Текст книги "Ката – дочь конунга"

От неожиданности Маша вздрогнула. Оказалось, Магнус с братьями подошел совсем близко, Ката обхватила руку брата и слушала как завороженная. Было видно, что девушка скучает по нему, среди круговорота ежедневных дел она не видит брата так часто, как хотелось бы.

Когда старик закончил, под ноги ему полетели кусочки серебра – местные деньги. Мальчик положил гусли и наклонился собрать заработанное.

– Будущее скажи! – выкрикнул кто-то, и старик уверенно повернулся на голос.

– Тебе не скажу, – ответил он, – ты не рад будешь своему будущему. И княгине не скажу, она сама все знает, и за себя и за своих домочадцев. А вот есть среди вас человек, ему скажу. Подойди ко мне сын заморского князя, сам-один князь и государь!

Магнус дернулся вперед, но братья встали один впереди, другой позади и не дали ему идти вперед.

– Пропустите, – махнул рукой старик, – не на этом месте встретит он свою смерть.

Магнус слегка раздраженно оттолкнул Светислава и подошел к старику.

– Говори, – произнес он, – какая у тебя для меня есть правда.

– Моя правда для тебя такова, – сказал старик, – скоро отправляться тебе в дальнюю дорогу. Твой отец давно пирует с предками, а твое королевство раздирают жадные вороны. Люди стонут и зовут на помощь. Один ты можешь собрать землю воедино, княжич.

Услышав слова про отца, Ката вскрикнула и зажала рот ладонью. Она побледнела и покачнулась. Маша схватила подругу под локоть, удерживая.

– Что ты сказал про отца? – выкрикнул Магнус, сжимая рукоять кинжала на поясе.

– Твой отец ушел на небеса более четырех лет назад, – спокойно ответил старик.

Ката покачнулась снова и начала падать. Все вокруг ахнули, заволновались. Светислав подхватил девушку и понес ее, раздвигая толпу. За ним побежали девки-прислужницы и нянюшка, громко охая и заливаясь слезами. Магнус повернулся к ней, лицо его было каменным, а в глазах стояли слезы. Когда он подошел, Маша не удержалась, и обняла юного сына конунга. Никто не обратил на это внимания, все выкрикивали старику вопросы. Маша чувствовала, как четырнадцатилетний мальчишка тяжело дышит, сдерживая рыдания. Она поглаживала его по спине и бормотала "Все будет хорошо!".

Старик не захотел больше предсказывать. Вместо того он взял гусли, провел по струнам и хотел запеть, как вдруг к нему обратилась сама княгиня. Все вокруг замолчали.

– Скажи, старик, – спросила княгиня Ирина, – какое будущее ждет моих детей?

– Твои дети, княгиня, прославят тебя, и князя, и весь ваш род, – ответил старик, – да ты и сама это знаешь. Сыновья твои будут сильными и справедливыми правителями, а дочери – достойными своих мужей. Про одну только скажу, ту, которая еще долго будет рядом с тобой. Придет срок, и она станет великой правительницей, даже сильнее тебя. О ней станут слагать песни. И на долгие века прославит она свой род! Больше мне тебе нечего сказать.

Старик снова запел неразборчиво, показывая, что прием окончен. Маша разжала руки, выпуская Магнуса. Парень почти пришел в себя, на лице снова проступил румянец.

– Идем, – позвал он Машу, – с нами поедешь. Светозар, возьми на седло!

Возвращались молча. Чувствовалось напряжение, Магнус ехал впереди, Маша видела его натянуто-прямую спину и только могла догадываться, что сейчас переживает четырнадцатилетний подросток. Весть о смерти отца была вдвойне тяжелой, потому что никто не ждал такого удара. В детинце спешились. Светозар поглядывал на юного княжича, было видно, что он волнуется за подопечного. Магнус, не оборачиваясь, направился в сторону кремля, Светислав за ним, махнув брату, чтобы проводил Машу.

Оказалось, они шли в одну сторону. Маша со Светозаром нагнали Магнуса у двери в покои Каты. Магнус вошел к сестре, девки-служанки с поклонами разбежались. Каты в светлице не было. Маша с недоумением осмотрелась, но Магнус сразу понял, где надо искать. Она была в молельне. Маша первый раз переступала порог этой комнаты. Пахло воском и еще чем-то, чем обычно пахнет в церквях. Маша бывала изредка, правда совсем в этом не разбиралась, а ходила скорее из любопытства.

Ката стояла на коленях у большой иконы и истово клала поклоны. Она услышала, что в молельню вошли, но не оглянулась, а продолжила бормотать. Магнус подошел, склонил голову, перекрестился. Ката, видимо, закончила, потому что опустила руки, но продолжила сидеть на полу. Магнус легко поднял ее, сестра хоть и была старше почти на два года, но он был гораздо крепче и выше девушки.

– Пойдем, – сказал брат, и повел ее из душной молельни.

Маше хотелось чем-то помочь, но она интуитивно понимала, что сейчас эти двое поддерживают друг друга, и никто им не нужен. Они вернулись в светлицу. Магнус отвел сестру к постели, уложил ее, сел рядом. Он взял Кату за руку и начал что-то тихо говорить на непонятном Маше языке. Ката отвечала, потом начала плакать.

Маша почувствовала прикосновение к локтю – Светозар глазами указал на дверь.

– Пойдем, – позвал он за дверью, и Маша послушно пошла за молодым человеком. Они прошли по сеням, поднялись по деревянной лестнице и вышли на открытое пространство, похожее на балкон. Маша ахнула – отсюда открывался чудесный вид.

– Что это за место? – повернулась она к Светозару.

– Златоверхий теремок, – ответил Светозар, – а вон там – Смотрильная башня.

Они прошли в башню, резные окна которой были украшены цветным стеклом. Все это выглядело не просто восхитительно – в первый раз Маша ощутила себя как в сказке.

– Это их любимое место, – произнес Светозар. Он встал у Маши за спиной, и теперь закрывал ее от сквозняка, продувавшего из одного окна в другое, – отсюда видно воду.

Маша посмотрела туда, куда указывал Светозар – и правда, как на ладони видна была река, и колыхавшиеся на ней кораблики.

– Когда они приехали, – говорил Светозар, – нам с братом было по двенадцать лет. Мы только и делали, что дрались, то между собой, то с детскими. Готовились стать гриднями, наедали жирок, да присматривались к девкам. А тут они. Князь сам просил отца, чтобы отдал нас в услужение именитому гостю, мол будут товарищи. А Магнусу тогда было всего-то четыре года, и он ревел по ночам и мочился в постель. Мы со Светиславом приняли это как наказание, батюшка часто бранился на нас, что бестолковы и в военных науках не усердны. А тут мальчишка этот. И стали мы няньками, целыми днями с ним. А он и по-нашему-то не разумел, лопотал что-то на своем, непонятно. Мы уж отчаялись, хотели в ноги князю упасть, чтобы освободил, а тут она…

– Ката? – поняла Маша без слов. Светозар кивнул.

– Такая разумная девка оказалась! Ее сначала на женскую половину отправили, мамкам-нянькам поручили, а она сбежала, разыскала брата и поселилась с ним в гриднице! Среди мужчин – девчонка! Уж ее гнали, а она не уходит! Ну и оставили, жалко стало их, они как лоза друг за друга цеплялись. Ката быстро говорить выучилась, стала брату помогать, он с ней лучше стал соображать. Потом, правда, что-то она ему сказала, когда ему шесть исполнилось, и ушла, стала на женской половине жить. А Магнус в рост пошел, нам полегче стало. Покрестили их, и совсем наши стали, только что между собой лопотали на своем. Когда Катька хворала, никто не верил, что встанет. Думали все, помрет. Один Магнус верил, сидел рядом с ней, она не ела, и он не ел. Заставил, уговорил ее вернуться с того света, а то бы обоих похоронили, он себя совсем заморил.

Маша слушала, как рассказывает парень об этих странных детях, и поражалась, с какой любовью он говорит о них.

– И что теперь будет? – спросила она тихо.

– Если не соврал старик, – ответил Светозар, – то Магнус наш стал королем, а значит плыть ему в родные края.

– А Ката?

– Она брата не оставит, – задумчиво сказал Светозар.

Они еще постояли на галерее, потом спустились обратно. Светозар взял Машу за руку, чтобы она не упала в темных переходах, и уверенно вел, сильным толчком ладони открывая двери. У входа в светлицу он остановился. Маша, не ожидавшая такой резкой остановки, врезалась со всего размаху в мужчину.

– Сделай свое дело женское, – попросил Светозар, – утешь Катерину. Тяжело ей, боится она, и за отца и за брата.

Но в светлице ни Каты ни Магнуса не было. Светозар переменился в лице, оставил растерянную Машу и вышел в двери. Когда дверь скрипнула, Маша обернулась – это была Умила.

– Княжну Катерину Владимировну с княжичем княгиня к себе призвала, – сообщила она.

Очевидно, для серьезного разговора, догадалась Маша.

Ожидание было невыносимым, и когда Ката, наконец, вернулась, заплаканная, в сопровождении нянюшки и служанок, Маша не удержалась и сорвалась навстречу.

– Ну, что там? – спросила она.

По Кате было видно, что ничего хорошего ей не сказали. Личико ее совсем опухло от слез, в руках она теребила маленький платочек. Повернувшись к Маше, она упала к девушке в объятия и зарыдала.

– Нету у нас больше батюшки, – причитала Ката, – сгинул он, оставил нас сиротами. Одни мы теперь на целом свете, я да братец. Как же жить-то теперь?

Маша поглаживала девчонку по плечу, потому что слов утешения у нее не было. Ката плакала долго. Потом обессилела, рыдать в голос прекратила, и только всхлипывала горячо. Служанки подсуетились, уложили молодую госпожу, намочили полотенце и приложили ко лбу. Маша села на краешек широкого ложа. Помочь она ничем не могла, но и равнодушно наблюдать за страданием девушки, только-только вышедшей из детства, она тоже не могла. Ката затихла, Маша думала, что она уснула, но Ката не спала.

– Магнус уедет, – сказала она надломленным голосом, – княгиня сказала, едет посольство. Его уже провозгласили королем, потому что народ не доволен нынешним королем Кнудом. А я останусь…

Это было произнесено с такой горечью, что Маша почувствовала в горле ком.

– Княгиня потому и торопила с замужеством, чтобы муж увез меня к себе. Она сказала, что там мне нет места, что Магнус женится, зачем ему сестра – полукровка. Что я буду только мешать ему.

– Конечно же это не так, – начала убеждать Маша, – Магнус любит тебя! Но… Ему наверняка будет спокойней, если он будет знать, что ты счастлива и довольна, что у тебя есть мужчина, который позаботится о тебе.

– Он так и сказал, – произнесла Ката, – именно так. И еще он сказал, что не уедет, пока не погуляет на моей свадьбе.

В силе духа девчонки Маша убедилась еще раз, когда та, проплакавшись, начала собираться. Вчерашний праздник, как оказалось, еще не закончился, и день неведомой Маше Аграфены плавно перетек в день Иоанна Крестителя, или, как по старинке говорили, Иванов день. Этот праздник Маша знала, кто в детстве на Ивана Купалу не обливался водой? Но тут все было развернуто широко и праздновалось с большим размахом.

В этот раз одежда была не яркая разноцветная. Маше надели поверх светлой льняной рубахи юбку некрашеной ткани, с тонкими голубыми вышивками по подолу. Ката нарядилась в такое же, только узор был красным. Она была все еще бледна, и глаза припухли, но, в целом, выглядела молодцом, и Маша все думала, откуда этот вчерашний ребенок берет силы.

На широком дворе расставили столы и лавки, откуда-то доносился запах жареного мяса. Служанки с запотевшими кувшинами разливали напитки. В шентре кривлялись под дудки молодые парни, у одного в руке был веник, и он все старался этим веником ударить второго. Тот уворачивался, и забавно кривил рожи. Кату усадили недалеко от княжеских детей. Маше нашлось место позади, за спинами знатных, но ее это вполне устраивало. Ката время от времени оглядывалась, будто теряла ее, а когда находила, то слабо улыбалась.

Все представление было долгим. Княгиня сначала произнесла молитву в память о великом святом, и люди повторяли, кто-то про себя, кто-то вслух, а потом, с широкой улыбкой, обрызгала присутствующих из лохани, заботливо подставленной двумя слугами. Это означало начало празднования. Дудки опять загудели, народ заговорил, засмеялся, дети бегали с ковшиками, стараясь облить друг друга, больше проливая на себя, чем на противника. Маша смотрела, как играет маленькая княжна Анна. Девочке было от силы лет пять. Она вспомнила слова старика на торгу, про дочь, которая долго будет рядом с матерью, но станет гораздо известнее ее. Анна… Анна Ярославна. Анна Ярославна?! Та самая? Маша уставилась на ребенка. Так вот кто она! Дочь Ярослава Мудрого, которая в будущем станет королевой Франции! Ничего себе! Про нее Маша знала не только из уроков истории, но и читала книги. Да, эта девочка действительно станет знаменитой. Сейчас будущая королева носилась вместе с другими детьми и смеялась взахлеб.

В центр вышли девушки, взялись за руки, начали ходить, завиваясь змейкой, петь что-то протяжное. Маша разобрала что-то про сватов и девичью долю. Ката обернулась, поманила ее ладонью. Маша подошла.

– Иди, – махнула головой подруга, – ворожи со всеми!

– В смысле – ворожи? – не поняла Маша.

– Суженого закликай, сватов зазывай, – пояснила Ката, – девушки незамужние все в том кругу.

– Да я, вообще-то, не планировала, – бормотала Маша, но ее уже увлекли в общий круг, схватили за руки и повели вместе со всеми. Слов она не знала, но с любопытством оглядывалась, как остальные старательно выводят слова древних песен. Наконец девичья змейка распрямилась и вытянулась вдоль рядов, где сидели и стояли мужчины. Девушки сделали несколько шагов вперед, расцепили руки, поклонились молодым людям. "Умойте!" – прозвучало хором. Маша приготовилась, что сейчас будут обливать водой, но произошло другое. Молодые парни и мужчины постарше шагнули вперед, в руках у них сверкало что-то разноцветное. И слева и справа от Маши девушки с удовольствием подставляли руки и шею, мужчины надевали на них украшения – бусы, браслеты, кольца. Так вот зачем был утренний поход на торг! Мужчины покупали своим зазнобам подарки! Маша старалась аккуратно выбраться из толпы, ей среди этого праздника любви было неудобно. Она шагнула из круга и натолкнулась на Светозара. Мгновенно оробев, она подняла глаза на парня и ощутила то, что ощутили все девушки, к кому подошли с подарками – причастность к чему-то важному и глубинному. Этими песнями завлекали возлюбленных издавна, когда еще православный бог не пришел на славянские земли, и призыв неизменно работал. Светозар был как всегда серьезен и сосредоточен, и энергию, исходящую от него, Маша ощутила, даже не прикасаясь. Молодой мужчина протянул руки и положил ей на ключицы тонкое ожерелье из серебряных пластинок. В каждой пластинке был инкрустирован маленький самоцвет. Маша не успела восхититься подарком, Светозар взял ее за руку и надел на средний палец левой руки колечко.

– Люба ты мне, – глухо произнес он, и сердце ее заколотилось с удвоенной силой, – да и я тебе, знаю, не противен. Пройди со мной над костром, раздели полночное купание…

Это было прямое предложение руки и сердца. Он сжимал ее руку, а Маша пыталась успокоить учащенное дыхание. Ей будто подлили чего-то, такого, от чего кровь забегала быстрее, мысли путались, а на место здравого смысла пришли только потаенные желания. Еще вчера она дала себе слово, что между ней и Светозаром не будет ничего, сегодня же от намерений не осталось и следа. Она подняла ладонь, провела по его щеке и кивнула. Светозар посветлел лицом, стиснул ее в объятиях и вдруг на них полились холодные струи. Сговоренные пары захохотали, заметались, толкая друг друга, а скоморохи, подбиравшиеся с разных сторон, с гиканьем выливали на влюбленных воду из деревянных бадеек.

Маша была мокрой насквозь. Вечерний ветер охлаждал одежду, и она почувствовала, как напряглись под влажной рубашкой соски. Она опустила взгляд с ужасом увидела, что мокрый лен ничего не скрывает. Светозар пожирал ее взглядом, и сама она загорелась изнутри. Схватив за руку, мужчина потянул девушку за собой. Остальные тоже побежали куда-то. Маша еле успевала перебирать босыми ногами. Оказалось, там, на широкой вытоптанной площадке, разложили огромный костер, и сейчас он горел выше человеческого роста. Те, кто собирался прыгнуть, стояли неподалеку, ждали, пока опустится пламя. Те, кто прыгать не планировал, подбивали отчаянных на прыжок, шуточно упрекали молодых мужчин в робости и нерешительности.

– Эй, Вячко! – раздавалось из-за спины, – больно медлишь! Смотри, заспишь, уведут зазнобу!

Вячко, молодой, черноволосый, горячий, скалил зубы на насмешников, его подруга смеялась, закрывая лицо.

Толстый боярин Стоян Судишич, оставленный князем в помощь сыну, любитель забав и выпивки, сунулся в круг, хватая девок за голые руки.

– А вот я отберу, – гремел он на весь двор, – сам первый прыгну!

Народ хохотал – боярыня Сияна была тут же, и с улыбкой смотрела на безобразия мужа. Стоян хоть и был толст как бочка, но, видать, прыти не растерял, боярыня была на сносях, поддерживала обеими руками тяжелое чрево. Она была второй женой, первая, покойница Лана Любимовна, три года назад покинула боярина, оставив его в горькой печали. Но не одинок остался боярин Стоян, Лана оказалась плодовитой, принесла мужу семеро детей. Боярин печалился сколько было положено, а потом посватался к дочке боевого товарища, а она и согласилась. Сейчас Стоян хоть и гулеванил на потеху зрителей, а все же поглядывал на ту, что обратила на него свой благосклонный взгляд, приняла дом и детей, и его, седого дурака, в придачу.

Светозар так и не отпустил Машину руку. Она держалась рядом, и безумие, творившееся вокруг, будоражило ее. Вот огонь поутих, опустил свои жгучие лепестки, и первые отчаянные полетели над огнем. Девки визжали, поджимая голые ноги, парни прыгали резко, поднимая себя и возлюбленную над священным огнем. С другой стороны уже поджидали с ведрами, и обливали смелых с головы, освящая вторично и, если надо, тушили подгоревшие подолы. Маше было страшно и весело одновременно. Когда они подошли к костру, ей на секунду показалось, что нет, она не сможет прыгнуть, никак не сможет! Но Светозар сделал пять шагов назад, а потом сорвался с места и дернул ее за собой. Она задохнулась, пролетая над огнем, казалось, время замерло, а через секунду они уже были по другую сторону костра.

– Моя! – прошептал Светозар ей в самое ухо, и тут их накрыло холодной волной.

Маша взвизгнула, скоморох, подскочивший с ведром, громко захохотал.

– Согрей, боярин, девку, смотри, она уж дрожит вся!

Светозар подхватил Машу на руки и понес. Она закрыла глаза, позволив делать с собой все, что угодно. Он принес ее в баню, содрал в предбаннике мокрую рубаху, подхватил голую, холодную, и внес в мойку, на теплый полок. Там уложил, и сам оказался рядом, тяжело дыша. В темноте бани Маша не видела мужчину, но чувствовала его нетерпеливые руки и слышала, как колотится в широкой груди сильное сердце.

Он провожал ее до двери, целовал на ходу, прижимая в темных углах. Недалеко от покоев Каты попалась навстречу девчонка. Маша узнала ее – та, дерзкая. Тоже ходит по ночам, не спится ей. Девчонка сверкнула глазами в сторону Маши, поклонилась Светозару и убежала в темноту. Светозар взял в ладони Машино лицо, приблизился, поцеловал, потом прижался к волосам на макушке.

– Приди ко мне во сне, – попросил он смущенно, – любая моя, суженая.

Маша вошла на цыпочках. Девка-служанка, прикорнувшая на лавке, подняла голову, Маша замахала на нее рукой, и та легла. Свеча высоком кованом подсвечнике почти догорела, но за окном разгорался восход, и розоватый свет начал проникать в оконце. Маша стянула влажные одежки, одернула длинную рубаху и забралась под толстое меховое одеяло. Ноги приятно согрелись, и только на душе было холодно, потому что она для себя все решила.

Светозар не желал ее отпускать. Он прижимал ее к своей горячей груди, целовал жарко, перебирал растрепанные пряди расплетенной косы, и говорил, говорил… Ах, если бы это все было правдой… Светозар рассказывал о своем детстве, о матери, которая радуется им с братом как божьему дню, о сестрах, младшей из которых пошел одиннадцатый год. Он говорил об отце, и Маша слышала в голосе Светозара безмерное уважение к главе рода. А главное, он каким-то чудесным образом вплетал и ее в этот рассказ. Как он приведет ее к матушке, и та, узнав в Маше суженую своего старшенького тут же полюбит ее, как они поедут в стольный Киев, просить отцова благословения, и Светозар купит там невесте все, та что она только покажет. А потом будет большая свадьба, и сам князь Ярослав будет пить за них, и родятся у них детки… Маша слушала это как песню. Этот парень сразу запал ей в душу, потому что был именно таким, каким она представляла идеального мужчину. И он умел планировать жизнь до самой старости, мало кто может этим похвастаться в двадцать первом веке.

Он ни разу не упомянул ни о Машином чудесном появлении, не спросил о ее родных. Либо ему это было не важно, либо он принял ее рассказ всерьез, либо наоборот, не верил ни одному слову, но правда его не интересовала. Его интересовала только сама Маша. А она, как только испарился хмель желания и разудалой глупости, думала об одном – какая же она непорядочная свинья, и что она сотворила с этим чистым и добрым парнем. Ей даже не хотелось представлять, как он переживет ее исчезновение.

Ката пошевелилась, почувствовала тело рядом и открыла глаза.

– Я ждала, ждала тебя, – с сонной улыбкой пробормотала она, – и уснула.

– Спи, – ласково ответила Маша, – утром поговорим.

Ката закрыла глаза. А Маше опять не спалось. Она здесь хронически не высыпалась. Солнце поднималось, будоража бдительных петухов, и уже было все видно в прозрачном утреннем свете. Украшение, подаренное Светозаром, она положила на крышку кованного сундука, в котором лежал, дожидаясь своего часа, костюм Василисы Прекрасной, как Маша стала его называть. ожерелье было подобрано с пристрастием и стоило, наверняка, очень немалую сумму. И кольцо… Не было времени рассмотреть подарок, с момента, когда кольцо оказалось на пальце, она занималась совсем другим. Маша вынула руку из-под одеяла и присмотрелась к колечку. Мурашки побежали по телу и горло пересохло от мгновения узнавания – это было второе ее кольцо. Не ее, конечно, костюмерной, но это был близнец того кольца, что выдали ей в тот злополучный день. Два кольца. Одно в шкатулке Каты, второе на руке. Она присмотрелась еще раз – нет, не показалось. То, первое кольцо, крупное, с зеленоватым камнем, и это, с голубым. Таких совпадений не бывает! Она приложила ладонь к горлу – пульс стучал с удвоенной силой. Маша прикрыла глаза и попыталась успокоиться. Вдох-выдох. Это был он, ключ от ее двери, пропуск домой, она была уверена. И собиралась в ближайшее время попытаться открыть эту дверь.

– Боярышня, проснись! – кто-то тряс ее за плечо. Маша открыла глаза, рядом стояла одна из служанок, она все никак не могла запомнить имя, и улыбалась, – утро уже, пора вставать!

Вот те раз, уже боярышней стала! Быстро же тут распространяются слухи! Маша спустила ноги на пол, сощурилась от лучика, светившего прямо в ее лицо.

– Княжна Катерина в молельне, за батюшку покойного молится, а тебя велела разбудить, – болтала служанка.

– Да, человек приходил, гостинцы принес, – вспомнила она, – кто это тебя, боярышня, радует так? – хитро улыбнулась девушка.

Маша подошла к столу. На круглом блюде лежали фрукты и какие-то сладости, которых она до сих пор не пробовала. А поверх всего раскинулась кисть розового винограда. Не иначе Светислав…

– Угощенья все заморские, – поглядывая на блюдо причитала служанка, – купцы иноземные возят к княжескому столу.

Маша оторвала виноградину, но не успела кинуть ее в рот – в двери вошла Ката. Она увидела изобилие и заулыбалась понимающе.

– Сговорились, значит? – скорее не спросила, а подтвердила она, подошла, оторвала виноградину и положила в рот.

Маша собиралась шуточно упрекнуть девушку за то, что та сводничает без зазрения совести, как вдруг Ката захрипела, схватилась за горло и с грохотом рухнула на пол. Служанка завизжала, Маша выронила ягоду, упала на колени и схватила бьющуюся девушку, подложив ладонь под затылок.

– Ката, Ката, – испуганно звала она, – что с тобой?!

Губы девушки посинели, ее трясло как в ознобе. Маша лихорадочно соображала, потом выкрикнула служанке, жавшейся в углу:

– Воды давай! И лекаря, лекаря зови!

Служанка подала трясущимися руками ковш воды и вылетела за двери.

– Ну-ка давай, девочка моя, – Маша начала потихоньку вливать в рот несчастной воду, Ката давилась, но глотала, – пей, пей, лучше будет.

Ката извернулась, ее вырвало с кровью. Маша испугалась, увидев кровь и тут же вспомнила… Нет! В ее истории Ката погибала совсем от другого!

– Так, – перехватила она девушку, – давай еще!

Она снова приставила к губам Каты ковш и поила ее до очередного приступа рвоты. Ката все еще тяжело дышала, но Маше казалось, что выглядит она гораздо лучше, чем пять минут назад.

Дверь светлицы распахнулась, вбежал перепуганный Магнус, упал рядом с Машей, подхватил сестру. Вместе с ним торопилась женщина, крупная, вся в черном. В руках у нее был короб. Женщина бесцеремонно отодвинула юношу.

– Отойди, княжич, некогда слезы лить. И ты, милая, отпусти ее, да расскажи, что было.

Маша начала сбивчиво говорить. И тут до нее дошло.

– Она виноград съела! – указала Маша на блюдо.

Женщина осмотрела тяжело дышащую девушку, подозвала служанку.

– Яйцо принеси!

Служанка только подолом махнула, выбежав в двери. Светозар подошел к тарелке, осмотрел ее.

– Кто принес? – спросил он. Маша пожала плечами.

– Эта, которая убежала, сказала человек приходил, принес гостинец…

Сейчас Светозар был совсем другим. Он сосредоточенно осматривал все вокруг, поглядывал на манипуляции женщины в черном, на совершенно потерянного Магнуса. Потом указал Светиславу, тот взял блюдо. В это время прибежала служанка, неся в ладони яйцо. Женщина достала чашу, разбила яйцо, отделила желток от белка. Размешав белок палочкой, она влила вязкую смесь в рот Каты.

– Отравили, – коротко сообщила она, обращаясь в основном к Светозару, видя в нем старшего, – хорошо вот девица сообразила, пить заставила, иначе бы не успели. Сейчас покой нужен, буду травами отпаивать, с божьей помощью жить будет.

У Маши затряслись руки. Служанка сказала, что принесли ЕЙ! Похоже, Светозару пришла в голову та же мысль. Он подошел к девке, та от страха зажмурилась.

– Посмотри на меня, – тихо, но грозно произнес Светозар, – отвечай, кто это принес?

– Человек, – почти шепотом ответила та, – не из наших, я его не знаю. Сказал гостинец боярышне.

Служанка указала на Машу. Светозар стиснул зубы так, что они скрипнули.

– Ладно, пойди, сообщи княгине, что беда у нас.

Служанка юркнула под руку Светозара и убежала. Он устало вздохнул, подошел к Маше.

– Ничего не ешь и не пей, – предупредил Светозар, – я пришлю проверенного человека. Никуда без меня не ходи. Кому-то ты перешла дорогу, только понять не могу, кому.

10

Следующие два дня Маша провела у постели больной. Уходить сейчас было совершенно невозможно, хотя, ухаживать за Катой, ей, конечно, не доверяли. Для этого тут было полно специально обученных людей. Женщина в черном, которую звали Любава, оказалась местной знахаркой. Она лечила, принимала роды и занималась всем, что было связано со здоровьем княжеских отпрысков и слуг. Вообще-то, в штате имелся заморский лекарь, но его не любили и побаивались. Вида он был весьма своеобразного, пах серой, всюду совал свой длинный красный нос, размахивал руками с длинными пальцами, и внушал серьезные подозрения. Правда, после того, как все стало известно княгине, лекаря все же пригласили. Он вошел без стука, не омыв рук осмотрел Кату, и подтвердил, что лечение назначено верно. Любава недовольно хмыкнула, не понравилось, что ее пришли проверять. Лекарь оставил какие-то порошки и ушел так же стремительно, как пришел.

Княгиня была в гневе. До сих пор Маша видела ее величавой улыбчивой женщиной, а в тот день княгиня Ирина предстала совсем в другом виде. Бледная, испуганная, она ворвалась в покои воспитанницы, растолкала сенных девок и наклонилась над постелью, где лежала Ката. Ей хватило нескольких секунд, потом она подняла взгляд и народ неосознанно сделал шаг назад.

– Как допустили?! – грозно спросила правительница.

Маше тоже стало страшно. Реально страшно первый раз за все время, пока она находилась тут. Сразу вспомнились слова, брошенные вредной старухой тогда, в первый день, когда она еще сообразить не могла, где она, и как тут оказалась, про то, что княгиня судит своей волей, и наказывает строго, но справедливо. Как бы ее не затянуло в этот водоворот. Тем более, что угощения предназначались ей.

Вперед вышел Светозар. Княгиня ждала, что он скажет, нахмурив брови. Светислав не встал рядом с братом, привычно позволив ему быть старшим, но, все же, шагнул ему за спину, чтобы, если что, вступиться.

– Прости, государыня, – произнес Светозар негромко, – недоглядели. Не ждали врага с этой стороны, известно – нет того, кто бы не любил Катерину Владимировну, кто желал бы ей зла.

Маша сидела съежившись, ждала, когда же вспомнят про нее.

– Твоя вина, Светозар! – наставила княгиня палец на боярского сына, – тебе двоих доверили, а ты ни за одним присмотреть не можешь! Я тебе еще за торг не пеняла, а надо было бы! Как допустил, чтобы болтун ярмарочный княжичей расстроил?!

– Моя вина, государыня! – Светозар склонил голову.

– Ладно, – махнула головой княгиня, – это уже дело прошлое. Кто на Катерину покушался – нашли?

– Нашли, государыня, – кивнул Светозар, – только пользы от этого никакой, нашли в подворотне зарезанным.

Княгиня в досаде хлопнула себя по бедру.

– Ищи, боярин, виноватого, – сказала она с прищуром, – а то тебя виноватым сделаю! Все лотки мне переверните, но найдите торговца, у которого фрукты заморские были куплены, может он что скажет. Мне докладывать!

Княгиня вышла, все присутствующие склонились в пояс. Маша выдохнула. Нет, надо бежать отсюда, пока ее сюда не приплели.

После ухода княгини суетливые бабы метались по светлице, пока лекарка не погнала всех вон. Магнус, который вторые сутки не покидал сестру, тоже ушел после того, как Маша пообещала присмотреть за Катой. Близнецы вышли за ним, но взамен оставили двоих парней лет шестнадцати-семнадцати, при полном оружии. Один стоял внутри комнаты, другой сторожил дверь снаружи. Несчастная служанка, которая видела злоумышленника, пропала, Маша даже не хотела думать, где она, а на ее место прислали другую и это был неприятный сюрприз. Вместе с Умилой, которую Ката привечала, теперь работала та самая, которая каждый раз при виде Маши кривилась, словно Маша была ей должна. Впрочем, на фоне всего произошедшего, это была не самая большая проблема.

Кате было лучше, так говорила лекарка. Она выпаивала девчонке какие-то отвары, от которых ту время от времени рвало, но Любава настаивала, что это нормальный процесс. В промежутках между лечением, Ката спала тревожным сном, постанывала то ли от боли, то ли от страшных снов. Она была по-прежнему бледна, губы ее обметало до кровавой корки, и общий вид был весьма жалок. Маша садилась на табуреточку у постели, брала замученную девочку за руку и поглаживала. Она чувствовала вину.