Текст книги "ESCAPE. Изгой"

Глава 2

Прославленный хэнсомский[5]5
  Имеется в виду модель кэба от АлоизиусаХэнсома. Этот изобретатель первым попытался совместить скорость и безопасность в ходовом транспорте.


[Закрыть] кэб отвратительно привычно трясло. Мать и два ее ненаглядных чада ютились в кабинке, рассчитанной для поездки лишь двух пассажиров, и напряженно молчали. Скорейший путь в город регулярно взимал свои жертвы то в виде испачканных юбок Ангелины, так и не научившейся толком подсаживаться даже с помощью кучера, то в виде вынужденного тесного контакта между членами семьи. Но ни одна из этих трудностей не могла повлиять на убежденность Бодрийяра-старшего в том, что загородная жизнь идет на пользу домашним, добрая половина которых имела неисправимую мертвенную бледность.

– Можно подумать, что ты записываешь аудиокнигу, – смешливо проговорил я и отжал палец от сенсорного экрана своего смартфона.

Голосовое сообщение дошло до адресата с булькающим звуком, а после – было мгновенно прослушано.

– Не от тебя, мальчик, я ожидал услышать столько скептицизма. Словно тебя это и вовсе никогда не касалось, – голос Джереми в ответе звучал слегка разочарованно.

Он все еще не мог смириться с тем, что наш опыт представлял собой абсолютно разное «погружение», и настолько понятных и четких картинок прошлого я не видел никогда. Обилие деталей во всех его рассказах действительно вызывало ощутимое подозрение, но наши разговоры избавляли меня от чувства абсолютного сумасшествия, в котором я провел последние месяцы. Цель нашего общения медленно, но верно выходила за пределы желания «просто узнать правду» и превращалась в навязчивую потребность иметь контакт с тем, чья наважденность подчеркивала мою адекватность. Возможно, такое взаимодействие с новым знакомым нельзя было назвать чистоплотным, однако за свои игры Оуэн пока прощения не заслужил.

– Ты можешь погрузиться в новинку от Майка Фланагана[6]6
  Речь идет о современном режиссере, который снимает хоррор-фильмы и сериалы. В 2021 году (подразумеваемый год описываемых событий) вышел его новый проект «Полночная месса».


[Закрыть], если тебе так хочется сказок про призраков. Я видел рекламу. – Я не отвечал, поэтому интонации моего собеседника стали жестче. – То, что я рассказываю, не фантазия и не бред – и тебе это отлично известно.

– Какой ты обидчивый, боже мой! И так любишь голосовые. Я бы сказал, все это вам не к лицу, господин «мне пятьдесят два, я не знаю, что такое мЭмы».

Я увидел, что Оуэн выбирает нужный стикер в меню мессенджера. Должно быть, меня ждало что-то совершенно невообразимое.

Ответом на мой язвительный комментарий стал кровожадный кролик из хэллоуинского стикерпака. Животное злобно смеялось и демонстрировало невесть откуда взявшиеся вампирские клыки.

– Ева изменилась за лето! – коротко прыснул я в микрофон.

– Ты будешь отвлекать меня от работы или слушать, Боузи? В отличие от тебя, я не могу валять дурака на удаленке, – тоном учителя отчитывал меня «мистер О».

– Да, давай, а то еще пойдешь жаловаться… – В этой шутке была доля правды. Не до конца доверяя Джереми, я не был уверен в том, что он не пересылает наш диалог Бобу для пущего веселья.

Промозглая погода заставляла Германа ежиться. Он то и дело пытался вглядеться в мутное стекло небольшого окошка в боковой стенке экипажа, но крупные капли беспощадно смазывали обзор. Вступившая в свои права осень все пуще врывалась в кабину потоками холодного ветра, и услужливый кучер вновь обратился к Ангелине откуда-то сверху:

– Мадам, может, занавес-то вам опустить?

– Нет! – в очередной раз протестовала она. – Упаси боже, оставить нас без воздуха, наедине с заразой!

Валериан рассмеялся и, слегка наклонившись вперед, переглянулся с замерзающим братом.

– Мама, да нет здесь отца, чтоб так волноваться о проветриваниях! Скорее Герман сляжет от того, что его тощая тушка промерзнет.

– В следующий раз, Вэл… – ехидно ухмыльнулся старший. – Последую твоему примеру и съем вторую порцию за обедом.

– Бери отцовскую, когда готовить будет твоя ненаглядная Мари! Никто кроме тебя ее стряпню отведать не решается, – не отставал мальчишка, задорно перекидывая свои светлые локоны со лба.

Мать схватила отпрысков за плечи, плотно прилегающие к ней с обеих сторон, и горячо зашептала:

– Немедленно прекратите так себя вести, оба! От мистера Бодрийяра вам бы уже досталось на орехи!

Валериан позволил себе тихо прыснуть и спешно отвернулся. Герман виновато улыбнулся матери и погладил ее по руке.

– Не переживайте, мама, – успокаивающе проговорил худощавый юноша. – Его действительно здесь нет.

И нерадивой супруге, и похожему на нее ребенку в этом доме доставалось поровну. Эти обстоятельства особенно роднили Ангелину с чадом и порождали множество общих секретов, о которых было принято говорить только наедине.

За исключением разве что няни Мари, которая помогала миссис Бодрийяр растить мальчиков и любила их как своих собственных.

Сельские пейзажи сменялись городскими. Центр пребывал в своем расцвете: в каждую поездку, в уже хорошо знакомых окрестностях, можно было заметить новые продовольственные лавки, ателье и парикмахерские. Среди каскадов серых зданий виднелись и вывески новых аптек: такие мелкие закутки едва ли можно было отнести к конкурентам дела всей жизни Бодрийяров, но и они беспокоили Николаса, который лицезрел их ежедневно, добираясь до работы тем же путем. Каждого из начинающих он знал по именам, наведывался к ним в гости и нередко, в открытую, намекал домашним, что после его визита – некогда, быстро набирающее обороты дело новичка будет закрыто.

Роль аптечного ревизора, хоть и была обоснована наследием деда Бодрийяра старшего – Джека (которого причисляли к родоначальникам фармацевтического предпринимательства), все еще вызывала громкие сомнения у местных. Ходили слухи, что Николас прибегает к не самым чистоплотным методам убеждения, когда приходит к коллегам. Впрочем, о таких байках отец рассказывал семье с громким смехом, приговаривая, что «зеваки готовы разнести любую сплетню, только бы очернить его добросовестный многолетний труд». Сыновьям неоднократно говорили, что те должны быть благодарны богу за свое честное происхождение, и сомнений в том, что родитель положил все силы на то, чтобы растить потомство в достатке, не оставалось.

Ангелина спорить с супругом не осмеливалась. Приняв фамилию мужа, она смиренно взяла на себя работу, которая полагалась ей по статусу. В первый же год семейной жизни женщина присоединилась к травницам, которые снабжали семейную фармацию сырьем для изготовления эликсиров. Каждое утро вторника дамы собирались в просторной гостиной хозяйского дома и, прихватив свои корзины, отправлялись на променад в окрестные поля и перелески.

Тем временем аптекари в центральной лавке принимались за работу еще раньше. Провизоры и их ученики – готовили микстуры, толкли порошки и обкатывали пилюли по заказам больных еще с ночи для того, чтобы предоставить необходимые лекарства посетителям в начале рабочего дня.

За монополией Бодрийяров стоял объемный труд большого количества человек, каждый из которых работал в фармации уже несколько лет и нередко передавал свою должность в прибыльном месте из поколения в поколение. Миссия любого сотрудника в деле была давно понятна и определена заранее, а введение Валериана и Германа в трудоемкий процесс было лишь вопросом времени и их взросления.

Кучер притормозил лошадь, как только кэб достиг промышленного района. Компания рослых мужчин перетаскивала груду ящиков через дорогу, перегораживая путь прохожим и транспорту.

Сверху послышался стук.

– Мадам, придется постоять, – голос учтивого кэбмена звучал утомленно. Казалось, он и сам был не рад непредвиденным задержкам в пути. – Да прикройте носы! Здесь только занавес и поможет, а вы его опускать не желаете.

Ангелина словно по команде начала нервно ощупывать пояс платья в поисках платка:

– Миазмы! Валериан, Герман, немедленно прикройте лица!

Сыновья переглянулись – по обочинам улицы клоками собирался неестественно белесый туман, но никакими зловониями он не сопровождался.

– Мама, да это просто дым! Ничего в нем нет. Давайте опустим это полотно, и все тут, – беспечно протестовал младший.

– Сию минуту прикройся!

Голос матери звучал надрывно. Она тряслась всем телом, продолжая искать заветный кусочек ткани, тем самым практически вытесняя детей из кабины. Вэл, изрядно напуганный таким поведением родительницы, поспешил спрятать нос в жесткую ткань жакета на сгибе локтя. Когда платок все же был обнаружен, женщина спешно закрыла лицо старшему сыну, а сама уткнулась в плечо его плаща, зажмурившись так, словно в тумане прятался по меньшей мере ядовитый монстр.

– Миазмы… – я усмехнулся, стартуя запись нового голосового сообщения. Рассказ Джереми прервался из-за рабочей встречи, и я решил, что могу, наконец, оставить свой комментарий. – Миазмы – это то, что я чувствую сейчас от соседа снизу. Он жарит лук, и запах поднимается сюда. Вот это миазмы! Вся общага из них состоит. А вообще, если они так боялись заболеть, то почему же действительно не могли прикрыть эту карету? Ничего я не понял.

Я поднялся с кровати, все еще чувствуя слабость в ногах, которая привычно настигала меня после очередного рабочего марафона. Когда «Исповедь» была достроена, все игры разума отошли на второй план, и мое здоровье значительно улучшилось. Но правильно выстраивать свою нагрузку на квестовом производстве я так и не научился.

Нарушению режима также способствовали наши с Джереми бдения. Все они проходили в позднее, почти ночное время и вынуждали меня проводить как минимум одни бессонные сутки в неделю. Выпивая по четыре кружки кофе после разговоров с Оуэном, я брел на смену, вяло, но с готовностью – принимал звонки от клиентов, искал наполнение для комнатных вселенных и бесконечно оправдывался за свое состояние перед Риком и Джией. Когда я возвращался домой, фаза сна отступала, и я вновь отправлялся к своему бывшему заказчику за новой порцией баек. Личный выбор запирал меня в новый замкнутый круг, но на этот раз – каждый виток поступающей информации давал мне ощущение того, что моя жизнь наконец представляет собой хоть какой-то интерес. То предложение, которое поступило мне от «родственника» из прошлого, предполагало собой скромную плату. Он обещал рассказать все, что знает, а я должен был во что бы то ни стало дослушать до конца и не прерывать цикл взаимодействий раньше намеченного финала. Я собирался сдержать обещание, но с тем, что все никак не мог поверить в «сказания белого бычка», ничего не мог поделать.

Выстраивать дисциплину в одиночку я не умел. Комната в общежитии, которую мне любезно предоставил Джим после того, как переехал к той самой девушке-шатенке (после его выхода из больницы я, наконец, поинтересовался ее именем. Оказалось Энни), была в половину меньше нашей квартиры с Иви и представляла собой практически пустой закуток без мебели и вещей. Джим свез свое барахло еще в день моего приезда, три месяца назад, а я за собственной поклажей все никак не мог вернуться. Противоречивые чувства, состоящие из обиды, недоверия и разочарования, сформировали мое новое отношение к той, с кем я вырос, и словно окончательно перечеркнули все то хорошее, что мы пережили вместе.

Ив бы сказала, что она сменила свой белый цвет на черный для меня, ведь в других оттенках окружающий мир я воспринимать не умел. И, пожалуй, я бы не стал с ней спорить. Какими бы ни были мои нынешние отношения с Оуэном, ее предательство лишь подчеркивало то, что в этом мире еще не появилось человека, которому бы я мог довериться полностью.

Мои размышления прервало новое уведомление.

Остаток пути до отцовской лавки прошел в тишине. Невидимая угроза на дороге, казалось, полностью вымотала и без того нервную Ангелину, которая теперь могла лишь молча ждать неизбежной встречи с супругом, возлагая свою страдающую от мигреней голову у старшего сына на плече.

Большая вывеска с витиевато-гордой надписью «Фармация Б.» высилась над витринными окнами. Еще издалека внимание прохожих привлекали четыре пузатых бутыля с разноцветным варевом, которое символизировало жидкости человека соответственно гуморальной теории[7]7
  Учение о «соках» тела, впервые было сформулировано Гиппократом.


[Закрыть]: кровь, флегму, а также желтую и черную желчи. Возле сосудов дежурил ученик провизора с палкой в руке – он то и дело помешивал растворы, избавляя насыщенные оттенки от сгустков и расслоения.

Сапожки миссис Бодрийяр коснулись брусчатки лишь после того, как сыновья и кучер буквально спустили ее на землю в шесть рук. Долгое путешествие подчеркнуло ее бледное лицо пущей усталостью, но стоило женщине крепко встать на ноги – она принялась подгонять мальчиков что есть мочи:

– Скорее! Оба! Уже опоздали!

Взяв мать под руки, Герман и Валериан спешно повели ее к главному входу. Стоило семье ступить за порог аптеки, их приветствовал невидимый дверной колокольчик.

– О, душа моя! И дети с вами! Какое радостное утро!

Человек, который был невыносимо похож на Николаса Бодрийяра, но абсолютно точно им не являлся (потому что тому такие слова были едва ли известны), нежно обнял Ангелину и оставил целомудренный поцелуй на ее ладони. Каждого из отпрысков он погладил по голове.

– Все сюда! – декламировал старик. – Моя семья здесь!

Старший сын нахмурился и сделал шаг назад. Такое поведение отца пугало его не меньше, чем недавняя утренняя сцена в его рабочем кабинете.

За длинными прилавками в ту же секунду начали появляться сотрудники фармации, собирающиеся на зов хозяина из рабочих зон, скрытых от глаз простых посетителей. Среди них: два мужчины возраста Николаса в строгих костюмах, которые, должно быть, и были провизорами, три юноши в одинаковых белых рубашках со стоячими воротниками и коричневыми фартуками – очевидно, входящие в ранг подмастерий, и два высоких, крепких рабочих, чья форма намекала на то, что они занимаются грязной работой. Каждый из них старался улыбаться так приветливо, как мог, но вряд ли хотел, – оттого создавалось ощущение, что за ушами у постояльцев аптеки были спрятаны ниточки, за которые кто-то усердно тянул, рисуя на их лицах самые неискренние улыбки из всех возможных.

– Моя дорогая! – тающий от собственной елейности Николас вновь взял руку скукожившейся от тревоги супруги в свои ладони. – Мы безмерно благодарны вам за проделанный путь. Теперь: мальчики останутся, а вы скорее поезжайте обратно. На вас нет лица!

– Ну что вы, я, пожалуй, останусь… Как же они доберутся обратно? – еле слышно бормотала Ангелина, стараясь не встречаться взглядом с мужем.

– Со мной доберутся чудесно! Мы прибудем так скоро, что вы не успеете даже допить свой послеобеденный чай. – Бодрийяр-старший улыбнулся подчиненным и одарил жену ледяным взглядом, видимым лишь стоящим рядом и не предполагающим возражений. Теперь в том, что тот отец, которого знавала семья, был на месте, сомнений не оставалось. Старик вновь обернулся к работникам, обращаясь к парнишке, что дежурил у бутылей: – Уилли! Собери миссис Бодрийяр травяную настойку в дорогу, для здоровья ее легких. Должно быть, воздух в городе неблагоприятно влияет на ее слабый организм.

Конопатый и вихрастый Уилли обладал еще более болезненным оттенком кожи, чем тот, что был присущ темноволосым членам семьи Бодрийяров. Подмастерье был рыж, словно бестия, но синева, пробивающаяся сквозь его бледность, не оставляла простора для старомодных размышлений о магическом происхождении. Его вид действительно нельзя было назвать здоровым – должно быть, постоянная работа с токсичными веществами брала свое. Однако двигался парень довольно шустро. Услышав приказ владельца, он то ли от страха, то ли от неожиданности подпрыгнул и стремглав унесся прочь. Заполняя повисшую паузу от ожидания, Николас предпочел не терять времени и начать знакомство.

– Мальчики! – обратился отец к сыновьям так, словно Ангелина уже покинула фармацию и отсутствовала на месте. – Перед вами лучшие мастера своего дела в городе, за это я ручаюсь.

Имея в виду двух пожилых мужчин, Бодрийяр-старший подошел к провизорам и представил каждого из них поочередно:

– Мистер Альфред Ноббс, – отец указал на старика с элегантным пенсне в позолоченной оправе на носу, и тот сиюминутно застыл в полупоклоне. – Учился у господина Джека Бодрийяра. С тех пор Альфред – наш несомненный образец для подражания. Благодаря его знаниям и умению слушать гостя все отпускаемые нами эликсиры точны и действенны. Разбуди его ночью – расскажет «Фармакопею» наизусть.

Валериан поспешил отвесить ответный полупоклон провизору и незаметно придавил ногу старшему. Внимание Германа было направлено совсем мимо рабочих за прилавками и, скорее, концентрировалось на любопытном образце аптекарских весов, стоящих на поверхности одной из боковых витрин.

Николас усиленно делал вид, что не замечает рассеянность сына точно так же, как и присутствие жены, и предпочел продолжить:

– Мистер Карл Эггерт, – Бодрийяр-старший особенно хитро улыбнулся, представляя второго джентльмена в возрасте, чья старческая наружность выделялась разве что огромной бородавкой на правой щеке. – Ученик прямых конкурентов нашего начинателя. Он вел свое обучение у Джона и Джесси Бутов, но, встретив господина Джека, принял правильное решение и продолжил свою блестящую карьеру в «Фармации Б.». Мистера Эггерта вы не найдете в зале, но обнаружите в мастерской – под его чутким наблюдением и собираются волшебные настойки, толкутся порошки, вырезаются пластыри и прочее и прочее… все то, чем славится наше дело!

Второй старик казался куда менее приветливым с виду, а потому его дежурная улыбка спала одной из первых. Получив несколько приятных комментариев своему статусу, он удосужился лишь кивнуть Николасу. Взор мистера Эггерта был направлен в сторону прибора, от которого все не мог оторваться Герман. Юноша практически осмелился протянуть руку к золотым чашам, но Карл, наконец, заговорил:

– Эти весы настроены очень точно, – монотонно отчеканил он, не смея сделать открытое замечание сыну хозяина.

– Герман, – продолжая фальшиво улыбаться, сквозь зубы прошипел отец. – Не будешь ли ты так любезен обратить свое внимание на старших?

Разрушая почву для надвигающегося конфликта, в зал вернулся Уилли. Он сжимал в своих длинных пальцах крепко закупоренный зеленый пузырек, наполненный до краев коричневой жидкостью. Учтиво поклонившись, он протянул сосуд Ангелине:

– Извольте принимать перед сном ежедневно, мадам. Двух капель достаточно.

– О, Уилли! Ну как же ты вовремя! Как раз хотел представить вашу могучую троицу. – Николас язвительно улыбнулся, уже приобнимая жену за плечи, поскольку пребывал в полной готовности ее выпроводить. – Мальчишки в фартуках – подмастерья мистера Эггерта и мистера Ноббса. Тот, что так любезно принес настойку без задержек – как вам теперь известно, – Уилли. А два других – Бобби и Тимми.

Услышав свои имена, ученики провизоров, словно по команде, низко склонили головы перед детьми Бодрийяров. Хорошенько рассмотреть их лица издалека было сложно, потому как юноши то и дело смотрели в пол и держались отдаленных мест зала, а представить каждого из молодых сотрудников отдельно Николас нужным не посчитал. Герман, теперь предпочитавший держаться подальше от всех прилавков, приметил, что Тимми был шатеном, а Бобби имел такой же черный оттенок волос, как у него, и был значительно кучнее двух своих коллег. Знакомством такую встречу назвать было нельзя, однако отличать парней хотя бы по их макушкам уже было возможно.

– Уилли, будь же хорошим мальчиком до конца! Пойди на улицу, возьми для миссис Бодрийяр кэб да усади ее там покрепче.

Николас опустил на ладонь подмастерья маленький кожаный мешочек и смело передал ему жену из своих рук, словно эстафетную палочку.

– Хорошего пути, дорогая! – вновь показательно поцеловал ладонь супруги Николас.

– До свидания, мама, – хором проговорили сыновья, с беспокойством наблюдая за тем, как неохотно ведомая учеником провизора Ангелина оставляет лавку.

Мать, впервые добровольно расстающаяся с детьми на такой долгий срок, тревожно оглядела своих отпрысков и, наконец, скрылась из вида, закрывая за собой входную дверь в «Фармацию Б.».

Отец повернулся к мальчикам, а лицо его сменилось с приторно-вежливого на смиренно-довольное. Казалось, напряжение спало с его старческой спины, и этого расслабления он ждал довольно долго.

– Должно быть, вы заметили, что знакомство еще не окончено, дети. – Бодрийяр-старший махнул рукой, и два грузных парня, которые молча подпирали собой шкаф с пузырьками и бутылочками последнюю четверть часа, подошли к хозяину и встали за его спиной. – Это – братья Вуйчич. Они не слишком разговорчивы, но это и не входит в их список обязанностей. Валентин и Владан заботятся о нашей безопасности и в скором будущем будут работать с Германом.

Подчеркнув последние слова, Николас угрожающе улыбнулся старшему сыну, наблюдая за его реакцией. Тот лишь нахмурился и еще сильнее побледнел, не решаясь давать никаких комментариев сложившейся ситуации. Он внимательно осматривал тяжелые фигуры братьев, лица которых не выражали ничего, кроме прямой угрозы, которая, казалось, распространялась не только на недоброжелателей, но и на всех присутствующих.

Валентин и Владан были близнецами, и их схожесть выражалась не только в грубых, словно наспех собранных ленивым творцом чертах лица, но и в боевых травмах. У каждого из Вуйчичей был неоднократно сломан нос, на мягких тканях читались зажившие порезы, а под глазами залегли суровые темные тени, свидетельствующие о ночном или же вовсе круглосуточном образе жизни. Одежда громил соответствовала их типу работ и социальному классу, которому они наверняка принадлежали: мятые, клетчатые фермерские рубашки, небрежно накинутые серые жилеты и практически не повязанные, свободно болтающиеся галстуки. Даже садовник Бодрийяров обязан был держать свой подержанный гардероб в порядке, а потому такая свобода образов не на шутку удивляла. Казалось, этим подчиненным Николаса было дозволено намного больше, чем всем остальным.

– Здравствуйте… – значительно робее обычного произнес Вэл.

Герман продолжал сохранять молчание, пытаясь впитать в себя тот смысл, что отец закладывал во фразу о совместной работе.

– Герман, а ты у нас проглотил свой острый язык, позволь узнать? – слегка повысив голос, обратился к старшему начинающий раздражаться отец. – Или люди рабочего класса не милы такой белоручке, как ты?

– Отец, да Герман просто немного утомился… – начал было привычно защищать брата Валериан.

– Утомился! Да как же! – резко перебил младшего сына Николас. – Сейчас посмотрим, как…

Нарастающую гневную тираду отца прервал дверной колокольчик.

– Добрый день, господа, – послышался мягкий женский голос со стороны входа. – Мистер Бодрийяр, ваша гостья – на месте.

Вэл спешно повернулся к брату, схватив того за руку. Пользуясь тем, что хозяина аптеки отвлекла неожиданная посетительница, он отвел Германа подальше, за прилавок, и горячо прошептал:

– Очнись, братик! Ну ты чего, уснул?

Взгляд худощавого юноши, еще несколько мгновений назад прикованный к братьям Вуйчич, был обращен на женщину, что теперь разговаривала с их отцом. Однако о поле посетителя парень мог догадаться лишь по звуку голоса, который наделе выходил из склизкой красной массы, лишь отдаленно напоминающей человеческий силуэт.

– Кто это?.. – еле шевеля губами, произнес застывший Герман.

– Не знаю! – Валериан потряс брата из стороны в сторону, пытаясь привести того в чувства. – Но, кажется, она идет сюда, не забудь принять руку и поздороваться!

Кровавое существо, на сей раз почти не похожее на то, что уже возникало перед Германом на месте отца, двигалось плавно, огибая своим эластичным, немыслимым естеством торговые стойки, и направлялось прямо к отпрыскам Николаса. Еще мгновение – и прямо перед носом Валериана возникла длинная когтистая лапа, с кончиков которой густо спадала бордовая жидкость, заливающая стеклянную поверхность прилавка. К ужасу старшего брата, младший самозабвенно поднес уродливую конечность к губам, пачкая свое лицо в нечистотах.

– Меня зовут миссис Доусон, Валериан, – услышал Герман женский голос откуда-то из глубины массива красного чудовища. – А ты, должно быть, Герман?

Последним, что увидел старший сын Бодрийяра, были когти монстра, тянущиеся к его лицу. Он отступил назад, всем телом вжимаясь в полку с множеством бутыльков, пытаясь отстраниться от наваждения, что застилало его сознание.

Послышался звон стекла, а после – пространство вокруг заполонил резкий, стойкий запах.

– Благодари Бога, что это была карболка[8]8
  Имеется в виду карболовая кислота (фенол), используемая для обработки рук и инструментов.


[Закрыть], а не лауданум[9]9
  Опиумная настойка на спирту, чаще используемая женщинами как успокоительная. Была чрезвычайно популярна.


[Закрыть], паршивец! – откуда-то издалека послышался голос отца.

Я отложил телефон. Детализированность рассказов Джереми росла в геометрической прогрессии, и я вновь не мог избавиться от ощущения, что меня водят за нос. Я точно знал, что Герман Бодрийяр, его племянник и особняк с названием МёрМёр существовали, равно как и почти немыслимая но все же существующая связь Оуэна и меня с этими людьми. Однако, когда речь заходила о подробных описаниях галлюцинаций человека, которого не было в живых уже два столетия, со скептицизмом становилось бороться все сложнее.

Я и сам видел многие вещи, но никогда такими, какими они были на самом деле. Размытые силуэты, невнятные эпизоды, конкретные ключевые детали… Все это могло загораться в памяти, словно редкая вспышка от заброшенного маяка, но составить пошаговую историю из последовательных действий я был не способен. Разве что каждое из своих видений мне бы приходилось записывать в течение многих лет. Этот мужчина же, в свою очередь, описывал давно ушедшее так, словно пересказывал мне сюжет своего любимого, сто раз пересмотренного фильма.

Может быть, фантазии Джереми и вовсе не имели ничего общего с реальностью и являли собой выдачу желаемого за действительное? Кем был этот человек? И что ему на самом деле было от меня нужно?

– Я помню наш уговор, – нерешительно начал я запись нового голосового, измеряя небольшое пространство комнаты шагами. – Но я искренне не понимаю, как ты можешь помнить такие детальные описания всех этих мест, монстров… Всего! Я продолжу слушать. Но, не могу заставить себя верить тебе безоговорочно. Так как наш разговор откровенный – ты должен об этом знать.

Время близилось к полуночи, и рабочий день Оуэна был в самом разгаре. Однако его ответа не пришлось долго ждать.

– Мне и в голову не приходило, что ты забыл о моей медицинской карте, – открыто усмехался он, намекая на находку Константина в психдиспансере. – Ты считал себя сумасшедшим, когда восстанавливал память, однако вокруг тебя были люди, Боузи. Вокруг меня не было никого, кроме врача. То, что ты пережил, коснулось меня в трехкратной форме. С большой разницей в том, что добрые дядюшки не бросались мне на помощь с объяснениями о том, что на самом деле произошло. Доброй ночи.

Поджав губы, я закончил прослушивание и поставил телефон в авиарежим. Впервые в жизни мне пришлось оказаться на противоположной стороне. Я так яро боялся стать для всех сумасшедшим, что теперь с готовностью отрицал то, что не был способен понять сам.

Возможно, мне стоило быть милосерднее.