Текст книги "Вошедшие в неизвестность"

Глава 2

* * *

Александр сидел под деревом. Он медленно поднял бутылку и посмотрел сквозь стекло на занимающийся рассвет. Помянув щенка большими последними глотками, не особо при этом, огорчившись, Серый дождался, когда Музыкант с Ваниным не спеша удалились, и пошел к морю. Он заплывал так далеко, что отель становился небольшой светлой точкой, и возвращался обратно. Пока не обессилел.

Вернулся в отель уже утром. Никто в ту ночь так и не ложился спать. Королев пил кофе в столовой. Ферт часто курил, ходя по периметру большого бассейна. Катя сидела возле огромного цветника и в смятении срывала высокие травинки, бросая их обратно на газон…

– Пойдемте завтракать! – позвал всех Музыкант. – Что случилось – то случилось. Все. Этого больше нет. Это прошлое.

Ванин поднял красные, опухшие от слез глаза и робко пошел за Музыкантом. Именно Сергей тяжелее всех перенес смерть щенка, словно тот был близким и родным существом.

Серый прошел в столовую вслед за ними. Он думал. Не о щенке, не о том, что делать дальше, не о прошлом и не о будущем. Александр попал туда, куда стремился, и имел то, чего хотел. Никаких препятствий для того, чтобы пить, больше не было.

Накануне он перетащил из столовой к себе в номер две дюжины бутылок. С любовью расставил их в небольшом холодильнике, на секретере, на резном маленьком столике…

* * *

Постоянно находясь в состоянии опьянения, Серый начал чувствовал легкое неудобство, которое постепенно переросло в тупое раздражение. В своем стремлении к выпивке он привык преодолевать препятствия. Если хотел выпить – искал поводы скрыться от окружающих, если уже выпил – тоже старался не попадаться на глаза. Только вечером, за ужином или во время какого-нибудь праздника, Серый мог, никого не обманывая и ничего не придумывая, спокойно предаться любимому занятию. Да и то требовалось соблюдать меру или хотя бы делать вид, что таковая соблюдалась. Официально похмелиться получалось только во время большого праздника, которых было не так уж и много. Новый год, дни рождения, свадьба родственников…

Но здесь, в Неизвестности, у Серого наступил один большой праздник, который постепенно переставал им быть без видимых на то причин.

Александру надоело просто пить. Для того чтобы придти к комфортному состоянию, ему хотелось, чтобы выпивка являлась результатом усилий, своеобразной наградой за, пусть и небольшое, но действие. Это ощущение раздражения нарастало и не давало Серому спокойно блаженствовать в алкоголистической нирване.

В то же время Александр прекрасно понимал, что его тут некому ограничивать, да и, честно говоря, не хотелось ему внешних ограничений, от которых он сбежал в Неизвестность, а для внутренних – он был недостаточно сильной личностью.

…Как-то во время завтрака, попивая пиво с маслинами, Серый рассеяно слушал Музыканта. Тот, обсуждая недавний поход в город, рассказывал о необычном местном фрукте.

– Инджин… – задумчиво проговорил Музыкант, вертя в руках ножик и постукивая им по краю стола. – Интересно, что это за фрукт, который нигде не растет, а только здесь.

– Обычный фрукт с тягучей мякотью, – Катя взяла ножик из его рук и стала очищать апельсин, протягивая дольки Музыканту. – Дающий хорошее настроение, как они сказали.

– А что, если брагу сделать из этого инджина? – неожиданно оживился Серый.

– Саш, зачем тебе брага? – удивился Музыкант. – Тебе алкоголя не хватает?

– Вот ты пишешь музыку. Тебе ее не хватает? Той, что есть?

– Нет, – Музыкант внимательно посмотрел на Серого. – Я пишу, потому что мне это нравится. Я, кажется, тебя понимаю. Скучно просто так пить стало? С исчезновением запретов, и кайф пропал?

– Ну, вроде того, – вздохнул Александр. – Кать, а как переводится этот инджин?

– Ин джин. Бог внутри, – серьезно ответила она, откладывая нож.

– Не слушай ее, – Музыкант рассмеялся, – мотор, кажется… Или двигатель… Или локомотив. Я точно не помню. Или ядро.

– Локомотив говоришь? – Серый приободрился. – Хорошее название. В тему, однако.

– Хватит мне уже апельсин давать! – Музыкант посмотрел на Катю.

– Ты ешь, я и даю, – она собрала корки на тарелку.

– Ты даешь, я и ем, – улыбнулся он.

– Вот и катимся оба по инерции…

* * *

Наскоро завершив трапезу, Александр бодрым шагом направился в город. Настроение у него улучшилось. От легкой депрессии, мешавшей ему спокойно пить в последнее время, не осталось и следа.

«Если этот фрукт поднимает тонус, значит, и брага получится из него отменная!» – рассуждал Александр, приближаясь к кафе.

– Здравствуйте! – улыбнулся бармен. – Кофе?

– Нет, спасибо, – Серый мотнул головой, подсаживаясь к стойке. – Где я могу достать инджин?

– Инджин? – удивился парень. – А зачем?

– Ну… поесть, – замялся Серый.

– Понимаешь, мы ведь продаем инджин, за счет него существует наш город. Его здесь ценят. Его берегут. Это единственное, что есть у нас, – развел руками бармен. – Его просто так тебе никто не даст.

Александр задумался. Потом хлопнул себя ладонями по коленкам:

– А мне и не надо просто так! Давай, меняться?

– Можно… – засмеялся бармен. – А что ты можешь предложить взамен?

Серый вытащил из кармана небольшую металлическую фляжку, стилизованную под портсигар:

– Пойдет?

Бармен повертел в руках и согласно кивнул:

– Один плод…

– Что, один плод? – не понял Александр.

– Я дам тебе за это один плод, – парень показал один палец.

– А если много надо? – не унимался Серый.

– Много? Если надо много, то сходи вон в тот дом, – бармен показал на окно, за которым был виден небольшой дом, стоящий метрах в пятидесяти, – там сегодня начнут собирать урожай в саду. Поможешь им. Они и дадут тебе больше.

– Хорошо! – Александр кивнул пареньку и направился к указанному дому…

* * *

Место, где был расположен городок, выглядело необыкновенно красивым, если смотреть на неровную нить горизонта, стоя лицом к морю. Морское побережье с песком теплого солнечного цвета, невысокие деревья с густой кроной всех оттенков зеленого, кустарники, усыпанные яркими сочными цветами, извилистые дорожки, вымощенные красноватым камнем, и густое, низкое, синее небо…

Но стоило лишь обернуться, как большую часть великолепного вида безобразно отрезали огромные черные скалы.

Катя могла бы это тоже заметить, но они с Музыкантом как будто «делили» свои эмоции между собой. Если что-то не нравилось или вызывало восторг Музыканта, то Катя к этому оставалась равнодушной. И наоборот. Потом пережитые чувства становились и общими, и каждого в отдельности. Можно сказать, что вместе они расширяли возможности своего осознания окружающей действительности. При этом каждый воспринимал что-то одно, а другой – что-то другое. В результате и оба, и каждый из них, получали информации значительно больше, чем могли бы это сделать поодиночке. Хотя, чем дольше продолжались их отношения, тем менее к ним подходили слова «в отдельности» и «поодиночке».

– Не нравится мне эта чернота, – сказал Музыкант, поглядывая на скалы во время вечерней прогулки с Катей. – Все творения природы, как правило, являются гармоничными. Море, небо, деревья, цветы, животные… Все, созданное без участия человека, воспринимается естественным. А эти уродливые черные нагромождения – нет. Как фальшь в мелодии… Даже не в основной мелодии чувствуется эта фальшь, а в аранжировке. Я почти физически ощущаю их неорганичность. Они подобно раковым клеткам, похожи на то, что изначально было задумано создателем, но все-таки им не стало.

Подойдя к небольшому каменному мостику, Катя потрогала ладонью теплую поверхность и села, свесив ноги вниз. Музыкант встал возле нее. Она посмотрела на возвышающиеся горы, которые отличались от всего окружающего… При любом освещении скалы воспринимались именно черными. Не серыми, ни коричневатыми, а черными. Они поглощали свет. Как нечто инородное, чужое, которое случайно попало сюда или было кем-то специально помещено в эту местность.

– А мне нравятся они! И вовсе они не такие, как ты наговорил, – Кате стало обидно за эти величественные утесы.

– Тебе и асфальт нравится больше, чем газон, – усмехнулся Музыкант.

– Ну и что, – надулась Катя. И тут же пояснила: – если газон острижен очень ровно, то и он сойдет.

– Мне тоже не нравятся они, – сзади раздался голос Николая. – Неопределенностью своей. Я чувствую их движение. Они не меняются, но и такими же не остаются. Создается впечатление, что горы следят за всем, что тут происходит. Как надсмотрщики. И выводы делают.

«Приперся, – разозлилась Катя, – не видит что ли, что мы вдвоем?»

Ферт закурил, намереваясь продолжить дискуссию. Катя, бросив крайне негодующий взгляд на него, поднялась и демонстративно пошла к отелю.

– Кать! – окликнул ее Музыкант.

– Классные горы! Вечные! – донеслось в ответ. – А вы оба ничего не понимаете в красоте!

* * *

Все окна отеля выходили или на море или в сад. Ни в одном номере не было окон, из которых можно было бы увидеть скалы. И Ферт, и Музыкант, выходя на улицу, первым делом смотрели на них, словно оценивая возможность появления потенциальной угрозы.

Наутро Музыкант, проснувшись, решил поплавать в море. Катя спала. Или делала вид, что спит, разобидевшись на вечер. Умывшись, он вышел из номера через балконную дверь в сторону моря.

По привычке, обернувшись налево, Музыкант посмотрел на скалы и… остановился. По ним шла еле уловимая волна, которая «размывала» изображение, слегка подрагивающее в воздухе. Это несколько походило на то, как раздувается флаг на ветру, но не проявлялось так сильно. Это было похоже на мелкую рябь на воде, но не воспринималось так естественно. Это можно было также сравнить с нечеткостью картинки при плохой видеосъемке, но это «колебание» не затрагивало ничего другого, кроме самих скал. И деревья, и сооружения отеля, и небо, и море – все остальное было стабильным. Музыкант потер глаза и снова посмотрел. По скалам шла дрожь.

Чтобы понять, что происходит, он направился в сторону гор, доставая сигареты из кармана. В ту же секунду неожиданно пронеслась какая-то тень и выбила из рук Музыканта пачку, слегка оцарапав ему кисть. Он в смятении огляделся. Невдалеке, метрах в пяти от него лежал запыленный лист неровной формы, напоминающий кусок рубероида или обломок жести, сорванной с крыши ураганом, только он был черным. Таким же, как и скалы.

Замеченное Музыкантом движение в скалах было ничем иным, как отслоением черных пластин с поверхности утесов, которые отлетали к отелю.

Напряженность ситуации еще более усиливалась полным отсутствием ветра. Создавалось впечатление, что эти осколки кто-то целенаправленно швырял.

Музыкант посмотрел на лежащий перед ним лист. Тот, как будто почувствовав взгляд, приподнял край и, оторвавшись от поверхности земли, полетел на него. Резко развернувшись, Музыкант, что есть силы, ударил по нему ногой. Остановившись и некоторое время повисев в воздухе, лист, взметнув пыль, упал на землю. На поверхности появилась вмятина, а сам он немного уменьшился в размерах. Но вмятина появилась с запозданием, через несколько секунд после удара ногой. Словно время каким-то образом замедлилось. Музыкант изумленно смотрел, не веря в нелепость происходящего.

Он опять прыгнул на лист, ударив его двумя ногами. Лист вздрогнул, а затем, снова «подождав» немного, изменил форму и чуть-чуть сжался в размерах.

– Михаил! Осторожно! – Музыкант поднял голову, в него летели еще несколько осколков черных скал.

– Держи! – Ферт кинул ему увесистую палку. Музыкант быстро поднял ее и сбил два листа. Остальные, точно испугавшись, внезапно изменили траекторию полета, упав на землю, заскользили по песку, как будто притормаживая. Музыкант бил палкой по поверхности изредка подрагивающих листов, пока, они, наконец, не сжались и не перестали реагировать на удары.

– Видишь, какая тут дрянь появилась!

– Вижу, – хмуро ответил Николай.

– Они от скал отделяются. Вон там, – Музыкант кивнул на горы. – И отлетают в нашу сторону.

– Я видел. Я оттуда и пришел. Они не отделяются от скал. Они перелетают скалы стой стороны… или переползают. Скалы… – Ферт помедлил, подбирая слова. – Скалы шевелятся. Их поверхность вся в движении.

Он кивнул на палку в левой руке Музыканта:

– Я вот этим их с десяток посбивал…

– И что?

Ферт пожал плечами:

– Сам не пойму. Лежат. Дрожат вроде, как и вот этот, – он показал палкой на черный лист.

– Не взлетают больше?

– Нет. Хотя, может, это они временно не взлетают.

– Отдыхают перед полетом? – усмехнулся Музыкант.

– Да кто их знает… Может, болеют от ударов. А ты чего такой бледный? Михаил удивленно посмотрел на Ферта:

– Я бледный?

– Да. А с рукой у тебя что?

– Что с рукой? – не понял Музыкант.

– Ну, вот смотри, – Ферт показал на правую кисть, которую поцарапал лист. Музыкант увидел, что края царапины покраснели, и от нее распространяется по всей руке неестественная бледность.

– Болит? – спросил Николай.

– Не особо, – хотя Музыкант почувствовал легкую усталость, которая постепенно становилась все больше, вероятно по мере того, как возбуждение после боя с листом стало проходить.

– Миш… Миш! – послышался неспокойный голос. Катя стояла вдалеке, почти у отеля и махала им рукой. Худенькая, в светлом сарафане, босиком… она казалась сейчас воплощением тревоги и беззащитности.

– Беги! Беги! – крикнул Музыкант и кинулся ей навстречу. Отделившиеся с гор плоские, словно падающие с гигантских деревьев, листы медленно неслись на нее. Катя их не видела. Ферт, добежав до аллеи, сломал небольшой сук и помчался наперерез.

– Ванин алтарь разбил! – крикнула Катя и все вдруг замерло. Николай увидел, как летящие осколки пропали. То ли мгновенно опустились на землю, в траву, то ли растворились в воздухе. – Он его кувалдой раздолбил! За щенка!

Музыкант добежав, обнял ее.

– Чего ты?

– Он алтарь разбил. На куски, – снова повторила Катя и беспокойно взглянула на руку. – А это что?

– Ничего. Обжегся о медузу, – сказал подошедший Ферт, – когда купался.

– А чего вы с палками?

– На нас осы напали, – рассмеялся Музыкант. – Пойдем скорее в отель, посмотрим, что там приключилось.

Когда они прошли мимо номера Серого, Николай громко спросил через дверь:

– Александр, у тебя виски еще осталось?

– А как же? – раздался в ответ сонный голос. – Заходи, опохмелись.

– Не надо о других по себе судить, – неприязненно поморщился Ферт и, скрывшись ненадолго в номере Серого, вскоре вышел, неся в руке бокал виски и салфетку. Николай приложил смоченную салфетку к царапине на руке Музыканта. Катя, вспомнив про зеленку, убежала за ней в номер.

– Может, махнешь внутрь? – предложил Ферт. Музыкант замер, прислушиваясь к своим ощущениям:

– Знаешь, вроде проходит…

Действительно, бледность Музыканта постепенно стала исчезать.

– Значит, не сильный яд, или что там еще… может быть, – задумчиво произнес Ферт. – Но все равно, лучше с этими листами осторожнее быть. Палку себе найди или ветку от дерева срежь. Ей удобно листы на лету сбивать. Они не очень сильные. С первого удара падают, а потом их уже на земле добиваешь, пока они не перестанут уменьшаться.

– Хорошо, – Музыкант кивнул. – Что это за ерунда такая? Мистика. Наяву.

– Это уж точно. А ну-ка иди сюда! – Ферт крикнул пареньку, который поливал газон.

– Да, да, – подошел приветливо улыбающийся парень.

– Что это? – Николай показал на скалы, затем жестом руки описал в воздухе форму листа и показал на царапину Музыканта.

Парень пожал плечами:

– Скальные листы. Извините, мне работать надо.

– Постой! – крикнула Катя, которая уже вышла из номера с пузырьком. – Какие еще листы? Откуда они тут взялись? Со скал?

– Я ничего больше не знаю, – крикнул парень, – Это дела гостей. Извините.

– Что произошло там, на берегу? – Катя переводила испуганный взгляд то на Николая, то на Музыканта.

– Все. Нет больше алтаря. Нет больше зла, – в стеклянных дверях холла стоял Сергей. В руке он держал тяжелый металлический молот.

– Так… – нервно сказал Ферт. – Этого нам еще не хватало.

Ванин бросил молот на траву. Подойдя к бассейну, не раздеваясь, прыгнул. Проплыв до другого конца под водой, вылез по ступенькам наверх и крикнул:

– Як морю!

– Стой! – спокойно сказал Музыкант. – Не стоит сейчас появляться где-нибудь на открытом пространстве одному. Это опасно. Послушай, что произошло.

Ванин подошел и сел рядом. Он пристально смотрел на крышу отеля, за которой вдалеке возвышались горы. Сергей тяжело дышал, волосы были взъерошены, руки беспокойно сжимались в кулаки. Он был похож на ребенка, который решил сломать игрушку, чтобы выместить на ней всю свою горечь.

– Смотри, – произнес Музыкант, проследив за его взглядом. – Обрати внимание, что они в движении. Час назад мы с Фертом попали в передрягу. Так вот, я не знаю, по какой причине это случилось, но от скал отслаивались пластины и летели на нас. Они оставляют раны. Руками их трогать нельзя. Эти листы нападают на выбранный объект. Они, как живые, неслись на нас. Некоторые просто поднимались с земли и опять устремлялись к нам.

– Миш… – прошептала Катя, прижимаясь к плечу Музыканта.

– Чего?! – удивился Сергей.

– На берег по одному не выходить, – заключил Ферт и, по-военному развернувшись, пошел к дверям холла. Остальные проследовали за Николаем.

Невеселая картина открылась им. Распахнутая дверь в помещение алтаря. Верхняя часть самого алтаря неровно отбита. Вокруг валялись крупные отколотые камни. Пол усыпан мелкой крошкой, противно скрипящей под ногами. Дорожка, ведущая к камню, сильно поцарапана. Синеватого сияния больше не было. Чернота камня казалась матовой. Стояла гулкая, мертвая тишина, отдающая эхом. Звуки отражались от ставших непроницаемыми стен.

– Ну, ты даешь, – сказал Музыкант, поднимая камень с пола.

– Мне все это не нравится, – сказала Катя, стоя в дверях. – Получается, что горы идут на нас. Нападают… А если убьют?

– Совпадение. Какие еще листы? Горы, может, расслаиваются, как кора дерева. Ну, отнесло в вашу сторону несколько пластин, вот и все, – неуверенно возразил Сергей.

Ферт провел рукой по сколотым краям алтаря и задумчиво взглянул на Катю.

– Я поняла, – произнесла она. – Если это правда… То причина одна. Алтарь.

Горы метали на вас свои осколки, пока Сергей разбивал алтарь. Они свое защищали.

– И прекратили резко. Когда ты выбежала и крикнула про алтарь, – подумав, согласился Николай.

– Серый идет, – кивнула в сторону Катя.

– Пьяный? – Ферт вздохнул.

– Трезвый, вроде, – пригляделась она.

– Значит, похмеляться идет, – предположил Сергей.

– Да он бы опохмелился у себя, весь номер ведь спиртным забил. На месяц хватит. Странно тогда, – ответил Ферт и спросил подошедшего Александра, с подозрением вглядываясь в его глаза: – Петра не видел?

– В город ушел. Еще рано утром. Ого, у вас тут война была? – Серый потер указательным пальцем нос.

– Целых две, – ответила Катя, – один с желаниями боролся, другие – с нашествием природы.

– А победитель кто? – поинтересовался Серый.

– Никто, – усмехнулся Музыкант и выразительно посмотрел на Сергея. – Этот новоявленный победитель зла породил еще большее зло.

– У меня дело есть. Мне нужно фрукты перевезти.

– Какие еще фрукты? – Николай устало помотал головой.

– Инджин, – невозмутимо ответил Александр. – Я из них брагу буду делать. Я вчера урожай помогал собирать. Мне несколько мешков дают. Перевезти надо сюда.

– Саш, ты в своем уме-то? Ты серьезно? – с грустью в голосе спросил Ферт.

– Вполне. Не нравится – не пей. А мне не мешай, иди скалами командуй. Кто со мной в город?

– Мы, – с готовностью ответила Катя, подмечая, как изменился тон Александра. С виновато-извиняющегося он незаметно становился все увереннее. Даже сутулость пропала. Заметив ее взгляд, Серый не смутился, как прежде, а широко и открыто улыбнулся.

– Я останусь в отеле, – Ферт недовольно поджал губы, – а алтарь надо закрыть на замок. Я попрошу у персонала.

– Зачем? – удивился Сергей.

– Для порядка! – раздраженно сказал Николай. – Закрыл бы я его раньше, ничего бы не случилось.

– Да что ты привязался? Это не из-за алтаря вовсе! – возмутился Ванин. – Я тоже в город пойду. Узнаю, когда корабли приплывают в город и уеду. Не хочу я больше здесь оставаться. Везде одно и то же. Что там, что тут.

* * *

По дороге, спускавшейся к городу, шли некоторое время молча. Катя то и дело оборачивалась, поглядывая на скалы.

Городок ласково распахнул свои объятия и принял их в объятия тенистых улочек, сняв усталость и притупив тревогу. И окружающее пространство, и заполняющий его воздух стали другими. Даже легкий ветерок аккуратно пробирался сквозь ветви деревьев, стараясь никого не беспокоить своим появлением.

– Миш!

– Что? – улыбнулся Музыкант.

– Напиши мне песню?

– Какую?

– Про то, как я гуляю по небу! – Катя запрокинула голову, глядя на облака.

– Ладно.

– Без слов напиши.

– Музыку?

– Да, песню, – утвердительно сказала Катя, чуть не споткнувшись.

– Тихо ты, – Музыкант успел схватить ее за руку, – под ноги смотри.

Когда шли по одной из улочек, с другой стороны низкого каменного забора они заметили старушку. Увидев их, она приветливо кивнула Сергею и заулыбалась, словно встретила старого знакомого.

– Чего это она, Сереж?

– Не знаю, перепутала, наверное, – пожал плечами Ванин и замедлил шаг. Он кивнул ей в ответ и старушка, что-то крикнув, побежала к крыльцу, сплошь увитому диким виноградом. Потом она засеменила обратно, держа в руках блюдо, наполненное лепешками, и распахнула перед путниками калитку, жестами приглашая войти. Катя, вопросительно взглянув на Музыканта, повернула во двор. Старушка с радостью показала на деревянный стол, врытый столбами в землю в глубине фруктового сада.

Поскольку все были голодны, то быстро и без лишних церемоний расселись за столом. Старушка собрала нехитрое угощение из фруктов и овощей. Причем, суетилась она больше возле Сергея, пододвигая ему тарелки поближе и подливая в чашку домашний сок. Катя лукаво толкала Ванина под столом ногой. Сергей смущенно пытался немного отстраниться от заботливой суеты хозяйки. Но старушка подсела рядом с ним, с теплотой наблюдая за тем, как Ванин поглощает лепешки.

– Чего она ко мне пристала? – прошептал он Музыканту.

– Уж не знаю, чем ты ее очаровал, – покачал головой Музыкант, с аппетитом уминая вторую порцию тушеного картофеля. – Зато завтраку нас славный, благодаря тебе.

Серый, наевшись, прогуливался по саду. Заметив большую тачку у деревянного сарая, крикнул:

– Можно мне тачку у нее попросить на день? Кать! Спроси у нее!

Старушка закивала в ответ. Подошла к Александру и, протерев ручку тачки тряпкой, подвинула к Серому, соглашаясь.

– Пошлите за моим урожаем! Чего расселись? – неожиданно бодро скомандовал Александр, выкатывая тачку на дорожку к калитке.

– Смотри ты, какой командир у нас появился, – засмеялась Катя, вставая из-за стола. – Прямо Ферт два!

– Когда у человека появляется дело, – Музыкант поднялся. Бережно приложив ладони к ее щекам, легонько потянул к себе и добавил, весело глядя в Катины глаза: – Его бесцельное существование постепенно начинает приобретать смысл.

– А если теряется смысл. Тогда… – Катя подумала и завершила: – Дело ищет другого бесцельносуществующего, чтобы одурманить его своей иллюзией смысла!

Старушка шла позади, придерживая Ванина за локоть. Сергей терпеливо слушал ее чужую, воркующую речь. Александр припустил вперед.

Через пару тихих улочек им встретилась женщина. Она, как и все местные жители, радушно улыбнулась, а глядя на Ванина, еле заметно поклонилась. Музыкант захохотал. Сергей шутливо толкнул его.

– Хватит смеяться!

Но, когда они подошли к дому, где Серый должен был забрать причитающуюся ему долю за собранный урожай, и хозяин дома, гостеприимно распахнув ворота, подошел сразу к Ванину и очень трепетно, с почтением пожал ему руку, то унять от смеха уже нельзя было ни Серого, ни Катю, ни Музыканта. Сергей недоумевал. Его явно принимали за кого-то.

Обернулись к полудню. Под палящим солнцем Серый и Музыкант, обливаясь потом, толкали тачку впереди себя. Идти было тяжело, раскаленная дорога от города к отелю поднималась вверх. Ванин остался в городе искать Королева.

Музыкант шутил, что по такой жаре они привезут уже готовую брагу. Катя наелась плодов инджина и теперь просила пить, упрекая мужчин в том, что они не взяли воды. Серый озабоченно прикидывал в уме, как сделать затвор, чтобы выходил углекислый газ из его будущего вина.

Придя в отель, Серый с энтузиазмом расположился в столовой. Освободил небольшой отсек, образованный перегородками и диванами, вытащив оттуда стол. Затем собрал туда всю стеклянную тару, которую смог найти.

Катя прыгнула в бассейн и, покачиваясь, лежала в прохладной воде, почти не шевелясь. Музыкант устроился на лежаке, оттащив его под большое дерево. Он предупредил Катю о том, что, находясь на воде, она все равно оказывается под солнцем, и почти сразу уснул.

Ферт, немного походив, все-таки присоединился к Александру, помогая словом, которое Серый пропускал мимо ушей, и делом, за что Серый стойко сносил его присутствие.

* * *

Ванин появился в столовой к вечеру. Он немного постоял в дверях. Прищурившись, взволнованно спросил:

– А хотите, я вам легенду расскажу?

Ферт поднял голову от книги и сухо поинтересовался:

– Зачем?

– Для общего развития, – усмехнувшись, парировал Сергей.

– Расскажи, – простонала Катя. Несмотря на предупреждение Музыканта, она обгорела, и теперь любое движение тела доставляло ей нешуточную боль. – Может, мне легче станет.

– Эту легенду мне рассказал один местный старик в городе, – ответил Ванин, присаживаясь к столу. Музыкант, оторвав взгляд от айпада, с интересом посмотрел на Сергея.

Серый не спеша прохаживался в конце зала возле своих, уже наполненных мутной жидкостью, всевозможных бутылей. Из одних торчали тонкие трубочки, на других были надеты прозрачные перчатки. Александр что-то поправлял, прилаживал, переставлял. Периодически отходил в сторону и рассматривал свою самодельную фабрику с чувством глубокого удовлетворения. Серый, видимо, знал, что делал. Технологический процесс был запушен. Оставалось ждать результатов.

– Только вы не перебивайте и не смейтесь! Итак, – начал Ванин рассказ. – Давным-давно, несколько тысяч лет назад, на земле жили собакоголовые люди. С обычным телом человека и чертами лица, схожими с собачьими. За что их так и прозвали.

Эти люди считали, что главной ценностью в жизни является сон. В этом состоянии якобы освобождалась душа человека. Она могла принимать любые желаемые формы. И людям становилось подвластно пространство и время. Сон расценивался, как предшественник будущей формы жизни или другого мира после физической смерти.

Бодрствование – это лишь вспомогательный процесс, помогающий обеспечивать здоровый и крепкий сон. Поэтому жизнь у собакоголовых была спокойной, мирной, бесконфликтной. Никто из них не стремился к обогащению, пустым ссорам, излишней суете. Отношение к смерти у них было иное. Ведь она воспринималась завершенным переходом в другой мир, как естественный итог жизни.

Жизнь им была, по сути, нужна для того, чтобы научиться миролюбивому соседству и доброжелательности в обществе. С одно стороны – это было хорошо. Но… их цивилизация не развивалась. Существование собакоголовых не отличались новизной или значительностью событий, не было войн и преступности. Причин, вынуждающих совершенствовать условия жизни, становилось все меньше. Из поколения в поколение доброта и спокойствие плавно перетекали в равнодушие и отстраненность бытия.

Но эволюция их сна… Вот где, как оказалось, не было предела для исследования и понимания всех возможностей этого состояния. Оно становилось осознанным и управляемым. Собакоголовые могли не только задавать программу сна, но и полноценно использовать в нем способности разума.

Они во сне создавали нужные условия. И мозг вытворял чудеса. Освобожденный от проблем бытия, он работал как часы точно, правильно… как человек – вдохновенно… и с огромной скоростью, как компьютер. Безупречная память, огромное количество информации, логика… – все это было под силу каждому. Результатами были множество научных работ, гениальных произведений, доказательство и объяснение различных постулатов.

Сергей замолчал. Его глаза сияли одухотворением и мечтательностью.

– Интересно… Но к чему это он тебе рассказал? – спросил Ферт.

– Потомки этих собакоголовых приезжают к ним покупать инджин, и привозят товары, которые нужны местным.

Катя задумчиво произнесла:

– Люди с собачьими головами…

– Чушь собачья! – воскликнул Серый, держа прозрачный бокал с жидкость в руке. Все обернулись. – Посмотрите, жидкость в бутылках с зеленого постепенно меняется на коричневый. Это понятно. Это естественно. Но я налил в стакан, чтобы попробовать вкус. Смотрите! Она становится желтой!

– Серый, ты слышал, о чем Ванин рассказывал сейчас?

– Нуда, да… – пробормотал Серый, вновь наклоняясь в своим бутылкам. Он взял еще бокал, чтобы налить из другой бутылки. – Вот. Наливаю. Жду. Желтеет. Чушь собачья. Что это?

Последний вопрос Александра утонул в дружном хохоте.

– Кстати, те, которые сюда приезжают, не совсем собакоголовые-то… Это потомки настоящих собакоголовых. Они вообще-то особо от нормальных людей и не отличаются. Только лица у них немного напоминают собачьи морды. Слегка так, – добавил Ванин.

– Ты так говоришь, как будто видел этих самых настоящих собакоголовых, – усмехнулся Музыкант.

– Я видел древние египетские фрески. У меня на ключах брелок с такой табличкой. Я когда в Египте отдыхал, купил его себе на память, – Сергей достал брелок и продемонстрировал его. На брелке был изображен обычный египетский бог.

– Хм… – поднял брови Ферт. – Я тоже видел такие изображения.

– Так вот, – Ванин спрятал брелок в карман. – Я показал этот брелок старику. Он сказал, что их купцы не похожи на настоящих собакоголовых, и головы у них вполне человеческие. Вот только лица…

– Интересный рассказ, однако, – Николай встал и, заложив руки за спину, стал прохаживаться взад-вперед.

– Но это еще не все… – нехотя протянул Ванин.

– А что еще? – резко развернулся Ферт.

– Старик сказал, что эти потомки утверждают, что и этого отеля, и этого города, и местных жителей в реальности не существует. Это всего лишь элементы сна собакоголовых. Поэтому они для нас являются вроде как богами. Иными словами, они нас видят во сне, и поэтому мы сами по себе не существуем. Если они перестанут видеть нас в своих снах, то мы исчезнем.

– А старик тебе как это рассказывал? На своем языке или жестами? – спросил Музыкант.

– Нет, – засмеялся Ванин. – Он рассказывал на испанском, который я знаю в совершенстве. Я два года в Испании учился. Кстати, они все тут говорят на всевозможных языках. Некоторые жители даже знают русский.