Текст книги "Кошка дождя"

Королева

Сегодня я ехала вообще, как королева.

К тротуару буквально сразу, как стала голосовать, резко подъехала бело-желтая легкая машина с правым рулем и водителем лет тридцати пяти в темных очках. Я тоже была в темных очках и это единственное, что нас поначалу сближало.

Я в машинах ничего не понимаю, поэтому не смейтесь. Но мне показалось, что марка машины (я спросила) звучит как… «антиджаз».

Там потолок прозрачный, стеклянный, и небо видно.

Машину водитель купил через Интернет на японском аукционе. Так сказал. Говорит, что в Японии она по-другому называется, но не суть.

В общем, за рулем случайно оказался врач, но другого профиля. Но врач. И с логическим мышлением у него все хорошо оказалось, и с вниманием. Потому что он сказал:

– На Березовой аллее лечитесь?

– Да, – говорю.

– Еще долго? – спрашивает.

– Ох, уже недолго, – отвечаю.

Замолчал. Долго молчал.

Я спросила:

– А почему вы решили остановиться, вам в мою сторону? Это же другой конец города… Обычно совсем неприхотливые машинки останавливаются. Такие никогда.

Отвечает:

– А вот захотел…

И включил музыку. И сказал:

– Смотрите, какое яркое солнце сегодня. А вчера темно все было. Хотите, я вам верх затемню, не слепит солнце-то, в глаза?

– Нет, не нужно… Спасибо…

Заботливый такой.

Я ему рассказываю, что задумалась, когда голосовала, и чуть гаишников машину не остановила. ДПС.

– Остановились? – спрашивает.

– Нет, к счастью…

– А чего к счастью, вдруг вы им хотели про серьезное нарушение доложить, а теперь вот они уехали и ничего не знают, эх…

– Да, пусть мучаются теперь.

Потом подъезжаем, он спрашивает:

– Где подъезд, я вас прям туда подвезу.

– Нет, спасибо, я пройдусь, здесь остановите, если можно.

– С таким пакетом тяжелым, с продуктами, довезу к подъезду и пакет донесу.

Настаивает. Так и сделал.

А когда я ему деньги давать стала, он не взял. Я же, говорит, врач. Я у тех, кто на Березовой голосует, денег не беру, простите.

Что-то я ответить хотела, но так и не смогла. Не получилось…

Ну-ну

Помощник радиолога, которая каждый день мне говорит: «Ложимся… (тихо-тихо-тихо… осторожно…) и встаем… (тихо… осторожно… вот так…)», вчера мне сказала:

– Вы прям за пять недель такая гибкая стали! Вскакиваете, как гимнастка, еле успеваем подхватить.

И смеется.

– Да, – говорю, – я такая гибкая всегда была, даже когда столько не весила, как сейчас. Притом что вообще не очень люблю двигаться. Это особенность моя такая, гибкость. Костей или натуры, не знаю.

Гибкость при неподвижности. Может, под изменчивый мир прогибаюсь постоянно, может, природа такая, но да, гибкая. Например, я могу откинуть голову назад и невзначай мостик сделать от этого. Серьезно.

А врач услышал и говорит:

– Может, вам замом к Кабаевой пойти? По каким-нибудь вопросам… Она тоже гибкая.

Я задумалась.

– Почему замом? Обидно, слушайте…

А врач отвечает:

– Ну…

– Да-да, – говорю, – у меня еще не вечер, с моей-то гибкостью и потенцией к гимнастике на пустом месте…

А помощница вошла на этих словах и говорит:

– Все шутите? Ну-ну.

Не выходи из комы

Завтра последний раз.

И я начну излучать, без всяких метафор.

Сегодня приехала домой и проспала семь часов и не могла никак проснуться. Бывает такое…

Как будто крепко спишь и понимаешь, что спишь, и даже чувствуешь, как сладко спишь и вся отдыхаешь, но при этом все слышишь и осознаешь.

А глаза как склеены «Моментом», не открыть и неохота. Потому что здесь и сейчас слаще почему-то, чем там.

Все слышишь.

Как перекрикиваются за окном выпущенные на последнюю прогулку детсадовские дети, как встречают родителей и кричат, дрожа губами: «Почему так долго, мама?!» Как сын все время ругается с кошкой и говорит:

– Муся, убью, хватит орать, мама спит, когда же ты насытишься…

Слышу, как звонит постоянно телефон у соседей, в пустой квартире, еще никто не вернулся с работы. А соседка сверху привычно орет на мужа, а он отвечает только одно и вяло:

– Да ладно тебе…

И ветер слышу, и даже чувствую, что замерзла, окно открыто, но нет сил встать и закрыть.

Я крепко сплю, очень крепко, не спать уже просто нет сил.

Все же проснулась и подумала… о людях в коме.

Быть может, они тоже спят и все, абсолютно все слышат и осознают, но не открыть глаз. Или неохота. Или устали. Или не хотят видеть кого-то.

А этот кто-то, кого не хотят, допустим… приходит и приходит…

И разговаривает со спящим, надеется… любит…

А спящий все слышит и думает – совсем не та ко мне приходит… Или не тот… Или вообще не те… И поэтому глаз не открывает.

И поэтому не выходит из комы.

Спит и думает – не выходи из комы. Не совершай ошибки…

Да или нет

Зашла на работу, сто пятый больничный занесла, а там Маша, которая из Турции вернулась.

Загорела очень. Черная в малиновой блузке. Только зубы белые и кудри каштановые. И малиновая блузка.

Привезла мне оттуда баночку всяких орехов, медом пропитанных.

Рассказала, что наших туристов на экскурсию возили.

Они требовали от водителя-турка всяких русских песен для широкой на отдыхе души.

А водитель сказал по-турецки, что пока не может включить наши песни, потому что под эти песни наши люди сразу начинают всем автобусом петь, орать, чем мешают безопасности турецкого движения на сложных поворотах.

Это он сказал на своем языке нашему экскурсоводу.

– Что он сказал? – закричал весь автобус.

А экскурсовод ответила:

– Турецкий такой примитивный, что даже переводить вам неохота.

На этих словах я от смеха поперхнулась чаем с пирожком с яйцом и зеленым луком, и весь коллектив стучал мне по спине.

Кашлять я перестала, а смеяться нет.

Потом пришла домой, а мне в личке письмо… от турецкого жениха. С картинкой. Да что за день такой…

На картинке корзина с цветами, а под ней вопрос «Да или Нет?».

– Что ДА? – спрашиваю.

А он мне тут же отвечает:

– Да или Нет?

– Что НЕТ? – уточняю.

– Любовь. Да или Нет? – не устает турецкий мужчина.

Да пошел ты, думаю. И легла спать.

А я тебе скажу

Меня сегодня подвез потрясающий дядька, грузин.

Он распахнул дверцу своего жигуленка и сразу сказал:

– Только не морочь мне голову.

Я чуть не выпала обратно на тротуар от смеха, на что он просто взвыл:

– Ну просил же, как человека!

И глаза его наполнились такой многовековой скорбью, что я почти поверила – грузинский народ первым пришел на нашу землю.

Потом он стал все время чем-то возмущаться и отпускал каждый раз при этом руль. Какой грузин без рук разговаривает.

Я ему так осторожно… мол, вы надолго-то руль не отпускайте…

А он, опять подняв ладони кверху, отвечает:

– Мне что, всю дорогу молчать теперь, что ли?!

И обиженно замолкает. Но через минуту опять говорит.

– Вот смотри, – говорит, – весь город в машинах. Весь! Больше, чем людей, уже этих машин. А все бедные. Все жалуются, что ничего ни у кого нету! Денег нет, того нет, этого нет… А знаешь, почему ни у кого ничего нету?

– Не знаю, конечно, откуда мне такое знать.

– А я тебе скажу. Ничего ни у кого нету – потому что у всех все есть!

Череп

Последний таксист был огромен, мрачен и всю дорогу молчал, не двигая выбритой головой.

Здесь сильно не разгоняйтесь, сказала я ему около дома.

Он выдержал паузу и, не дрогнув черепом, ответил – знаю.

Когда я вытащила свои продуктовые пакеты, то увидела, что сиденье измазано чем-то белым.

Вероятно, пакет прорвался и вытекла сметана, ужас.

Я решила спасаться бегством со скоростью пять метров в час, потому что такая молчащая огромная голова не простила бы мне белого мокрого сиденья.

Я подло захлопнула дверцу и с чрезмерно честным лицом пошла к подъезду.

Но тут же развернулась.

Потому что вдруг резко ощутила, что сейчас мне выстрелят в спину, как в гангстерском фильме, где героя везут такие молчащие неподвижные головы.

Я постучала в стекло, он опустил окно, не поворачивая шеи, и я ему сказала – там я что-то разлила. Имейте в виду. Простите.

Хорошо, сказал череп, поднял стекло и медленно стал двигаться.

Эта медленность мне не понравилась, и я шла от страха слишком спокойно и с прямой вспотевшей спиной.

Утром я обнаружила, что из кармана пальто исчезли мои любимые черные очки, которые стоили три копейки, но которые я очень любила.

За все надо платить, подумала я.

Мне ничего не прокатывает и никогда. Никакие халявы, даже мини и нано…

Испачкала черепу сиденье сметаной – любимые очки потеряла.

И это самый безобидный пример, поверьте.

А сегодня мне позвонили из таксопарка и сказали: наш водитель нашел в салоне темные очки. Ваши?

Мои! – не поверила я своим ушам. – А где они? Куда подъехать?

Не волнуйтесь, водитель этой машины в вашем районе будет через час, завезет. Номер квартиры скажите.

Номер квартиры! С ума сойти.

Не убивать ли меня он придет под предлогом черных очков? – заволновалась я.

Не волнуйся, таким предлог не нужен, успокоил сын.

Тут раздался звонок в дверь.

Моя голова, та самая, бритая, огромная и молчащая, молча протянула мне очки и отказалась брать за это деньги.

Как ужасен этот мир.

Индус и друг степей

Откуда я знаю, как пахнет индус? У меня никогда не было индуса.

Но вчера меня в последний раз подвозил до дома… индус, и я узнала его запах. Он открыл переднюю дверцу и сказал:

– А четыреста можно? Триста мало… – и в глазах его стояла вся Индия, и шум океана, и вот эти их мелодии. И Ганди, само собой. С Рабиндранатом.

Откуда на Петроградке индус? Но отказать я не могла. Четыреста так четыреста. Гуляем. Последний раз!

И улыбка его такая с белками глаз. И запах этот.

Откуда я знаю этот запах?

Еду и думаю, а что все это означает и означает ли что-то вообще?

С последнего сеанса, из этой обители горя и стойкости и любви, меня увозит индус. Мчит.

Ответа не нашла, но и плохого ничего не подумалось.

Может быть, мне действительно нужно исчезнуть отсюда и оказаться там… Может быть, это намек на реинкарнацию при жизни… Перестань быть той, какая есть… А быть может, мне скоро нужно покупать осеннее пальто, а я не люблю покупать шмотки, а в Индии пальто ни к чему…

Или вообще ничего это не означает.

Но запах! Откуда я его могу знать?

Почему я вообще всегда узнаю другие места, где бываю впервые?

Грузию, в которой мне все время казалось, что я тут уже жила… И все песни там мои, и люди, и запахи. Песни – точно!

Израиль… Само собой, жила.

Песни испанские и латинов всех слушаю как свои. Точно там жила. Поэтому одного узнала как своего. И дочку родила, как от своего.

И португальский диалект Кабо-Верде, на котором Сезария поет, точно мой был когда-то. Даже сомнений нет.

Как будто везде жила, пела, слышала шум океанов, все запахи помню и узнаю. И только в России – ни запахов особых, ни звуков, от которых падает куда-то сердце, ни еды особой… Вообще ничего такого.

Но только здесь живу, дышу и могу. Пока дышу.

Первые смыслы

На самом деле все очень просто.

Гораздо проще, чем мы себе думаем, и от этого вечно или страдаем, или просто недовольны.

На самом деле человек чаще всего говорит только то, что говорит. И делает только то, что делает. И ничего не хочет нам этим сказать, ничего за этим не стоит, никаких подтекстов и происков и вторых смыслов. Не говоря о третьих.

Например, мужчина говорит женщине: я тебя люблю. А женщина сразу напрягается и думает: я тебя насквозь вижу. Поди, переспать со мной хочешь. Или, не дай бог, жениться. Ну, уж нет. Меня голыми руками не возьмешь. Любит он, видите ли…

А на самом деле мужчина, может, весь мир сегодня любит. И звезды, и небо. Каждую тварь божью. Потому что, скажем, утром его перистальтика отлично сработала. Вопреки всем предыдущим годам.

Или мне сон приснился сегодня…

Будто я украла машину и без прав на ней рассекаю. И все время жду, в окно смотрю, когда за мной приедут. И несколько раз вижу из окна полицейскую машину и радостно с вещами иду на выход. А подхожу ближе – там совсем не полиция, а просто люди симпатичные.

Сидят в машине, кого-то ждут. Но не меня.

Не для меня пришла еще весна.

И так несколько раз за сон.

Потом Высоцкий снится, в этом же сне. Почему-то у меня с ним сплетенье рук, сплетенье ног. Ну и судьбы сплетенье.

Потом Равшан Аскеров, который «Что? Где? Когда?», вдруг в сон врывается, обои новые сдирает. Говорит, хочу посмотреть, что у вас в черном ящике.

И вот что бы сказал психолог, расскажи я ему этот сон?

Про машину бы сказал, что я брожу всю жизнь по кругу, по тупику, и что вот эти менты, которых я все в окно выглядываю, это вовсе и не менты. Это я хочу от ответственности за собственную жизнь уйти. Сдаться хочу. Что признак инфантильности, конечно.

Про Высоцкого, с которым мы сплелись, как осьминоги, скажет обязательно, что это, к Зигмунду не ходи, тоска по брутальному мужчине. Нереализованнная как бы. И что всю жизнь я потратила не на тех мужчин.

Про Равшана Аскерова психолог долго думать будет, а потом инсайт озарит, и он радостно все же скажет, что мой ум напряженно все время что-то ищет и пытается понять, что же такое я есть? То есть что в моем черном ящике есть настоящее, а что привнесено в меня мамой, папой и комсомолом.

А на самом деле все! совсем! не так!

Про машину без прав мне снилось, потому что сын в автошколу стал ходить и по кругу на пустыре водит машину с инструктором, как заводной, права хочет получить.

Высоцкий снился, потому что я его портрет прибивала на стенку после ремонта, где он Гамлет. Хороший портрет, настоящий, из спектакля.

А то, что мы там во сне с ним вытворяли – так я и не скрываю, что люблю его и всегда любила.

Осталось с Равшаном Аскеровым разобраться, но это проще простого. Азербайджанец Саадик обои клеил полмесяца у меня, а его антипод Аскеров, но земляк при этом, обои срывает.

А про черный ящик – это понты его, надо же напомнить, что он игрок известный.

Так что все гораздо проще всегда, чем мы думаем.

И сны почти никогда ничего не означают, кроме обрывков реальности.

И всякие слова, и движения тела, и тембры голоса, и интонации других людей редко когда подразумевают то, что мы думаем.

И в любви могут признаваться просто так. Без зловещих подтекстов и гнусных намерений.

А психологи… Им же нужно как-то работать и жить! Я-то это как никто знаю, коллеги все ж…

Например, сидит клиент на правом боку в кресле, а мы прищуримся пронзительно и спрашиваем – как вы думаете, почему вы пришли и сразу центр тяжести у вас на правое бедро упал в кресле?

Клиент мучительно думает и плачет, про тяжелое детство вспоминает и препятствия при прохождении по родовым путям. А на самом деле у него просто геморрой обострился, и поэтому так сидеть ему удобнее, боли меньше. Это я все к чему?

К тому, что просто так. Без всяких подтекстов и вторых смыслов.

Просто не спится. Села и написала.

Помоги

Какое морозное раннее неожиданное утро. Давно так рано не вставала…

Минус семь.

А была жара тогда, в июле.

Я снова, через пять месяцев, иду на работу. Не могу заснуть ночью, боюсь проспать, в шесть утра снова, как до всего, будильник поет…

Опять иду по своей тропинке через дворы.

А могла не идти.

Опять жду маршрутку, а из люка рядом, уже сколько лет, идет пар.

Могла этот пар не увидеть больше и люк этот.

Долго нет моего автобуса, и я начинаю думать, не сняли ли мой маршрут за столько времени.

Не сняли. Подходит. Вижу свой номер, 369. Водителя лицо давно знакомое. Могла не увидеть больше.

Мерзнут руки, опускаю рукава ниже, руки чувствуют мороз, могли не чувствовать больше.

Выхожу на родном проспекте, так же красив, как будто заново ходить и видеть учусь, могла не увидеть.

На работе девчонки, обрадовались, прижались, стоят молча так, прижавшись, говорят, что хорошо выгляжу, что вот видите, мы говорили, что вы вернетесь и все будет ХА-РА-ШО.

Я долго их не отпускаю от своего тела, чтобы слез не увидели. Сглатываю их и только потом говорю:

– Ну что у нас новенького?

Рассказывают наперебой и кофе наливают.

Начальница заходит, улыбается, просит написать, когда я в отпуск пойду в следующем году.

Могла не пойти.

Думаю о тех, кто не вылез.

О тех, кто еще надеется и борется.

О тех, кому еще предстоит то, что у меня пройдено.

Надеюсь, что пройдено…

Думаю о своем новом этом братстве, всех помню, и в коридорах, и в палатах. Дай вам Бог.

Господи, помоги им.

Все равно

– И вообще мы через месяц уезжаем из России! Да. Навсегда. Точно и бесповоротно… А вот решили. Да. Нет, сомнений больше никаких.

Женщина была энергична и говорила так же. Кому-то в телефон.

И меня пронзило что-то такое беспросветное и непоправимое, как будто я знала эту женщину очень близко и больше никогда не увижу.

И представила я отъезжающий от платформы поезд или взмывающий лайнер, уносящий ее от России навсегда и бесповоротно…

И других бесповоротных и отчаявшихся, что никогда, думают они, не будут счастливы здесь, и их дети тоже.

И так жаль мне стало всех людей, которые хотят успеть быть счастливыми, потому что умрут все равно…

И что им так много надо для счастья в этой быстрой жизни.

А всего-то нужно, чтобы разрывало от нежности к другому…

Чтобы задохнуться от нее.

Все равно в какой стране.

Громче

Как-то лор сказал, что у меня связки то ли длинные, то ли короткие, то ли слабые, не помню… Поэтому и голос тихий, громко не получается, если только доведут.

Я-то всю жизнь думала, что просто я такая нежная и удивительная, только тихо и могу говорить. А дело всего лишь в каких-то пошлых невидимых связках глубоко в горле.

Сплошная проза, да.

А когда доведут, бывает, – это страшная картина.

Голоса нет, а орать охота. И получается что-то очень… Ну не очень. И всему причиной они, связки. И ничего больше.

Поэтому…

Когда я захожу с хорошим человеком пообщаться в кафе, то сразу прошу потише музыку сделать, которая орет и мешает разговаривать о вечном. Хороший человек меня не слышит, а я его. А все время переспрашивать как-то надоедает и смешно.

Но тут зашли в одно заведение, а там «Чистые пруды» Тухманова, громко так… И застенчивые ивы…

И я вдруг не прошу сделать тише, а сижу слушаю и слезы глотаю.

И все сидят и слушают, особенно проигрыш, и тоже молчат и плачут. Некоторые. Или мне показалось, что другие тоже…

А «Чистые пруды» гениальная песня.

Все замолкают, не просят сделать тише, чтобы поговорить о вечном или не очень. Потому что эта песня обо всем. Особенно проигрыш.

Где дальний берег детства. И где звучит аккордеон.

От козла молока

Одна супружеская чета, сотрудники ООН, отправились на работу в африканскую страну.

Там они купили маленькую жирафиху и очень хотели, чтобы она быстрее выросла и молоко давала.

Чета очень полюбила нежную жирафку и всем о ней рассказывала и еще пятнистые фото везде показывала. С комментариями.

И вдруг выяснилось, что это жираф, мальчик, и молока давать не сможет даже сотрудникам ООН.

Тогда чета сказала ФУ и стала всем рассказывать, что от жирафа жуткая вонь по всему дому и окрестностям и вообще кому он теперь нужен. Если от него как от козла молока.

Это мне знакомая этой четы рассказала.

Говорит, ну не суки? Я согласилась, что они.

А сама думаю… Люди и с животными поступают точно так иногда, как и с людьми. С теми, от кого уже никакого молока не получить.

Сразу и запахи чувствовать начинают, и мимими превращается в брезгливое ФУ.

Что-то у меня этот мальчик жирафик из головы не выходит.

Хоть бы он бежал от них скорее и влюбился в антилопу.

Комплимент

Лень всему голова. Особенно если головы нет…

Набрала по этой причине два тяжелых пакета продуктов, чтобы несколько дней об этом не думать, а поднять не могу и донести до дома тоже. Могу, но нельзя. Нежелательно.

Стою, смотрю вдаль.

Тут два тимуровца как бы из школы идут.

Оба пирожки такие с вареньем, сладкие, лет по десять. В шапочках почти на глазах и смеются.

– Мальчики… – говорю, – не поможете сумки дотащить тяжелые вон до того дома?

Один напрягся и покраснел, а второй мне говорит:

– А вы очки черные зачем носите осенью? Что-то подозрительно…

– Очки? А мне так уютнее, спокойнее, у меня глаза грустные часто. Но не злые. Хотите – сниму?

И сняла.

Пацаны переглянулись и говорят:

– Да. Не страшная. Ничего. И запоминается легко… Если для фоторобота…

И тут оживились так и спрашивают:

– А сколько дадите за работу? Тут нести аж два длинных дома еще. Сто рублей дадите?

– Дам, – говорю. – Только поделитесь между собой. И вот еще что, пацаны… Спросить хотела…

– Ну? – нетерпеливо переминаются мужички. – Быстрее спрашивайте. Только деньги сначала… Потом понесем.

– Ах да… Вот. Возьмите. И скажите – вы про тимуровцев слышали, которые помогали бабушкам всяким… Просто так. Без денег. А? Читали или кто в школе рассказывал…

– Да слышали че-то… Про бабушек, стариков и как через дорогу переводили и еще там всякое… Дрова рубили… Так это до нашей эры было! Щас уже и тех бабушек давно нет, кому помогать…

– А, точно… Все повымирали… Некому. Да. Ну, вперед, молодежь, сто рублей не потеряйте.

– Ага, – говорят, – не потеряем, мы бы и вам бесплатно отнесли, но вы же не старушка еще. Наоборот даже.

Милые, родные, голуби. Да за такие слова я бы еще вам добавила! Не зря во всех рекламах про красоту и молодость повторяют, как подорванные, – вы этого достойны! Мол, в красоту и молодость вечную вложения средств нужны.

Ну и я себя почувствовала наконец настоящей женщиной. Вложилась.

Всего за сотню такой комплимент отвалили.