Текст книги "ESCAPE. Изгой"

Который день Ангелина страдала от жуткой мигрени. Ее отощавшее тело покоилось в могучем старинном кресле с коричневой бархатной обивкой и высокой округлой спинкой. На фоне тяжелой ткани бледное лицо женщины выделялось слепящим пятном, обрамленным лишь в распущенные пряди черных кудрей. Шторы были задернуты, сохраняя в комнате густой полумрак.

Во всей спальне отчаянно разило уксусом.

– Мама, – хрипло проговорил сын. – Мне требуется пустить немного света.

– Ох… – еле отозвалась та. – Что случилось?..

Не утруждая себя ответом, парень подошел к высокому окну, подобному всем, тем что были в доме, и слегка отодвинул одну из занавесей. Из кресла послышался стон.

Высокий юноша сделал шаг вперед и опустился перед матерью на колени, приподнимая полы своего плаща. Он взял ее руку в свои и коснулся тыльной стороны губами, а после поднял на страдающую женщину свое лицо.

Лина ахнула и прикрыла свободной ладонью рот:

– Что…

– Он убивает людей, мама. С помощью Вуйчичей, он убивает их, – произнося страшные слова во второй раз, Герман больше не мог сдержать своего ужаса и, наконец, дал волю горючим слезам. – Вот что это, его «очистка доброго имени»!

– Мой мальчик…

Женщина приобняла юношу за шею, давая тому возможность уткнуться в ее подол. Но это не помогало любимому сыну успокоиться, лишь сильнее заставляя того распаляться и кричать от ужаса, что он успел пережить.

– Я не вернусь туда, мама! Делайте что хотите, но я не вернусь!

– Тише… – Ангелина лихорадочно водила руками по буйной прическе сына. – Тише, сейчас все пройдет…

С усилием наклонившись вперед и все еще прижимая к себе голову парня, она дотянулась до столика, что стоял сбоку от кресла. Маленький колокольчик служил ей зовом о помощи, когда головная боль не позволяла женщине подняться самой.

Рыдания юноши становились все пуще. Наконец обнаружив отдушину, он более не мог остановиться и испускал из себя все эмоции, закручивая собственное сознание в настоящую истерику.

Через несколько минут на пороге появилась взволнованная Мари. Завидев своего воспитанника плачущим на коленях, она почти было кинулась помогать матери, но та остановила ее жестом:

– Принеси нам… то лекарство, милая.

– Мадам… – испуганно отозвалась нянька.

– Принеси, – без давления, но немного громче повторила Лина.

– Сейчас все точно пройдет, любимый, – убаюкивала сына женщина. – Сразу пройдет.

– Мама! – сквозь слезы отчаянно промычал Герман.

– Все хорошо… – отвечала Ангелина, продолжая поглаживать юношу по голове.

Последним, что он услышал, были нерасторопные шаги стареющей прислуги. Но стоило старшему ребенку Бодрийяров поднять голову для того, чтобы посмотреть, что принесла няня, мать с усилием уложила его обратно на подол.

– Закрой глаза, мой мальчик.

Сын повиновался. Через мгновение он почувствовал, как его волосы на затылке были приподняты заботливой рукой Мари. За этим знакомым и нежным жестом последовала боль, которая длилась всего мгновение.

Ее быстро сменила абсолютная тьма.

Глава 7

Хрупкое тело Германа Бодрийяра сдавливала глубина.

Холод пробирался под шиворот и мучал кожу ледяными уколами. Конечности юноши давно перестали откликаться на любые попытки возобновить движения и ощущались как что-то инороднотяжелое и совершенно неподвластное сознанию. То, что давило на него сверху, было беспросветным, неподъемным и густым, словно мертвая туша чудовища, победившего парня в неравной схватке. Оно держало его под собой, лишало кислорода и не оставляло ни шанса на то, чтобы вздохнуть полной грудью и, наконец, очнуться.

– Я молю вас прекратить!

Призывный вскрик хоть и пересекался с тем, чего желал Герман, но не принадлежал ему – ни в мыслях, ни тоном голоса.

Где-то далеко, на поверхности, за невидимой толщей говорила мать.

– Эта роль… чужда ему, мистер Бодрийяр. Инородна!

– Позвольте мне самому решать, чем должен заниматься старший сын! С тех пор как мальчик стал юношей, его судьба – не ваша забота!

Спор разгорался. Все утомленное естество наследника Николаса рвалось наружу, пытаясь бороться с тяжестью. Но, стремление вновь защитить слабого в этот раз было не способно разорвать оковы окоченевших когтистых лап, что удерживали парня в неподвижном положении.

– Ваш авторитет неоспорим. Неоспорим, мистер Бодрийяр…

Женщина плакала. Ее рыдания сотрясали вязкую тьму, орошая воспаленное сознание соленой горестной влагой.

– Он болен! Вы знаете, что он родился таким.

– Чушь! – продолжал отвергать любые слова Ангелины голос отца. – Вы сами в том виноваты.

Придумали болезнь, в которую этот слабак поверил и ныне ей кичится. Это ваша вина! Носились с ним, как глупая квочка!

– Да что же вы говорите… – сквозь хлюпанья стонала супруга Николаса. – Ваш отец подтверждал его недуг сам…

– Не поминайте великого Джека Бодрийяра всуе, мадам! – порыкивал мужчина. – Он был гениален в своем времени. Но медицина давно ушла вперед! Будь ваш выродок дамочкой, сия модель была б ему позволена. А коль родился мужем – пусть ломается на корню!

Герман сделал глубокий вдох, чувствуя, как вода заливается в его ссохшиеся легкие, и, приложив усилие, распахнул глаза. Удар тупой боли разразил его виски, а после застыл обручем вокруг черепа.

Тьма вокруг сохранялась. Лишь отблески света теперь пробивались к юноше через глухие затворки, окружающие его со всех сторон.

– Невозможно вечно колоть ему морфин, мистер Бодрийяр. Однажды все станет только хуже!

Одна из «затворок» всколыхнулась, приоткрывая обзор. Пространство, сохраняющее мрак, оказалось тремя тяжелыми завесами балдахина, что окружал ложе в материнской спальне.

Супруги поддерживали ссору где-то совсем рядом. Их снующие силуэты то и дело заставляли тяжелую ткань волноваться.

– Чем хуже эта смесь той «Детской тишины»[13]13
  Детское наркотическое снотворное на основе опиума или морфина. Обычно разбавлялось патокой.


[Закрыть], что изобрел наш достопочтенный дедушка? – брезгливо подначивал Николас. – Казалось, лишь благодаря ей ваш буйный тогда был усмирен. Не вы ли радовались чуду фармации – две ложки в день, и ваш сын – будто новенький?

– То детская микстура! – горевала Ангелина. – Все принимают, и мы принимали. Мы говорим о чистом морфине!

– Да вам бы и самой вколоть немного! Гляжу я, лауданум на вас и вовсе не действует боле! Иль лучше оставить все как есть, и пускай ваш Герман растет как сорняк в поле – тонким и бесхребетным, подобно вам и вашей родне?!

Юноша сделал усилие для того, чтобы издать звук, но голос, потерянный где-то далеко на глубине, оставленный в подарок чудищу, что высосало силы, более не возвращался.

– Вы убиваете меня… – рыдания матери постепенно обращались в утробные. – Но мало вам того… Вы убиваете сына…

– Я возрождаю наследника великого дела, – грубо отрезал муж. – Уж поверьте, я знаю, как лечить его недуги. Немного работы, и без морфина обойдется. Не нужен он будет, и все тут. Уступит место новой страсти!

Супруга вскрикнула и пораженно зашептала:

– Да что же вы делаете… Неужто хотите, чтобы он… сам?

– А то! – Николас разразился победным смешком. – У Вуйчичей, должно быть, намечается отпуск!

– Нет!

Что-то с грохотом опустилось на пол, заставляя балдахин содрогнуться. На то, чтобы подняться и проверить самостоятельно, у парня не было ни единого шанса.

Герман прикрыл глаза, чувствуя, как собственное сердцебиение набирает ритм в ушах. Вновь обретая невесомость, он представлял, как завеси становятся прозрачными, и он имеет возможность лицезреть разгар ссоры.

На месте отца образовалась теперь уже знакомая ему липкая масса, не способная ни к чему, кроме изрыгивания ругательств из зловонной пасти. Схожее с ним существо размеров чуть меньше распростерлось перед обтекающим монстром прямо на полу. Что-то похожее на лапу монстра скромнее в размерах цеплялось за подножье чудовища, которое когда-то было Николасом.

– Отпустите, а то пожалеете! – клокотал гигантский черный комок голосом старика Бодрийяра.

– Нет! Я молю вас его пощадить! – мычала распростершаяся на полу сущность в ответ.

Нечистоты, которыми обтекали ожившие кошмары юноши, вновь стекались воедино. Он почувствовал резкую тошноту.

– Кровать испорчена по вашей милости! – звуки вновь начали отдаляться, и крик отца раздался откуда-то сверху.

Шлепок.

Герман вновь попытался пошевелиться, но недуг застал его новым приступом. Юноша задыхался, не в силах вынырнуть обратно.

Еще один шлепок.

– А это – за смелость, которой вам позволено не было!

Туша чудища – мертвая или глубоко спящая – вновь навалилась на него, окольцовывая тонкие запястья тяжелыми лапами.

Этот груз на сей раз был спасительным: ужасающие образы, воссозданные его воображением – с особенной страстью и смаком, – вновь пожирали друг друга.

Мы притормозили в квартале от студенческого логова Джима. Парковка рядом со зданием была запрещена.

Джереми внимательно посмотрел на меня так, словно ожидал, что после его рассказа у меня, как и всегда, найдутся комментарии. Но я, с неясным комом в горле, все еще пытался проглотить горькую пилюлю, которую в меня пытался засунуть Оуэн под видом цикличного сюжета. Образы в видениях Германа теперь дублировались, кошмары – становились все ярче и бесцельней, образуя собой нескончаемую, вечную петлю непрекращающегося насилия в семье.

– Может быть, с сумкой тебе помочь? – наконец заговорил мой спутник и потянулся за поклажей, что нам передала Иви примерно час назад. – Вряд ли твои личные вещи похожи на кирпичи, но весит она немало.

– Ноутбук, книги, тостер и блинница, – равнодушно резюмировал я, пожимая плечами. – Вот и весь основной вес.

– Блинница? – мужчина удивленно усмехнулся и, не дожидаясь моего согласия на его предложение о помощи, перетащил спортивную сумку себе на колени. – Что-то не похож ты на того, кто часто ест блины.

– С рыбой и рисом… – в очередной рассказывая свою постыдную привычку, приобретенную еще в детском доме, я смутился.

– А, и макаешь в майонез. Точно, Иви рапортовала, – тихо хохотнул Джереми, открывая дверь со стороны водительского сидения. – Я тогда так удивился сочетанию продуктов, что толком не запомнил, что все это добро заворачивается именно в блины.

Я последовал примеру владельца автомобиля и покинул салон. Последний заблокировал машину, и мы двинулись на проходную.

– Только я не подавал никаких заявок, – все еще будучи не в своей тарелке от воспоминаний о том, что мистер О знает обо мне куда больше положенного, промямлил я. – Я же тут вроде как нелегально, потому что Джим договорился. А просто так внутрь можно только родственникам.

– А я – родственник, – криво ухмыльнулся Джереми. – Пусть попробуют доказать, что нет.

Мое состояние достигло высшей степени дискомфорта.

– Ты еще и побитый… – слабо протестовал я. – Представляю, что подумает консьержка.

– В ее голове будет ровно то, что мы туда вложим, – казалось, что мой сопровождающий начинал откровенно веселиться из-за сложившейся ситуации. – Разве ты еще не понял, как это работает?

Мы быстро миновали квартал, потому как далее «новоиспеченный» родственник двигался буквально вприпрыжку, а мои тощие короткие ноги только и делали, что пытались за ним поспевать.

Главный вход в общежитие встретил нас пустым крыльцом и унылой темно-серой отделкой, что самозабвенно отходила от грязного старого кирпича лохмотьями. Слева от железной двери располагалась ныне пустующая лавочка, а прямо над ней пестрела всевозможными типографскими креативами доска с объявлениями.

– Может, мы уже пойдем? – хмуро буркнул я, наблюдая за тем, как шик студенческих реалий захватил все внимание Джереми.

– Боже, – качал головой и весьма по-стариковски цокал он. – Что за реклама убогих увеселительных заведений здесь? Нужно устроить молодежную бонусную программу в «Hide and Seek».

А то привыкают к низшему качеству, и потом идет стереотип о сфере.

– Как ты сказал? – сдержать хихиканье было не просто. – Мо-ло-дежную. Молодежь – слово-то какое. Используй его вслух при этой «молодежи», и к тебе точно никто не придет. И даже не потому, что у тебя слишком дорого.

Оуэн хитро глянул на меня из-под ресниц:

– Эй, а это – идея. Мне нужна «свежая» кровь в команду. Может, раз собрался менять жизнь, и от Боба сбежишь? Обещаю ставку вдвое больше твоей текущей.

Я подкатил глаза.

– Ни за какие плюшки с тобой я больше работать не буду. Клянусь.

Джереми предпринял попытку громко расхохотаться, но тут же прервал самого себя, резко склонился ко мне и заговорщически прошептал:

– Слушай меня, мальчик. На тебя напали плохие ребята…

Не дожидаясь окончания фразы, я отлетел от собеседника на полшага:

– Черт бы тебя побрал с такими резкими перемещениями! Если мне и встречались какие-то сомнительные личности по пути, то это был ты и твои альтер эго.

Оуэн будто не слышал меня. Вновь пребывая в своем игривом режиме, в котором он если и не был моим сверстником, то точно принадлежал к тому же поколению, мужчина продолжал.

– Я привез тебя также, остановившись за квартал отсюда, вместе с вещами. Но как только ты вышел – поругался с парнями на дороге. Я вернулся, отбил тебя и решил проводить.

– И чем это я обязан такому кортежу с кучером больше, чем вдвое старше меня?! – еще немного, и уровень испанского стыда не дал бы мне и шанса на то, чтобы продолжать этот диалог. – Что за чушь!

– Чушь, Боузи, – это то, что ты не узнал меня на вечеринке в твоих квестах, – съязвил Джереми. – А я – твой дядя. Повторяй это себе почаще.

Я почувствовал, как мое лицо вытянулось.

Адекватных комментариев на подобные заявления у меня не было.

Мы пересекли порог общежития и оказались в просторном светлом холле. В углу, за стойкой, слабо напоминающей ресепшн, стоя засыпала пожилая консьержка. Осуждать ее за такое состояние я бы не решился – в конце концов, эта немолодая мадам работала тут круглосуточно.

А за все время своего проживания с ее сменщицами я и не сталкивался.

Когда мадам бодрствовала – занималась контролем турникетов на вход и выход, соседствующими с ее рабочей зоной. Наш путь пролегал мимо них и прямиком к лифтам – однако, для достижения цели, главное «препятствие» еще требовалось устранить.

– Триста четвертая, – громко брякнула старуха, встрепенувшись от полудрема. Казалось, табличка с номером моих апартаментов была прикреплена к моему лбу. – Это не вы вчера умудрились курить в помещении?

Я, бывало, грешил своими электронными гаджетами не только на улице, но не здесь. Да и резкого запаха дамочка бы точно не почувствовала.

– Никак нет… – неуверенно отозвался я.

– Что ж. А это? – она кивнула на моего спутника и по-моряцки прищурила один глаз, напоминая своим видом чересчур внимательную птицу. Как и ожидалось, сомнительно-побитый вид моего спутника ее крайне взволновал.

– А это…

– А это – его дядя, мэм, – перебил меня Джереми, любезно раскланиваясь, Но не прошло и секунды, как его автоматическая доброжелательность сменилась на праведный театральный гнев. – Что же это у вас такое творится, я спрашиваю? Буквально в трех шагах от студенческой резиденции!

Консьержка сморгнула. Казалось, ее дневной сон отошел окончательно.

– Стоило мне высадить Боузи из машины, как к нему подошли два столба, прямиком из вашего здания, и начали задирать! Да-да, из вашего общежития! – распалялся в своих фантазиях Оуэн.

– Да что вы такое говорите! – возмущенно вскрикнула женщина.

– Таки есть! Учреждение, казалось бы, связанное с храмом знаний! И такое поведение! И кто у вас следит за дисциплиной? А если бы я отъехал дальше? Если бы мальчик не забыл у меня свои вещи?! – усиливая доказательную базу, мужчина потряс сумкой в воздухе.

– Как… – женщина лихорадочно заводила руками по своей рабочей поверхности в поисках бумаги и ручки. – Как они выглядели?! Немедленно доложите о нарушении!

– Сию минуту! – Джереми выступил вперед, активно жестикулируя для демонстрации только что придуманного описания уличных бандитов. – Один потолще, да-да, блондин! А второй – лысый и тощий, словно жердь. Оба – настоящие отморозки! Вы посмотрите, что они сделали с моим лицом! А если бы досталось мальчику?

Консьержка схватилась за сердце:

– Какой кошмар! Я немедленно должна доложить охране!

– И поскорее бы… – уже более спокойным тоном резюмировал Оуэн, вновь возвращая себе былой статный образ. – Видите ли, я раздумываю над тем, чтобы обратиться в полицию, после того как провожу своего ребенка до комнаты.

Количество лицевых мышц, которые вздрогнули на моей физиономии при словосочетании «своего ребенка», не пересчитал бы даже специалист.

– Нет-нет-нет! – залепетала старушка, тут же зажигая зеленую стрелочку на турникете. – Никакой полиции! Мы определенно разберемся сами! Прошу вас, скорее проходите вместе и ни о чем не переживайте! Если понадобится моя помощь, мальчик знает, как звонить.

Выпроводив нас до лифта, мадам вернулась за стойку и принялась громко причитать в трубку рабочего телефона. Кем бы ни был сегодняшний охранник – из-за цирка, устроенного моим спутником, ему явно придется несладко.

– Ты что-то перегибаешь, – процедил я, когда мы покидали кабину и выходили в длинный коридор, по правую и левую сторону которого множились входные двери в каморки, названные апартаментами. – Ребенком меня назвать сложно. Твоим – еще труднее.

Джереми улыбнулся, предпочитая оставить мое замечание без лишних комментариев.

Стоило нам пересечь порог комнаты, я вспомнил об оставленном бардаке. Но за него все еще было не так стыдно, как за поведение моего спутника на публике.

– Явно не так круто, как у тебя… – пробормотал я. – Но тут бывает и почище.

– Ты просто не видел, как выглядела моя квартира лет тридцать назад, – усмехнулся Оуэн и поставил сумку у порога. – Лучше было не видеть никому.

– Ах, у тебя была своя квартира. – Мне казалось, что, если я еще раз закачу глаза на любую из фраз мистера О, мои глазные яблоки останутся где-то внутри черепной коробки. – И почему я не удивлен?

Скинув кроссовки, я вошел внутрь и приглашающим жестом указал вглубь апартов Джима:

– Мое временное пристанище. Проходи, думаю, за спектакль на ресепшене тебе полагается хотя бы чашка чая. А за драку – печенье к нему.

– Не откажусь, – хохотнул мой бывший заказчик и аккуратно снял свои остроносые ботинки с помощью лопатки для обуви.

Когда мы устроились за небольшой столешницей, разделяющей подобие кухни и спальной зоны в комнате, я, наконец, немного расслабился и вновь мысленно вернулся к тому, что услышал от мужчины в салоне его автомобиля.

– Не спросил сразу… – нерешительно начал я. – Может быть, это глупо, но я не знаю, что такое «Детская тишина».

– О, ну что же тут глупого. – Мой гость пожал плечами и отпил чай из моей любимой чашки с Бэтменом, даже не вынимая пакетика. К моему удивлению, той брезгливостью, что была свойственна Константину, он не обладал, хотя явно имел достаток в разы больше последнего. – Тогдашняя «медицина», если ее можно так назвать, славилась обилием наркотиков в составах так называемых эликсиров и микстур. Опиум, патока и вода – вот тебе и «Детская тишина».

Я мотнул головой:

– Подожди, то есть детям давали наркотики практически в «голом» виде? Только подслащивали, как… как чай?

– Все так. – Джереми пожал плечами так, словно мы говорили о чем-то настолько будничном и привычном, что я содрогнулся. – «Детская тишина» была достоянием Джека Бодрийяра и продавалась в «Фармации Б.», но была не единственным экземпляром подобной… ну, микстуры. Был еще сироп миссис Уинслоу, например. Там содержался морфин.

– Значит, этим поили Германа и Валериана в детстве? – медленно смаргивая ужасное осознание, уточнил я.

– Только Германа, – Оуэн фыркнул. – Он у нас был… буйный, в некотором смысле. Видел всякое и, соответственно, вопил. Вэла это не касалось. По крайней мере, насколько мне известно.

– Не говори, что все это – ты тоже вспомнил. – Я потянулся к шкафчику кухонного гарнитура, который располагался над плитой, и выудил оттуда свежую пачку печенья с шоколадной крошкой. – В это я точно не поверю.

– И не нужно, – мужчина уже привычно для меня хохотнул. – Этого не мог помнить даже сам Герман, не то что я. Вычитал кое-где… некоторые записи. Но они достоверны, можешь в этом не сомневаться.

Недоверие накатило на меня с новой силой, но эмоции от того, что «Детская тишина» действительно существовала и была так популярна в применении, пока затмевали все остальное. Для пущей уверенности я даже загуглил название микстуры и убедился в том, что, с точки зрения фактов, мой гость определенно не врал. Прежде чем я успел спросить больше, О ловко сменил тему.

– Очень мило, – он указал на стопку комиксов возле моей расправленной кровати. – Любишь все эти игрушки, мультики? Ну, гоняешь на приставке?

– Нет у меня приставки, – мрачно буркнул я. – Читаю и смотрю. В последнее время. У Джима были, и я взял.

– Хм. – Джереми вновь отпил из моей кружки и теперь будто посмотрел на нее новым взглядом. – А Бэтмен тебе близок… не из-за стереотипных мальчишеских соображений, правда? Ты ведь уже не в том возрасте. Это потому, что у него тоже нет семьи?

Я раздраженно выдохнул.

– Ты что, решил поиграть в моего психиатра, дед? Мне это не нужно. Хочу и люблю читать про крутого парня в классном костюме летучей мыши.

Утомляешь уже своими предрассудками. Слишком плоско, даже для тебя!

– Вот что происходит, когда такой «дед», как я, пытается поддержать тему разговора, – добродушно посмеялся гость. – Серьезно, извини. Может, это даже не твоя кружка.

– Узнав про все эти… детские наркотики, я думаю, что лучше уж никакие родители, чем такие, – серьезно резюмировал я. – Не знаю, что у тебя там за родственники, конечно. Но, в моем случае… В такие моменты я буквально благодарю все живое за то, что у меня сложилось так, как есть.

Это все еще лучше, чем у Бодрийяров.

– Я не сирота, – пространственно ответил Джереми, слегка меняясь в лице. – Однако с тобой согласен.

– Совести у тебя нет, – поддел мужчину я, шумно прихлебывая чаем. – По крайней мере, я услышал, что тебе купили квартиру. Едва ли ты заработал на нее сам в моем возрасте.

– Конечно, купили, – слегка брезгливо согласился он. – Только это ничего не значит. На эту жилплощадь я бы променял многое. Принятие. Заботу. Внимание. Любовь, в конце концов. Еще бы парочку таких квартир купил и променял, Боузи. Материальное для меня ценности не имеет.

Чувство неловкости повисло в воздухе. Пережив многое, включая абсолютную бедность, я измерял успех в деньгах. Мы с Ней так стремились жить лучше, работая на износ, что предполагали, что обеспеченность наверняка воздаст нам все недополученное с лихвой. Но никто из нас пока так и не пришел к той планке материального благополучия, после достижения которой хотелось остановиться. И причина тому, как я теперь понимал, была проста. Это стремление было бесконечным, а заполнить внутренние дыры и вовсе было не способно.

Зависть к тому, что у Джереми Оуэна было что-то, чего не было у меня, сейчас казалась мне абсолютно бессмысленной. В конце концов, он прожил жизнь, которая мне была недоступна, но почему-то сегодня сидел со мной тут, в студенческом общежитии, запивая дешевое печенье обычным черным чаем в пакетиках. Ни его, ни моя цель все еще не были достигнуты, а одиночество было вполне равноценным.

Имели ли вообще хоть какое-то значение обстоятельства?

Если я был готов поверить в его теорию о нашей далекой родственной связи из девятнадцатого века, то должен был принять факт того, что ни время, ни статус, ни даже разница в наших поколениях не могут управлять судьбой.

За этим маленьким складным столиком, больше напоминающим барную стойку, сейчас мы были равны.

– Извини, – негромко произнес я. – Я в твоих ботинках не ходил.

– Я в твоих тоже, Боузи. И даже рядом не был, – грустно улыбнулся мистер О. – И о последнем жалею больше всего. Будучи в твоем возрасте, я вспомнил о мальчике, чья пропажа и, позднее, разгаданная смерть сломили меня на корню. Позднее – чувствовал вину бесконтрольно, скучал по тому, кого, как мне казалось, уже давно не существовало. А этот ребенок тем временем прозябал в ужасном месте и рос без всего, что я хотел и мог ему дать с лихвой.

Я почувствовал, как во рту стало горько, и отвернулся.

– Наверняка ты часто задавался вопросом о том, что мне от тебя нужно. Правда заключается в том, что я просто хочу убедиться в том, что ты живешь хорошо. И помочь, если ресурсов для этого недостаточно. Считай меня эгоистом, но, зная, что Реймонд, однажды лишившийся шанса прожить свою жизнь полноценно, вновь мучается, хоть и дышит, я не могу продолжать быть собой. Эта боль не стирается временем. А вина – не искупается никакими средствами.

Оуэн положил свою руку мне на плечо. На этот раз брыкаться я посчитал неуместным.

– Поэтому сделай мне одолжение, – Джереми усмехнулся. – Что бы ни случилось – постарайся жить на полную катушку.