ душу от тела. Немизе кровави брезе не бологомъ бяхуть посеяни, посеяни костьми Рускихъ сыновъ. Всеславъ князь людемъ судяще, княземъ грады рядяше, а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше, изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутороканя, великому Хрьсови влъкомъ путь прерыскаше. Тому въ Полотске позвониша заутренюю рано у святыя Софеи въ колоколы, а онъ въ Кыеве звонъ слыша. Аще и веща душа въ дръзе теле, нъ часто беды страдаше».

О Всеславе Чародее «Повесть временных лет» еще сообщает: «В се же лето (1044) умре Брячиславъ, сынъ Изяславль, внукъ Володимерь, отецъ Всеславль, и Всеславъ, сын его, седе на столе его, его же роди мати от вълхованья. Матери бо родивши его бысть ему язвено на главе его, рекоша бо волсви матери его: «Се язвено навяжи на нь, да носить е до живота своего», еже носить Всеславъ и до сего дне на собе; сего ради немилостивъ есть на кровьпролитье».

Запомниться надо было князю Всеславу, даже больше того – въесться в печенки Киеву, чтобы летописец так подробно расписал его рождение. А может, он действительно в сорочке родился? Автор же «Слова о полку Игореве» был просто убежден, что Всеслав – волколак (волкодлак). Да и то сказать – пятьдесят семь лет княжил, «заложи» святую Софию, не раз и не два завоевывал Новгород, отметился в Киеве и даже «дорискаше» до Тьмутаракани. Оборотень. Чародей. Одна из самых колоритных фигур Древней Руси.

Но умер Всеслав – этот факт не без облегчения отметил летописец («преставися Всеславъ, полоцкий князь, месяца априля въ 14 день, въ 9 часъ дне, въ среду») – и сыновья его, Рогволод с Борисом, уже не могли остановить раздробленности княжества, оно разделилось на уделы. В 1127 году киевский князь Мстислав Владимирович захватил Полоцк с его князьями – и выслал их в Византию, факт тоже неординарный для Киевской Руси. Убийств – сколько хочешь, лжецелований креста – тоже; рожали детей от убийц отца и растили их, ненавидя, ослепляли и ослепляемы были, убегали к ляхам, наводили на родную землю ворогов, – а вот в Византию князей высылали только однажды и только князей полоцких.

После смерти князя Всеслава Васильковича полоцкие люди князей больше не захотели и образовали республику – с 1181 по 1190 год. До XIII века свою независимую жизнь они, правда, не дотянули, выбрали сначала князя Мингайлу, за ним Гингвилу (Юрия). Позже князь Борис сыну Васильке отдал Кукейносские земли, Вячеславу (Вячке) – Юрьев, теперешний Тарту.

Последним из дома Изяславичей был Брячислав.

Тринадцатое же столетие началось с бешеного наступления крестоносцев, дружины князя Владимира ходили на немецких рыцарей в 1203, 1206 и 1216 годах. На западнорусских землях начинался процесс активной консолидации с языческой Литвой. И дело тут совсем не в завоевании одних другими. Литовским князьям нужны были богатые, экономически и политически сильные русские города. Те же, в свою очередь, не против были пригласить на стол воинственных князей-соседей, а вместе с этим закрепить и претензии на их земли. Надо не забывать о том, что в зависимости от ситуации князья-«варяги» легко меняли вероисповедание, языческое или христианское, равно православие с католицизмом. Где лучше, туда и клонились.

Далеко же на востоке, в заитильских степях, уже вызрела огромная, до сих пор еще невиданная грозовая туча, которая вот-вот с грохотом и огнем обрушится на Русь – и запылает земля, заплачет…

Да, были уже Аттила с ордами гуннов, Германарих с войсками готов – что ни говорите, первое немецкое нападение! – однако с татаро-монгольским нашествием ничто сравниться не может. До сороковых годов XIII века Киевская Русь, поделенная на множество княжеств, у каждого из которых свои амбиции, свои устремления, своя в общем-то политическая ориентация, тем не менее была сильной восточноевропейской державой, одной из сильнейших на тот момент. Чтобы подсечь ее и покорить, нужна была громадная сила, такая, которая рождается раз в тысячи лет. И сила вызрела, не за год, не за два, за несколько десятилетий, в которые неутомимо и неуклонно отлаживалась идеальная военная машина. Абсолютная власть военачальника, абсолютное послушание подчиненных. Маневр стремительного отряда кочевников, с которым пока что не встречались, а значит – и не знали, как ему противостоять. Жестокость дисциплины, жестокость боя, жестокость наказания. Расчет, настоянный на фанатизме. Замечательный воинский опыт, приобретенный в азиатских походах. Армии, подобные татаро-монгольской, появляются на исторической арене необычайно редко, можно вспомнить разве что фаланги Александра Македонского, легионы Юлия Цезаря – и тумены Чингисхана и Батыя. Закованная в броню «свинья» крестоносцев раскололась под ударом «безбожных моовитян» (так в летописи), как пустой орех. А надо сказать, что кривая сабля узкоглазого нукера высекла искру о меч-двуручник страхолюдного рыцаря в тот момент, когда стрела татарского нашествия была уже на излете. И тем не менее, пробив насквозь грудь русского война, она разбила и рогатый шлем европейского рыцарства. Русский же воин поднялся на ноги и опять вынул меч из ножен только через два столетия.

Видно, с татаро-монгольского нашествия и начался последний раздел славянства, на этот раз – раздел восточнославянского единства. Несколькими веками ранее отделились западные и южные славяне, теперь пошла в отростки самая крупная ветвь славянского древа – восточная.

Черная тень накрыла почти всю Киевскую Русь, в руинах и пепле лежал сам Киев, между уцелевшими городами сновали отряды завоевателей, собирали ясак. Новгородских, полоцких, турово-пинских и частично галицко-волынских земель нашествие не достигло, но тем не менее оно коренным образом повлияло на их судьбу. Именно на середину XIII века и приходится перемещение организующего центра земель будущей Беларуси. На историческую арену выходило Великое княжество Литовское, которое, по существу, тоже было славянским государством.

Под 1228 годом Ипатьевская летопись вместе с независимыми городами Туровом и Пинском назвала Новогородок. До татаро-монгольского нашествия город был под властью галицко-волынских князей, с 1246 года, когда местной шляхтой в князья был взят Миндовг, Новогородок предстал уже в роли главного центра дреговичско-кривичских земель. В это время для Новогородка сложилась исключительно благоприятная политико-экономическая ситуация. С юга от татаро-монгольской грозы, с запада от натиска крестоносцев сюда начали стекаться многочисленные беженцы – мастера, воины, земледельцы. Город с хорошо развитым земледелием, с хорошо налаженным производством металлических и стеклянных изделий, с посадами ювелиров, гончаров, кожевенников и косторезов, Новогородок возвысился над соседними городами, тоже богатыми. В числе их летописи называют Слоним, Волковыск, Гродно, Здитов, Зэльву, Свислочь и другие. О невероятной роскоши городской верхушки говорит дом новогородского боярина, раскопанный Ф. Гуревич. Майолика, изразцы, мозаичные фрески, золотые и серебряные украшения, стеклянные кубки с Востока и из Венеции, даже стекло в окнах – а этого почти не было и в Киеве. Без хорошо развитых ремесел и большой торговли ничего подобного появиться не могло. А замок, руины которого впечатляют даже теперь?… Строительство его началось в XI столетье, а в тринадцатом на Замковой горе стояли уже могучие мурованные башни-вежи из огромных обтесанных камней, которые во множестве лежали на окружающих гору полях. В XIII–XIV веках захватить этот замок никому не удавалось, ни разу. А кто под ним топтался? В 1274 году волынские и татарские войска, в 1314 году магистр Тевтонского ордена Генрих фон Плоцке, в 1391 и 1394 годах магистр Конрад Валленрод. В начале XVI века замок выдержал осады загонов перекопских татар во главе c султаном Бити-Гиреем. И только войска князя Трубецкого во время русско-польской войны 1654–1663 годов смогли разрушить его (пушками), а сам город уничтожить.

Собственно, замки Белоруссии – это отдельный большой разговор. Еще и сейчас мы дивимся на Каменецкую вежу-донжон, на остатки Новогрудского, Гродненского, Лидского и Кревского замков, на замок-игрушку в Мире и замок-дворец в Несвиже. За каждым из них столько событий и человеческих судеб – на десятки книг хватит.