Текст книги "Социальное партнерство: цель или средство"

Исходя из этих рассуждений, можно сформулировать основные направления преодоления «институциональных ловушек» (термин В. М. Полтеровича) в процессе развития и совершенствования социальной ответственности участников системы социального партнерства:

– переориентация институциональных установок (в праве, административном регулировании, этике и т. п.) на высшие духовные ценности отечественной культуры;

– переосмысление изменений в социальной обусловленности многих конкретных институциональных установок;

– приведение норм российского законодательства в соответствие с конкретной ситуацией в обществе;

– конкретизация институциональных норм в системе нормотворчества;

– ликвидация противоречий в действующем законодательстве и упрощение правоприменительной практики;

– приведение институциональной среды в соответствие с особенностями общественного и личностного сознания россиян, менталитетом наших сограждан путем их взаимной адаптации посредством совершенствования системы воспитания и образования.

Одним из важнейших векторов институциональных изменений в мире в конце ХХ в. стала скрытая дегуманизация самих институциональных норм. Вместо подлинного и всестороннего развития человеческой личности ею был предложен старый рецепт материального фетишизма. Обслуживание институциональными новациями именно материально-вещной стороны человеческого существования привело к расщеплению личности и самой идеи. Нарастание социально-экономического неравенства в мире привело к огромному социальному расслоению и в нашей стране, к отчуждению миллионов наших сограждан от декларируемых институционалистами жизненных благ. Сегодня для них главная цель – найти источники к существованию, выжить. Такую ситуацию давно описал В. С. Соловьев: «Личность, лишенная идеи, была бы чем-то пустым, внешнею бессмысленною силой, ей нечего было бы осуществлять, и потому ее существование было бы только стремлением, усилием жить. А не настоящею жизнью» [331, с. 89]. Вопрос о том, может ли существовать эффективное социальное партнерство в условиях, когда миллионы наших сограждан живут «не настоящей жизнью», в борьбе за кусок хлеба – вопрос, думается, риторический.

Помимо всего прочего, тенденция в институционализации идей «осчастливливания» потребителя весьма далека от идеи социальной ответственности самих предпринимателей, поскольку лишает работника реального участия в хозяйственной (прежде всего, управленческой) деятельности, усиливает в нем иждивенчество и безразличие. Такая своеобразная институционализация проблемы социальной ответственности, когда работникам предлагается быть социально ответственными уже шестьдесят, а не сорок часов в течение рабочей недели и, когда само государство становится прямым агентом работодателей (в рамках системы государственно-частного партнерства) свидетельствует, по нашему мнению, о том, что даже то первоначальное содержание, которое вкладывали институционалисты первой волны в понятие «социального партнерства» все чаще и все больше выхолащивается. Это делает вопрос о разработке данного понятия и самой системы социального партнерства в современных условиях крайне актуальной задачей.

* * *

Социальное партнерство представляет собой специфический социальный институт, характеризующийся всеми необходимыми атрибутивными качествами. В структуре социального партнерства выделяются: а) социальные субъекты (личность, локальные социальные группы, общество в целом, государство); b) объекты (общественные и личные потребности и интересы участников системы социального партнерства); с) сама связь (процедуры, способы и методы согласования интересов и разрешения противоречий); d) принципы осуществления связи и поведения субъектов («правила игры»); е) ареал (сфера), в рамках которого (ой) данная форма социального взаимодействия существует и функционирует.

«Социальное партнерство» является частным понятием по отношению к общему (родовому) понятию «социального взаимодействия». В связи с этим установлено влияние на систему социального партнерства со стороны иных форм социального взаимодействия, практикуемых в современном российском обществе (конкуренция, кооперация, товарищество, солидарность). Раскрыта конкретно-историческая диверсификация различных форм социального взаимодействия в современном российском общества и ее влияние на генезис самого социального партнерства и на общие процессы социального и культурного развития. В частности, выявлены такие негативные тенденции в развитии феномена социального партнерства в современном российском обществе, как нарастание аномии и социального отчуждения, партикуляризма и декларативности, неадекватности его знаковой и символической оформленности конкретным социальным процессам, происходящим в обществе, акцентуация на экономической демократизации социальных отношений в ущерб политическим и культурным аспектам.

Основной проблемой развития института социального партнерства в современном российском обществе является правильное структурирование в иерархии данного явления абсолютных ценностей человеческого бытия и функциональных ценностей либеральной институциональной теории. Наблюдаемая в современной ситуации аберрация ценностных приоритетов и подмена подлинно абсолютных ценностей (духовности, нравственности, справедливости и солидарности) идеалами свободы и равноправия способствует формализации и деперсонализации института социального партнерства, снижению его социальной эффективности и привлекательности в глазах разных социальных групп и представителей общества в целом. Необходима реструктуризация ценностных приоритетов в иерархии социального партнерства как формы социального взаимодействия.

Диалектика социального партнерства и социальной ответственности в структуре современных социальных отношений свидетельствует о нарастающем конфликте между цивилизацией и культурой, о существенной дегуманизации самих социальных отношений в целом. Сугубо цивилизационный подход к анализу социального партнерства оставляет за скобками научного исследования его негативные стороны, делая упор на некие универсальные предикаты данного феномена. Такой подход игнорирует культурную идентичность и специфику конкретных социумов и локальных социальных структур, что порождает так называемые институциональные ловушки, связанные с несоответствием разрабатываемых правил и норм социального партнерства ценностным ориентациям и менталитету конкретных его субъектов.

Различая два основных типа общественных отношений, некоторые авторы сегодня полагают, что подлинное социальное партнерство, а шире – само эффективное социальное взаимодействие мыслимо лишь в рамках тех обществ, которые способны осуществлять социальный прогресс. Различая индивидуалистический и коллективистский типы общества, Н. М. Чуринов, например, утверждает: «Совершенство общественных отношений, положенное в основу теории прогресса коллективистского общества, требует того, чтобы данная теория была, во-первых, континуальной теорией, т. е. теорией, раскрывающей информационно-полевое содержание общественной жизни; во-вторых, эта теория предполагает движение, действие временных рядов и антиэнтропийных процессов, неаддитивных информационных волн, наличие доминантных очагов пассионарной активности, пассионарных импульсов, действие социального авангарда и социальных институтов… Таким образом, если теория социального прогресса потребительского типа требует реализации тех или иных социальных технологий, то теория социального прогресса континуального типа базируется на действии временных рядов и антиэнтропийных процессов, составляющих основу социальных тектологий. Данные тектологии обеспечивают процессы совершенствования общественных отношений, отрицательные вклады в социальные энтропии, диалектическое снятие несовершенств» [410, с. 457].

Отталкиваясь от этих рассуждений, которые мы вполне разделяем, становится очевидной актуальность исследования феномена социального партнерства как определенной социальной технологии и определенного социального института в контексте современной социально-экономической и социокультурной динамики. В самом деле, если рассматривать систему социального партнерства изнутри, с позиций закладываемых в нее мировоззренческих ориентаций и ценностных установок, то возникает вопрос о том, к какому же типу общественных отношений (индивидуалистическому или коллективистскому) данная система может быть отнесена?

Ответ на этот вопрос предполагает обращение к самому смыслу коллективизма как такового. Можно ли рассматривать совокупность участников системы социального партнерства как некий коллектив, пускай даже и расширенный? Поскольку партнерство есть временный и формализованный способ налаживания социокультурной коммуникации, в рамках которого все его участники, наряду с неким общим интересом, сохраняют и свои индивидуальные интересы, а сам механизм осуществления социального партнерства допускает использование по отношению к отдельным его участникам мер принуждения и даже прямых внеэкономических и экономических санкций, то вряд ли можно считать партнерство формой подлинного коллективизма.

Косвенно это признавали и признают многие западные исследователи. Рассуждая о социализации и ее мере (степени), они различают коллективизм и партнерство. Вот что писал по этому поводу один из представителей Фрайбургской школы В. Репке: «Суть теории, согласно которой постепенное продвижение социалистически-коллективистских концепций одновременно является продвижением по „Пути к рабству“ (так называется книга Ф. Хайека), может считаться сегодня не только общепризнанной, но и фактически неоспоримой». И далее: «В противоположность революционному социализму Востока с его галопирующей социализацией ползучая социализация Запада приучает нас к медленно, но неуклонно увеличивающимся дозам» [378, с. 169].

Однако, то обстоятельство, что антисоциалистические настроения сегодня «на волне», не дает оснований заявлять о том, что «социалистически-коллективистские концепции» есть продвижение к несвободе (рабству). Кроме того, таким «передергиванием» страдают в основном теоретики – экономисты и социологи. Социально-философский анализ свидетельствует об ином. А именно о том, что «наука есть не что иное, как организованный опыт человеческого общества», что этот опыт создается «трудовым путем», что «наука есть организованный общественно-трудовой опыт», что наконец, «научные концепции коллективизма есть отражение объективной потребности общества в развитии именно коллективистских форм сотрудничества» [49, с. 361]. Рассуждая об индивидуализме, А. А. Богданов писал: «Наивность мышления заключается в том, что свой маленький и дрянной мирок, не стараясь расширить и развить его действительное содержание, делают, незаметно для себя, мерою для такой большой вещи, как человечество» [49, с. 29]. В основе системы социального партнерства как раз и лежит индивидуальный мир каждого, тогда как в основе коллективизма в его наиболее зрелых формах заложена духовная и предметно-вещная общность людей. Развивая в своей работе «Новый мир» концепцию «целостного человека» («собирания человека»), А. А. Богданов считал, что решение этой проблемы невозможно вне коллективизма. «Дробление человека вызывает дробление мира… Абсолютное индивидуальное „я“ выражает собою социально-раздробленный опыт и жизненное противоположение человека человеку… Нормы внешнего принуждения – правовые, моральные и т. д. – разумеется, могут быть „целесообразными“, т. е. полезными для общества… Переход… к гармонической системе сотрудничества, для которой такие нормы не нужны, может совершаться только через определенную переходную фазу…» [49, с. 33, 37, 61, 65].

Систему социального партнерства можно считать одной из таких «переходных фаз» от культивировавшегося в ХIХ в. индивидуализма к коллективистским формам организации человеческого существования. В качестве таковой социальное партнерство, будучи несовершенным по определению, вместе с тем выполняет важную континуитетную функцию. Оно как бы связывает предшествовавшие ему и идущие за ним формы социального взаимодействия, устраняя дистрикт и релятивизм истории. Иначе говоря, развитие социального взаимодействия становится латентным и эволюционным, обеспечивая возрастание социальной близости представителей различных стран в обществе. В самом деле, начальными формами коллективизма были своеобразные социальные общности: ватаги, складчины, дружины, артели, кооперативы, товарищества и проч. Крупный знаток истории артельного движения в России А. А. Исаев, например, писал, что «во всех союзах, за которыми народ закрепил название „артель“, мы подмечаем господство начала равноправия» [119, с. 429]. Но вспомним о том, что В. С. Соловьев разводил понятия «равноправие» и «равноценность». Однако для артели, основанной на подлинном (реальном, а не формальном) коллективизме, оба понятия являются имманентными. «Мал золотник, да дорог» – вот смысл артельного коллективизма. Именно поэтому А. А. Исаев, рассматривая равноценность как равенство участников артели во внутренней жизни союза, называет его вторым отличительным признаком артельного общения [160, с. 431]. А отсюда следуют и третий отличительный признак артельного коллективизма – самоуправление, и четвертый признак – ответственность, и пятый признак – договорные отношения [160, с. 432–433]. Артельный коллективизм не тождественен модусам социального партнерства: различным социальным сетям, кластерам, кланам, финансово-промышленным группировкам, государственно-частному партнерству и т. д. Но также ясно, что артельный коллективизм не тождественен тому «коллективизму», который можно обнаружить в условиях современного общества. Как его не называй («органическое», или «открытое», или «информационное», или даже «постиндустриальное»), такое общество основанное главным образом на ценностях индивидуализма и гедонизма, не предрасположено к тому, чтобы поощрять коллективизм. Социальное одиночество и социальное отчуждение, о чем так пронзительно писали А. Шопенгауэр и Г. Маркузе, в современном обществе становятся едва ли не главной социальной проблемой.

Но даже учитывая необходимость и сложность разработки теоретических моделей социального сотрудничества, необходимо помнить о том, что современная система социального партнерства есть лишь переходная фаза от одной формы коллективизма к другой, но никак не очередная форма такого коллективизма. Учитывая, что в рамках социального сотрудничества предлагается взаимодействовать работникам и работодателям, актуально звучат слова другого крупного знатока истории артельного движения в России В. В. Берви-Флеровского: «Артель смотрит на них (на работодателей и на государственных чиновников – авт.) как на начальников, на капиталистов, а не как на доверенных и ответственных перед собою лиц» [41, с. 209].

Таким образом, степень доверия и мера ответственности отличают социальное партнерство от коллективизма как такового. Они же детерминируют и динамику развития разных форм социальной предметности. В первую очередь это относится к солидарности, которая порой рассматривалась и рассматривается как закон человеческой жизни [23, с. 401, 404]. Ф. Бастиа считал солидарность определенной формой социальной ответственности [32, с. 401]. Иначе говоря, солидарность как подлинный коллективизм между людьми возникает именно и как раз на почве социальной ответственности.

В свою очередь, степень солидарности способствует ускорению или, наоборот, замедлению социально-культурной динамики. Поэтому возрастание степени солидарности в обществе является фактором ускорения в его развитии. Если вспомнить о том, что первоначально в середине 80-х гг. ХХ в. руководство нашей страны взяло курс не просто и не только на перестройку народного хозяйства, но и на ускорение развития нашего общества, то становится понятным, почему вторая часть «генеральной линии» была со временем предана забвению. Ни о каком ускорении общественного развития не могло быть и речи в условиях катастрофического снижения степени общественной солидарности. Проявлялось это снижение по-разному: появление частной собственности на средства производства привело к росту социального отчуждения в обществе и социальной его дифференциации; нарастало недоверие населения к власти, что выражалось в падении престижа самих властных институтов (правительства, армии, судов и т. д.). Поэтому в современных условиях необходимо укрепление солидарности на основе социальной ответственности не только участников конкретной системы государственно-частного партнерства, а всей системы социального партнерства в целом.

Генезис феномена социального партнерства может быть представлен в виде последовательной смены различных парадигм социально-философских идей.

Первый этап формулирования представлений о сущности социального партнерства относится к античному периоду и связан с именами Аристотеля, Платона и Конфуция. Становление греческих городов-полисов оказало огромное воздействие на появление первого структурно организованного сообщества. Платон, ориентируясь на этот полис и выводя модель «идеального государства», подчеркивал его ключевое отличие от естественно природного состояния общества, в котором господствовали культ силы и борьба всех против всех. Это отличие заключалось в новом общественном порядке, идеалом которого стали гармония отношений равных и свободных граждан, совместного открытого и рационального обсуждения и решения проблем [291].

Аристотель в еще большей степени делал акцент на том, что «целое может быть счастливо, если только все его части чувствуют себя таковыми» и что «цель человеческого общежития не в том, чтобы жить, а в том, чтобы жить счастливо, приумножая добродетель, красоту и мудрость» [18].

Особое место в развитии концепции социального партнерства имеет учение о правильном поведении Конфуция. Это в высшей степени высоко интегрированный философско-религиозно-нравственный комплекс идей, который был призван обеспечить гармонию личного и общественного. «Гармония – это путь, которому должны следовать люди». Высший социальный идеал – формирование «единоподобного общества». Согласно книге «Ли цзи» («Трактат о правилах поведения»), написанной учениками Конфуция, «существуют пять отношений и три принципа, посредством которых они осуществляются. Отношения между правителями и подданными, отцом и сыном, мужем и женой, старшими и младшими братьями, между друзьями – эти пять отношений и есть отношения, существующие повсюду, всегда и во всех социумах. Знание, человеколюбие, сила – эти три вещи и есть нравственные принципы, также „существующие повсюду“. Для того, чтобы следовать им, нужна одна искренность» [122, с. 119–127].

Именно эти древние идеи о социальной гармонии и солидарности граждан как равных и свободных индивидов составили первый этап в развитии представлений о социальном партнерстве. В целом, в основу представлений древних людей о сущности социального партнерства легли идеи «естественного» и «гармоничного» гражданского состояния общества, пришедшие на смену модели «естественно природного состояния».

Второй этап разработки идей социального партнерства приходится на XVI–XVIII вв., когда отмечается усиление синкретизма общества и государства, нарастание внутренних противоречий феодализма как общественной формации. Социальное партнерство становится отражением знаменитой идеи «общественного договора», в рамках которой оно становится фактически безальтернативным. Собственно говоря, идея демократии как власти народа основывается на необходимости социального партнерства всех его сословий (страт) с государством, которое призвано обслуживать народные интересы. Именно в эпоху Просвещения появилось словосочетание «слуга народа», которым обозначался государственный чиновник, представлявший в системе социального партнерства интересы государства, но обязательно учитывавший и выполнявший волю народа.

Одним из первых теоретическое обоснование необходимости социального партнерства в виде установления определенных правил социального общежития, т. н. общественного договора, сделал философ-материалист Т. Гоббс. Он показал, что сама природа людей обусловливает их постоянное устремление к власти, привилегиям, жизненным благам. Поэтому для предотвращения социального хаоса, или, говоря современным языком, социальных конфликтов, необходимо заключение «общественного договора», принятие правил, которых люди согласны придерживаться. Идея «общественного договора» нашла свое развитие также в трудах Дж. Локка, Ж.-Ж. Руссо, П. Гольбаха, Д. Дидро, Ш. Монтескье и других мыслителей эпохи французского Просвещения. Так, Жан-Жак Руссо, теоретик «общественного договора», считал, что такой договор может направить отношения между людьми в русло общего согласия и мира.

В немецкой классической философии идеи социального партнерства отстаивал Г. Лейбниц, также считавший, что состояние мира и согласия между людьми должно достигаться на основе договора и социального компромисса.

Можно сделать вывод о том, что развитие концепции социального партнерства происходило в русле естественно-правовой модели общества.

Третий этап социально-философского осмысления идеи социального партнерства начинается с конца XVIII в. и заканчивается в начале XX в. В общественной практике этот период связан с возрастанием роли государства в регулировании общественных процессов. В теоретическом плане этот период ознаменован становлением и усилением влияния рационалистических идей и концепций, в центре внимания которых оказываются вопросы социального взаимодействия.

Данный этап синтеза идей социального партнерства связан с именами А. Смита, И. Канта, Г. Гегеля, О. Конта, а позднее К. Маркса, Э. Дюркгейма, М. Вебера. Несмотря на противоположность теоретических подходов и идейно-политических парадигм, все они, каждый со своих позиций, внесли значительный вклад в рационалистическое конструирование модели социального партнерства. На данном этапе проблема согласования интересов социальных групп активно разрабатывалась в трудах Р. Оуэна, А. Сен-Симона, Ш. Фурье, Л. Бланки. Конструируя идеальное общество, они утверждали необходимость согласования интересов различных социальных групп населения в общественных отношениях.

Важный вклад в развитие концепции социального партнерства внесли О. Конт и Э. Дюркгейм. В своем исследовании «Общественное разделение труда» Э. Дюркгейм показал, какие материальные факторы и идеи могут сблизить социальные слои, имеющие противоположные интересы, но находящиеся в состоянии взаимозависимости в силу общественного разделения труда. Отсутствие понимания между классами Э. Дюркгейм считал отклонением от нормы, социальной патологией. Принципиально важным для рационалистического понимания феномена социального партнерства стали работы М. Вебера. Они заложили основу для развития одного из ключевых направлений современной социологии – структурного функционализма. Анализируя идеи, социальные нормы, ценности как отражение экономических факторов, Вебер увидел в них силы, способные серьезно воздействовать как на экономику, так и на общественное развитие в целом. В России в этот период идеи социального партнерства в трудовой сфере развивали В. В. Берви-Флеровский, Н. Х. Бунге, П. Б. Струве, В. П. Литвинов-Фалинский, М. И. Туган-Барановский и др.

В целом, особенностью третьего этапа в развитии концепции социального партнерства стал ее перевод в сферу социальной реальности. Вопросы социального партнерства стали, по сути дела, одними из главных предметов разработки новых мировоззренческих доктрин.

Четвертый этап развития концепции социального партнерства стал разворачиваться с середины XX в. Именно тогда появились новые теории общественного развития: «индустриального общества», «постиндустриального общества», «цивилизационного подхода», «постмодернизма» и др. Социальное партнерство стало рассматриваться как инструмент формирования гражданского общества, как новая система цивилизованных общественных отношений, обусловливающих формирование социального государства. Этот этап развития концепции социального партнерства связан с идеями Д. Белла, А. Турена, У. Бека, Ю. Хабермаса, П. Андерсона, А. Селигмана, Р. Инглхарта и других исследователей, выдвинувших различные теории гражданского общества и трансформаций современной цивилизации.

Отмечая появление новых теорий развития современных обществ, в той или иной степени базирующихся на идеях социального партнерства, нельзя не отметить, что в основе многих из них лежат концепты теории социального действия, наиболее детально развитой Т. Парсонсом. Консенсус, равновесие, согласие являются в теории Т. Парсонса важнейшими признаками нормального состояния социальной системы. Именно эти категории являются ключевыми и для социального партнерства как способа охранения общества от социальных конфликтов и потрясений.

Важнейший вклад в понимание природы социального партнерства, особенно как коммуникативного и деятельностного феномена, вносят разработки таких современных исследователей, как П. Бурдье, Э. Гидденс, Н. Луман, Ю. Хабермас и др. Анализ феномена социального партнерства в терминах «коммуникативной рациональности» Ю. Хабермаса, «интерсубъективного дискурса» Э. Гидденса, с позиций теории социальных полей П. Бурдье, общей теории социальных систем Н. Лумана позволяет в определенном смысле расширить представления о социальном партнерстве как интегративном общественном феномене, конституирующем, в известной степени, не только социальные связи и взаимодействия, но и саму социетальную структуру общества.

С конца 80-х гг. XX в. концепция социального партнерства стала активно разрабатываться и в нашей стране. Сначала в качестве механизма решения трудовых споров, а в последние годы – все больше и больше как технология межсекторного взаимодействия, эта концепция стала одной из ведущих тем научных исследований и общественного дискурса.

Но историография проблемы не дает ответа на вопрос о роли социального партнерства в социокультурной динамике. Пожалуй, наиболее близко к данному аспекту проблемы подошли экономист Р. Коуз с его теорией трансакционных затрат и социолог П. Сорокин с его теорией социокультурной динамики. Р. Коуз доказал, что отсутствие эффективного социального взаимодействия между контрагентами связано с ростом дополнительных затрат на согласование, ведение переговоров, улаживание конфликтов, возмещение морального и иного ущерба от неконструктивных действий (так называемая ситуация дедвейт-убытков). Отсюда следовал вывод о том, что социальное партнерство выгодно даже чисто экономически и может иметь стоимостную оценку. П. Сорокин в своей книге «Социальная и культурная динамика» сформулировал идею о флуктуации общественных отношений. Он, в частности ввел в анализ понятия идеациональных и чувственных систем и сформулировал три основные гипотезы о причинности социальных и культурных изменений (экстерналистскую, интерналистскую и синтетическую).

Важно, однако, заметить, что именно П. Сорокин обратил внимание на повторяемость некоторых социокультурных систем. Для системы социального партнерства эта мысль имеет особое значение, поскольку, в отличие от прогрессистов, считающих, что социальное партнерство должно развиваться исключительно в системе координат прогресса, существует и иное мнение, связанное с представлениями о цикличности и повторяемости феномена социального партнерства в развитии общества. В самом деле, если бы социальное партнерство развивалось везде и всегда исключительно в русле прогресса, то различные социальные потрясения (революции, забастовки, бойкоты и т. п.) со временем оказались бы просто невозможными. В действительности же мы наблюдаем не только учащение этих социальных потрясений, но и углубление их.

«Поскольку практически все социокультурные системы имеют ограниченные возможности изменения своих сущностных форм, системы, продолжающие существовать после того, как исчерпаны их возможные формы, должны иметь повторяющиеся ритмы. Отсюда – неизбежность повторения в процессе жизни подобных систем», – писал П. Сорокин [335, с. 850].

Таким образом, важно отметить такую характерную черту в развитии феномена социального партнерства, как его повторяемость. Она связана с исчерпанием на разных этапах социального развития его функций и возможностей. Однако, с переходом к новому этапу общественного развития обнаруживается некий остаточный эффект, который вновь становится востребованным. Ситуация подобна той, которая сложилась в экономике. Когда-то отвалы рассматривались в качестве отходов, сегодня – в качестве сырья для переработки.

Большое значение в понимании динамики общественного развития имеет вопрос об алгоритме социального партнерства. Иначе говоря, речь идет о его временных рамках. Социальное партнерство можно определить как сложное, полисубъектное, социокультурное явление социальной жизни, обусловленное существованием, деятельностью и взаимодействием исторически конкретных социальных субъектов, обладающих определенными исторически конкретными ценностными ориентациями и исполняющими определенные исторически конкретные социальные роли. В этой связи социокультурный анализ социального партнерства можно осуществлять с использованием модусного подхода, рассматривающего этот феномен под разными углами зрения, основой для которых будут служить различные наборы его атрибутивных свойств, отражающих ту или иную качественную сторону данного феномена.

Можно вычленить следующие базовые модусы феномена социального партнерства:

– социальное партнерство как отношение;

– социальное партнерство как взаимоотношение;

– социальное партнерство как социальное действие;

– социальное партнерство как социальное взаимодействие;

– социальное партнерство как социокультурный феномен.

При этом необходимо учесть конкретные уровни социального партнерства, среди которых:

– личность – общество (в целом);

– личность – государство;

– общество (в целом) – государство;

– личность – социально организованные субъекты;

– социально организованные субъекты – социально организованные субъекты;

– социально организованные субъекты – государство.

Принципиально новым здесь является то, что мы выделяем в системе социального взаимодействия личностный уровень. Поскольку личность есть продукт социальных отношений, отличная от индивида как такового, то ее включение в систему социального партнерства представляется закономерным и даже необходимым.