Текст книги "Ночи в стиле трэш"

Хедли не хотел причинять боль, но тут он просто не мог с собой ничего поделать. Докурив вторую подряд сигарету, он вошел в утопающий в полумраке храм. Снаружи уже потемнело, тепло и свет внутри поддерживали только свечи и негасимый огонь перед алтарем в самом центре. Электрическое освещение было запрещено. Хедли стало немного спокойнее, звуки стихли, слышался лишь легкий молитвенный шепот и болтовня уставших от выматывающей работы клериков. И все же, как всегда, что то было не так: помещение окутывал густой саван скорби, берущий свое начало в комнатах, отведенных под лазарет. Хедли не питал особой любви к храмовникам, но в этом не было его вины. С детства хевелинги воспринимали их как потенциальных врагов, и в этом был свой смысл. Кровь, пролитая, пусть и много веков назад, все еще взывала к своим потомкам, хоть их почти и не осталось в живых. Хоть они и не помнили, да и не могли помнить, за что и когда она проливалась. Пусть их глаза и не запечатлели моменты отчаяния и страха, когда клерики молили помощи у каждого, способного держать оружие, дергая незримую струну в их сердцах. Хевелинги помнили другое. Они помнили геноцид и истребление, как вырезали целые деревни и у родителей отнимали детей.

Впрочем, истребить их до конца все же не удалось даже церкви. Жизнь нашла свой выход и у самых простых родителей появлялись дети с жестоким огоньком в глазах. С огоньком, который вселили в них клерики много лет назад. Вселили для спасения, но оказалось иначе. Путь, пусть и кажущийся простым, таковым не является. Не существует огня, который горел бы только тогда, когда надо. Вдохнуть высшую силу в самых жестоких и злобных убийц и ждать, что они будут сохранять верность – глупая затея. Но отчаянные времена требуют отчаянных решений.

– Люди заслуживали большего. – подумал он и его рука судорожно сжимала рукоять клинка. – Я не искал виноватых, но теперь я обязательно их найду. Это то, чего хотел от меня Рейми. Чтож, так даже лучше – идти проторенной тропой.

Как бы ни была темна ночь, огня тебе хватит так, чтобы полыхал весь лес. Как бы ни возвышался мрак над лесом, молитва праведника горит ярче, чем тысяча светил. Как бы ни был велик хаос, ему не вобрать в себя даже частицы праведного света. В каком бы смятении не был тот, кто прибыл, дабы ощутить дыхание смерти – что ему терять, если он простился со всем, что когда– то было для него важным в этом мире? Неуязвим тот, кто забыл о всякой привязанности.

Увидев Тирелл, Хедли почувствовал, что никогда не станет прежним. Но он не мог позволить себе никаких сентиментальных эмоций. Это оскорбило бы его и его откровенную, самоубийственную цель. Есть в смерти и в человеке, идущем за ней, некоторая связь. Это становится частью его жизни, он начинает понимать всю предопределенность происходящего. Ведь смерть и судьба – всего лишь сестры, одна плетет нить, другая – обрывает ее.

***

– Ты бессмертный что ли? – спросила Лина, подходя к нему. – Тут воздух пропитан заразой, надо было просто за мной послать. У меня иммунитет, как и у всех клериков, а вот насчет тебя я не знаю.

– Нам надо отойти – сказал он и поманил ее вглубь храмового зала и прижал ее пожалуй к самому темному из здешних углов. – Я пришел за тобой. Твое место рядом со мной! – разве может быть столько решимости во взгляде, в котором раньше не было решимости вовсе?

– Неужели? – она пыталась скрыть явный интерес, но получалось не очень. – Я на своем месте, Хедли.

– Ты не поможешь им, это всего лишь отсрочка. Этот храм – огромная могила.

– И куда мы направимся?

– В огонь, в самое пекло!

– Заманчивое предложение – они иронично усмехнулась в ответ.

– Там мы можем увидеть, увидеть так ясно, как не видят другие, что черт возьми тут твориться! Нас сведут с ума, исковеркают всю ту суть, которая в нас есть. Заставят поверить в то, чего нет и обратно. Разве ты не видишь? Только исковеркав свою душу, мы можем проникнуть в огонь и не обжечься.

– Все еще хуже, чем я себе представляла – она осторожно, но настойчиво отодвинула его от себя.

– Лина, ты нужна мне! Разве ты не видишь то, что вижу я? Эти полыхающие стены? Или я здесь один? Совсем один?

Ее не оставляло чувство, что парень рядом с ней видит нечто недосягаемое. Он нуждался в ней. Нуждался в такой как она. А по его мнению, он нуждался в том, кто увидит ад в проникающих сквозь ставни лучах солнца. Увидит как краска слезает со стен, как горячая смола капает на пол, как кожа слезает с измученных лиц.

– Время – лишь глупая иллюзия – сделай это со мной, помоги или здесь застрянешь навсегда.

Лина сдалась окончательно.

– Ты подошел так близко ко мне, я все бросаю, со всем покончу ради тебя, я верю тебе! – в ее глазах были слезы.

– Ты веришь в ад?

– Больше чем в этот рай, come on!?

– Тирелл просит твоего присутствия, Линарэ. – сказал подошедший сзади клерик. Он посмотрел было на Хедли, но тут же отвел взгляд.

– Я подожду. – сказал Хедли, доставая очередную сигарету.

***

Тиррел сидела положа ногу на ногу, что – то читала, поигрывая своими волосами, пила вино и водила пальцами по тексту. Чувствовала себя расслабленно, словно обстановка в комнате отделяла ее от той действительности, котороя сквозила вне ее. Она делала для них что могла, а что не могла, оставляла на усмотрение бога. Разве могла она подумать, что подобная концепция могла кого то не устраивать? Она была главой ордена и имела в храме лучшие апартиаменты. Она могла позволить себя переделать здесь все под себя. Ей нравились контрасты плавных эльфийских изгибов и острых, словно игла, линий, которые предпочитали люди, преимущественно из высших каст, разумеется.

Стук в дверь, неуверенный, глухой, но она точно знала кто стучит. Лина вошла и поспешно закрыла за собой дверь, ее неуверенные движения вызывали в Тирелл едва скрываемую, снисходительную симпатию.

– Лина, сестренка, как я счастлива тебя увидеть! – она поднялась, так деликатно и грациозно, что Лина попятилась назад. – Не волнуйся ни о чем. – она подошла и провела рукой по ее волосам, посмотрела прямо в глаза. – ее слегка томный взгляд не обещал ничего хорошего, но Лина все же нашла в себе толику мужества, чтобы посмотреть в ответ – Выпьешь со мной? Это вино привезли вчера, такое делают только на юге. Вкус немного терпкий, но тебе понравится.

Лина приняла приглашение, взяла бокал и осушила его до дна, жестом давая понять, что не прочь выпить еще. Тирелл смотрела на нее, словно смотрела на покинутый когда– то дом, на тех, кто окружал ее когда – то и заботился о ней. Теперь она научилась заботится о себе сама и об окружающих ее людях. Этот факт не мог не отразиться на ее самодовольном лице. В Лине, напротив, не было ничего самодовольного. Еще пара бокалов и Лина присела рядом, устало массируя налитую свинцом голову. Тирелл понимала все сходу, стоило ей только посмотреть, это не было ее заслугой, она получила этот дар по праву рождения. Забавно, стоит тебе только родиться , как ты приобретаешь сразу сотню талантов.. или сотню проблем. Даже не успев их осознать. Тирелл к трудностям вообще по жизни не привыкла. Будь то управление орденом или самая грязная заварушка, она привыкла отделываться малым, привыкла побеждать. Лина же привыкла рождаться и умирать вместе с теми, кого она встречала и оберегала. Разве человек может пойти против собственной природы? Даже если он и не совсем человек. Но Лину от столь, казалось бы, приятной и многообещающей беседы отвлекал еще и другой факт. За ней наблюдали и от этого чувства она отделаться не могла никак.

– Села, выпила, дальше что? – когда девушка не в духе, это сразу видно.

– Ты, как я понимаю, а я понимаю правильно, хочешь нас покинуть. – попытка изобразить легкую грусть на лице. – Здесь даже у стен есть уши, помнишь? Эти уши длинные и заостренные, как у чистокровных вроде меня.

– Не злись и не принимай на свой счет. Я просто чувствую, что больше не принадлежу этому миру. Я ощутила это еще до того как сюда прибыла.

– С тех пор как встретила того, с кем только что говорила? Ни ты первая, ни ты последняя. Пойми мою иронию правильно, дорогая, я живу слишком долго, чтобы не замечать таких вещей.

– Клянусь, я бы не поверила ни одному его слову если бы он не был…

– Если бы он не был тем кто он есть, верно? – Тирелл закончила за нее.

Лина сидела потупившись сперва, но потом нашла в себе силы взглянуть ей прямо в глаза.

– Я и так вижу что ты все понимаешь. Понимаешь больше, чем надо. Я не строю никаких иллюзий и слишком стара для подростковых переживаний.

Это был тот лаки панч, который она могла нанести оппоненту, но она знала, что в ответ прилетит что то по серьезней.

– Ты знаешь, что он хочет устроить кровавую баню, верно? Ты ведь умнее, чем кажешься? Ты уверена, что способна вынести такое бремя? Уверена, что не споткнешься и не упадешь лицом в грязь, в которой он тебя вымажет?

– Да, я верю, он на нашей стороне.

– Если он тот, кто я думаю, у него не может быть никаких сторон, кроме своей.

– Будь по аккуратнее, Кайла, мы не можем сейчас разбрасываться такими людьми.

– Он еще совсем щенок.

– Крайне злобный щенок, нечего сказать..

– Ты хочешь попытаться его спасти, предотвратить неизбежное? От своей сути ему не убежать, даже с твоей помощью.

Лина обернулась и отвела глаза. Там не было никаких рациональных аргументов, Тирелл прижала ее к стенке и она это чувствовала. А еще она чувствовала нечто другое, черт возьми, она просто верила.

Лучшая защита – это нападение, не так ли? Она заставила себя огрызнуться, принять, свойственное только ему, издевательское выражение лица и выпалить нечто, вроде:

– Не хочу быть такой как он, но такой как ты я не хочу быть еще больше. Сидеть в этом храме смерти с таким самодовольным видом и притворяться, что мир не умирает за пределами твоей комнаты. Ты говоришь: Делай что должна и будь что будет, а я говорю: этого не достаточно, черт возьми!

– А ты не плохо нахваталась от того, с кем болтала пару часов. – столько сарказма в одном предложении. Тирелл попивала свое вино и улыбалась, делая вид, что просто наслаждается светской беседой с подружкой, пусть упрямой но все же близкой и понимающей.

Лина резко встала и выбила бокал из рук Тирелл. А потом попятилась назад и чуть было не упала. Она осознала в тот момент, что это была не она. Точнее она, но вся эта каша в голове, вся эта жесть.. Это был эмоциональный импульс, резкий и очень жесткий. Она ясно чувствовала чужое вмешательство. Хотела бы она обмануть себя, хотела бы, чтобы правда не казалась ей такой жестокой, но самообман – штука весьма обманчивая и длится очень недолго. Тем не менее, она приняла ясное до боли решение.

– Лина, разве ты не чувствуешь, то что чувствую я? – в голосе Тирелл прозвучала очень беспокойная нотка. – Посмотри на меня, просто взгляни. В твоих глазах я чувствую свое отражение. Я люблю тебя. Но твой путь пролегает далеко от моего. И тот, кого ты выбрала, еще ни раз заставит тебя об этом выборе пожалеть.

Она отошла от Лины на пару шагов и уставилась на разбитый бокал. Плохо дело. Так себе вечер и так себе обстановка. Но во всем этом храме, было одно лишь лицо, которое озаряла пусть не такая очевидная, но очень радостная улыбка. Хедли буквально заливался от своего дебильного смеха.

– Я пойду путем извилистым, а ты прямым путем, но я искренне верю в то, что они пересекутся.. если не посередине, то ближе к концу.. – Лина откашлялась и ее голос снова приобрел мягковатый оттенок, который так любила ощущать Тирелл в своем вине.

– Главное чтобы этот путь был не слишком извилистым и все твои извилины в конец не попортил. – она сделала глубокий вдох. Острота, прямо скажем, на любителя, но Кайла Тирелл была собой вполне довольна. – Не желаю, да и не в праве тебя отговаривать, только молю быть немного осторожней. Мы все тебя безумно ценим и я, в частности, не хочу, чтобы ты стала очередной закуской в мясном ассорти, которое твоему очаровательному другу вскоре придется попробовать.

– Что, тоже считаешь его очаровательным? – это была шутка с еле заметным намеком на интерес.

– Оу, отчаянные парни всегда кажутся нам очаровательным, но это только на первый взгляд. Вся эта напускная непредсказуемость сулит в дальнейшем кучу проблем. На таких нельзя положиться, никакой уверенности (Оу, какое мудрое заключение такой опытной шлюхи – подумал Хедли)

Лина немного приоткрыла дверь. Терпкий запах благовоний и стойкий аромат крепленого вина тут же выветрился вон, что было некоторым облегчением для Лины, ибо ее начало слегка подташнивать.

– Я счастлива что ты.. пусть и не одобряешь, но все же уважаешь мой выбор – она показала свою коронную улыбку. – Оставляю тебя с тем, что тебе так дорого, не скучай по мне!

– Не буду. – проскрипела Тирелл уже в сторону закрытой двери и вернулась без всякого намека на сожаление к своим любимым делам, что заботили ее гораздо больше уходящей навсегда подруге.

***

А сама подруга, сделав несколько шагов по направлению к выходу, встала в некоторый ступор. Она не знала о чем молиться и чего ожидать, молиться о прошлом бессмысленно, ибо его не изменить, а молиться о будущем.. черт возьми, ведь она даже не знала, что ждет ее за соседней стеной. Молиться о настоящем? Если бог допустил такое или же просто захотел, чтобы это было так, глупо молить его о том, чтобы он изменил свою волю. Все это символизирует некую свободу политеизма, не так ли? Единый и непогрешимый не допустил бы такого краха, а тот, что допустил, так ли разительно отличается от нас с вами, разве что своим могуществом? Политеистические божества никогда не претендовали на исключительность и абсолют, и на собственную безгрешность.

Лина долго всматривалась в алтарь Астарты, хотя и считала ее крылатой дьяволицей, вестницей горя, а за ним неизбежного освобождения. Только она могла найти связь между ее обликом и лицом парня стоящего под ее монументом. Оба они по сути – хищные птицы, несущие свою прекрасную, но злую суть. Они словно противопоставляли себя тому умиротворению, что царило во всем остальном храме и Лина, очарованная этим контрастом, двинулась к своему новому протеже.

Глава 5.

Мама, папа, я – одна скорбная семья.

Айлех проводил их легким взглядом и зашел в то место, где оставляли полу-умерших, безумных, обезумевших, тех, кто был не в состоянии подняться из того тлена, что связал их, казалось бы, навечно. Нет, он почти видел, почти чувствовал, как темные ветви, что прорастали из под земли, прорываются в храм, стягивая тела, а что еще важнее, души туда, где не видно ничего.

– Прости за дерзость и сомнение, ведь мстишь ты за своих и караешь только виновных, и месть твоя, и рука твоя и жестокость – лишь отражение наших грехов. Нет сомнений в том, что ты праведен, но есть сомнение в том, что праведны мы. Разреши их и я пойду дальше так, как мне указывает мой свет. Посвяти я всего всего себя этому служению, мне было бы нечего страшиться. А теперь.. – голос его стал тихим, почти перешел на шепот. – Мой младший порой не узнает меня, а порой смотрит с ненавистью, как на врага. У Елены вены на руках уже побагровели, ведь она от него не отходит. Скоро все это безумие стянет нас воедино и затащит во мрак. Я знаю, что не смею просить, но оставь хотя бы их. А я с удовольствием пожертвую всем только ради того, чтобы они жили. – Хрип, переходящий в тихие, бессильные рыдания.

– Не трать слезы зря, мой друг. – Айлех и не заметил длиннющую тень, заслонившую собой свет от алтарных свеч. Смахнув скупые слезы, он повернулся к говорившему с ним эльфу. – Боги глухи к нашим мольбам или им попросту плевать. Какое дело всемогущим до букашек вроде нас?

– И все же ты служишь тут, Морган, не смотря на свое безразличие к вере. – сказал Айлех. – надеюсь, постель Тирелл – не единственное что тебя сюда приводит?

– Не единственное. – ответил Морган без малейшего намека на раздражение. Он знал что его связи с главой ордена многие завидовали и не видел причин этого стесняться. – Ты знаешь какую тяжелую и опасную работу я делаю на благо ордена и, возвращаясь в этот храм, я хочу немного покоя. Разве я много прошу?

– У твоих упреков есть причина или ты решил просто выместить на мне свое раздражение?

– Эта причина только вышла отсюда с Линарэ! – в голосе Моргана появились визгливые нотки, но он тут же заставил себя успокоиться. – Чудовище, вроде него, самим своим присутствием оскверняет это место.

– Я тоже почуял неладное, но чудовище – это слишком.

– Поверь, это был эвфемизм.

– Может быть, это ответ? Бог ведь не только благословляет, но и карает. А карать лучше острым мечом.

– О чем ты молился сейчас? – усмехнулся Морган. – О карающем мече?

– Разумеется, нет. – Айлех устало оперся на ближайшую колонну. – Я молился за родных.

– Те, кто ищут, обретут покой, а те, кто обрели… Ветви бесконечности уже оплели их, создавая раз за разом единое целое, и так до бесконечности, пока все мы не станем частью одного. Твои молитвы не принесут покоя.

– Да к черту твое целое! – Айлех обычно не выходил из себя да и тут позволил себе не более чем угрюмый взгляд исподлобья – Я не желаю становиться целым, просто хочу остаться собой. Чтобы все эти люди и их семьи.. ты что не понимаешь? Они нас любят не за наше единение, в за наши различия. Разве не это делает нас уникальными?

– Уникальными – может быть, сильными – вряд ли.

– А что на счет Тирелл? Разве ты не любишь ее как отдельную личность, уникальную и прекрасную? Что ты ищешь в ней?

– Рано или поздно все мы станем одной семьей. Конец и единение неизбежны, мой друг. Я не страшусь этого и не противлюсь. Лишь наслаждаюсь моментом.

– А здешний запах гниения твое наслаждение не портит?

– Есть такие как я, но есть и другие, как он, которые противятся неизбежному и не стоят за ценой. – Морган потер усталые глаза. – Неужели ты думаешь, что это ответ?

– Я, и не только я, готовы заплатить самую высокую цену и заплатить ее сполна.

– Ты жесткий, словно чугун, мой друг, и в другой металл, тебя, боюсь, выплавить не выйдет. И все же я буду заглядывать сюда, как и прежде. Надеюсь, мир не рухнет пуще прежнего и мы сможем спокойно поболтать. – сказал Морган с легким поклоном.

– Я тоже тоже надеюсь.

***

Лина вышла за пределы храма и вдохнула, наконец, вечерний прохладный воздух. Узнать Хедли было не трудно и за версту. Она накинула сумку, что прихватила с собой в дорогу, на плечо, глубоко выдохнула и направилась в его сторону. Из оружия она использовала небольшой клинок, он как раз торчал у нее из сумки, две беретты – подарок, ценный дорогой и очень редкий. Два кинжала были пристегнуты к бедрам. Несмотря на субтильное телосложение и миловидные черты лица, Лина, при желании, производила внушительное впечатление. Она была жилистой, сильной, да и оружие носила явно не для красоты. Однако тот, к кому она подошла был просто воплощением угрозы. Какой нибудь недальновидный идиот мог, конечно, и принять его за простого оборванца, но человек с мозгами в момент поймет что к чему.

– Сделаешь так еще раз и схлопочешь у меня по морде! – выражение лица Лины недвусмысленно намекало на то, что это далеко не пустая угроза.

– О чем ты? – Хедли иногда любил построить из себя дурачка, но кривоватая улыбка его выдавала.

– Ты прекрасно понимаешь о чем я. Ты – теп, и довольно сильный раз смог проделать со мной эту хрень когда я болтала с Тирелл.

– Да, извини. Я замечал, что могу читать обрывки мыслей, улавливать эмоции, намерения и желания. Но то, что было сейчас – об этом я ни черта не знал, это было первый раз и контролировать это я пока не умею.

– Я тебя научу при желании. Ой, да сотри ты эту гадкую ухмылку со своего лица наконец! Ты выглядишь как ребенок, получивший новую игрушку. – раздражение эльфийки набирало обороты.

– Так и есть.

– Чужой разум – это тебе не игрушка, понимаешь? С этим надо обращаться очень аккуратно, чтобы не натворить того, о чем потом сильно пожалеешь. Моя жизнь, знаешь, она была полна подобных сожалений, ведь они так навязчивы, что, порой сводят с ума. Слова, поступки, даже невысказанные мысли – все имеет свои последствия. О боги, Хедли, я говорю как школьная училка! – неожиданно поймав себя на этой мысли, она расхохоталась.

Хедли сделал затяжку и улыбка не сходила с его губ. Ему было приятно смотреть на нее, приятно слушать ее заразительный смех. Она прожила пару веков, видела и хорошее и плохое, плохого правда было гораздо больше, печально, но факт, такой уж это был теперь мир. Но не смотря на шрамы, душевные и физические, Лина сохранила совершенно очаровательную способность радоваться жизни, смеяться над собой и любить этот мир, каким бы тошнотворным местом он порой ни был. Хедли смотрел на нее и думал о том, какой она была или могла быть когда то. Когда– то давно, когда была молода. Наверное, это было само очарование. Впрочем, мы об этом он никогда не узнает, потому как жизнь уже поставила кровавый жирный отпечаток у нее на душе. Говорят все стареют по разному, но ничто так не старит и не выматывает, как потеря близких. Хедли еще предстояло выучить этот урок, хотя он уже потерял практически всех кого когда то любил и в сердце начали появляться первые червоточины.

– Итак, мой герой, я в деле, ты тоже, я смотрю, во всеоружии, так с чего начнем? – вопрос Лина задала скорее риторический.

– Пойдем туда где хуже всего, где самый треш. Есть идеи?

– Говорят заражение началось в трущобах старого города, это место на карантине. Ходят слухи, что крысы занесли заразу, священники говорят о каре божьей, версий хватает в общем.

– Чушь это все собачья. Эту заразу кто – то создал, создал намеренно и намеренно распространил. Природная болезнь вызывает язвы, гниение, некроз и смерть. Но болезнь, что сводит с ума, заставляет видеть глюки, кошмары каждую ночь, заставляет кидаться с ножом на близких и детей, отнимает чувство реальности – это просто издевательство, глумление над человеческой психикой. Крысы ни при чем, да и боги едва ли так жестоки, а если и так, в топку таких богов. Руку даю на отсечение это дело рук человека, если такую тварь вообще человеком назвать можно.

– Говоришь как профи.

Хедли ухмыльнулся в ответ и закатал рукав своей левой руки. Вены на руке были неестественно вздуты, имели темно – фиолетовый оттенок и, в общем, рука выглядела так, как будто ее оплели темные болотные водоросли. Лина схватила его за руку, а второй рукой медленно и аккуратно вернула рукав на место. Затем мягко обхватила его кисть. Она смотрела в его глаза с чувством бесконечного сожаления, но его ухмылка выражала лишь иронию, в его взгляде не было боли.

– Тебя это мучает? – спросила она тихо, не отпуская его руки.

– Нет пока. Ты же знаешь, что все это веселье начинается когда она подбирается поближе к мозгу – весьма настойчиво он освободил свою руку. – Выглядит все это, конечно, паршиво, но время у меня еще есть.

– Ты не лекарство искать сюда приехал?

– Нет, черт возьми. Ну, разве что, это могло бы быть приятным дополнением – он стоял, понурив голову и улыбка начинала сползать с его губ. – Я уже сказал, что ищу. Мне приятно твое сочувствие, но я в нем не нуждаюсь (врать он мог очень убедительно, глядя прямо в глаза, хоть и не любил этого делать). Глупо переживать из – за того ты не в силах изменить, глупо думать о том, что ты не в силах изменить ничего. Даже зная о неизбежном поражении, я все равно вступлю в бой, потому что такова моя суть, да и твоя тоже. Это, знаешь ли, заметно. Проиграть лучше, чем сомневаться и грызть себя мыслями вроде "А что если бы?" и сожалеть, зная о том, что все могло бы быть иначе. В моей короткой жизни было достаточно сожалений и пополнять эту копилку я больше не хочу. В огне, который я разожгу, сгорят все неудачи, все сожаления и поступки, которые я безуспешно пытаюсь забыть. Пора начинать, бездействие плохо на меня влияет.

– Думаю, ты прав и время пришло. На меня, как на члена ордена клериков карантин не распространяется, так что с проходом проблем не будет. Проблемы начнутся после..

– Просто смирись.

– С чем смириться?

– С тем, что мы уже трупы, так гораздо легче. – он выкинул окурок и огляделся, словно прощаясь с окружавшим его миром. Он знал, что ступает на путь в никуда и он делал эти шаги уверенно и без сомнений.

***

Капитан Уоррес взирал в пространство пристальным и немного печальным взглядом. Это был взгляд того, кто прошел сквозь огонь и вернулся обратно. Не без ожогов правда, но разве ошибки и раны, что кровоточат, не давая забыть о себе – не лучшие учителя в этой жизни? Когда пережитое горе возвращается снова вместе с болью, которую не возможно не замечать. В этих глазах читался сильный характер и воля – то, что позволило дослужиться для офицера, а это гарантировало ему и его близким, что страдать от голода они не будут (пока он жив по крайней мере) – эта его четкая исполнительность и преданность. В смутный период, когда доверие было роскошью, такие качества ценились как никогда. Ему было немного за сорок судя по седеющим волосам на голове, коротко подстриженным по бокам, сверху чуть длиннее и уложенные назад как попало, правда, но ему это шло. Он был высокого роста, имел простой, но острый ум. Его бойцы относились к нему с большим уважением и он, чаще всего, платил им той же монетой. Кэп наблюдал как бойцы ставят баррикады, отделявшие небольшой квартал на окраине, который был теперь и убежищем и фортом и местом дислокации отрядов, призванных отстаивать ту часть трущоб, что еще находилась под контролем старого города. Стояла глубокая ночь и луны в эту ночь светили особенно ярко, но Уорреса это не сильно волновало, он уже привык к лунному свету, звону в ушах и ощущению, как будто голова сделана из чугуна и норовит поближе к земле. Он довольно сильно накидался накануне и в руке у него как раз красовалась бутылочка ликера с терпким мятным вкусом, что так приятно обжигал горло. С тех пор, как жена отдала богам свою душу, а дети пропали в трущобах, в тех темных местах, куда солдаты практически не совались, он стал прикладываться все чаще и теперь, стоя и вдыхая ночной воздух, он, наверное и вспомнить бы не смог когда в последний раз был трезвым.

Глубоко вздохнув и раздав бойцам указания, он все таки набрался храбрости прогуляться к реке. Он знал, что надо будет пройти за пределами баррикад почти целый район, а в трущобах, там, где больше не господствовала цивилизация, теперь каждый закоулок таил в себе огромную опасность. Отчаявшиеся и обезумевшие, люди здесь, кажется, и вовсе забыли о том, что такое – быть человеком, хотя и нелюдей это коснулось не в меньшей степени. Человек, видевший много ужасного, порой просто сходит с ума, порой сводит счеты с жизнью, а иногда, и это бывало не так редко как хотелось бы, он начинает перенимать то, что видел и стремится стать похожим на тех, кто на его глазах насиловал его жену и дочь, а потом вскрывал изувеченные тела, больше для веселья нежели из каких то практических соображений. Забыть такое нельзя, да и развидеть тоже, хоть глаза себе выколи и, провалявшись в душевной агонии несколько дней, он, чаще всего, калечил себя (эдакий способ самовыражения, чтобы внешний вид совпадал с внутренним) и выходил на охоту. Это и были стервятники, подошедшие к грани, что отделяла человека от хищного зверя, на столько, на сколько это было вообще возможно.

Кэпу было нечего терять и, казалось, все равно, умрет он через несколько минут или через несколько лет. Ни любви, ни надежды. А там где нет любви – там лишь пустота. Мимоходом, он окинул взглядом очертания высоких домов в северных районах. Там раньше жили те, кто побогаче, знать из трущоб, лучшие из худших, так сказать, а по соседству с ними, иногда даже в соседних домах жили гангстеры, главари местных бандитов и контрабандистов. Мелкая шваль, грабители и воры туда обычно не совались, да и все равно не смогли бы, даже если бы захотели. Район хорошо охранялся. Сейчас и эта часть города была покрыта мраком. Последним напоминанием о былом благополучии были яркие плакаты с переливающимися магическими изображениями: от сюрреалистических пейзажей до рекламы местных гостиниц, клубов и борделей. Многие из этих полотен порвались, другие отчасти сгорели, но было и несколько целых. Капитана обуревали довольно противоречивые чувства. С одной стороны, на фоне окружающего его ада, все это смотрелось мягко говоря нелепо, а с другой, это было блеклым напоминанием о былом. Ведь когда -то это было так важно: люди стремились заработать, сделать карьеру, уто – то хотел прославиться, кто – то просто мечтал о сносной сытой жизни в дали от проблем. А теперь, когда мир вокруг уже почти скатился в пустоту и большинство из тех людей были либо мертвы, либо лишились разума.. насколько же нелепо было даже думать о чем то подобном. Только потеряв все, перестаешь принимать это "все" как должное.

Он подошел к берегу реки, где когда – то стирали белье женщины и играли дети. Сейчас река эта была густой и зловонной, а к берегу периодически прибивало трупы, которые и гнили тут, пока их не забирали твари, поселившиеся в реке. Уоррес не был суеверным, но он почти верил в то, что их происхождение имело некий жутковато – потусторонний характер. Зло притягивает зло, природа впитывает его, искажая тем самым свою собственную суть. Иногда кэпу даже казалось, что они чувствуют с ним связь – с ходячим трупом, в духовном смысле слова, разумеется. Невозможно убить мертвого и лучше не связываться с тем, у кого все умерло внутри. К тому же, у него, кажется, были гости. Он услышал их шаги несколько минут назад, но не стал оборачиваться. Его бойцы так не ходят, да и стервятники тоже, совершенно очевидно – это были чужаки.

– Я пожелал бы вам доброго вечера, да только ничего доброго я в нем не вижу. – сказал Уоресс, все еще стоя спиной к ним. – С чем пожаловали?

– Меня зовут Лина Линарэ, я верховная жрица ордена клериков. Меня сопровождает телохранитель (Лина улыбнулась про себя, понимая, какой приступ бешенства вызвала в Хедли). Но он и виду не подал, когда надо для дела, он умел подстроиться под ситуацию.

– Такие важные гости редко оказывают нам честь своим посещением. – сказал капитан с притворным почтением. – А проще говоря никогда. Раненых мы тут не держим, отправляем сразу ближе к центру города, где есть возможность оказать им медицинскую помощь.

– Я пришла с другой целью.

– Тогда зачем же вы пожаловали?

– Хотим устроить небольшое сафари. – Хедли прервал свое молчание.

– Ну, не вы первые, не вы последние! – расхохотался капитан. – Прошу прощения, но я не смогу вас сопроводить, мой долг обязывает меня держаться баррикад, за их пределами мои полномочия не имеют власти.