Текст книги "Лидерство во льдах. Антарктическая одиссея Шеклтона"

Уайлда с шестью помощниками снарядили обратно на корабль, чтобы спасти последнее ценное имущество, насколько это было возможно. Приблизившись к «Эндьюранс», они обнаружили, что за последние два дня лед еще сильнее изуродовал ее скрученный корпус. Носовая часть судна глубже ушла под лед. Настолько, что носовой кубрик оказался под водой и был засыпан ледяным крошевом. Такелаж превратился в груду сломанных мачт и спутанных снастей, которые пришлось срезать для безопасной работы. Они сумели прорубить дыру в крыше камбуза и достать оттуда несколько ящиков с провизией. Но находкой дня стала третья шлюпка, которую пришлось тащить к лагерю сразу на нескольких собачьих упряжках.

Тем вечером Шеклтон попросил Грина положить в рагу из мяса тюленя несколько кусочков жира, чтобы все начинали привыкать к нему. Когда некоторые увидели в своих тарелках плавающие резиноподобные куски со вкусом рыбьего жира, то начали тщательно вынимать их оттуда. Но в основном измученные люди были так голодны, что с удовольствием съели все до последней ложки, вместе с жиром.

Глава 10

Ровно неделя прошла с тех пор, как они высадились на лед. За эти семь коротких дней людям пришлось забыть о спокойной, даже приятной жизни на борту «Эндьюранс» и привыкнуть к новой реальности, состоящей из постоянных неудобств, бесконечной сырости и неизбежного холода. Чуть больше недели назад они спали в своих койках и ели в уютной атмосфере за общим столом. Теперь люди ютились в переполненных палатках, лежа в спальных мешках из оленьих шкур или шерсти на голом льду или в лучшем случае на неудобных жестких досках. Есть приходилось, сидя на снегу, из алюминиевых мисок, в которые сваливали каждому всю еду одновременно. Из приборов у них были ложка, нож и собственные пальцы.

Они потерпели крушение в одном из самых суровых мест на Земле и теперь плыли неизвестно куда без надежды на спасение, существуя до тех пор, пока Бог давал им пищу.

И все же постепенно люди привыкли к новой жизни. Большинство из них были искренне счастливы. Они приспособились, и иногда даже приходилось напоминать самим себе о своем отчаянном положении. Четвертого ноября Маклин писал в дневнике: «Сегодня был прекрасный день, и невозможно представить, что мы действительно находимся в таком пугающе нестабильном и опасном положении».

Подобные взгляды разделяла почти вся команда. Среди них не было героев, по крайней мере не в книжном смысле этого слова. И все же ни в одном дневнике не было ничего, кроме прозаических описаний событий дня.

Единственное, что изменилось в их взглядах на будущее, – это отношение к еде. Уорсли говорил по этому поводу: «Как ни позорно, но все, зачем мы живем и о чем думаем, – это еда. Никогда в жизни я не был так заинтересован в ней, как сейчас. То же самое происходит и с остальными. …Мы рады любой пище, особенно приготовленному жиру, к которому раньше никто из нас даже не притронулся бы. Возможно, пребывание в течение двадцати четырех часов в сутки на открытом воздухе и тот факт, что согреться мы можем только с помощью еды, без огня, и заставляют нас так много о ней думать».

На следующий день, 5 ноября, все встали в шесть утра и почти в полном составе отправились к кораблю. Некоторые пытались самостоятельно спасти оттуда еще что-нибудь. Маклин вернулся за Библией, подаренной ему матерью. Он пролез через дыру в накренившейся палубе и оказался в коридоре, который вел к его бывшей каюте. Там ему пришлось скрючившись стоять на перилах над водой и льдом. После нескольких попыток он был вынужден остановиться в двенадцати футах от каюты из-за высокого уровня воды. Он видел дверь под темной ледяной водой, но не мог до нее достать.

Гринстриту повезло больше, он сумел пробраться в свою каюту и достать оттуда несколько книг. Хоу и Бэйквелл, чьи каюты находились в передней части и были безнадежно затоплены, отправились искать оставшиеся вещи в других местах. Осторожно пробираясь по коридору, они подошли к двери отсека, который Херли использовал как темную комнату для проявления фотоснимков. Заглянув туда, они увидели футляры, в которых Херли хранил негативы. Засомневавшись всего на одно мгновение, матросы все же протиснулись через полузажатую дверь, вошли в воду, доходившую им до лодыжек, и взяли футляры с полок. Это были настоящие сокровища, которые они тем же вечером торжественно вручили Херли.

В целом вся команда «спасателей» работала с большим энтузиазмом, считая каждую спасенную вещь нужной. И действительно, почти все, что удалось унести с корабля, можно было использовать тем или иным способом: дерево – в качестве топлива для готовки; парусину – для покрытия земли или заплат для палаток; веревки пригодились бы для собачьих упряжек. «Спасателям» удалось целиком снять с корабля и перенести в лагерь рулевую рубку. В дальнейшем ее использовали как передвижной склад. Вместе с ней вытащили доски, паруса и такелаж.

Люди работали до пяти часов вечера, а затем вернулись в лагерь, неся с собой все добытое имущество. Пока они шли, Херли заметил примерно в тысяче ярдов справа от них большого тюленя. У Херли не было с собой ружья, поэтому пришлось взять деревянную палку и с ней идти на зверя. Подойдя достаточно близко, он оглушил животное дубиной, а затем размозжил ему голову киркой. На обратном пути к лагерю таким же способом удалось убить еще двух тюленей.

К сожалению, с корабля получилось вытащить очень мало еды. Большая часть провизии находилась между палубами в том месте, которое когда-то было «Ритцем». Добраться до него можно было только одним способом – пробив палубу, которая кое-где достигала более одного фута в толщину и почти на три фута уходила под воду. Но запасы были необходимы, поэтому на следующий день Макниша назначили главным, и после нескольких часов работы с применением специального оборудования команде удалось прорубить в палубе дыру.

Почти тут же начали всплывать ящики с провизией. Первой добычей оказалась бочка с грецкими орехами. Затем на поверхность удалось вытащить ящик с сахаром и коробку с пищевой содой. К концу дня они спасли и перевезли в лагерь около трех с половиной тонн муки, риса, сахара, ячменя, чечевицы, овощей и варенья. Эта был фантастический трофей, и вся команда торжествовала. В честь события Грин приготовил карри из тюленя. Но уже после первого глотка мало кто смог продолжить праздничную трапезу. Грин на радостях положил туда в три раза больше карри. Маклин писал в дневнике: «Мне пришлось все съесть, потому что я был голоден, но теперь у меня во рту все горит, и горло пересохло от жажды».

Работы по спасению имущества пришлось прекратить днем 6 ноября, когда с юга подступила снежная буря и всем пришлось укрыться в палатках. Это была первая снежная буря, которую они встречали на льду. Палатки тряслись и дребезжали, а людям внутри из-за нехватки места и лютого холода приходилось жаться друг к другу. Единственная ободряющая мысль поддерживала странников: буря несла их на север, к бесконечно далекой цивилизации.

Шеклтон вместе с Уайлдом, Уорсли и Херли подсчитали запасы еды, и выяснили, что у них около четырех тонн припасов, не считая концентрированных пайков, предназначавшихся для трансконтинентального отряда из шести человек и оставленных Шеклтоном на черный день. По их расчетам, этой еды вполне хватало для полноценного питания в течение трех месяцев. И поскольку количество тюленей и пингвинов вокруг лагеря с каждым днем только увеличивалось, было решено следующие два месяца питаться усиленно.

Так они планировали дожить до января – середины антарктического лета. Шеклтон был уверен, что к этому времени станет ясно, как поступить дальше и какая судьба их ждет. Окончательное решение нужно будет принять, пока еще есть время до наступления зимы.

Все зависело от того, куда будет дрейфовать льдина. Движение паковых льдов могло продолжаться на северо-запад и вынести их к Антарктическому полуострову. Или же к Южным Оркнейским островам, на пятьсот с лишним миль севернее. Однако по какой-то причине дрейф паковых льдов мог вообще прекратиться, и тогда они рисковали остаться примерно на том же месте. В конце концов, течение могло сменить направление, и их унесло бы от земли на северо-восток, или, что еще хуже, на восток.

Что бы ни произошло, январь для них должен был стать точкой невозврата. Если их принесет к земле, к этому времени вокруг должно быть достаточно воды, чтобы спустить шлюпки и доплыть до самого надежного места. Это казалось разумным, по крайней мере в теории. Если лед прекратит движение, то и об этом они узнают к январю. И тогда, чтобы не проводить зиму во льдах, отряд бросит шлюпки, взяв с собой только небольшую плоскодонку, построенную плотником. Они срочно выдвинутся к ближайшей земле, используя плоскодонку для перевозки вещей через открытую воду, которая встретится им на пути. Конечно же, это рискованно, но все же лучше, чем зимовать на льдине.

Третий вариант не предвещал ничего хорошего. Если льды унесет на северо-восток или восток и не удастся спустить шлюпки на воду, придется провести зиму на дрейфующей льдине, пытаясь каким-то образом пережить полярную ночь с ее жестокими холодами и свирепыми бурями. Суждено ли этому случиться, предстояло узнать к январю. И тогда у них останется время, чтобы запастись мясом на будущее. Но все старались даже не думать о таком развитии событий.

Глава 11

Фрэнка Херли неспроста позвали на столь важное обсуждение ситуации с провизией. Он был приглашен не из-за своего антарктического опыта – в экспедиции нашлось бы несколько более знающих людей, например Альф Читэм или Том Крин. Его позвали, потому что Шеклтон не хотел настраивать его против себя. И это красноречиво говорило еще об одной из основных черт характера руководителя экспедиции.

Он был поистине бесстрашным в физическом плане человеком, но патологически боялся потерять контроль над ситуацией. Отчасти это объяснялось его гипертрофированным чувством ответственности. Его мучила вина за то, что экспедиция оказалась в бедственном положении, и он понимал, что должен спасти своих людей. Поэтому был чрезвычайно внимателен ко всем, кто потенциально мог разрушить сплоченность коллектива. Шеклтону казалось, что если среди членов экипажа возникнут какие-то разногласия, то в случае кризиса люди уже не смогут работать слаженно, что сведет борьбу за выживание к полному поражению. Поэтому он был готов на все, чтобы сохранить команду сплоченной и держать ее под своим контролем.

Талантливый фотограф и прекрасный работник, Херли был очень падок на лесть. Его следовало часто хвалить и делать все, чтобы он чувствовал себя важным для команды человеком. Понимая это, Шеклтон, возможно, даже придавал ситуации слишком большое значение. Он думал, что если проигнорировать эту черту Херли, то ему может показаться, будто им пренебрегают. И тогда он начнет транслировать свое недовольство на остальных. Поэтому Шеклтон часто спрашивал мнение Херли по разным вопросам и не забывал положительно оценивать его работу. Он поселил его в своей палатке, что льстило снобизму Херли и во многом лишало возможности замечать потенциальное недовольство других членов команды.

Еще несколько распределений по палаткам были сделаны специально, чтобы избежать конфликтов. Шеклтон жил в палатке номер один вместе со штурманом Хадсоном, физиком Джеймсом и Херли. Никто из них до сих пор не создавал неприятностей, но Шеклтон чувствовал, что они могли стать источником разногласий, если бы проводили с остальными больше времени.

Хадсон оставался верен себе – простоватый и слегка раздражающий всех вокруг. Из-за недостатка проницательности его попытки шутить выглядели скорее глуповатыми, чем смешными. Он уделял много времени внешнему виду, хотя на самом деле не был уверен в себе. Эта неуверенность делала его довольно эгоистичным, он совершенно не умел слушать других. Мог с легкостью прервать любой разговор, чтобы вставить пару слов о себе, даже если это не имело никакого отношения к теме беседы. Из-за эгоизма ему было трудно понять, когда именно над ним подшучивали, как в том случае, за который он получил свое прозвище, Будда. Как ни странно, ему нравилось, что его разыгрывали, ведь это делало его – пусть ненадолго – центром вселенной. Шеклтону не особо нравился Хадсон, но он предпочитал терпеть его, нежели сталкивать лбами с остальными.

Что касается Джеймса, наверное, ему не стоило вообще отправляться в экспедицию. В прошлом он жил в академическом мире, да и вырос в тепличных условиях. Будучи способным, преданным науке ученым, он оставался неумелым и немного ленивым в житейских вопросах. Часть экспедиции, связанная с риском и привлекавшая большинство других членов команды, была ему неинтересна. По характеру он представлял собой полную противоположность Шеклтону. И ради его же блага Шеклтон решил поселить Джеймса в своей палатке.

Распределение Макниша в палатку номер два под присмотр Уайлда тоже было продуманным ходом. Макниш, корабельный плотник, имел репутацию удивительно талантливого мастера. Никто никогда не видел его с линейкой в руках. Он просто по-быстрому изучал то, что нужно сделать, и тут же начинал отпиливать нужные куски, которые всегда подходили идеально.

Конечно, Макниш был высок и очень силен, но ему уже исполнилось пятьдесят шесть лет – в два раза больше среднего возраста всех остальных членов команды. К тому же его мучил геморрой. Кроме того, он начал тосковать по дому практически с первого дня в море. Никто не понимал, зачем он вообще присоединился к экспедиции. Впрочем, какой бы ни была причина, Макниш вел себя капризно. Имея большой морской опыт, он любил представлять себя кем-то вроде морского юриста, знающего все о правах моряка. Учитывая все это, Шеклтон считал, что за Макнишем следует присматривать, и дал соответствующие инструкции Уайлду.

Но даже старый строгий Макниш был счастлив, когда 5 ноября на юго-востоке началась снежная буря. Хотя из-за этого всем приходилось оставаться в палатках, а условия жизни стали просто ужасными, буря значительно продвигала их льдину на север. «Мы все надеемся, что она продлится еще месяц», – писал Макниш.

Буря продолжалась сорок восемь часов. И когда небо прояснилось, Уорсли подсчитал, что они продвинулись на шестнадцать миль на северо-запад. Это было очень даже неплохо.

Днем Шеклтон с небольшой группой людей и тремя собачьими упряжками отправился к кораблю, чтобы продолжить операцию по спасению имущества. Но «Эндьюранс» ушла под воду еще на восемнадцать дюймов и теперь находилась почти на одном уровне с поверхностью льда. Сделать что-либо уже было невозможно. Перед тем как уйти, они запустили в небо сигнальную ракету в знак прощания с кораблем.

На следующий день из оставшихся кусков древесины и обшивки корабля начали строить смотровую башню. А Макниш принялся работать над санями для шлюпки из гринхарта[23]23
  Гринхарт суринамский, вечнозеленое дерево, достигающее в высоту 30 метров. Одна из самых стойких и прочных пород дерева в тропической зоне Америки. Прим. ред.


[Закрыть], защищавшего когда-то корпус «Эндьюранс» от паковых льдов.

Теперь дни стали значительно длиннее ночей. Солнце садилось примерно в девять вечера и снова появлялось уже в три часа ночи. Вечером было вполне достаточно света для чтения или игры в карты. Теперь Хасси стал частенько доставать свое банджо и шел с ним в кухонную палатку, где мог согреть руки у огонька жировой печи и где часто собирались любители хорового пения. Семеро человек из палатки номер пять, в которой главным был Уорсли, организовали ежедневное чтение вслух по вечерам. Кларк стал первым; он выбрал томик, носивший не слишком подходящее моменту название «Из мягкого кресла о науке». Кларк и семеро его слушателей сидели, засунув ноги под гору спальных мешков в центре палатки, и тесно прижимались друг к другу, чтобы сохранить тепло. Когда пришла очередь Гринстрита читать, он выбрал роман в стихах Вальтера Скотта «Мармион». Маклин писал по этому поводу: «Должен признаться, его чтение действует на меня очень усыпляюще».

Оптимизм и хорошее настроение членов команды укрепляла уверенность в том, что их положение временно. Все должно было скоро наладиться: наступало лето. Они считали, что дрейф плавучих льдов, до сих пор очень медленный, скоро должен значительно ускориться. Даже если этого не произойдет, то от летнего тепла лед разойдется, и они смогут пересесть на шлюпки.

Через четыре дня после того, как закончилась снежная буря, 12 ноября, ветер подул на север, и сразу же возникло ощущение прихода лета. Термометр показывал рекордные тридцать пять градусов выше нуля, и несколько человек начали раздеваться по пояс, чтобы искупаться в снегу. Однако тепловая волна значительно ухудшила условия жизни. Днем в палатках становилось душно от жары. Однажды Шеклтон сделал замеры в своей палатке: оказалось, там двадцать восемь градусов! Уорсли клялся, что лично видел, как снег на его глазах превращается в воду. Поверхность льдины все больше начинала напоминать болото из тающего снега и льда. Ходить по ней теперь стало опасно, потому что лед мог треснуть и человек по колено, или даже по пояс проваливался в ледяной карман, заполненный водой. Труднее всего было тащить тушу тюленя с охоты к лагерю: каюры обычно возвращались промокшие до нитки.

Но были во всем этом и свои плюсы. Скупой баталер Орд-Лис, известный также как Полковник, Старушка, Грабитель Желудков, Человек Действия, и обладатель многих других пренебрежительных прозвищ, 12 ноября решил на время съехать из палатки номер пять. Уорсли в характерной для него саркастической манере описал это в своем дневнике: «Горькие всхлипы и скорбный плач слышны сегодня из палатки номер пять из-за потери всеми горячо любимого Полковника, который съехал, чтобы временно жить на складе в бывшей носовой рубке. Он благородно откликнулся на наши искренние мольбы продолжить обедать вместе с нами и дал слово, что вернется в наш скромный, но счастливый дом, как только нужно будет отправляться в путь».

Из всех членов команды Орд-Лис, бесспорно, был самым странным. И наверное, самым сильным. До экспедиции он служил директором по физической подготовке в корпусе Королевской морской пехоты Его Величества и мог запросто побороть любого из остальных двадцати семи участников экспедиции. Но все же, несмотря на насмешки товарищей по плаванию, Орд-Лис никогда не пускался в драку. Вместо этого он, как правило, отвечал с ноткой сострадания в голосе: «Право, вам не стоит говорить такие вещи». Однако его ни в коем случае нельзя было назвать трусом. Он всегда был готов совершать любые безрассудно храбрые поступки. Во время охоты на тюленей он смело пересекал широкие разводья, перепрыгивая с одной льдины на другую, хотя рядом плавали огромные косатки. Как-то раз, в один из самых темных дней антарктической зимы, пока «Эндьюранс» стояла во льдах, он нашел на корабле велосипед и отправился кататься прямо по паковым льдам. Около двух часов он находился на опасном для жизни морозе, пришлось даже оправлять за ним поисковую группу. Когда Орд-Лиса привели обратно на корабль, Шеклтон приказал ему впредь никогда не покидать корабль без сопровождения и велел Уорсли проследить за этим.

Орд-Лис был странным, по-детски простым и очень ленивым человеком. Исключение для него составляло только катание на лыжах – это занятие он очень любил. Орд-Лис вовсе не стыдился своей лени и не пытался скрыть ее. Даже в самых суровых обстоятельствах, когда другие валились с ног от усталости, он все равно старался увильнуть от своих обязанностей. И наверное, окружающие выносили этого человека только из-за его незлобивости. Тем не менее он был прекрасным баталером, по крайней мере с их скудными запасами. Страдая от страха умереть от голода, он был болезненно скуп при выдаче припасов. Шеклтон даже несколько раз делал ему выговор за то, что он выдавал слишком мало продуктов.

Орд-Лис постоянно настраивал против себя соседей по палатке. Очень часто, когда подходила его очередь приносить с кухни в палатку горшок с похлебкой, он на что-то отвлекался по дороге. И конечно же, в палатку возвращался с абсолютно холодной едой. Ни мольбы, ни проклятия, ни угрозы не могли исправить ситуацию. К тому же он имел привычку собирать все подряд, и груда хлама, принадлежавшего ему, занимала в палатке намного больше места, чем было положено на одного человека.

С Шеклтоном Орд-Лис вел себя подобострастно, а тот ненавидел подобное обращение. Как почти все члены команды, он не любил Орд-Лиса, и даже однажды сказал ему об этом в лицо. Орд-Лис в свойственной ему манере описал это событие в своем дневнике от третьего лица, как если бы данный разговор происходил у него на глазах.

Несмотря на все неприятные черты характера, он был человеком беззлобным. Почти все члены команды игнорировали его, не обращали на него внимания, считая дураком. Поэтому в моменты, когда Орд-Лис особенно раздражал всех, он бывал очень смешон.

Тринадцатого ноября Шеклтон, внимательно изучавший возможные дальнейшие маршруты, объявил, что у него есть план.

Их льдина дрейфовала по направлению к острову Сноу Хилл, от которого они в тот момент находились примерно в двухстах семидесяти пяти милях к северо-западу. Этот остров располагался возле Антарктического полуострова и, возможно, был соединен с ним паковыми льдами. Если лед разойдется настолько, что они успеют вовремя сесть в шлюпки, то они сумеют туда доплыть. Затем придется пройти около ста пятидесяти миль до западного побережья Антарктического полуострова и выйти к заливу Вильгельмина – месту, где летом часто останавливаются китобои. Как только связь с китобоями будет налажена, они спасены.

Шеклтон решил, что небольшой отряд из четырех человек совершит переход через ледники Антарктического полуострова высотой пять тысяч футов, пока остальные будут ждать спасения на острове Сноу Хилл.

Не было никаких гарантий, что план сработает, но Шеклтон пытался использовать любую возможность. Херли начал закручивать в подошвы четырех пар ботинок железные винты, чтобы они послужили шипами для тех, кому придется идти по ледникам. Сам Шеклтон принялся внимательно исследовать карту местности, прорабатывая наилучший маршрут. Тем же вечером, словно подтверждая опасность ситуации, по их льдине прокатился звук, похожий на далекий раскат грома. Паковые льды пришли в движение – началась новая волна давления, и на расстоянии трех с половиной тысяч ярдов от них лед снова атаковал корабль. Примерно в девять часов вечера они услышали треск и, вглядевшись в даль, увидели, как рушится фок-мачта, унося с собой в морские глубины синий флаг.