Текст книги "Кариатиды"

9

Форточка в Ясиной комнате оказалась распахнутой настежь, хотя Зоя хорошо помнила, что закрывала ее. Это было их вечным противоборством: одной нужен был свежий воздух, другая легко мерзла. И вот теперь дочь уехала, а комната ее живет по-прежнему. Всё на местах: аккуратно заправленная кровать, ровные ряды книг на полках, глиняный горшок с лианой. Яся наказала поливать ее и опрыскивать комнату водой из пульверизатора, чтобы воздух был влажным, как в тропиках. Лиана приблудилась к ним случайно – в школе затеяли ремонт, и цветы раздали по квартирам. Нежные фиалки и царственные эухарисы шли нарасхват, даже слоноподобный фикус удалось кому-то пристроить; их же приемыш был самым неприглядным и потому никому не нужным. Тогда они еще не знали, что это ползучее растение: из горшка торчали слабые стебли, покрытые листьями в форме кляксы. Дочь зарылась в книги и выяснила, что родина питомца – Южная Америка и что в тени он не может полноценно развиваться, оставаясь всю жизнь подростком. Горшок водрузили на подоконник, и лиана действительно пошла в рост, так же бурно и вдруг, как сама Яся, когда была третьеклассницей. Вместе с Ленькой они прибили к стене деревяшки, чтобы дать растению опору. Повесили заодно и книжные полки – в общем, стучали молотком всё утро, она даже забеспокоилась, что сбегутся соседи. Зато лиана была рада-радешенька и постепенно сменила недоразвитые листья на новые, большие и разлапистые. Зоя надеялась, что тропическая красавица зацветет, но та лишь ползла все выше, обвивая свои чурбачки и жадно впитывая солнечный свет.

Железный ящик под столом послушно загудел, повинуясь нажатию кнопки. Зоя все еще побаивалась компьютера: он напоминал ей джинна из бутылки. Непостижимый, могущественный, он мог исполнить всё, что захочешь, но выходило почему-то не то и не так. Яся смеялась, прочитав ее жалобы в электронном письме, – смеялась беззвучно и механически, с помощью круглых скобочек, вставленных в текст. «А ты вспомни „Ослепленного желаниями“, – писала она. – Надо правильно формулировать запрос, и получишь то, что нужно». Зоя хмурилась – по-настоящему, не смайликами, отвечала сухо, и дочь, почуяв обиду, присылала ей длинные строчки абракадабры, на которые можно было нажать мышкой и сразу попасть куда надо.

Интернет представлялся Зое то темным лесом, где за кривыми бородавчатыми стволами прятались какие-то вирусы, то лабиринтом из американского фильма про гоблинов. Сами гоблины тоже имелись в избытке: хамоватые и развязные, они отирались на толкучках-форумах, где люди раздавали друг другу советы и обменивались мнениями. Зоя всего лишь хотела узнать, в каком журнале можно напечатать Витины стихи. Она давно мечтала сделать ему сюрприз – сам бы он ни за что не взялся ходить по редакциям, даром что стихи, на Зоин вкус, были замечательные. Промучившись битый час с регистрацией, она наконец отстучала свое сообщение. Однако первый же ответ оказался таким грубым, что она залилась краской и поспешно ткнула в кнопку «Выкл.», чтобы стереть свой позор раз и навсегда.

Яся убеждала ее, что в интернете есть много интересного, что он позволяет увидеть то, что было недоступно раньше. «Хочешь, я найду тебе Боттичелли? Смотри, сколько здесь картин!» Зоя силилась узнать родное в этих бледных, увядших полотнах, обрамленных пластмассовой рамой монитора, и только грустно качала головой. Волшебство осталось там, в далекой юности – под звездными сводами Эрмитажа, в букинистических, где лежали роскошные иностранные издания. Такое не держат дома, тем более в виде скверных копий на экране. Еженедельный ритуал, паломничество – в Столешников, на Качалова; без надежды, даже без мысли это богатство когда-нибудь купить. Войти с мороза в ароматное книжное тепло, постоять у прилавка, набираясь храбрости, чтобы попросить альбом у царственной продавщицы (на Качалова было проще – там книги стояли на полках, к которым мог подойти любой). Зачем ей теперь эта мнимая доступность? Она лишь обесценивает искусство.

Нет, лабиринты эти были Зое решительно не нужны, а из всех программ, непонятно как хранящихся в жужжащей коробке под столом, она пользовалась только почтовой. Но сегодня пришлось обратиться к джинну еще раз. Тщательно прицелившись, Зоя ткнула стрелочкой в значок с телефоном и стала терпеливо ждать. Программа связи дозвонилась быстро; в пустом окошке потемнело, проступили бисерные буковки новостей – кажется, работает. Зоя напечатала в строке: «Отчего болит в груди»; подумав, вбила пробел – «от чего» – и нажала «Искать».

Чем дольше они с Витей были вместе, тем больше сходства обнаруживали между собой. Оба они были Весами по гороскопу, оба любили мечтать и, как все мечтатели, бывали рассеянными; оба ценили искусство и тяготились мелкими бытовыми заботами. Вите, конечно, приходилось заниматься хозяйством – ведь на нем было двое детей: десятилетний Максим и Леночка, которая только пошла в первый класс. А вот врачей он не терпел точно так же, как Зоя.

– Ты тоже от них пострадал? – понизив голос, спросила она, когда простуженный до хрипоты Витя наотрез отказался принимать антибиотики.

Еле заметная тень пробежала по его лицу – мягкому, белому, как свежая сдоба, с золотистыми завитками на лбу и актерской ямочкой на подбородке. Зоя тут же всё поняла и застыла, боясь случайным словом потревожить память той, чей портрет Витя до сих пор носил в бумажнике. Тихая Витина исповедь отозвалась в душе такой горечью, что, кажется, могла бы – воскресила бы страдалицу, а сама отошла в сторонку, чтобы не мешать.

Всё было банально и страшно: болезнь, операция, нетвердая докторская рука. Потом, конечно, все каялись, плакали и обнимали вдовца – как будто этим можно что-то изменить. Витя закашлялся, оборвал рассказ; щеки его покраснели от натуги. Надо дать ему горячего чаю. Сами обойдемся, решительно подумала Зоя, без всяких врачей и их советов. Поддавшись порыву, Зоя начала рассказывать, негромко, будто сказку на ночь, поглаживая Витю по вспотевшему лбу. Хотелось и отвлечь его, и в то же время дать почувствовать ту особую близость, какая бывает между пострадавшими от общего зла. Так он узнал, что в четырнадцать лет ей поставили неправильный диагноз и прописали лошадиную дозу аспирина. Тогда-то у нее и начала идти носом кровь – ведь аспирин ее разжижает. Врачи запоздало спохватились, поменяли лечение, а потом и диагноз. Кровотечения стали реже, опасность затаилась, чтобы не спугнуть жертву раньше времени; а потом напала из-за угла и стиснула в ледяных лапах. Врачи пытались замести следы – говорили, что аспирин тут ни при чем, просто сосуд был слабый и лопнул бы рано или поздно. Но было ясно как день, что свои всегда выгораживают своих – неважно, правы они или нет.

От простуды Витю удалось вылечить без всяких антибиотиков. Мёд, травы, горчичники – всё это Зоя уже много раз проходила. А вот что делать при боли в груди – никто не знал, даже всемогущий интернет. Зоя вздохнула и решила, что выждет еще немного, а потом, если боль не пройдет сама, вызовет врача на дом. Всё лучше, чем толпиться в темных коридорах и дышать чужими бациллами.

Она закрыла страницу с результатами поиска, проверила почту и выключила компьютер. Взяв с подоконника лейку, взобралась на стул, к висевшей на стене лиане. Отчего-то дрогнула рука, вода перелилась через край плетеного кашпо и закапала на пол. Зоя охнула, кинулась в ванну за тряпкой – господи, это ж надо уродиться такой неуклюжей! И в кого? Потом, сидя на корточках возле чистого и сухого паркетного квадратика, она подумала, что тряпка, наверное, была не та. Яся рассердилась бы, у нее всегда всё было строго: этим вытирают пыль, этим моют раковины и кафельные стены… К глазам подкатили слезы. Квартира снова стала пустой и холодной, как в первый вечер после расставания. Все эти десять дней Зоя убеждала себя, что дочь где-то рядом. Уехала на практику в институте, осталась ночевать у отца – мало ли их было раньше, таких отлучек? Электронные письма приходили регулярно и быстро, словно не было тысяч километров, разделявших материки. Только сегодня почему-то ничего не пришло. Может, занята; а может… Зоя торопливо отогнала тревожную мысль. Ей страшно было вообразить себя в чужой стране, совершенно одну; но в Ясю она верила, как веришь в киношного супермена. За него тоже переживаешь, но конец всегда бывает счастливым.

Выходя из комнаты, Зоя окинула взглядом стены. Нет, кое-что тут все-таки изменилось. Исчезла газетная страница с нечеткой фотографией дочери, стоящей над оврагом в городском парке. «Студентка уверена: воздушный змей поможет остановить разрушение». Ясе тогда страшно не понравилась эта подпись под снимком. «Журналисты опять всё переврали. Не остановить разрушение, а измерить его!»

– Да будет тебе воевать, – примирительно сказала Зоя. – Напечатали ведь, уже хорошо. А потом, глядишь, кто-нибудь и остановит. Есть же способы?

– Да есть… Деревья можно сажать, отводить грунтовые воды.

– Ну вот! Людям ведь главное показать, что надо делать, вдохновить их.

– Ты думаешь?

Чуткое ухо Зои уловило, что под сухим и колючим, как песок, скептицизмом, который так часто обижал ее в ответах дочери, бежит тонкий ручеек надежды; ей страстно захотелось поддержать эту надежду, помочь ей вырваться наружу, но в голову, как назло, не лезло ни одной умной мысли – всё какие-то банальности.

– Ну конечно, Ясь, – сказала она так твердо, как только могла: пусть банальности будут хотя бы весомыми. – Люди ведь не разбираются в этом. Овраг и овраг, подумаешь… А если приходит специалист и говорит, что это опасное место, что надо как-то его укреплять, – они послушают. Люди ведь не дураки.

Ей почудилось, что Ясино лицо посветлело, но в этот момент зазвонил телефон. Дочь убежала, и беседа забылась – даже полуразмытое фото на стене не напоминало о ней до тех пор, пока не исчезло. Странно, что она не забрала с собой остальные: групповые снимки с летних практик, драматические горные пейзажи из календарей – все они, оказывается, были не так важны для нее, как газетная страница с неправильным заголовком. Чем, интересно, закончилась та история со статьей? Зоя попыталась вспомнить, изменилось ли что-то в городском парке за эти несколько лет. Деревьев там вроде бы не прибавилось, а насчет воды она и вовсе не знала. Надо бы как-то выяснить, подумала Зоя, прикрывая за собой дверь. Яся будет рада, если ее исследование и правда кому-то помогло.

10

Университет Тасмании – новенький, коробчатый, зажатый между холмами и рекой – при первом знакомстве показался мне каким-то несерьезным, почти игрушечным. А потом я вдруг почувствовала себя здесь как дома. Со стеллажей геологического музея смотрели диковинные минералы вроде тасманийского крокоита: он щетинился десятками кроваво-красных игл, отливавших леденцовым блеском. Рядом бесшумно работал громоздкий сейсмограф, покрывая бумажный барабан тонкой нитью рисованных кривых. А компьютеры, оснащенные последними версиями профессиональных программ, вызывали у меня невольную зависть: местные студенты получали всё это добро в свое распоряжение с первых же курсов. Зато никто из них не умеет рисовать карты кривоножкой на акварельном фоне, думала я, заходя в избушку геодезического факультета, тесную, как трансформаторная будка. «Первая аудитория свободна, мы можем там поговорить», – сказал Прасад. Он сам предложил обращаться к нему по имени, хотя был моим руководителем, да еще лет на десять старше. Дженни тоже была старше, и я никак не могла привыкнуть, что надо называть ее так в глаза.

Я готовилась к этому разговору всерьез. Принесла автореферат дипломной работы, переведенный на английский. Добавила к этому увесистую папку с материалами по оползням, которые собирала на протяжении всех студенческих лет. Я была готова извиняться, защищаться – все что угодно, лишь бы мне позволили изменить тему. Красивое лицо Прасада, с лиловыми тенями в подглазьях, было непроницаемо, словно лик Будды.

– Но там ведь городская застройка, – сказал он, и я, должно быть, от волнения, поняла его с первого раза. – Змеи нельзя запускать поблизости от жилья.

– У меня большой опыт. Буду всё держать под контролем.

– А не легче ли использовать для таких условий традиционные методы?

Вот оно, начинается. Сколько я уже видела этих недоверчивых лиц, сколько выслушивала упреков в том, что занимаюсь ерундой. Даже после успешной защиты диплома никто не поверил в будущее малых беспилотников. Всем было наплевать.

Я подавила раздражение и стала терпеливо объяснять, что обычная аэросъемка обойдется гораздо дороже, если делать ее с нужной периодичностью. А геодезические методы я буду использовать параллельно с моими, чтобы потом сравнить результаты. Вот увидите (я уже напирала), съемка со змея будет точнее и эффективнее. Что касается безопасности – застройка тут малоэтажная, и поблизости нет вертикальных массивов, способных вызывать турбулентность.

– Как насчет проводов?

– Леер лавсановый, он ток не проводит.

– Я не об этом. Там же повсюду провода, змею негде будет развернуться.

– Есть новые кварталы без телеграфных столбов и большой парк. Этого должно хватить.

Повисло молчание. Из коридора доносились обрывки чьей-то болтовни. Прасад листал ксерокопии и распечатки статей в моей папке, подперев голову кулаком.

– Вообще-то тема очень перспективная, – произнес он наконец. – Министерство ресурсов Тасмании как раз сейчас занимается крупным оползнем на юге Хобарта. Думаю, они дадут вам поддержку.

«А вы?» – хотелось мне спросить. Руководитель сидел все в той же позе, долистав мою подборку до последней страницы. А там, в прозрачном пластиковом кармашке, был англоязычный репортаж об оползне в индийском штате Керала, где в прошлом году погибли почти сорок человек. Они сидели вечером за столом, большая семья, отмечали помолвку. Никто не ожидал беды. Мне пришло в голову: что, если среди них были знакомые или родные Прасада?

Он, должно быть, почувствовал мой взгляд и, закрыв папку, придвинул ее ко мне.

– Так вы давно увлекаетесь геологией, – заметил он.

– Да, – сказала я, с облегчением наблюдая, как он зачеркивает вереницу каллиграфических букв в своем блокноте. – У меня отец геолог.

Телевизор в гостиной лопотал вполголоса, и слышно было, как потрескивают половицы под колесами кресла-каталки. Просторная кухня, поделенная на две неравные части барной стойкой под мрамор, хранила следы деликатного бабушкиного присутствия: начищенный, как зеркало, электрочайник был еще теплым, в раковине лежала почти незапятнанная тарелка из-под овсяных хлопьев. Я подняла деревянные жалюзи, впустив на кухню косой жиденький луч. Вскипятила воды, бросила в кружку чайный пакетик. Спешить мне было некуда – рюкзак готов, аккумуляторы заряжены; однако я не могла унять волнения и всё прислушивалась к болтовне телеведущих за стеной: не передадут ли погоду? Вчерашний прогноз был почти идеальным – ветер под двадцать узлов и наконец-то снова солнечно; а теперь мне казалось, что листья неведомого дерева в палисаднике едва шевелятся. Я вышла на застекленную веранду, повернула скрипучую дверную ручку и тут же, разом, уловила и здоровое дыхание норд-веста, и переливчатый шелест листвы. Отличный день для съемок!

С пересадкой мне сегодня повезло: автобус на Маунт-Стюарт подошел быстро, и вскоре я уже поднималась горбатыми улочками в сторону холма Ноклофти. Вчера я так долго сидела над топографической картой города, что перед глазами теперь вились изогипсы [4]4
  Изогипсы – линии на карте, которые соединяют точки земной поверхности, имеющие одинаковую высоту, и передают очертания форм рельефа.


[Закрыть]. А в ушах гремело оркестровое крещендо, извергаемое плеером, – оно тоже змеилось, как винтообразные вихри смерча. Я еще в институте привыкла мерить дорогу музыкальными дисками. От Хауры до первого участка, размеченного для съемки, было чуть больше одного альбома. Сегодня я села в автобус под «Сержанта Пеппера», а прибыла на место под «Obscured by Clouds». Едва загудели в наушниках космические органы, как солнце и вправду скрылось за облаком. Такое совпадение повеселило бы меня, не будь работы. Ничего, при таком ветре небо быстро очистится. А пока можно проверить опознаки.

Первая из пластиковых шляпок, выкрашенных флуоресцентной оранжевой краской, бросалась в глаза за полквартала. Стальной стержень, на который она была насажена, выглядел нетронутым, как и второй, торчавший в полусотне метров вверх по улице. Позавчера я спросила рабочего, пока он вбивал куски арматуры в сухую каменистую почву: а их никто не попытается выкопать? Может, надо было предупредить жильцов? Рабочий посмотрел на меня как на идиотку, и я вспомнила конверты, доверчиво глядевшие на прохожих из прорези почтового ящика. Тут, видно, никому и в голову бы не пришло брать чужое.

Скинув рюкзак, я почувствовала облегчение: спина опять начала побаливать. Нужно поскорее найти здесь бассейн и взять абонемент. Присев на корточки у ограды, за которой притаился дом с трещиной, всё такой же нежилой на вид, я раскрыла рюкзак. Вынула зачехленную камеру и рамку для нее; надела поясную сумку с передатчиком и пультом радиоуправления; сменила перчатки на рабочие, с обрезанными кончиками пальцев. Мне до сих пор не верилось, что я снова буду запускать змея. Всё ли я помню? Сперва вбить колышек с крючком; достать из мешка скатанное в рулон бело-зеленое полотнище и расстелить его на земле. Теперь змей напоминает гигантскую медузу, выброшенную на берег. Бока его вздрагивают, пока еще вяло, но стоит натянуть стропы, как змей набухает, заглатывая воздух. Я дергаю, резко, будто останавливаю на скаку горячую лошадь; змей вяло приподнимается и опадает. Еще раз, и еще. Нужно терпение и время. Когда наконец он взлетает, я закрепляю катушку с леером на колышке и возвращаюсь к рюкзаку. Проверка камеры, установка режима. Змей неподвижно висит надо мной, туго налитый силой, готовый принять на себя почти килограммовый вес. В ожидании света я осматриваюсь, выискивая потенциальных зевак. Мне еще не приходилось работать так близко к жилым домам. Что сказать, если спросят? Знает ли кто-нибудь об оползне или лучше не пугать народ раньше времени?

На перекрестке появился электромобильчик со скрюченным, как вопросительный знак, седоком. Ветер трепал опознавательный флажок, торчавший над ним, и шуршал пакетами в сетчатом багажнике – старичок возвращался из магазина. Промелькнула поджарая бегунья в эластичном костюме с коротким рукавом; из-за угла вывернула бирюзовая легковушка. Мне показалось, что за мной наблюдают с водительского сиденья, но в этот момент облака расступились, и я вернулась к работе. Повесила на леер рамку с камерой, сделала несколько пробных кадров и наконец взялась за катушку, отпуская змея ввысь, будто ловчую птицу. Размотав леер до нужной длины, я прицепила его к себе на пояс, сложила рюкзак и не спеша двинулась по маршруту.

Улица серпантином взбиралась на холм, огибая сыпучие песчаниковые склоны. Чем выше, тем богаче становились дома вокруг. За решетчатыми оградами цвели камелии и качали перистыми кронами пальмы, а в парадных окнах во всю стену отражалась река. На душе у меня было светло, как в безбрежном тасманийском небе, куда уходил, чуть подрагивая, скрученный в толстую косу лавсановый шнур. Высоко над головой неслышно срабатывал затвор камеры, повинуясь нажатию кнопки на моем карманном пульте. Ветер оставался стабильным, солнца было достаточно. У самой вершины меня обогнал, пыхтя, еще один бегун, в пропотевшей футболке и с затычками от плеера в ушах. Не снижая темпа рысцы, он коротко взглянул на змея и продолжил путь.

Когда я вернулась на исходную точку, машина, из которой меня разглядывали, стояла у обочины. Это был пикап с надписью «Teal Plumbers» на боку. Двери деревянного коттеджа, перед которым стояла машина, были распахнуты, и мелодичный свист летел изнутри. Здесь, наверное, даже водопроводчики чувствуют себя счастливыми. Мне же предстояло самое трудное – тягаться силами с ветром. В полях было проще: я могла шагать вдоль привязанного к колышку леера и скользить по нему рукой, мягко вынуждая змея опуститься. А сейчас оставалось лишь тащить его, будто пудовую гирю.

– Не нужна помощь?

Я обернулась: возле пикапа стоял парень в полинялом джинсовом костюме. В коттедже за его спиной больше никто не свистел, и улица была вновь окутана тишиной.

– Нет, спасибо. Сама справлюсь.

Он кивнул, но остался на месте, распираемый любопытством. Я продолжила крутить тугую ручку катушки. Хотелось повиснуть на леере, обхватив его руками и ногами, как канат в школьном спортзале. Сможет ли змей меня одолеть? Но тогда водопроводчик наверняка решит, что помощь мне все-таки нужна – возможно, скорая и психиатрическая.

– Это же змей, правда? – вновь заговорил парень, когда полотнище, разом сдувшись, упало на асфальт. – Я их в детстве запускал, только они были другие, на каркасе.

Он стоял теперь в паре метров от меня. На вид он был примерно мой ровесник – плечистый, с крепкими руками, торчащими из закатанных рукавов куртки. Голубые, навыкате, глаза смотрели с дружелюбным интересом, а массивные челюсти казались по-клоунски подвижными: скажи слово – и губы охотно сложатся в улыбку. Пожалуй, его можно было бы назвать некрасивым, если бы не эта готовность посмеяться.

– Я тоже начинала с таких змеев, а потом перешла на мягкие. Их проще перевозить, и они более устойчивы на сильном ветру.

– И груз, наверное, выдерживают немаленький? Я еще не видел, чтобы к змеям привязывали камеры. Хорошие получаются фотографии?

– Ну, эти я пока еще не смотрела. А вообще можно сделать качественные кадры.

Разговаривая с ним, я скатывала змея: нужно ведь отснять еще три участка, пока погода не испортилась. А потом в универ – осваивать возможности аспирантской лаборатории. Будь у меня машина, времени бы уходило в разы меньше.

– Наверное, за городом лучше фотографировать. Скалы, море… Красота. А здесь что? Дворы да крыши.

Я помедлила, решая, как лучше объяснить ему мою деятельность. Прямого вопроса вроде и не было, но молчание или уход от темы могли бы вызвать подозрение. Сразу говорить об оползне не хотелось. Оставался компромисс: полуправда.

– Мне нужно сделать карту района. Я студентка, учусь в университете.

Парень кивнул понимающе, со значением, смешно выпятив нижнюю губу.

– А эти оранжевые штуковины – их тут раньше не было – тоже ваши?

– Мои. Я буду по ним определять, где именно сделана фотография, и совмещать кадры друг с другом.

– И из этого получится готовая карта? Не надо мерить улицы, дома?

– Ну, кое-какие замеры все-таки нужны. Работа еще не закончена. Но это в другой раз. А сегодня мне пора идти.

Я улыбнулась, чтобы не показаться невежливой, сунула свернутого змея в чехол и отошла к рюкзаку. Парень потоптался на месте и уже собрался было возвращаться в дом, но потом остановился и спросил:

– Значит, эти колышки вам еще понадобятся?

– Да. А что, они вам мешают?

– Нет, нет. – Он даже головой помотал для убедительности. – Просто я подумал, если они такие важные… Если я вдруг увижу, что с ними что-то случилось, я бы мог вам позвонить. Я тут недалеко живу.

Вот хитрец! Неужели он и вправду пытается выпросить у меня телефон? В Австралии принято так знакомиться?

– Знаете, – сказала я, вскидывая рюкзак на спину, – эти колышки принадлежат Министерству ресурсов Тасмании. Сможете в случае чего туда сообщить? Спасибо!

Уже потом, шагая в сторону парка, я вспомнила его слова. «Если с ними что-то случится…» Значит – может?..