Текст книги "Кленовый букет, или Небесам вопреки. Мистический роман_2"

ВИКТОРИЯ

– Кто же мы, Виктория? Я думал, ты знаешь.

Мягкий свет ночника наполнял гостиничный номер ещё большей таинственностью, за окном уже царила ночь, разбавленная фонарями. Виктория наспех вытирала растекшуюся тушь и приводила в порядок волосы, Александр поправлял одеяло на кровати.

– Мы любили друг друга в прошлой жизни, – произнесла она, всё ещё глядя в зеркало. – Ты не запомнил её, остались лишь чувства. А я… помнила всё, поэтому сразу узнала тебя. Большего не расскажу, это ведь не важно теперь. Мы встретились. Но и у меня, и у тебя есть семья. О них тоже нельзя забывать. Я не ханжа, и не святая; я не стану говорить, что больше этого не повторится. Ни ты, ни я, не дадим таких зароков. Встретимся ли ещё хоть раз – тоже не знаю. А про семью я сказала в том смысле, что в теперешней нашей жизни – главное, всё же, – они. Эти новые люди. Они не виноваты в нашем прошлом.

– Но, если мы встретились – разве это не судьба, скажи? – Александр сел перед ней на пол, скрестив ноги. («Всё та же мальчишеская поза», – отметила она, и сердце – в который раз! – мучительно сжалось.)

– Нет, не судьба. Это твоё желание, каким-то образом, пробило в ней брешь. Мир прогнулся. Надолго ли? И чем заплатим за это?

– Но откуда ты знаешь? – Взгляд его молил.

(«Серые. Теперь серые – как такое возможно?! И всё же, это он. Не сдвинуться бы окончательно.»)

– Потому что я помню прошлое, оттуда и знаю. Сказала же. – Виктория, с внутренним стоном, отодвинула руки Александра, обхватившие её колени. – Надо идти, совсем поздно. А тебе еще ехать сколько… И успокоиться надо, и придумать причину задержки.

– Придумаю, это не сложно. Дел-то, и вправду, было немало. Но я тоже хочу понимать, почему только ты?

– Не знаю, почему я. Лучше бы – никто. Но, так вышло. Конечно, какие-то совпадения есть – живём почти в тех же местах, дети с похожим диагнозом. Но как именно всё связано, мне неизвестно тоже. Главное о нас я тебе сказала, а подробности ни к чему. И я просто не имею права на это! Запрещено, понимаешь?

– Кем запрещено?

(«Твоей женой», – с тоской подумала Виктория. Анжела доверилась ей, и сглупила, показав мужу страницу в интернете. Она считает, наверное, что раз Виктория находится в будущем, и в параллельном мире, то угрозы её браку представлять не может. Каким образом Александр пробился в будущее? Как он до сих пор не заметил этого? Виктория вздрогнула было, когда в гостинице попросили показать документы, но с паспортом Александра всё было в порядке – в самом деле, ну выдан несколькими годами раньше, так кто будет на возраст смотреть? А вот как быть со страховкой на машину, интересно? И с телефоном. Может ли Анжела дозвониться ему сюда, или номер окажется недоступным? Кто знает… Про время Александру объяснять нежелательно, иначе придётся рассказать всё, вплоть до переписки с Анжелой. А этого категорически нельзя делать – иначе он начнет расспрашивать жену, и проговорится. Всё это она обдумала перед встречей много раз. Хотя и сомневалась, что встреча состоится – ведь они должны были разминуться в годах, когда пришли в условленное место, в назначенный час. Не верила, что получится, но всё же пришла. Возможно ли такое везение дважды?)

– И этого не могу. Хороший мой, ты просто пиши иногда. Ладно? Если увидимся ещё – прекрасно. Но, по идее… Сам понимаешь. Давай ни на что не рассчитывать, и считать это подарком судьбы; второй жизнью, что ли, дополнительной, которой могло и не быть. Которой нет у других. Это нам фортуна сделала подарок! И… ты же не оставил бы жену с ребенком?

– Нет. Наверное… – Александра как на землю с небес скинули. Так бывает, если долго кружишься на карусели, а затем она резко затормозила – стоп, пора выходить, – идти дальше прежним шагом, делать обычные вещи. Лишь сейчас он сообразил, что для того, чтобы остаться с Викторией, нужно развестись с Анжелой, бросить Олесю… Нет, невозможно! Виктория права. Надо считать их встречу удивительным везением, а жить своей жизнью. Но… как расстаться сейчас?!

Он не заметил, как выехал из города, сколько времени было, много ли машин на трассе; обгонял ли кого, или его кто-то, – все на автомате. Медленно, в течение трёх часов езды, он возвращал на место необходимые файлы в компьютере мозга, и архивировал запретные…

…

– Операция по спасению котейки прошла успешно! – весело сообщил Андрей, заглянув на кухню, где сонная ещё Виктория готовила завтрак, заваривала кофе. Она рассеянно улыбнулась, взглянула вопросительно.

– Котёнок провалился в дыру между бетонной плитой у подъезда, и асфальтом. Ребятишки сказали. Стояли гурьбой, не знали, как помочь. Сползал, достал, всучил им. Я подумал, полезный опыт для них. Поэтому так долго был во дворе.

– Надо же, здорово! – Виктория старалась улыбаться очень ласково, включиться в происходящее, мысленно ругая себя последними словами за то, что даже не заметила отсутствия мужа. Хоть бы он не понял… Треньканье звонка прервало разговор.

– Это детишки решили подарить котейку спасителю! – засмеялась.

– Я тоже так подумал! – крикнул Андрей, направившись к входной двери. Оказалось, всего лишь воскресная уборщица просила, как обычно, набрать ей ведро воды.

Виктория всячески избегала испытующего порой взгляда мужа: «Что происходит? О чём ты думаешь постоянно? А с тех пор, как встретилась вечером с бывшей одноклассницей – и вовсе словно не здесь находишься?» Она старалась вести себя нормально, шутить и разговаривать. Но когда она видела этот немой вопрос, отводила глаза, начинала говорить о чем-нибудь… да хоть о чём, более оживленно даже, чем всегда. «Не надо, не спрашивайте…» – красноречиво молила её поза – отвернуться, спрятать глаза, срочно заняться, скажем, переворачиванием жарящихся на сковороде котлет, устремив на них самый пристальный взгляд. Правда, не столь часто приходилось ей изображать повышенное внимание к котлетам. Зачастую Андрей был не менее далек от неё, чем теперь и она – от него. Если он был не на работе – так в мыслях о ней. Либо сидел в интернете, либо чинил разную технику: электрокардиографы, наушники, навигаторы, различные чехлы и подставки для гаджетов. Интерес к душевной жизни Виктории возникал у него редко, и длился не долго; если и смущали какие-то странности, то, не подкрепившись чем-либо более серьезным, вскоре благополучно забывались, или незаметно становились привычными.

ГЛАВА 10

ВИКТОРИЯ

– Да, вот так. Сама от себя в шоке, кто бы раньше сказал – не поверила бы.

– Ладно тебе… В каком-то смысле я бы даже сказала, – давно пора. Андрей твой, конечно, хороший, и, правильный такой. Слишком правильный, что ли. Мне всегда было немного не по себе, когда с ним общалась. Как… Ленин в Мавзолее. Тем более, если давно стал холоден к тебе, как ты говоришь.

Лишь одному человеку могла теперь открыться Виктория, пусть и не до конца. Откуда взялся Александр – невозможно поведать никому в принципе. Разве намекнуть, что напоминает Арсена чем-то. Оля Берестина была мамой Кирилла, того самого мальчика, что когда-то поступил в класс Арсена на место Аси. Но и он продержался там недолго – сложный диагноз, домашний ребенок. Он вырос, и стал теперь на голову выше мамы Оли, а Виктория, рядом с ним, и вовсе гномом бы казалась. Даже неутомимой Виктории Смирновой стало трудно справляться с ним. А когда Смирнова, неожиданно для всех, ушла в декретный отпуск в возрасте сорока шести лет, – других подвижников, искренне старающихся вытягивать детей со всеми диагнозами, а не только с самыми простыми, – в интернате не оказалось. И Кирилл вновь оказался без друзей и общения, с мамой и бабушкой. Практически так же обстояло дело и с Асей – ей предстоял ещё год обучения в Н-ской школе – в окружении самых разных ребят, которые не умеют дружить и общаться сами, если только их не направят грамотные и заинтересованные взрослые – педагоги. А их не было – специалистов именно по аутичным людям; таких, которые и умели, и хотели бы научить этих детей главному – общению между собой. Тому, что когда-то давно, изо всех сил пыталась делать Виктория в том интернате, интуитивно находя средства и методы.

У Ольги тянулся долгоиграющий роман с женатым мужчиной. Разумеется, вначале она была не в курсе его семейного положения, затем считала, что он как раз находится в стадии подготовки к разводу, а позже – уже слишком привязалась, чтобы уйти. Классика жанра…

Виктория не осуждала – она не имела привычки судить чью-то жизнь вообще, тем более – чувства, которые неподвластны разуму. (Если только, конечно, человек никого не убивал, не мучил, не воровал, не гадил как-нибудь намеренно. Намеренно – ключевое слово. Потому что все мы соприкасаемся своей жизнью с чьими-то ещё; и все наши действия – правильные или нет, судить не нам, – тесно переплетены в теле вселенной, как гигантская паутина, и никому неизвестно заранее, чем отзовется каждый его шаг.) А ныне и у неё в каждом глазу имелось по хорошему такому, добротному бревну…

– Ты понимаешь?! – она почти кричала в трубку. Жили они теперь близко, но всё равно большая часть общения сводилась к телефонному, – ни одна из подруг не водила машину. (Что касается Виктории, то она сильно жалела об этом упущении.) – Они все там вопят о том, что нам повысили пособие! Два года думали, наконец, разродились! А крику-то было заранее! Знакомые смотрят ящик и спрашивают: «Говорят, вы теперь богатые?!» Да, конечно! На целых четыре тысячи разбогатели! Можно раза два сходить за продуктами! Когда одни лишь коммунальные платы, за эти же годы, выросли вдвое! Противно, когда об элементарном, да еще и не вступившем в силу, орут из каждого утюга, словно нас невесть как облагодетельствовали! Да и не в том дело! Подачка эта отберется, если ты посмеешь хоть на четверть ставки устроиться куда-то, хоть дома работать – но официально. Но я хочу и могу работать, я хочу получать свои заработанные деньги, а не только деньги мужа и подачку-пособие! Если уж вы признали наш труд работой – тогда оплачивайте как работу! А лучше дайте возможность подработки, не отбирая пособия, и открыв-таки нормальную социальную, или платную организацию для досуга, а может, и труда таких взрослых уже детей! Чтобы они себя людьми ощущали, не говоря уже о мамах! В школе мне открыто сказали: «Вы не нужны нам со своим дипломом логопеда-дефектолога, у нас хватает кадров. Не важно, что их реально не хватает детям, – их достаточно по приказу министерства! А вам государство пособие даёт – вот и сидите, не дергайтесь!»

– Да уж. Вот так прямо?

– Вот так…

– И я пыталась в магазин устроиться, помнишь? В гостиницу… Пока ещё Кирюха был в школе. И что? Стоило ему заболеть – а он сразу заболевал, там вечно у них дуло из окон, – и сразу домой. Недели не проработаешь. И брать таких, как мы, не хотят, и пособие снимают сразу, да. Мерзко всё это, Викуля. И никто нас не поймет. То есть, на словах они понимают, но что значит реально жить с таким ребёнком – без отпуска, без выходных, в вечном страхе – никто не прочувствует. Все знакомые потихоньку исчезают под разными предлогами, даже родные племянники. Уж как им объясняешь, что парню нужно общение, что он не страшный, – ну, поиграйте немного с ним, придите в гости! – и то ни в какую. Что о чужих говорить! Я всё думала, что мне это кажется – то, что постепенно остаешься все в большем одиночестве. Друзья находят себе менее проблемных подруг, дети – нормальных детей, а тебе вежливо улыбаются, и не приходят, под разными предлогами. Новых знакомств нет, потому что нет работы, нет делового общения, ты просто никто… Кирюш, да убавь ты громкость немного! Сейчас будем обедать. Слышишь Витаса, Вик?

– Конечно, у нас тоже всё время он поёт. – (Улыбаясь.) – …Или начинают жалеть. Это самое противное. Наверное, даже гаже, чем любимое: «Возьми себя в руки, измени отношение к жизни, расслабься, посмотри сериал; ты сама себя загоняешь в угол!» Вот это заставляет звереть просто. Притом это подается как универсальный рецепт, тебя даже не слушают, о чём именно ты сказала – сразу перебивают и пичкают советами. У Цвейга есть чудесная книга «Нетерпение сердца». О том, что есть милосердие, а есть нетерпение сердца – им так страшно представить чужое горе, совершенно другое качество жизни, задуматься о нём, – что они тут же пытаются его исправить, обесценить твои переживания, изменить твои слова бодрыми советами, о которых их не просили, тараторить что угодно. Вроде как безногому сказать: «Да все зависит от твоего взгляда на жизнь, ты просто не хочешь слезть с кресла и начать ходить! Не, причём тут протезы! Ты попробуй изменить своё мышление! А, у тебя ног нет, хм… Ну, это не важно – погляди сериальчик, в котором другие ходят и бегают, отвлечешься!»

Это моя жизнь, другой я и не знаю! Да, как на вулкане. Да, постоянный поиск каких-то альтернативных дополнительных средств – травы, гомеопатия. Календарь исчерчен по дням, когда и что принимать; вся кухня забита отварами, настоями. Да, куча сопутствующих болезней, и невозможно предупредить их, потому как у них же нет своей мотивации, силы воли – хотя бы научиться шею держать прямо, хотя бы расчесаться! Да, порой не спишь всю ночь – то истерики с поломкой мебели, то песни на всю ночь! То просыпаешься в ужасе от вскрика. Вечная стирка. Конечно, бывает и когда всё хорошо (в смысле спокойно), но ведь не знаешь заранее, когда рванёт. На пороховой бочке… Любой поход в магазин, не говоря уже о других выходах куда-либо. Всегда таблетки с собой… Ведь может быть умницей, помогать, нести покупки, а может внезапно устроить последний день Помпеи! Хорошо, если удастся вызвать мужа, или как-то самой успокоить. Хорошо, что сейчас появилось много продвинутых людей – приходят на помощь, не падают в обморок… Мужчины в возрасте, обычно. Молча, спокойно помогают, без охов и ахов…

Не нужна мне эта жалость! Но и упреки, что это я «своим мышлением создала такую жизнь, и что человек может изменить все», не нужны. Частично это работает, да, – у тех, кого приводят в пример для подражания. Ник Вуйчич, например. Но, был бы он нищим, никто бы за него не боролся – что бы он смог? Приводят единичные примеры успешных, смущенно закрывая глаза на статистику по тем, кто тоже старался – да не вышло! Бороться нужно всегда всё равно, но не надо обесценивать тех, у кого не получилось! К тому же… Одно дело за себя бороться, своим мышлением, а другое – за другого человека, у которого нет силы воли и мотивации, который вообще не понимает, на хрена ему стараться! Ух… Разошлась. Влезла на броневик… Успокаиваться надо.

Не знаю даже, что и хуже. Те, кто жалеет, причитая, когда их тоже не просят, – словно в грязь втаптывают. А ты должна терпеть эту всеобщую глупость, будто и так мало всего!

Им кажется, что ты жалуешься, когда ты просто сообщаешь им факты из жизни, если сами спросили. Коротко сообщаешь, без эмоций. Буквально, просто стараясь объяснить, – почему тебе некогда, почему редко звонишь и пишешь. Одно дело, как мы с тобой «висим»: телефон в кармане, наушник в ухе, – а ты суп варишь, и я картошку чищу… Не интернет, не стационарный. Там мне некогда! – Да, Ася, зая, давай сюда диск, я протру… Конечно, глючит, заляпанный весь… Держи. Сейчас суп есть будем. Потом развесим с тобой бельё, и ещё раз погулять выйдем… – Так вот. Ты говоришь, что тебе сейчас всё время некогда, потому что дел прибавилось, и к вечеру выматываешься полностью. Лишь для того говоришь, чтобы не обижались! Что ты редко на связи. Или – какой-нибудь вебинар по аутизму слушаешь. Или видео, как править лошадью (это отдельная тема – сразу вопрос: «А зачем тебе это?» Я же не спрашиваю: «А зачем вам сериалы?!»)

А тебя начинают увещевать, что ты загнала себя в угол мыслями, надо быть позитивнее! Вот как им сказать, что я не жалуюсь, – просто дайте мне быть собой, как я даю вам быть собой! Я же не гоню вас на тренировки в конюшни; не призываю слушать про аутизм – лишь потому, что мне это интересно! Не призываю бросить работу, допустим, раз жалуетесь, устаете…

Проявлять подобную слабость, какой она считала такие разговоры, Виктория позволяла себе крайне редко. Если сильно накипело, а поделиться было не с кем. Лишь Ольга зачастую испытывала подобное: когда на её ребёнка (взрослого почти уже) маленькие дети и подростки смотрели, как на экспонат в зоопарке, а взрослые сочувствовали, но ничего не предпринимали для того, чтобы кто-то хоть попытался подружиться, поиграть с «не таким, как все». В остальное время она старалась жить, и даже придать жизни радостную форму, найти что-то интересное, своё, а не просто «как у всех». Писала статьи для журналов, занималась вместе с Асей верховой ездой – каждая настолько, насколько могла, – редко, но уж как позволяли обстоятельства и финансы. Если появлялась возможность – ходили на различные презентации и семинары, в театр и на концерты. Виктория занималась с Асей по программе обычных детей, максимально расширяя кругозор, и веря, что информация – хотя бы часть – отложится. И получалось ведь. Она вовлекала дочь во все сферы жизни, какие только были доступны (и даже те, что по идее, такими не были, – но Виктория умудрялась превратить их в таковые). С одной существенной оговоркой: всё это происходило в светлые промежутки вменяемости… На день рождения Ася получила необычный долгожданный подарок – как раз в это время в Н-ск приехал ее любимый певец, Витас. Ася обожала его с младенчества, как и Кирилл; вслушивалась в настроение каждой песни, еще не понимая слов, радовалась, плакала, замирала в восторге, или подпевала. Говорили, что его голос имеет какое-то целебное воздействие, – возможно, так оно и было. Кто бы сомневался, брать ли билеты, но только не Виктория! Она давно обещала это Асе, а обещания всегда сдерживала. Не скрывала сомнений, что может не получиться что-либо, не от неё зависящее, но слово держала всегда. За это её и любили дети, несмотря на отсутствие сильной любви к ним с ее стороны. Она относилась к детям, как к обычным людям – кто-то нравился, кто-то нет. Понятия: «Я люблю детей», – у неё не было). Асина мечта сбылась – с помощью Виктории она преподнесла Витасу роскошный букет, а он подержал её за руку. Это было счастье!

Во всех своих авантюрах на грани Виктория боялась только за дочь – чтобы не повредили слишком сильные эмоции, не возникло какой-нибудь опасности в толпе: на концертах, на праздновании дня города, при участии во флешмобах, прогулках на теплоходах, – чтобы не случилось чего. Страх она прятала, стараясь держать Асю в атмосфере радости, не заражая плохими эмоциями. Это было кредо: мой ребенок может и имеет право на всё, что могут делать обычные люди, если только это на пользу ей. А те, кто могут косо посмотреть: «Не так себя ведёт, прыгает и смеётся громко, как маленькая», – пусть «идут лесом», и на себя посмотрят. Нет, ей не стыдно ни перед кем! И вообще не стыдно никуда прийти любому человеку с ограниченными возможностями, с инвалидностью! Стыдно должно быть тем, кто считает это постыдным! Слава Богу, последние годы эту тенденцию начали развивать, прогресс в сознании людей появился, пусть и далеко не у всех ещё, но – идея запущена, и средневековье в мозгах должно постепенно начать исчезать…

АНЖЕЛА

Близился октябрь, тёплые дни выпадали всё реже; всё чаще лил противный холодный дождь (хорошо ещё, что не снег), превращая дороги посёлка в отвратительную непролазную чёрную жижу. Анжела терпеливо, но уже с некоторым отчаянием, ждала весточки от Савелия с Феофаном. Осенью вновь начались занятия в реабилитационном центре, – им с Олесей стало некогда скучать, даже если погода не позволяла совершить нормальной прогулки. Да ещё теперь появилась мечта о квартире в Н-ске; Анжела жила этим, устремившись мыслями в будущее, и тоскливая погода меньше давила на психику.

Правда, Александр последнее время какой-то взбудораженный, не похож сам на себя. Так ведь он тоже нервничает от предстоящих перемен, – ездит туда, ищет варианты. Но Савелия все нет, и нет. Казалось – уж не приснился ли он ей? Тогда Анжела доставала загадочный ноутбук, открывала в нем страницы людей – себя, близких, знакомых. Смотрела то, что сейчас, и в прошлом. В будущее заглядывать было жутко. Это тебе не колода карт с надписями: «казённый козел» и «иди учись». Здесь все настоящее, и, не дай бог, увидеть что-нибудь страшное, или просто совершенно неприемлемое для неё сейчас.

И всё же она заглянула в ближайшее будущее одного человека – Константина Новаковского. За него не болела душа, он не был близким сейчас. К тому же было крайне любопытно узнать, как здесь отразился тот момент, – с внезапным поворотом судьбы, вопреки задуманной, – Костя должен был погибнуть в автомобильной аварии, но Александр предотвратил эту смерть собственным физическим воздействием, не согласовав с Учителем, не трогая кнопочки ноутбука. Что будет сказано по этому поводу, и что спрогнозирует бесстрастный железный вершитель судеб дальше? Анжела нашла нужные год и день. Она-то и теперь помнила всё: несостоявшееся прощальное свидание с Костей, и несущийся под уклон грузовик; серое лицо и остекленевшие глаза бывшего возлюбленного (она тогда каким-то образом видела всё одновременно, и очень четко); страшный грохот и скрежет опрокинувшейся фуры, и, метнувшуюся в кусты, загадочную темную фигуру; тот безумный разговор с Александром, когда ему пришлось открыться ей; поездку к старой церкви и букет из мать-и-мачехи… Её мучило, что сейчас нельзя спросить мужа, помнит ли хоть что-нибудь из этой истории, и как искажены события в его памяти, если всё же частично остались в ней.

Она нажала на «Прошлое» Константина, дошла до памятной даты – это были майские праздники. На экране возникла светлая линия с коротким пунктирным ответвлением на уровне того самого дня. Возле пунктира было написано: «Изначальная судьба. Изменена волей земного смотрителя. В действие не вступила». Можно было и не смотреть, но Анжела всё равно открыла ссылку. «Автокатастрофа, летальный исход. Долгая посмертная слава».

После развилки шла ровная дорожка, без ярких точек – событий. Наиболее значимым, из всего, оказалось рождение второго сына, через три года после поворота судьбы. Гастроли и концерты, создание новых песен – выглядели скудно, невыразительно. «Умеренная популярность», «уменьшение количества слушателей», «тексты теряют остроту и выразительность», «повторяется в песнях как композитор, исчезает актуальность», «рейтинги падают», «местная мелкомасштабная группа», «Константин Новаковский злоупотребляет спиртным, теряет интерес публики», – при нажатии на очередные ссылки, продвигаясь все дальше, ближе к настоящему моменту, Анжела читала эти цитаты, словно хронику в прессе. Скорее всего, оттуда и взято, только более просто написано, без нарочитой язвительности журналистов. «Что же это, Костя? Зачем, почему так?» – горестно вздохнула Анжела. Он всё-таки не чужой ей, она сильно любила его когда-то; он был символом её юности. – «Может, и впрямь, не нужно было спасать его, и не всегда, любой добрый помысел – во благо? Хотя это лучше, чем так страшно погибнуть. Или – для Кости лучше было бы это? И посмертная слава? Чем медленное разочарование в самом себе, постепенное падение с высоты всё ниже… как это, наверное, унизительно, ужасно, для того, кто был восходящей звездой! Его тексты были о проблемах социума его юности, а после девяностых годов всё изменилось. Прежние потеряли актуальность, новые почему-то перестали сочиняться, или получились блеклыми. Муза – коварная, непостоянная гостья… А ведь и впрямь, если бы он сочинял, как прежде, наверняка она слышала бы его новые произведения… Бедный Костя! Даже тебе мы… невольно подгадили своим вмешательством. Или, любая жизнь лучше посмертной славы?»

У неё не было ответа на последний вопрос. Но теперь Анжела знала, что должна и Косте помочь, раз в теперешних его неудачах виновато вмешательство Александра! Будущее Кости выглядело ещё хуже – она не стала даже досматривать, не желая найти портрет жалкого алкоголика с гитарой и мелкими монетами в рваной шляпе, сидящего в подземном переходе, либо на лавочке. И, если Савелий или Феофан не объявятся в скором времени, и не согласятся изменить линию судьбы Кости, то… ей придется самой встретиться с Новаковским, и вправить ему мозги! Не знает она пока, каким образом. Но она что-нибудь придумает. Как вовремя они собрались переехать в Н-ск!