Текст книги "И про тебя там написано"

Алина Бронски
И про тебя там написано

Alina Bronsky

Und du kommst auch drin vor

* * *

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения издательства «КомпасГид».

Originally published under the titles Und du kommst auch drin vor: Roman by Alina Bronsky

© 2017 dtv Verlagsgesellschaft mbH & Co. KG, Munich/Germany

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом „КомпасГид“», 2019

1

Когда фрау Майер сказала, что сегодня мы идем на встречу с писательницей, которая будет читать отрывки из своего произведения, класс застонал. Я принялась рисовать в дневнике большие и маленькие «T». Хоть с писательницей, хоть с чертом лысым – мне плевать. В дневнике напротив четверга и впрямь накорябано: «ЧЬТЕНИЯ». Франц уронил голову на парту и захрапел. Но тут подала голос Петровна:

– Заткнитесь! А то будет вам вместо чтений математика!

Петровна всегда как рубанет – все теряются и замолкают.

Фрау Майер сказала оставить рюкзаки в классе. Дверь она запрет, о ценных вещах можно не беспокоиться. На самом деле, конечно, она хотела, чтобы после чтений мы все как паиньки вернулись с ней в школу – манатки-то забрать надо. Иначе, как всегда, по пути половина народу потеряется. Замысел фрау Майер был прозрачен, и почти все прихватили рюкзаки с собой. Фрау Майер сделала вид, будто ничего не заметила. Она совсем молоденькая училка и нас побаивается.

Надеюсь, пока мы ехали в автобусе, она не поседела под своим мелированием. На пересадке Петровна стрельнула у меня два евро и купила в автомате шоколадку. Половину она отдала мне. Наконец мы добрались до цели – это оказалась библиотека.

– Библиотека! – взвыли все. – Фу-у-у, что тут делать? Книжки читать, что ли?

– Заткнитесь! – рявкнула Петровна. – А вы думали, куда мы едем – в морг?

Логики в ее словах не было, но все опять растерялись, и маленькая фрау Майер бросила на Петровну благодарный взгляд.

Петровна – моя лучшая подруга с начальной школы. С самого первого дня мы сидим за одной партой. На первой в нашей жизни перемене мы подрались. Из-за таких детей, как Петровна, мама хотела отдать меня в частную школу, но отец заявил: чем раньше я познаю настоящую жизнь, тем лучше. На второй день я вернулась домой с фингалом, а на палец у меня была накручена прядь Петровниных волос, выдранная в драке. Мама тут же принялась названивать классной руководительнице, директрисе и школьному психологу и предрекла, что такие как Петровна к тринадцати годам пускаются во все тяжкие. На третий день мы перестали драться и с тех пор неразлучны. А на четвертый Петровна объяснила мне, что мама подразумевала под «всеми тяжкими».

Сейчас нам уже четырнадцать. Петровна два года была старостой класса, и я частенько у нее списываю. Жаль только, что приводить ее в гости мне еще с первого класса запрещено.

В библиотеке пахло пылью и полумертвыми бабуськами. Я тут же расчихалась. Эх, зря не захватила спрей для носа…

– Надеюсь, я здесь не помру, – сказала я Петровне.

Та отмахнулась:

– Невелика потеря!

Мы всегда так разговариваем, но это, конечно, не всерьез.

Фрау Майер пожала руку какой-то серой как мышь, мелкотравчатой тетеньке с волосами, отливавшими в фиолетовый. Это была библиотекарша. На стене висел плакат: что-то про «Неделю книги».

Как стадо баранов, мы двинулись в соседнее помещение, где стояли ряды стульев. Все поплюхались на пластиковые сиденья и взгромоздили ноги на спинки, торчавшие впереди. Некоторые стали кидаться подушками со стульев и книжками-картинками. Никто не заметил, что мероприятие уже началось: библиотекарша стоит перед нами и что-то вещает. Фрау Майер бросила на Петровну умоляющий взгляд.

– А ну заткнулись все! – гаркнула та.

И тут мы разглядели, что в помещении находится еще один человек. Писательница.

Это была долговязая, худощавая особа. Она сидела за столиком, под которым не умещались ее длинные ноги, и вид у нее был несчастный. Сальные волосы, крашенные в черный цвет, свисали на глаза, так что лица толком не разглядишь. Перед ней возвышалась стопка книг.

Фрау Майер и библиотекарша захлопали в ладоши, как на утреннике в детском саду. Вслед за ними захлопали и мы. Мы хлопали минуту, две, пять. Иногда самые простые действия производят сногсшибательный эффект. Библиотекарша пошла красными пятнами. Фрау Майер замахала руками, как дирижер. Мы невозмутимо продолжали хлопать. Петровна не спешила наводить порядок: она читала сообщение, только что пришедшее на ее «самсунг».

Я перестала хлопать, только когда заболели ладони. Судя по всему, та же участь постигла и моих одноклассников: они тоже постепенно бросали аплодировать и принимались растирать пальцы.

Писательница сказала, что ее зовут Лея Эриксон, у нее вышло уже пять книг и сейчас она нам почитает. Потом можно будет задать вопросы. И действительно начала читать. Голос у нее был тихий, и кто-то крикнул: «Не слышно!» Другие зашушукались, а две девчонки принялись причесываться. Петровна, нахмурившись, разглядывала дерево за окном.

Слушала одна я.

Слушала и выпадала в осадок.

То, что бубнила себе под нос Лея Эриксон, было обо мне.

О моей семье.

О моей жизни.

О моих мыслях.

Разве что имена не совпадали, ну и кое-какие мелкие детали. А в остальном – как есть я.

Но никто ничего не замечал. Да ведь никто и не слушал. Подозреваю, не слушала даже фрау Майер. Обрадовавшись, что все наконец-то затихли, она погрузилась в собственные мысли. Может, считала годы до пенсии. Я пихнула Петровну в бок, но она не поняла и просто пихнула меня в ответ.

– Ты это слышишь? – спросила я, но Петровна по-прежнему пялилась на дерево, словно ничего интереснее в жизни не видала.

Меня раздражало, что народ гомонит все громче. Я едва разбирала слова. Мне хотелось, чтобы эта Лея прекратила читать. И в то же время было страшно: будто я перестану дышать, если она замолчит. Я нащупала в кармане остатки мелочи. Вот дура, отдала Петровне эти два евро! Но тут пальцы наткнулись на свернутую в трубочку двадцатку. Сколько стоят книги, я понятия не имела.

– У кого есть вопросы? – Лея Эриксон глянула на нас сквозь свои патлы.

Моя рука взлетела вверх, но меня опередили.

– Зачем вы пишете?

– Сколько вы зарабатываете?

– Что вы делаете сегодня вечером?

Лея Эриксон заморгала.

Я щелкнула пальцами и заорала как можно громче, чтобы перекричать остальных:

– МОЖНО КУПИТЬ ВАШУ КНИЖКУ ПРЯМО СЕЙЧАС?

Все разом повернулись ко мне. Даже Петровна. Петровна самая первая. Хотя она тайком почитывает книжки – я ее однажды за этим застукала. Она тут же сделала вид, что ничего не произошло, но меня не проведешь.

– Нет, ну а что? – сказала я. – По-моему, очень интересно.

Франц изобразил, будто держит невидимую книгу и пялится в нее с идиотским выражением лица. Все заржали. Лея Эриксон, похоже, совершенно растерялась.

– Но я не продаю книги, – промямлила она.

– Да? А кто продает?

– Книжные магазины.

– Но вон же у вас лежит книжка!

– Это мой личный экземпляр, – она вцепилась в этот несчастный томик, словно я хотела его украсть, а не купить. – Он мне самой нужен.

– Но я же заплачý!

Она встала, давая понять, что мероприятие закончено и разговор тоже. Все мигом смекнули, что пробил час свободы. Полкласса смели с дороги лиловолосую библиотекаршу и создали пробку в дверях. Остальные попытались вылезти наружу через окно. Взмокшая фрау Майер, размахивая руками, металась между теми и другими.

Воспользовавшись моментом, я направилась к писательнице, которая запихивала книги в сумку. Она была на две головы выше меня. Я снизу заглянула под ее лохмы, надеясь хоть мельком разглядеть лицо.

– Здрасьте, – сказала я.

– Здрасьте, – она вздрогнула от испуга.

– Вы замечательно читали, – соврала я.

– Спасибо, – она прекрасно поняла, что я вру.

– Как я уже сказала, мне бы очень хотелось купить вашу книгу.

– Да, пожалуйста.

– У меня есть двадцать евро.

– Она стоит 14,95.

Я торжествующе выудила из кармана двадцатку, разгладила ее и положила на стол перед Леей Эриксон.

– Сдача у вас будет?

– Я же сказала, что не продаю книги. Я их пишу.

– Так мне надо пойти в книжный или что?

Она откинула сальные патлы. В меня вперились два голубовато-стальных глаза.

– Мне все равно, – ответила она.

Ну вот это уж наглость! В конце концов, она пишет книги, чтобы зарабатывать деньги, ей не может быть все по барабану.

– Да вы радоваться должны, что кто-то эту лабуду готов читать!

Глаза вновь исчезли за волосами. Она защелкнула сумку и направилась к двери, где пробка уже рассосалась. Моя двадцатка лежала на столе, и никому до нее не было дела, как до расплющенной трамваем бутылочной крышки.

– Эй, вы! Как вас там? Лея!

Эта тупая овца даже не обернулась.

В автобусе я сидела рядом с Петровной и рвала на тысячу клочков флаер «Недели книги», который прихватила на выходе из библиотеки. Две трети учеников, как и ожидалось, после чтений испарились. Фрау Майер обреченно смотрела на жалкие остатки класса. Пусть спасибо скажет, что хотя бы мы возвращаемся с ней в школу, – так нет, она еще рожи корчит.

– Ты слушала, что эта швабра читала? – спросила я Петровну. – Поняла, о чем там?

– Ну так себе. Развод, все такое.

– Не только. Там про девчонку было.

– Я потрясена, – зевнула Петровна.

– Нет, ты послушай. У нее все как у меня. У этой девчонки из книги.

– Офигеть. – Если она продолжит в том же духе, то скоро вывихнет челюсть.

– Нет, правда, Петровна! И говорит она то, что я всегда говорю.

– Да каждый второй несет такую же чушь, как ты.

У меня возникло чувство, что она просто не желает меня понимать.

– И имя-то какое чудное – Лея Эриксон, – зашла я с другой стороны.

– Точняк псевдоним.

– Что-что?

– Ну, на самом деле она наверняка какая-нибудь Клаудия Мышепуккер. И издательство придумало ей имечко получше. Они всегда так делают – все приукрашивают. Чтобы люди над ней не ржали, а решили: клевая тетка, надо купить ее книжку.

Ничего клевого в этой тетке не было. Но смеяться мне тоже как-то не хотелось.

Фрау Майер, покачиваясь вместе с автобусом, подошла к нам.

– Я хотела спросить, как тебе эта книга, Ким, – проговорила она. Взгляд у нее был доброжелательный, из серии «Если поднапряжешься чуток, так и быть, четверку с минусом поставлю».

– А что сразу я? – недоверчиво пробормотала я. С чего она ко мне привязалась?

– Я наблюдала за тобой. Ты слушала очень внимательно.

– Ну а что мне еще было делать?

– Я никогда не видела на лице у ученика такого выражения.

Я рефлекторно схватилась за подбородок, ощупала нос и щеки. Вроде всё в порядке.

– А вам-то книжка понравилась? – поинтересовалась я. Как известно, нападение – лучшая защита.

– По-моему, для подростков самое то. Очень жизненно написано.

У меня застучало сердце.

– Но шедевром не назовешь, – добавила фрау Майер. – Ты много читаешь?

Наверное, стоило соврать – может, она бы поставила мне оценку повыше. Но я сказала как есть:

– Да я вообще не читаю.

* * *

После школы Петровна предложила пойти в парк. В последнее время она завела моду ходить в парк и сидеть там под деревом. А раз мы подруги, я хожу с ней. Пока Петровна пялится в пространство и время от времени черкает что-то на ладони, я делаю домашку. В смысле, списываю то, что Петровна успела сделать на переменах.

Но сегодня нам ничего не задали. Ведь мы ходили на чтения. Правда, фрау Майер грозилась дать задание по тексту. Но потом, видимо, решила, что нечестно грузить именно тех, кто вернулся с ней в школу. И тут я с ней совершенно согласна.

– Но вы все-таки поразмышляйте об этой книге, – сказала фрау Майер на прощание. – Мы еще будем подробно ее обсуждать. И кстати, это повлияет на оценку по немецкому.

– Бли-и-и-ин… – протянул Франц. Его живо поддержали остальные четверо, добравшиеся до школы. – Что она там вообще читала? Кто-нибудь слушал?

– Может, придется ее даже прочесть, книжку-то, – ядовито сказала фрау Майер и посмотрела при этом на меня. Я отвела взгляд.

– Еще раз: как она называлась? И как зовут тетку, которая ее написала? – пробурчал Франц.

– «Кретинология для продвинутых», – рыкнула Петровна и взяла меня под руку.

Мы сидели под каштаном. Попы у нас мигом промокли – мы слишком поздно заметили, что трава сырая. Но вставать было лень. Подобрав с земли листок, Петровна водила острым ногтем по прожилкам. Я жевала взятый из дома перекус. Исключительный случай: мама мне что-то дала с собой – в последнее время она постоянно об этом забывает. Бутерброды из цельнозернового хлеба с сыром и салатом. Я выкусывала середину, а корочками делилась с Петровной. Ей еды с собой не давали никогда, даже в первом классе.

– Наверное, мне нужно прочитать эту книжку, – сказала я.

– Какую? – Петровна уже обо всем забыла. Она всматривалась в крону дерева. – Представляешь, этому каштану, может, уже больше ста лет. Он тут рос, когда наших родителей еще в проекте не было.

От ее мечтательного настроя мне сделалось не по себе. Чтобы вернуть Петровну на землю, я показала ей флаер. На нем были имена писателей, принимавших участие в «Неделе книги», их фотографии и названия книг.

– Смотри, как она на фотке выглядит, эта Лея, – сказала я. – Совсем не так, как в жизни.

– Наверно, голову помыла, перед тем как фоткаться.

– А знаешь, как называется ее книжка, Петровна?

– Да отстань уже!

– Нет, не так. Она называется «То, о чем ты никогда не узнаешь». Что она хочет этим сказать?

– Фиг ее знает. Может, иначе эту книжку и назвать нельзя.

Честно сказать, дома я намеревалась пошарить в интернете: вдруг где-нибудь можно скачать книжку бесплатно. Эта Лея обошлась со мной так бесцеремонно – буду я еще деньги тратить на ее писанину! Ей наверняка достанется половина, если не вся сумма; меня душила жаба. Сколько донеров можно купить на эти деньги! Но мне уже было невтерпеж.

– Не знаешь, где ближайший книжный? – спросила я у Петровны.

– Да ты постоянно мимо него ходишь. Возле «Старбакса», – отозвалась она.

2

Петровна пошла в книжный со мной – это было и хорошо, и плохо одновременно. Хорошо, потому что с ней всегда все проще. Плохо, потому что мне казалось, что такие вещи надо делать в одиночку. Ну, вроде как в туалет ходить. Хотя мы и в туалет частенько захаживаем вместе.

Рядом со «Старбаксом» и вправду обнаружился книжный – никогда раньше не обращала на него внимание. Когда мы вошли, звякнул колокольчик. Но никому до нас не было дела. На полках – книжки, на столах – книжки, на стендах – календари с котиками. Я всегда считала, что в такие магазины ходят только бабульки в больших очках. Но в углу стоял взмокший парень со спортивной сумкой, а чуть дальше, в глубине, маячила даже девчонка нашего возраста. Она с головой ушла в здоровенный том с блестящей обложкой, раскрытый на середине. Я удивилась, как это ей разрешили просто так читать книжку. Она же ее залапает, а залапанную потом кто купит?..

Но все-таки пылью здесь пахло не так, как в библиотеке. Логично, ведь книжки здесь все-таки новые – ну или уборщица меньше халтурит.

– Чем могу помочь? – к нам подкралась женщина с пучком на голове. На шее у нее болтались деревянные бусы. А на ногах были тапочки – неужели она и живет здесь?..

Я захлопала глазами. Я понятия не имела, как покупать книги. В «Тимберленде», например, называешь нужный цвет и размер. А здесь что сказать? «Мне, пожалуйста, что-нибудь в синей обложке, страниц эдак на двести»?

– Мы хотели узнать, – Петровна подтолкнула меня вперед. – У вас есть книжка Леи Как-то-там?

– Леи Эриксон? – дама в деревянных бусах понимающе заулыбалась.

Я кивнула. И откуда она знает эту Лею?

– Она что, такая известная? – Петровна, как всегда, читала мои мысли.

– Прекрасная берлинская писательница, – отозвалась дама в бусах.

– Мы были в библиотеке, где она читала свою книжку, – призналась я. Голос у меня оказался какой-то писклявый.

– А, «Неделя книги»! – просияли Бусы. – И как вам?

– Дерьмо дерьмом, – ответила Петровна. – Никто не слушал. Кроме нее, – она ткнула в меня пальцем. Я наступила ей на ногу: еще не хватало, чтобы она поведала Бусам, почему я слушала эту Лею. В конце концов, это мое глубоко личное дело.

– У вашего поколения чтение не очень популярно, – сказали Бусы.

– Я бы выразилась иначе, – вежливо ответила Петровна. Они улыбались друг другу, словно были когда-то лучшими подругами, а потом в хлам разругались и вот только недавно опять начали здороваться.

– Так какая книга Леи Эриксон тебя интересует? – Бусы повернулись ко мне.

Я как дура забыла название. И полезла в сумку за флаером.

– Там что-то о девочке, у которой разводятся родители, – пробормотала я. И при этом залилась краской, как будто объявила во всеуслышание, какой у меня рисунок на трусах.

– «То, о чем ты никогда не узнаешь»! – воскликнули Бусы с улыбкой фокусника, извлекающего кролика из шляпы. – Сейчас посмотрю, есть ли она у нас.

Она посмотрела в компьютере, потопталась перед стеллажом, а потом и вовсе свалила куда-то в подсобку. Наверно, там еще уйма всяких разных томов. Я аж взмокла. Петровна взяла из стопки книжку, на обложке которой красовался страус. Раскрыла на середине. Тут Бусы как раз вернулись. С сегодняшней книжкой в руках.

– Это она! Та самая!

Бусы улыбнулись.

– Видно, тебе уже не терпится прочесть!

– А вы ее читали? – поинтересовалась я и почувствовала, как что-то ужалило меня в самое сердце. Мне совсем не хотелось, чтобы она через свои толстые очки подглядела в мою историю. Хотя я была с ней совершенно не знакома и знакомиться не собиралась. Ну вот и ей со мной знакомиться ни к чему, тем более таким способом.

– Я – нет, но читала моя коллега, и ей очень понравилось. – Продавщица взяла мою двадцатку, нежно разгладила ее и стала набирать сдачу: пять евро пять центов. Я с тяжелым сердцем проводила взглядом свою кровную денежку. Сущее разорение! Никогда в жизни я не думала отслюнявить столько бабок за сто пятьдесят страниц. – А ты как, советуешь?

– Нет! – в ужасе завопила я. – Не советую! Читайте что-нибудь другое!

Сбитые с толку Бусы протянули мне сдачу, положили книгу в бумажный пакет и сунули туда же закладку.

Петровну, как водится, потянуло в «Старбакс», раз уж мы все равно рядом. Для нее «Старбакс», как она однажды призналась, – воплощение благополучия и стабильности. Уже за одно это она благодарна эмигрировавшим родителям. В киргизской деревушке, откуда они родом, она бы сейчас в лучшем случае хлебала черный чай с маслом у какой-нибудь тетушки.

– Буэ, – скривилась я тогда. – С маслом?

– Ага. Традиция. Ведь у нас там жуть как холодно. А жир согревает.

Но сегодня я хотела побыть наедине с книжкой. Меня не оставляло ощущение, будто она трепыхается в бумажном пакете. Однако Петровна помогла мне в книжном, и я хотела сделать ей что-нибудь приятное взамен. Она очень любит фраппучино, и я решила ее угостить. Для нее фраппучино дороговат.

Мы зашли в «Старбакс», и на сдачу я купила фраппучино, даже на маффин хватило.

– Давай побыстрее, – сказала я. – Я не могу здесь торчать целый день.

– У тебя что, свидание?

– Да. Нет.

– Приходится следить за мамочкой, чтобы она из окна не сиганула?

– Если у вас дома сплошные драмы, не надо всех судить по себе.

– Да что ты так вцепилась в эту книжку? – Петровна предпочла сменить тему. Отпускать шуточки про ее семью имела право только она сама. Зато со всеми остальными семьями, с ее точки зрения, можно не церемониться.

– С этой книжкой что-то не так, – сказала я. Честно говоря, я ее даже чуть-чуть побаивалась. – Может, ты ее прочитаешь и перескажешь мне?..

– Я тебе не нанималась. – Петровна отхлебнула из стакана.

* * *

В метро по пути домой я все-таки достала книжку.

В ней не было нормальных глав с названиями, только пронумерованные кусочки текста. Странно как-то! Начиналось все с того, что девочка заходит на кухню, а там стоит ее мать и считает калории. Прям как моя. Когда эта самая мамаша из книжки готовит, она все взвешивает в маленькой мисочке на кухонных весах и, если получается слишком много, ложкой выуживает овсяные хлопья из мисочки и ссыпает обратно в коробку. А потом вбивает количество калорий в приложение на «айфоне». Ну точно как моя.

Я нашла только одно маленькое отличие: мамаша из книжки была блондинка, а моя – брюнетка. Но я все равно так разволновалась, что проворонила свою станцию, и пришлось добрых пятнадцать минут пёхать обратно.

Мать я застала на кухне: она взвешивала овсяные хлопья. Что самое ужасное – она оказалась блондинкой.

– Что это с тобой? – ошарашенно спросила я.

– Сходила в парикмахерскую, – отозвалась мать.

– Да уж вижу…

– Ну, и что скажешь?

– Норм. Хотя седина малость просвечивает.

– Седина? – Она в ужасе ринулась к зеркалу и отошла от него хмурая. – Что у тебя там? Наркотики?

Я спрятала книжку за спиной.

Вернувшись к своим хлопьям, мать принялась выуживать их из миски и ссыпать обратно в коробку.

– Зачем ты это делаешь? – поинтересовалась я. – Я не хочу, чтобы моя мать была стройней меня.

– Как дела в школе? – спросила она, словно не услышала моих слов.

– Мы ходили в библиотеку на чтения.

– Здорово.

Ее все это явно не интересовало.

Я заглянула в холодильник – там обнаружилась плошка с низкокалорийным куриным бульоном. Я покрошила в плошку черствого хлеба и поставила ее в микроволновку. Пока бульон грелся, я снова раскрыла книжку.

Я не хочу, чтобы моя мать была стройней меня, прочла я.

Я захлопнула книжку и бросилась в свою комнату. Бульон так и остался в микроволновке.

Запихнув книжку под подушку, я вытянулась на кровати. Сердце у меня колотилось. Икеевские цветочки, распускающиеся в каждой второй детской, красовались и на моем одеяле. Откуда Лея знает, как выглядит моя комната? Впрочем, объяснение – в самой этой фразе. Так выглядит каждая вторая детская.

Сейчас распадается каждый третий брак, проходили мы по обществознанию. Тут я тоже не исключение. Но в остальном, уж извините, я все-таки уникальна. Во всяком случае, мне хочется в это верить. Мои мысли – это мои мысли. Моими фразами не разговаривает каждая вторая девица.

Или я обманываю саму себя?

Я очень хотела и в то же время боялась читать дальше.

С утра у меня было чувство, будто по мне оттопталось стадо слонов. Хотя в школу мне надо было только к третьему уроку, я бревном лежала в постели: глаза не открываются, настроение отвратное как никогда. Ночью я то и дело доставала книжку из-под подушки, пробегала один абзац и в бешенстве ее захлопывала. А потом пыталась заснуть. Но либо мне это вовсе не удавалось, либо я забывалась ненадолго – и, проснувшись, снова шарила под подушкой в поисках книжки.

Там рассказывалось, как моя жизнь будет складываться дальше. И я не желала этого знать.

У меня еще оставалась искра надежды, что эта Лея ошибается. Но слишком много всего она угадала. Описывала она, без сомнения, именно меня. И при этом изрядно забегала вперед.

Я боролась с соблазном открыть последнюю страницу и узнать, чем дело кончится.

Но все же удержалась и вместо этого написала Петровне: «Жесть, а не ночь. Запретить эту книжку нафиг».

Петровна тут же откликнулась: «Да ты рехнулась».

Мои три будильника, которые только-только заткнулись, запиликали снова.

Петровна требовательно осведомилась: «Ты когда уже придешь».

Я соскочила с кровати и принялась искать джинсы, нашла их под кроватью и поспешно натянула. Умываться было некогда, искать чистые вещи – тоже. В ванной из корзины для грязного белья свешивались нестираные полотенца. В книжке быт у нас более устроенный: там приходит домработница-хорватка и все стирает и гладит, даже носки.

На кухне никого не было. На столе стояла чашка с остывшим травяным чаем. Я залпом выпила его, цапнула из вазы с фруктами последнее сморщенное яблоко, а из ящика – новенькую двадцатку. В последнее время еда у нас в доме водилась не всегда, зато, к счастью, всегда где-нибудь валялись деньги, так что по дороге к метро можно было купить круассан.

Я не глядя запихнула в сумку несколько тетрадей, мерзопакостную книжонку и помчалась в школу.

Неожиданная мысль посетила меня в метро, когда я опять раскрыла книжку, хотя ехать было всего три станции. В переполненном вагоне, в толпе людей мне не так страшно было читать ее, как ночью в кровати. Девица из книжки, имя которой до сих пор не упоминалось, как раз решила забить на школу и вместо этого навестить отца. Я подумала: а почему бы и нет? Если моя мать забила на готовку, то я тоже могу делать что хочу.

Я захлопнула книжку и вышла из вагона.

Отец съехал от нас два месяца назад. И «временно проживал в стесненных условиях», пока, как он выражался, не найдется «приличный вариант». Впрочем, адрес он мне дал и сказал заходить когда хочу. Но я так ни разу и не зашла. Не то чтобы я обижалась, что он больше не хочет жить с матерью. Просто не знала, как вести себя, когда являешься в гости к отцу, который живет отдельно.

Вот мои одноклассники секут в этих делах. У многих по комнате в обоих домах, и каждый понедельник они ругаются, что любимая футболка в стирке у другого родителя. И учебник по математике вечно оказывается не там, где надо, поэтому, к сожалению, выполнить домашнее задание не было никакой возможности. Но я пока не привыкла. Наверное, я оставалась предпоследняя, у кого родители жили под одной крышей, – само собой, надолго их не хватило. Только Петровнины предки до сих пор не разошлись, но их семейную жизнь разнообразили бесконечные скандалы. Тут не соскучишься. У моих родителей просто нет такого темперамента.

Новый отцовский адрес я помнила наизусть.

Тут у меня завибрировал телефон.

«Ты где пропадаешь». Опять Петровна. Черт, я же забыла ее предупредить. В первый раз со мной такое.

«Я сегодня не приду, – набрала я. – Заболела».

Петровна: «Только что была здорова».

Я запаниковала: «Да что-то вдруг поплохело». Ну вот я уже и вру. У меня даже в животе засвербело. Раньше я врала только родителям; Петровне – никогда.

Я остановилась у старого дома, фасад которого, казалось, грозил вот-вот обрушиться. И наугад позвонила в какую-то квартиру. У отца вход со двора, там наверняка свой звонок. Дверь зажужжала, я налегла на нее и ввалилась внутрь, прошла мимо почтовых ящиков и фонтанчика. Да уж, внутри все довольно пафосно.

Вход со двора я нашла, но, увы, моя фамилия не значилась ни у одного из звонков.

Не читай я до этого книжку, я бы растерялась. Но там героиня хорошо знала, что надо нажать самую верхнюю кнопку, так как отец обитает в квартирке под самой крышей: из-за скошенных потолков они считаются неудобными и их всегда легче снять, особенно если в доме нет лифта. Я нашла нужную кнопку и услышала звонкую трель из распахнутого окна высоко над моей головой.

По лестнице я карабкалась так долго, что аж ноги заболели. Дверь была лишь притворена, внутри гудел пылесос. Я без церемоний шагнула внутрь и натолкнулась на толстую тетку в красных легинсах. Она выключила пылесос и улыбнулась мне, словно мы давным-давно знакомы.

– Папа? – спросила она.

– Тут вроде бы мой отец живет, – проговорила я деревянным голосом.

– Папа нет. Входи, – она повела меня на кухню, усадила на стул и мигом соорудила бутерброд с сыром.

– Лицо как папа, – сказала она, ущипнула меня за щеку и сунула бутерброд в руку.

Я чувствовала себя не в своей тарелке, сидя на чужой кухне и слушая, как рядом гудит пылесос. Вскочив со стула, я выглянула в окно. Внизу был маленький дворик с мусорными баками. На подоконнике лежала знакомая пачка сигарет – отец по-прежнему дымит как паровоз. Я взбодрилась: все-таки есть шанс, что я попала куда надо. Тут на кухню заглянула домработница.

– Папа придет. Тяй?

– Что?

– Хотеть тяй? – она указала на банку чая на полке.

– Нет, спасибо.

– Папа скоро прийти.

Я кивнула. Мне не нравилось, что она его так называет: какой он ей папа?..

Надо было чем-то себя развлечь, и я достала книжку. Но читать не стала, а сняла обложку и принялась ее изучать. На обложке красовалась фотография Леи Эриксон, но, честно говоря, между этой фоткой и чудом-юдом в библиотеке была пропасть. Эх, кругом сплошное враньё…

У меня чирикнул телефон. Петровна. «Тебе придется переписывать математику».

Я ответила: «Спасибо, обрадовала», – и снова уткнулась в обложку.

Чтобы убить время, я стала читать текст под великолепной фоткой. М-да, зря я раньше этого не сделала. Лея Эриксон родилась во Франкфурте, закончила биофак, а потом не смогла найти работу. И не стесняется же публично признаваться, какое она никчемное существо! Тогда она начала писать книги для подростков и добилась большого успеха. Вот прям так и было написано. Я, конечно, не поверила: не знаю ни одного человека, который читал бы книги. А сколько их нужно продать, чтобы хватало на жизнь? Может, у нее муж богатый? Впрочем, по ее виду не скажешь, что у нее хоть какой-нибудь муж есть.

Пробежав глазами текст на обложке, я снова раскрыла книгу. Все ж таки интереснее газеты, которая лежит на столе. Я один взгляд на эту газету бросила и уже чуть в кому не впала: столько букв!

Я не заметила, как пришел отец. С головой ушла в книжку: там такое творилось, что волосы дыбом вставали. Ну хотя бы эти проблемы мне не грозят, с облегчением думала я. Отец не такой идиот. Хотя кто его знает…

– Доченька! – воскликнул он. В его голосе отчетливо слышалась паника. – Вот так сюрприз!

Да уж, иначе и не скажешь. Вздрогнув, я спрятала книжку за спину. Черт знает почему. Как-то неловко, когда тебя застают за чтением.

Фишка в том, что отец явился не один. Рядом с ним стояла женщина. Она не была черна как ночь – описание из книжки. Скорее коричневая, как молочный шоколад. Из-за этого возраст с лёту не определишь. Определенно старше двадцати, но точнее сказать сложно. А в книжку заглядывать – палево. Вид у ее одежек такой, будто она сама их связала; в ушах бренчат огромные серьги, улыбка до ушей. И мне бы не было никакого дела, чем она там бренчит и что на себя напяливает, если бы мой папаня не обнимал ее за талию.

– Ой, – вырвалось у меня. А что тут еще скажешь?..

– Это Алисия, – отец прижал женщину к себе покрепче, хотя она вроде бы не пыталась убежать. – А это Ким Йозефина. Моя старшая дочь.

Сердце у меня на миг замерло. Старшая дочь. Сколько же у него детей, кроме меня? Я уставилась на живот Алисии. Но под вязаным свитером ничего не разберешь. Я попыталась улыбнуться ей в ответ. Она протянула руку, и я эту руку пожала.

Отец переводил взгляд с меня на нее и обратно. Его улыбка меня тревожила. Такие гримасы корчат люди, которых вот-вот хватит инфаркт.

Но тут он сделал то, что делал всегда, если не знал, как быть дальше, – предложил пойти перекусить.

За углом обнаружилась индийская забегаловка с бизнес-ланчами. Отец сказал, что между двенадцатью и тремя там можно недорого пообедать. Мне не понравилось, что он особо это подчеркнул. Обычно он не зацикливается на том, что сколько стоит. Мы заняли столик на четверых: я села с одной стороны, они с Алисией – с другой. Я заказала утку с хрустящей корочкой, а на первое суп – так проголодалась. Пока суп готовился, я таскала из отцовской тарелки кусочки курочки с карри в кокосово-арахисовом соусе. Алисия выбрала что-то вегетарианское.