Текст книги "Жизнь среди людей"
Автор книги: Алиса Рекунова
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Кажется, это была моя самая длинная речь за… все время, сколько я себя помню.
Сначала гости смотрели на меня, а потом продолжили разговаривать.
Они доели пирог, чипсы и сухарики и выпили одну бутылку виски, а потом разошлись. Я остался и убирал в комнате.
Впервые в жизни я проводил время с одноклассниками, и это оказалось не так страшно, как я думал. Если просто молчать, улыбаться, когда другие смеются, то можно сойти за своего. Общение с людьми оказалось даже приятным.
Это было удивительное открытие.
Оставшись в звенящей тишине пустой квартиры, где еще несколько минут назад звучали чужие голоса, я впервые понял, насколько одинок. Я осознал одну простую, но страшную вещь.
Я хотел, чтобы у меня были друзья.
3. 99 дней
Кто говорит, что логика объективна?
Мы вновь повторяем все те же и те же ошибки.
Кто-то верит, что у Вселенной свои мотивы.
Фрактальный Бог сделал этот мир слишком зыбким.
Бывает так, что самые страшные вещи начинаются с какой-нибудь безобидной фразы.
«Нам надо поговорить».
Дальше становится хуже.
«Мы разводимся».
И еще хуже.
«Вы с мамой скоро переедете в Москву, и там ты пойдешь в новую школу».
Миг – и у меня в груди взрывается сверхновая, а на ее месте образуется пустота. Черная дыра, которая начинает поглощать мою жизнь.
Всю мою жизнь.
Первые две недели прошли лучше, чем я думал. Одноклассники меня не замечали. С одной стороны, я был очень рад, потому что никто надо мной не смеялся и не бил. С другой… я поймал себя на очень странном желании. Я хотел, чтобы меня заметили.
Я слушал разговоры, ловил слова, обрывки фраз и смех.
Я запоминал их, а потом прокручивал в голове.
Листья желтели, с неба падала вода, город казался серым.
У меня было три основных проблемы.
Первая заключалась в том, что я очень плохо запоминаю лица людей. Иногда мне требуются месяцы, чтобы запомнить чье-то лицо, но иногда хватает и пары недель. Для этого на лице должен быть какой-то изъян. Что бы люди ни говорили про свои лица (я читал в интернете, что многие недовольны своей внешностью), серьезные изъяны встречаются довольно редко. Хорошо, что у всех людей разное телосложение и одежда. По этим признакам я и ориентируюсь. И еще, как ни странно, по сигналам входящих сообщений и рингтонам. Они у всех разные.
Второй моей проблемой была неспособность определять реакцию человека. Да, я вижу, когда люди хмурятся или улыбаются, но более тонкие нюансы распознать не могу. Это слишком сложно.
Ну а третьей проблемой оказалась сама учеба. С письменными заданиями и устными сообщениями, которые надо было готовить заранее, все обстояло хорошо. Но если я не должен был устно отвечать, а меня вызывали, то я терялся и ничего не мог сказать.
В прошлой школе меня не вызывали к доске, потому что я и так все знал. Но здесь все изменилось.
Все началось в начале третьей недели. Если быть точным, во вторник. 99-й день с тех пор, как мой мир оказался разрушен.
Первым уроком была литература. Мы изучали поэзию Серебряного века, и каждый должен был выбрать стихотворение, чтобы прочитать его на уроке. Поскольку я отвечал у доски на прошлом уроке литературы (краткий ответ по теме «Трагизм судьбы русской литературы XIX века в XX веке»), то очень удивился, услышав свою фамилию.
– Самохин, к доске. Ты не слышишь, что ли? – спросила Клара Ивановна.
– Слышу, – ответил я.
– Выходи к доске.
– Я же на прошлом уроке отвечал.
– И что? Выходи.
Я встал и вышел. Клара Ивановна смотрела на меня сквозь толстые стекла очков. Она была очень седая, очень старая и очень худая.
– И какое стихотворение ты подготовил?
Я слышал ее голос, но гораздо громче в ушах стучала кровь, которая бежала по капиллярам. На меня смотрели мои одноклассники и учительница литературы, меня слепил свет люминесцентной лампы над доской, у меня потели ноги и ладони, хотя три с половиной минуты назад все было хорошо.
– Самохин, ты меня слышишь?
– Да.
– Так какое стихотворение ты прочитаешь?
Какое стихотворение я прочитаю?
– Максимилиан Волошин. Четвертый сонет из венка сонетов «Corona Astralis».
Я прочитал это стихотворение в детской энциклопедии по астрономии, когда мне было восемь лет. Тогда я понял, что поэзия, как математика. Только математика упорядочивает Вселенную, а поэзия – мысли.
– Так начинай. Чего ты ждешь?
Чего я жду? Наверное, чтобы руки перестали дрожать, и паника прекратилась. Я отвечал на прошлой неделе, а сейчас не должен был. Но меня все равно вызвали.
– Ну? – сказала Клара Ивановна. – Ты не готов?
– Полночных солнц к себе нас манят светы, – начал я.
– Четче. И громче. Перестань жевать слова.
Жевать слова. Какое интересное выражение. Будто бы правда можно набрать в рот слов и жевать их. Интересно, а проглотить их можно? А какие они на вкус?
– В колодцах труб пытливый тонет взгляд. Алмазный бег Вселенные стремят: Системы звезд, туманности, планеты.
Я замолчал, потому что шум в ушах стал слишком сильным, а свет люминесцентной лампы высасывал мои внутренности.
– Ну? Забыл?
Я не забыл.
– От Альфы Пса до Веги и от Беты Медведицы до трепетных Плеяд Они простор н-небесный бороздят.
О нет. Только не это.
– Творя во тьме свершенья и обеты, – я почти шептал.
– Громче говори, – велела Клара Ивановна.
– О пыль миров, о роль священных пчел.
– Не жуй слова. Произноси внятно.
– Я исследил, измерил, взвесил, счел, Дал имена, составил карты, сметы.
Осталось последнее трехстишье. У меня в горле пересохло, и уши были готовы взорваться.
– Но ужас звезд от знанья н-не потух.
Я замолчал, потому что мне надо было отдышаться.
– Мы помним все: н-наш древний темный дух…
Я спрятал руки за спину, потому что пальцы начали непроизвольно шевелиться. Я почувствовал судорогу. Обычно мои пальцы плохо выглядят, когда их сводит.
– Ах, н-не крещен в глубоких водах Леты, – выдохнул я.
Буква «н». В этот момент я ее просто ненавидел.
Клара Ивановна долго молчала. Кажется, еще дольше, чем я отвечал.
– Ну что ж? – сказала она, – Видно, что не готовился. Стихотворение только сегодня прочитал первый раз, да?
Не первый, но я решил об этом не говорить.
– Ладно, садись. Придется поставить тройку. В следующий раз готовься заранее.
Я пошел на свое место.
– Вундеркинд, блин, – хмыкнул Саша Соколов.
Он и его соседка по парте Таня захихикали.
То ли Клара Ивановна услышала, то ли просто так совпало, но следующим она вызвала именно его. Саша Соколов вышел и бодро прочитал стихотворение Осипа Мандельштама «Железо». Ему поставили пятерку.
Ему всегда ставили пятерки – он был отличником. У него была только одна четверка – по химии. Учителя говорили, что Саша Соколов и Женя Смольникова получат серебряные медали, а Вика Веревкина – золотую.
Я завидовал. Я тоже хотел бы получить медаль. Но с моими устными ответами это невозможно.
Мне вновь стало стыдно за то, как я прочитал свое любимое стихотворение.
Весь оставшийся день я чувствовал себя космонавтом в вакууме. Все было не так. Слишком яркий свет, слишком громкие голоса, слишком неудобные ботинки, слишком сильно швы свитера впивались в плечи.
На перемене в класс вошла Зоя Викторовна и сказала, что после пар я должен пойти к Ольге Алексеевне, нашему школьному психологу.
Мне было очень страшно, что я сделал что-то не так, и оставшиеся две пары (геометрия и английский) я нервничал.
Почему меня вызвали к психологу?
После пар я собрал рюкзак и пошел к Ольге Алексеевне.
По всему кабинету были развешаны детские стенгазеты про психологию, профессии, экологию и инновации. Сама она сидела, глядя в ноутбук, и заносила какие-то данные.
Для психолога она казалась мне слишком неформальной. На ней не было пиджака, а была кофта с короткими рукавами и джинсы. И носила она не черное с белым, а синее с бежевым.
Но я знал, что Ольга Алексеевна училась на кафедре педагогической психологии в профильном учебном заведении, поскольку спросил, где она училась.
– Привет, – сказала она. – Заходи, садись.
Я сел напротив, и она отодвинула ноутбук.
– Я что-то сделал?
– Почему ты так решил?
– Потому что к психологу обычно отправляют, когда ты что-то сделал.
– Нет, – улыбнулась она. – Ты ничего не сделал. Я просто хотела с тобой поговорить.
Я напрягся от этой фразы. Даже желудок скрутило.
– Как тебе в новой школе? – спросила она, и я вспомнил, что ее зовут Ольгой.
– Нормально. А что?
– Ничего. Просто если у тебя проблемы…
– У меня нет проблем, – поспешно ответил я.
Ольга Алексеевна кивнула. Я заставил себя посмотреть ей в глаза и вдруг заметил, что один глаз у нее немного выше, чем другой. На самом деле, это почти незаметно, но если уж начинаешь смотреть, то не замечать невозможно.
– Значит, все в порядке?
– Ну я немного волнуюсь, конечно.
– По какому поводу?
– Я боюсь, что люди посчитают меня странным, – признался я.
– Почему они должны посчитать тебя странным?
– Потому что так было всегда. Наверное, дело в том, что я младше остальных. Мама говорит, что у меня все получится, потому что я умный. Да, наверное, я умный. Просто…
– Что?
– Иногда этого недостаточно.
Меня потянуло на откровенность, и я еле заставил себя замолчать.
– Да, я понимаю. Тебя сейчас никто не обижает?
– Нет.
– Это замечательно, – Ольга Алексеевна улыбнулась, – Ты ведь приехал в Москву с мамой? У вас здесь есть еще родственники? – спросила она.
– Бабушка по маминой линии. Людмила Сергеевна. Она приходит раз в два дня проверить меня, когда мама уезжает в командировки.
– Значит, ты остаешься один? А твоя мама часто уезжает?
– Нет. Тем более Людмила Сергеевна все время звонит.
Я вспомнил бабушку, и у меня сразу же испортилось настроение. Я подозревал, что Людмила Сергеевна меня не любит.
Она хромала, потому что у нее вместо правой ноги стоял протез. Она рассказывала, что однажды на заводе ей на ногу упала металлическая пластина весом в триста килограммов. Стропальщики плохо закрепили ее, поэтому она сорвалась и упала Людмиле Сергеевне на ногу.
Как-то, когда мне было десять лет, я попросил ее уточнить кое-какие данные, чтобы рассчитать такую возможность, но Людмила Сергеевна накричала на меня и ударила по лицу газетой. Я где-то слышал, что собак можно бить газетой, потому что это не больно, но обидно и унизительно.
Да, это и правда оказалось обидно и унизительно. Но я не уверен, что собаки способны понять, что такое унижение. Может, речь шла не о собаках вовсе?
После того случая я старался не общаться с ней лишний раз. Но мне пришлось.
– А Москва тебе нравится?
Я пожал плечами.
Ольга Алексеевна улыбнулась, и я сразу же смутился.
Все же неудобно быть подростком на пике полового созревания. Сразу думаешь о разных физиологических процессах.
– Ты можешь заходить в любое время, – сказала она. – Если будут какие-то проблемы или если захочешь просто поговорить.
– Спасибо.
– По любому вопросу.
– Хорошо, – я кивнул.
Мы попрощались, и я пошел домой.
Весь вечер я делал домашние задания. Я подготовился ко всем предметам. Вдруг меня спросят снова?
Я решил поднимать руку два раза в неделю. Это поможет мне привыкнуть отвечать устно. И тогда меня не будут спрашивать спонтанно, как сегодня.
Я думал, что ничего не может быть хуже, чем мой ответ по литературе. Но я ошибался. Вечером мама пришла домой не одна.
4. 100 дней
В моем мире не было света много ночей подряд.
И не было звезд, и не было лун в вечности декабря.
В моем мире не было правды и лжи, истин, небесных сил.
В двухмерной плоскости я не ждал, не любил, не просил.
Мне всегда казалось, что моя семья – самая устойчивая экосистема в мире. С ней не могло ничего случиться. Я бы заметил. Я бы обязательно заметил, если бы что-то пошло не так.
Но я не заметил. Как это произошло? Как? Когда? Почему?
Я остался на обломках своей прошлой жизни. Все известные ориентиры утрачены.
Впереди – неизвестность.
Сначала она позвонила и попросила меня навести порядок в квартире. На часах было 19:39.
Я вытер пыль со всех поверхностей, пропылесосил, почистил мойку и плиту на кухне, раковину, ванну и унитаз.
И ждал.
Мама пришла очень поздно, в 23:38.
Я вышел в коридор встретить ее и увидел, что с ней какой-то представитель мужского пола. Довольно крупный и высокий.
– Привет, – он улыбнулся, глядя на меня. – Я Игорь.
– Здравствуйте, – сказал я. – Меня зовут Алексей.
Игорь протянул мне руку. От него пахло алкоголем, но не сильно.
И зачем люди пожимают руки?
Рука у него была огромная и горячая. Поскольку он пришел с улицы, то мне сразу захотелось пойти помыть руки, но я остался, потому что так было положено.
Раньше рукопожатие использовали люди, когда хотели показать, что в их руках нет оружия, либо для заключения договора. Но в наше время никто – ну почти – не носит с собой оружия. Да и договоры со всеми подряд никто не заключает. И еще руки пожимают, в основном, мужчины.
Бессмысленный ритуал.
Мама потрепала меня по голове.
На ней было черное обтягивающее платье с треугольным вырезом на спине. Мама и папа купили это платье два года назад. Я запомнил, потому что они весь день таскали меня с собой. Они тогда готовились к новогоднему корпоративу на маминой работе и покупали себе праздничную одежду. Мне тогда купили айпод, папе два костюма, а маме платье.
А сейчас она надела это платье на свидание с другим мужчиной.
Я очень надеялся, что это просто мамин коллега. Но откуда тогда букет цветов? Сегодня ведь не праздник.
– Вы проводили маму домой после работы? – спросил я. – Уже поздно, пора ехать домой.
– Игорь останется у нас, – мама положила ладонь мне на плечо.
– Тогда я разложу диван в зале и принесу постельное белье.
Мама сжала мое плечо пальцами.
– Не надо, Леша.
– Почему? – спросил я.
– Игорь останется в моей комнате.
– Значит, вы будете заниматься сексом? – вырвалось у меня, и хватка маминых пальцев на плече стала еще сильнее. – Мне больно.
– Иди в комнату, – она отпустила меня.
Сначала я помыл руки, а потом пошел в комнату.
Наверное, мама не поняла, в какой день привела в дом нового мужчину.
На часах было 00:02.
День номер сто.
Я решил позвонить папе. Перед тем как мы с мамой уехали в Москву, папа обещал звонить мне два раза в неделю: в четверг и в воскресенье. И он звонил. Почти всегда.
Уже наступил четверг, и я подумал, что это почти по расписанию.
Папа был онлайн в скайпе (он почти всегда онлайн) и почти сразу ответил на мой звонок. Камеру он обычно не включал.
– Привет, старпом, – сказал он.
– Доброй ночи, капитан.
– Чем порадуешь?
Ничем.
– Мама пришла домой не одна.
Папа долго молчал.
– С особью мужского пола, – уточнил я.
– Это я понял.
– И он остался у нас ночевать.
Папа промолчал.
– В маминой комнате.
Папа снова промолчал.
– Думаю, они собираются заниматься сексом.
– Тебе не стоит об этом думать. И тем более говорить.
– Вы хотели, чтобы я поговорил с вами о разводе.
– Но не так, – сказал папа.
– Почему?
– Некоторые вещи обсуждать не принято.
– Почему? – спросил я.
Папа вздохнул.
– Я понимаю, что ты переживаешь. Но ты должен понимать, что наша с мамой жизнь на этом не кончилась. И новый мужчина – это не так страшно. Это закономерно.
– А это не слишком быстро? Прошло сто дней.
Папа ничего не ответил, и внезапно я осознал, что это только для меня прошло сто дней. Мои родители планировали развод раньше.
– Давно вы на самом деле разошлись? – спросил я.
– Это сложный вопрос.
– Почему вы меня обманывали?
– Мы не знали, как ты отреагируешь. Вот и решили подождать.
Я промолчал, и папа продолжил:
– Между мной и мамой всегда были сложные отношения. Ты знаешь, какой она тяжелый человек.
– Знаю.
– Когда-то все было хорошо, но потом появился ты и… нет, я тебя не обвиняю. Но, после того как ты родился, она начала становиться невыносимой. Строить меня, воспитывать, учить, пытаться сделать из меня другого человека.
– Она хотела, чтобы ты был серьезным. Как все остальные взрослые.
– Именно. Но мы-то знаем, что и я, и ты не как все остальные.
– Это точно, – я закивал и не сразу вспомнил, что папа меня не видит.
– Твою маму жутко бесило, что со мной у тебя отношения лучше, чем с ней.
– Правда? – Я удивился. – Почему она мне об этом не сказала?
– Она увезла тебя. Разве этого мало?
Я задумался. Мне говорили, что после института мама переехала в Санкт-Петербург к папе. Они поженились и остались там. Насколько мне известно, она не собиралась возвращаться в Москву.
Неужели сейчас она вернулась в Москву из-за меня? Чтобы увезти меня от папы?
– Зачем она меня увезла? – спросил я. – Зачем ей это нужно?
– Не знаю. Может, мне назло.
Я не понял, вопрос это или нет.
– Я не хотел уезжать от тебя, – сказал я.
– Знаю. Я тоже не хотел, чтобы она тебя увозила. Но ничего не поделаешь.
– Я пойду спать, – сказал я.
– Давай. Поздно уже. Хороших снов, старпом.
– Отбой, капитан.
И я лег спать.
* * *
– …плохо переносит перемены.
Я знал, что подслушивать нехорошо, но почему-то не вышел из комнаты. Вместо этого прижал ухо к деревянной поверхности двери.
Голоса доносились из кухни.
– И что? Ты всю жизнь будешь с ним нянькаться? Сколько лет ты не разводилась с мужем, для того чтобы ему было комфортно?
– Дело не только в нем, – сказала мама, – Просто…
Я побоялся услышать, что она скажет дальше, и распахнул дверь.
– Доброе утро, – громко поздоровался я и быстро прошел в ванную комнату.
Руки дрожали.
Значит, мама хотела развестись с папой. Давно. Новый мужчина спросил, сколько лет она не разводилась.
Лет.
Не месяцев.
Лет.
Но почему новый мужчина подумал, что мама не разводилась из-за меня?
Я видел фильмы, где муж и жена не разводились из-за детей. Они хотели, чтобы их дети росли в нуклеарной[2]2
Нуклеарная семья – семья, состоящая из родителей и детей.
[Закрыть] семье.
Неужели мои родители давно хотели развестись, но не делали этого из-за меня?
От этой мысли у меня заболели виски.
Лет.
Я подставил голову под кран и включил ледяную воду. Прислонился щекой к холодной раковине и закрыл глаза.
Лет.
Что, если новый мужчина моей мамы прав?
Не знаю, сколько времени я так простоял, но в какой-то момент в дверь постучали.
Я резко поднял голову, врезавшись затылком в кран.
– Леша, ты скоро? – позвала мама.
– Угу, – сказал я приглушенно. – Семь минут максимум.
Я поранился, и из царапины пошла кровь. Хорошо, что под волосами, иначе мама начала бы спрашивать, что случилось.
Я протер рану перекисью водорода и стал чистить зубы. Мерный звук электрической зубной щетки обычно меня успокаивал, но сегодня раздражал. Я слишком сильно давил на щетку, и из десен пошла кровь.
Я смотрел на себя в зеркало и очень сильно себе не нравился.
Маленький рост, бледная кожа, лоб и подбородок в прыщах, непонятная поросль под носом и эта нездоровая худоба.
Но больше всего мне не нравился мой мозг.
Да что со мной не так?
Раньше мне нравилось, что я отличаюсь, что я умнее других, но я даже не заметил, как моя семья разрушилась. Разве с такими выходными данными я могу считать себя умным?
Этим утром мама предложила отвезти меня в школу на машине. Ее новый мужчина ехал с нами. Пока мы ехали, я молчал, а они о чем-то говорили. Я слушал вальс «На голубом Дунае», думал о смерти в космосе и о том, что надо перечитать «Космическую одиссею 2001 года».
Игорь вышел на «Курской», а я пересел на переднее сиденье.
– Я хочу с тобой поговорить, – сказала мама.
– Хорошо, – я кивнул, чувствуя, как напрягается диафрагма. Помню я эти фразы.
Я ждал.
– Игорь иногда будет оставаться у нас, – сказала мама, и я не сразу понял смысл этих слов.
– Как часто? – спросил я и включил кондиционер, чтобы стало попрохладнее.
– Не знаю я. Когда получится.
Мне не понравился ее ответ, потому что он вносил новую энтропию в мою жизнь.
– Не проще ли составить расписание?
Мама вздохнула.
– И почему тебе хочется, чтобы все шло по расписанию? Леша, не трогай климат-контроль.
– Потому что все в мире очень хаотично, – сказал я, убрав руки от кнопок. – Я хочу внести хоть немного порядка в свою жизнь.
Зазвонил ее телефон.
Одной рукой она достала из сумки свой четвертый айфон и ответила.
Звонили ей, конечно, с работы.
Моя мама инженер, и у нее все время какие-то проекты. Когда мы еще жили все вместе в Санкт-Петербурге, она часто ездила в командировки, и мы оставались вдвоем с папой.
Через полторы минуты мама закончила разговор и положила телефон в сумку.
– А как тебе Москва? Нравится здесь?
Не нравится, хотел сказать я. Ужасно не нравится, здесь все по-другому, здесь слишком шумно, слишком много людей, слишком много нового, слишком все далеко.
– Нормально, – ответил я.
– Может, ответишь более по-человечески?
– Более по-человечески? – спросил я, – Разве так можно говорить?
Мама не ответила, и я достал из кармана айпод. Но, очевидно, наш разговор еще не закончился. Мама отобрала у меня наушники и айпод и кинула на заднее сиденье.
– Ты можешь хоть как-нибудь реагировать на других?
– Я…
– Проявлять хоть какие-то эмоции по отношению к людям? Или тебе все равно?
– Мне не все равно.
– Да? Почему-то незаметно. Ты даже не можешь ко мне обратиться. Когда ты последний раз называл меня мамой?
– Мм, – неопределенно сказал я, почувствовав себя виноватым неизвестно в чем.
– Неужели так сложно быть нормальным? – Мама повысила голос.
– Это не так просто, как кажется.
– Да неужели? Разве улыбнуться – это сложно?
Я пожал плечами. Если бы знал, когда нужно улыбаться, было бы проще.
– Ты бы на улицу вышел хоть раз. Пообщался с реальными людьми, а то пялишься в свой телефончик.
Мне стало немного обидно, потому что у меня был не телефончик, а смартфон с самым большим экраном из всех.
Это был подарок мамы и папы на окончание основного курса средней школы. Их последний совместный подарок.
– Почему ты просто не можешь завести друзей? – продолжила спрашивать мама.
Я приложил холодные руки к щекам. Слишком много несвязных вопросов.
– Думаешь, тебе все с рук будет сходить, раз ты такой умный?
– Мне ничего не сходит с рук.
– Правда? Мне всю жизнь приходилось вокруг тебя прыгать. Вокруг тебя и твоего отца. Я всю жизнь угробила на его хотелки, а от тебя никакой отдачи не было. Почему ты продолжаешь так себя вести?
У меня заболели виски.
Мама надолго замолчала, и я тоже молчал, потому что любое мое слово могло вывести ее из себя.
Каждый раз одни и те же вопросы. Одни и те же. И я не могу ответить, не могу возразить. Никогда.
Я становлюсь немым.
Удивительная асимметрия. Родители ругают детей.
Родители и учителя всегда правы. Если ты не согласен, то ты плохо себя ведешь, выпендриваешься или срываешь урок. По-другому не бывает.
Время – годы, дни, минуты. Незаметно жизнь тает.
Мы достигнем абсолюта. По-другому не бывает.
Я пытался отогнать эти слова, но не получалось.
Обычно я слушал музыку, чтобы в голову не лезли строчки и рифмы, но сейчас айпод лежал на заднем сиденье, и маме могло не понравиться, если бы я решил достать его.
Мы ехали медленно из-за пробки на Садовом кольце, было душно, неудобно на сиденье, ремень давил на ключицу, воздух казался спертым.
Обычно я включал музыку, когда мир вокруг становился слишком острым. Когда я слушал музыку, то представлял, что все вокруг – просто видеоклип, который я смотрю. Так восприятие действительно немного притуплялось.
Но сейчас мне некуда было спрятаться.
По-другому не бывает. По-другому не бывает. По-другому не бывает.
Хорошо, что вскоре мы выехали на Сретенку, и я наконец-то смог вылезти из машины и пойти в школу.
Я пришел в класс за десять минут до звонка на урок.
Артем Хвостов громко спорил с Алиной. Он просил ее дать списать задачи по физике, но она говорила «нет».
– Да чего ты? У нас один вариант. Ну, Шишка, ну не будь стервой!
Я прошел в раздевалку, повесил куртку и зонт на крючок. Я не мог открыть зонт, потому что тогда все бы увидели, что на нем изображены звезды и корабль Enterprise NC-170E В прошлой школе над этим зонтом смеялись. Здесь я решил не рисковать.
Артем Хвостов продолжал уговаривать, но Алина не соглашалась. Она сидела, подняв подбородок, и отвечала «нет».
Тогда он подошел к отличнице Вике, которая сидела за первой партой одна.
– Слушай, ботанка…
– Даже не думай, – ответила Вика.
– Да ты дура, – сказал Артем Хвостов и прошел на свое место, рядом со мной. Сел и нахмурился.
Я молча протянул ему свою тетрадь.
– Чё это?
– У нас один вариант, – сказал я.
– А, – Артем Хвостов кивнул и взял тетрадь.
– Кинематика – это не так сложно, – сказал я зачем-то.
Артем Хвостов списывал быстро. По всей видимости, у него была в этом деле практика. Даже в списывании нужна практика. Странный мир.
Он писал и при этом говорил своему соседу Грише Зыбину, как отстойно, что в этом году не уроки, а пары, и теперь все по вариантам.
А мне нравилось, что теперь у нас были пары. Правда, в середине пары учителя все же делали перерывы на 3–5 минут. Мне казалось это бессмысленным, но я молчал.
Артем Хвостов вернул мне тетрадь за две минуты до звонка на урок. Не поблагодарил, не улыбнулся, просто кинул мне на парту.
Весь день я хотел с кем-нибудь поговорить. Но я не знал, что можно сказать.
После уроков мои новые одноклассники быстро разошлись, но я остался, потому что должен был дежурить.
Мне надо было подмести в классе, вытереть доску, помыть тряпку и убрать все с парт.
Пока я подметал, в кабинет вошли Алина Шишкина и ее подруга Соня Ильвес. Алина была в плаще.
– Привет, – сказала Алина Шишкина и прошла в раздевалку.
Мое сердце тут же забилось быстрее, а ладони начали потеть. Я украдкой заглянул туда и увидел, что Алина повесила плащ.
– А вы почему еще не ушли? – спросил я, глядя в пол.
– Сегодня факультатив по психологии, – сказала Алина из раздевалки. – Мы поесть ходили.
Факультатив, конечно же.
В школе проводили несколько факультативов. Сначала я хотел пойти на экологию и инновации, но потом подумал, что там будет слишком много людей, и удобнее просто почитать книги.
Но сейчас я уже не был так уверен в своем решении. Если там будет Алина…
– А можно?.. – начал я и замолчал.
– Что?
– Можно с вами?
– Ну, наверное, – ответила Алина, – Если интересно.
Я не слишком интересовался психологией, но решил не говорить об этом. Сейчас это было неважно.
Поскольку была среда, я должен был идти в книжный магазин, а потом на Чистые пруды почитать. Но, очевидно, мои планы изменились.
– Во сколько факультатив? – спросил я.
– Да вот сейчас, – сказала Алина, – Мы уже идем.
– Я тоже приду, когда подмету.
Они вышли, а я остался в классе.
Прошло сто дней с тех пор, как все изменилось, а я продолжал цепляться за старую жизнь.
Пора начинать новую.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?