Текст книги "Петербургский прозаик. Альманах №2"

25

Сколько они плыли, никто не знает. Соколенок помогал добывать им пищу, шлем – собирать дождевую воду.

Но когда показалась полоска берега – зеленого, теплого, огромного – Уманга понял, что давно уже плыл туда в своих снах, плыл с Каюмбой. Туда звало его сердце. Сердце, оказавшееся сильнее, мудрее, могущественнее, чем так уважаемые им, Умангой, меч и копье. Там, впереди, были спасительные вершины гор. Там многие сотни лет они будут вместе. Там родится новое племя: от него и от нее. Племя потомков Великого Вождя. Потомков Великого Народа.

Неведомый берег приближался.

Ты – моя птица[3]3
  Елена МОШКО, Владимир КОЛОТЕНКО


[Закрыть]

1

* * *

Я ехала, сидя за рулем автомобиля, когда почувствовала это. Время беспечно стало тасовать колоду, готовясь раздать свои карты. Каждому – по одной, потом по второй, третьей, четвертой… Всем поровну. Мурашки пробежали по моей коже. Мне стала очевидна истина: кому-то сейчас выпадут козыри, а на кого-то дружно свалятся шестерки.

Я ждала. Предугадать, какая карта готовилась мне, было невозможно. Не только люди играют в игры – игры тоже играют в людей. Действие одной из них разворачивалось где-то рядом со мной. Если быть точной – только начинало разворачиваться. Я ощущала это кожей, каждой клеточкой, всеми фибрами.

Притормозив на перекрестке, я затаила дыхание.

Капли дождя, стекающие по лобовому стеклу, превратили красный сигнал светофора в бесформенную аляповатую лужицу. Частые плоские ручейки струились, прокладывая себе дорогу с небес на землю. Простите, я не знаю, где и когда я научилась так слышать, чувствовать и терпеливо ждать. Может быть, в прошлой жизни, лет двести назад, когда моя прапрабабушка, будучи сосланной в Сибирь, долгими зимними вечерами всматривалась в глухие снежные покровы тайги, белую пустошь, ожидая хоть каких-нибудь перемен. Всматривалась и вслушивалась, теряя дар речи при одной мысли о том, что ее время бездыханно молчит. Ее княжеские крови проснулись во мне протяжным стуком в висках. Непокоренное гордое семя, брошенное в неурожайный год, проросло, желая набрать прежнюю силу. Оно заново рождалось во мне, чувствуя это!

Я осмотрелась. Толпа пешеходов в самом центре мегаполиса стремительно завершала переход проспекта. Валет, семерка, король… Тройка, семерка, туз…

Стук в окно заставил меня вздрогнуть. Промокший с головы до ног незнакомец в темном плаще отчаянно жестикулировал… Приветствуя меня или прося подвезти?

Не успела я отреагировать, как ситуация вышла из-под контроля. Незнакомец, дернув ручку машины, открыл дверь и без каких-либо комментариев мгновенно оказался на соседнем сиденье. Не глядя на меня, он смахнул с кончика носа капельку дождя. Мне показалось, что, подобно мокрому коту, он сейчас будет отряхиваться весь с головы до ног, осыпая салон градом мокрых капель.

Однако новоявленного попутчика как будто свело судорогой: он едва шевелился. Дрожа от холода, он медленно закрыл за собой боковую дверь, обронив мимоходом слова, обращенные, по-видимому, все-таки ко мне:

– Я замерз – ждал тебя больше часа!

– Меня???

Вместо ответа я услышала лишь стоны-сигналы машин, требующие освободить перекресток. Я нажала на педаль газа, выпалив, наверно, самой себе:

– Еду!

Машина подчинилась моей воле и, тронувшись с места, стала резко набирать скорость.

– Простите! Я, кажется, ошибся! – темно-серые глаза незнакомца с удивлением смотрели на меня, – дождь льет… Я обознался…

– Оп! – я удивленно подняла брови и чуть не врезалась!

Неформатный «Lexus» затмил собой весь обзор. Со мной всегда так! Нельзя спешить!

– Джип, а плетется, как телега… – обронила я и мысленно добавила «…запряженная ишаками. Хорошо хоть номера римские „RES…1313…“ Дубль тринадцать… „RES“… Никогда не верила в знаки. Может, зря…»

– Ремень! – коротко приказала я, решая обогнать внедорожник справа, и прибавила газу.

Ага, не тут-то было: «Лексус» тоже ушел вправо, не давая себя обогнать.

Тогда я слева – по встречной. Пусть так! Небольшой рывок. Две секунды полета. И я плавно обхожу этот танк, теперь передо мной – свобода, и даю волю своей ласточке…

– Торопишься?…

Его вопрос заставляет меня мельком взглянуть на неожиданного попутчика: он носовым платком вытирает лицо. Его пальцы слегка дрожат. Да, сегодня целый день льет с неба как из ведра. Я лишь киваю в ответ, чувствуя на себе его взгляд.

– Тебе, видно, нужно согреться… – я включаю «печку», понимая, что парень совсем продрог. Наше простодушное «ты», которое мы так бесцеремонно бросаем друг другу, сразу сближает, «ты» и, конечно же, родной русский…

То что здесь, в Риме, русская речь, меня даже не удивило. Наших здесь – буквально на каждом шагу, но вот чтобы ночью и в такую погоду…

Парень? Да, парень – с виду ему не больше сорока: тридцать пять – тридцать шесть…

Молчание.

Встряхнув головой, я бросаю взгляд в зеркало заднего вида: за нами приклеился какой-то пикап. Яркие габаритные огни иномарки то отдаляются, то приближаются снова. В их свете я роняю взгляд на попутчика. Прямой римский нос, выпирающий лоб, скулы… Он похож на… Или нет? По характерному звуку понимаю, что пикап нас обгоняет.

– Погода нелетная!

…И почему мне сегодня пришло в голову надеть белую юбку?! Все люди – в брюках или, как мой пассажир, в джинсах…

Он, кажется, спит. Рука с мокрым носовым платком безвольно лежит рядом с моим правым бедром, но не холодит, а, кажется, даже греет… Я чувствую это тепло, надо же!.. Впрочем, меня больше удивляет платок в его руке: не каждый мужчина носит с собой чистый носовой платок.

– Вам плохо?

– Нет, согреваюсь…

Голос бархатный, теплый уверенный баритон. А вот и ответ – на переносице следы от очков. Для них всегда платок нужен… «Обознался»… Снял очки в дождь.

Ненавижу себя! Нельзя вот так все предопределять… Отворачиваюсь. Дворники едва успевают сбрасывать набегающие струйки дождя. Мокрый грязно-серый асфальт бесформенной лентой стелется под колеса.

– А я, кажется, узнала Вас… Вам, собственно, куда?

Эта фраза и мое «Вам» должны привести его в чувство.

И сама себе отвечаю: «Да куда угодно, только бы не стоять на месте». Рядом со мной – живая знаменитость.

* * *

– Вы меня знаете? – кокетливо прищурившись, улыбается мой пассажир. – Моя поклонница?

Знаю. Да, я его узнала. Его лицо, чем-то особенное и привлекательное, то и дело мелькало на экране телевизора, на страницах модных журналов. Но разве просто так могла я повстречаться с таким человеком в обычной жизни?… Да никогда.

– Так Вы меня знаете?

– Да, Влад… А это Владислав или Владимир?

– Да… – как-то неопределенно роняет мой спутник, все еще не согревшись. – Мне – в центр города, а потом, если можно, в аэропорт. Простите…

– Полно извиняться. Дело прошлое. С Вас – автограф. Договорились? – я выбираю место для поворота.

– Но Вы куда-то ехали, может быть, спешили?

– Я? Я ехала домой или почти домой…

– Вы сказали почти домой? Это как?

– Почти значит п-о-ч-т-и.

– Ваш ответ похож на погоду в этом городе.

– С ней что-то не так?

Влад откидывается на спинку сидения:

– Вчера вечером шел снег, утром все растаяло на солнце, а сейчас идет дождь…

– Осенью всегда так. Вы сильно замерзли?

– Сегодня не так, как вчера на съемках… Я был в одной рубашке, когда пошел снег. Снимали сцену расстрела. По сценарию – лето в разгаре. А тут – на тебе – снежинки полетели… Удивляюсь, как я только не заболел.

– Странно…

– Вот и я говорю – странно… То снег, то дождь.

– Странно то, что Вы едете в аэропорт, а у Вас ни сумки с собой, ни багажа.

Вспышка молнии вдруг на мгновение озаряет салон, придавая ему графические очертания. И снова полумрак. «Сейчас грянет гром…»

Неожиданно заигравшая мелодия моего телефона заставляет меня резко нажать на педаль тормоза. Он, качнувшись вперед, со всего размаху упирается руками в торпеду. Затем, бесцеремонно бросив свой носовой платок мне под ногу, извлекает из-под себя мой телефон.

– Yes, – говорит он звонившему, – I listen (?)… (Я слушаю, англ.).

Теперь я слушаю рев клаксонов. Конечно же! Мы стоим посреди проезжей части дороги и стопорим движение. А как ещё я могу реагировать на его «Yes»? Если мне звонит Кирилл, то что он подумает? Вытаращив глаза и, точно нищенка, протянув к нему правую руку в надежде заполучить свой телефон, я смотрю на своего расхозяйничавшегося в «моем доме» попутчика, затем включаю первую.

– Yes, indeed… (Да, конечно… англ.).

– Дай! Мне! Пожалуйста! – требую я, стараясь прижаться к бордюру.

Не хватало только дешевой аварии. Здесь полиция не церемонится: чуть что – такой поднимется шум-гам… Оправдывайся потом перед ними и перед Кириллом, с кем это я раскатываю по Риму в такой час и в такую погоду.

– Certainly, you may… (Разумеется, можно… англ.).

Тем временем я припарковываюсь у какого-то фонаря.

– Дай же! – снова требую я, снова перескочив на «ты».

– Its impossible (это невозможно, англ.), – произносит он и бросает телефон на заднее сиденье.

– Я же должна ответить! – настаиваю я.

А вот и ожидаемый гром!

Он вдруг обхватывает мое лицо своими огромными теплыми ладонями так, что кончики его крепких пальцев почти смыкаются у меня на затылке, тянет мою голову к себе и сам тянется весь ко мне, вдруг целует… целует… предлинным таким сладостным поцелуем – так, что низ живота, что там низ – вся я просто таю, как воск, теряя власть над всем телом и теряясь в этом умопомрачительном поцелуе… Боже милостивый!.. Я не знаю, где земля, а где небо, голова вдруг куда-то уносится, кружится, и я лечу в какую-то пропасть, чувствуя только, как какая-то бешеная сила поднимает меня над сиденьем и тащит куда-то… Не могу открыть глаза… Меня вдруг и саму охватывает и влечет к нему неистовая и неудержимая сила желания…

Я не помню, не знаю себя такой… Новую вспышку молнии не замечаю, просто немного светлеет в глазах и тут же темнеет снова… Абсолютное отрешение, умопомрачение… Только слышу, как трещит по шву моя новая нарядная белая юбка. «Как же!..» Следом трещит моя любимая блуза с голубыми и зелеными разводами. Хорошо, что на мне нет лифчика, его тоже постигла бы та же участь… Трусики?… Где они?… Я же точно помню, что надевала эти чертовы трусики… Почему я вдруг вспомнила о них? Чему они могли бы сейчас помешать? Ничему! Ничто уже не может помешать…

Эти мысли лишь на миг посещают меня, а он же занят совсем другим. Матерь Божья, сколько ж у него крепких сил?! Его сильные руки переносят меня, совсем голую, через весь салон, поднимают вверх, снова вверх. И все это он делает, не теряя губами моих губ, и с каким-то жадным упорством влечет мое тело к себе так, что сначала я скольжу ягодицами по холодной торпеде, но вот вскоре мои ноги, колени находят свое место по краям сидения, и я чувствую тепло его бедер (когда он успел сдернуть штаны?), а потом, наконец, он, все еще целуя и целуя меня, нежно усаживает меня на себя, как на жеребца…

– Ого!.. – шепчу я, когда его губы дают мне передышку.

– Ага, – шепчет он мне на ухо, – ого…

Глаза мои все еще закрыты… Мне не нужно даже помогать ему своими пальчиками найти меня… Это – как ловить губами снежинки.

Ни единой мысли ни о Стиве, ни о Кирилле… В какой-то момент я легонько трахнулась головой о крышу автомобиля, мелькнула мысль об… об… Единственное неудобство у этих дамских «пежошек» – низкие крыши…

Теперь я собственными руками сдергиваю с него галстук, затем рубашку… С закрытыми напрочь глазами…

Его тело все еще как мышечный ком. Господи, я же видела это тело на экране своего кинотеатра! Однажды, я помню, остановила сеанс, так захотелось отдаться ему виртуально… Я?!

И вот это тело в моих руках!!!

Потом мы сидим, курим…

– Это и был твой автограф? – мой вопрос остается без ответа.

– Ты, знаешь, была восхитительна!

А я, дура, автограф хотела.

Новая вспышка молнии… Почему нет грома?!

* * *

Только теперь, уже сидя за рулем машины, все еще совсем голая, бросив случайный взгляд на улицу, я замечаю знакомый «Лексус»: эти, казавшиеся до сих пор случайными «RES…1313…» просто устрашающе наползают на меня, на нас.

– Еще секунда, и они просто раздавят нас!

– Что происходит?

Я растерянно смотрю на своего соблазнителя, рыская руками в поисках ключей то по подушке сидения, то, наклонившись и не сводя глаза с «Лексуса», по коврику днища… Еще мгновение и…

– Нас расплющит сейчас этот мерин! Боже! Где же ключи?

– Не волнуйся так, сладкая!

С этими словами Влад тянется ко мне, коротко целует в щеку и, подмигнув мне левым глазом, вдруг как-то неуклюже подскочив на сиденье, натягивает на себя до сих пор сидевшие на его волосатых ногах (я успела это заметить) гармошкой джинсы.

Я только наблюдаю за ним, прикрыв скрещенными руками грудь, а он что-то ищет в салоне. Вытащив ощупью ком мокрых вещей с заднего сиденья, Влад молниеносно вылавливает из плаща мокрый пиджак, набрасывает его на свой все еще обнаженный торс и открывает дверцу. Бросив мне короткое «момент!», он привычным жестом поправляет на переносице свои очки. Не оборачиваясь, идет сразу к остановившемуся метрах в трех от нас внедорожнику.

И только тут я, все еще не веря в случившееся, облегченно вздыхаю: фух! Все уже кончилось? Или не успело начаться? «Крутые горки» иногда помогают укрепить отношения, но чаще – наоборот…

Почему это случилось со мной – не с кем-то другим?… В такие истории влипают фанатки, живущие в интернете и киносериалах.

Я не успеваю додумать, как трескучая автоматная очередь заставляет меня вжать голову в плечи. Одна, вторая, третья… Я боюсь открыть глаза, а когда осмеливаюсь чуть-чуть расплющить веки, вижу: он корчится на брусчатке… Да-да, он лежит и корчится в предсмертных муках, так и не успев накинуть на себя пиджак. Очки съехали куда-то набок, вот-вот соскользнут. Дергаются то руки, то ноги. Судорога пронизывает все его мускулистое тело, голова запрокинута, выражения глаз не разобрать, но по всему видно, что это его последняя минута. И вот уже он бездвижно лежит на спине, разбросав ноги, руки в стороны, на правой кисти – мокрый пиджак… Полицейских сирен еще не слышно, но они непременно вот-вот завоют.

Что делать? – вот еще одна мысль среди множества мыслей о том, что случилось в течение каких-то двадцати-тридцати минут. Расскажи – никто не поверит! Что же делать? Я понимаю: оставаться на месте нельзя! Пальцы снова шныряют в поисках ключей… Голая!.. Я совсем голая в центре какой-то разборки!.. Эта мысль просто убивает меня. Ключи находятся в замке. О, Господи!.. Спасибо Тебе!!! Жжжик! Слава Богу, и мотор заработал! А с чего бы ему мне отказывать? Оглянувшись, чтобы дать задний ход, я вижу теперь этих двоих в черных масках… О, ужас! Так вот кто стрелял! Они уже почти рядом, у меня дрожат руки, да и вся я – как осиновый листик… Дрожжжжу!!!.. Зуб на зуб не попадает… Что делать-то?!.

Эти двое с автоматами наизготовку проходят мимо меня поочередно, и по всему видно, что идут-то они лишь затем, чтобы удостовериться: мертв! И, конечно, контрольный выстрел. Тот, что сзади даже зацепил прикладом капот… Хо! А вот и третий! Он с другой стороны машины… И вот они подходят к нему почти вплотную, затем окружают, обойдя с головы… До меня доносятся случайно обрывки фраз.

– Хвощ, что с ним? Готов?

– Салага…

Ни шевеления… Даже дождь притих в ожидании развязки… Боясь шевельнуться и дрожа всем телом, я жду этих контрольных выстрелов… Так и есть: первый выстрел звучит как-то неуверенно-глухо: пук… Затем снова: пук-пук… Просто курам на смех! Этот звук даже веселит меня… Но и заставляет выпучить от удивления глаза: зашатался вдруг первый, как-то дернулся неуклюже, а за ним и те двое задергали руками, закивали головами, у всех вдруг подкосились ноги… Как куклы на ниточках… Пук-пук-пук… Я вижу теперь, как Влад, вертясь на голой спине, как волчок, разряжает свой пистолет то в одного, то в другого, то в третьего, безжалостно, не целясь: пук! пук! пук!.. И вот уже они лежат ничком. Он встает, рукавом наспех протирает очки… Артист! Он не сует пистолет за пояс, как это делают герои боевиков, а подходит к каждому мертвецу (я уверена, что они мертвы!) и в каждую голову всаживает еще по пуле. Контрольной! И только после этого сует пистолет за пояс. Все еще голый. Затем, подхватив пиджак с брусчатки, идет ко мне.

– Жди, – кистью показывает на землю: «здесь», – и произносит слово, которое не могу ни расслышать, ни прочитать по шевелению соблазнительных губ. Прищуривается, терпеливо ждет, пытаясь прочитать сквозь призму стекол мой ответ.

Я только оторопело смотрю на него и медленно в знак согласия один раз опускаю голову: «поняла». Он резко разворачивается и сразу идет к внедорожнику, который, словно намеренно, распахнул перед ним заднюю дверь. Артист!..

У меня мелькает мысль, что просто снимается какой-то новый сериал с его участием, и через минуту-другую эти трое поднимутся и рассмеются, а Влад выйдет из «Лексуса» и пригласит меня на просмотр этой сценки, где и я… Оооооо!.. Если это профессионалы-киношники – они засняли нас в таком амплуа!..

Я не знаю, радоваться мне или печалиться, сижу, дрожу и мерзну. От страха и от холода… Голая! Мотор тихо жужжит… Печка не греет, а только обдувает неясным потоком воздуха; сижу и смотрю на тех троих… Я вижу, как они не поднимаются, не отряхивают брюки от воды, не улыбаясь друг другу… Мертвые! Кто же улыбается, лежа в лужах собственной крови?

А вот и полиция.

Я даю задний ход и чуть было не врезаюсь в машину с мигалкой. Мысль о том, что сейчас меня обнаружат голую, приводит меня в чувство. Я лихорадочно ищу хоть какую-нибудь вещичку, чтобы прикрыться и нахожу его белую сорочку. О, урррра! Заскакиваю в нее, как в спасительный кокон, кутаюсь. Ее край даже слегка прикрывает часть бедер! Уррра! Это спасение! И запахи его мне тоже нравятся! Я даже галстук его успела накинуть на стоячий ворот, правда, узел так и не затянула. По-моему, прекрасный и вполне респектабельный вид! Если полицейские не потребуют выйти из машины. Да! Где же мои туфельки? Есть! Теперь можно хоть на подиум!.. Вот только его носовой платок, который до сих пор валяется где-то внизу, как прокладка… Ну да ладно… Потом…

Ну и вечерок выдался!..

Юбку и блузу, скомкав, я сую в бардачок.

Рим снова зашуршал дождиком…

Ну и вечерок!..

А вот и итальянская полиция… Меня всегда смешили их круглые котелки… Я приспускаю стекло.

– Извините, сеньора, вы не могли бы… (по-итальянски).

Теперь я пускаю в ход свою очаровательную улыбку.

Конечно же, он узнает меня.

– О! Мадам!..

Он узнает меня. Точнее узнает во мне французскую кинозвезду, на которую я так похожа. Полицейские всегда смотрят на лица не прямо, как все, а сверху вниз. Да, да, я мадам Лассюранс. Он даже не догадывается, что я русская, русская… Русская до боли, до последней косточки и кровинки… Тараканова я, Анна, а не какая-то там Сюсюрансс… А вот и замешательство. Я беру инициативу в свои руки:

– Как доехать до… – картой автодорог я прикрываю свои бедра, мысленно добавляя «к Папе Римскому».

Полицейский улыбается. Улыбка мужчины, который не желает помочь женщине (нет, ему просто лень), во всех странах одинакова:

– Момент, мадам…

Он поднимает указательный палец к небу и удаляется к месту происшествия. Какой момент? Какой может быть момент?! На всех моментов разве не хватит?

Я принимаю быстрое решение и, нажав на газ, медленно начинаю движение назад, так медленно, как только умеют это делать женщины. А может, только я. Плавно огибаю полицейскую машину (благо бордюр позволяет!), небольшие преграды и ускользаю в тень.

Холодный пот выступает у меня по всему телу.

Уф, спасение: позади переулок! Еще чуть-чуть… задний ход. Ушла, или нет? Скрылась за поворотом почти беззвучно! Ну почти…

Не тут-то было – в последнюю секунду – хлюп по тормозам! Кадр, который впечатывается в мое сознание, заставляет меня остановить машину: полицейский в стороне перешагивает трупы, из джипа незаметно для них выпадает Влад с чемоданом в руке. Слепо таращится. Щурится. Шарит глазами. Не видит меня! Беспомощно мотылькается в темноте! В мокрых от грязи и влаги окулярах. Там где-то – за поворотом!

Теперь и я его не вижу. Перед моими глазами – сулящий спасение перекресток. Я чувствую, как бешено колотится мое сердце. Оно словно выпрыгивает из его рубашки. Как быть? Как?! Мозг сухо приказывает: «не высовывайся!» Дождь смоет следы! Да, да, конечно. Я согласна! Но что? Что это? Нутро протестует! Раз, два… Моя рука непроизвольно включает дальний свет.

Слезы брызнули из глаз. Я не хочу видеть, кто сейчас подойдет на этот свет. Самое время пожалеть себя! Размазня! Перевожу дыхание, задерживаю воздух в легких…

Что ж это был его последний шанс! Правой рукой я медленно выключаю фары…

Зажигание. Темно. Мокро. Холодно! Еще секунда. Задний ход!

Меня бросает в жар: я вижу чемодан в своем салоне. И только потом его руку, мокрое тело. Не глядя на меня, Влад падает на заднее сиденье, придерживая на лету тяжелую оправу. Не видно, куда она падает, не видно его ног, не видно его лица. Только дорога!

Только дорога и тихий газ, еще тише, еще медленней: нас здесь не было! Мы – невидимки! Мы – в заговоре против всего мира!

Я ловлю себя на мысли, что веду машину как робот. Куда делся мой страх?

– Откуда такое хладнокровие? – голос Влада вырывает меня из своих мыслей.

– Ти-ше-е-е… – умоляю я и невесомо одними губами задаю вопрос, – Ты убил их?

– А как же!!! Насмерть! – отвечает он, поправляя найденные очки и впервые за вечер рассматривая меня внимательно.

* * *

Только спустя несколько минут, спрятавшись на стоянке средь толчеи машин, я перевожу взгляд на Влада. Он – как мышонок, не шевелится. Молчит, не моргая, затаив дыхание.

– Что с тобой?

Он только молчит.

– Ясно. Куда дальше?

– В библиотеку Ватикана.

Я решаю, что он шутит, и наивно улыбаюсь ему в ответ:

– Ты знаешь, где она? Лично я не помню, когда держала книжку в руках!

– Но ты же ходила в читальный зал? Как все пионеры?

Я пытаюсь его разговорить, чтобы вывести из оцепенения.

– В последний раз, когда была студенткой, в Питере. Вспомнить смешно, все друзья потешались. Знаешь, я жила в доме на Измайловском. Там была Библиотека Скворцова-Степанова. Все так и говорили: мы идем в Скворцова-Степанова… Прости, я понятия не имею, где в этом городе хоть одна библиотека!

– Поезжай… Прямо… Потом поверни…

Теперь я слушаю, а он рассказывает, как проехать в эту библиотеку. Зачем она ему понадобилась среди ночи? Было бы любопытно увидеть его сидящим за столиком и читающим, ну, скажем, газету или журнал, не говоря про Августина Блаженного…

Господи! Ночь же на дворе!

– Зачем? – вот вопрос, который я задаю, совсем не желая ни о чем спрашивать.

Он пропускает мой вопрос мимо ушей.

– Зачем? – более настойчиво повторяю я.

– За книгой! Здесь налево, – только и произносит Влад, – так быстрее, вот по этой узенькой улочке…

Налево так налево: я включаю левый поворот, поворачиваю, затем снова включаю печку: холодно. Глаза слипаются. Что это? Я как будто вижу сон во сне: стою под дождем в мокром плаще Влада… С меня стекают ледяные капли дождя. То ли тающего града… Под ногами – мокрая брусчатка – как маленькие зеркальца. Они напоминают его очки… Нет, взгляд Кирилла. Я вздрагиваю!

– Там узнаешь… – говорит Влад, неторопливо приводя себя в порядок.

Я уже забыла, о чем спрашивала. Мысль о Кирилле заставляет вспомнить о мобилке.

– Там где-то сумочка, – прошу я, – найди, пожалуйста, телефон.

– Держи.

Впечатление такое, что Влад не выпускал мою мобилку из рук.

– Набери, – прошу я и называю номер быстрого набора.

– Третий час ночи, – говорит Влад.

– Все равно, – настаиваю я, секунду думаю и как-то уж больно жалобно прошу еще раз:

– Набери… пожалуйста… ну… всего… одну… цифру!

– Здесь снова налево, – говорит Влад, склонившись над телефоном, и недовольно добавляет, – держи…

Я слышу длинные гудки, потом сонный голос. Как будто что-то булькает в трубку.

– Кирилл, проснись!

– Сссовесть… сссовесть… сссовесть… у тебя есть?

Зачем я его разбудила? Кирилл в бешенстве. Я знаю! При этом он немного заикается, я знаю. Было бы глупо бросаться в пояснения и оправдания. Здесь нужно отрезать все расспросы сразу:

– Буду через час, – произношу я как можно спокойней и добавляю, – через час.

– Как… как… кк…

– Прости… садится телефон!

И выключаю мобильный. Этот мой ход с выключением Кирилла всегда работает безотказно: я приеду – он будет спать. Ему ведь важно, что со мной ничего не случилось.

– Вряд ли, – говорит Влад, – вряд ли за час…

– Я знаю, – говорю я. И задаю себе вопрос: так ли мне важно, чтобы Кирилл успокоился?

Важно!

– Вон за тем углом – третий дом, – говорит Влад, зачем-то постукивая указательным пальцем в ветровое стекло.

Третий так третий. Я паркуюсь и роняю голову в руки от усталости. И как в телепатии слышу: «Мне нужна твоя помощь! Приезжай немедленно!» «Как… как… На такси! Не тяни время, записывай…» «24 часа, ниже – Библиотека работает круглосуточно». Последняя фраза звучит голосом Влада, я открываю глаза.

Что это было?

* * *

Никто не удивился нашему появлению: библиотека пуста. Впрочем, для меня так и осталось загадкой – правда ли это была библиотека Ватикана? Тем не менее, выглядело все по-настоящему: книги, переплеты, пыль… Два-три человека, служитель за стойкой, никто на нас не обращает внимания, пока мы проходим в книгохранилище и забираемся вглубь между стеллажами.

Средь книжных стеллажей, расположенных во всю высоту стен, справа от входа изгибается современный офисный стол, нагруженный всевозможной оргтехникой.

Все это «техно» безмолвствует под тусклым освещением, характерным для подобных мест. Влад тормошит книги и перекладывает их как у себя дома. Я оглядываюсь вокруг, не веря своим глазам: на полках стоят массивные толстые словари и справочники. Книги теснятся, как продавцы старины на блошином рынке. Каждый том ищет себе место под солнцем. Наверняка тут Платон зло зыркает на Аристотеля, Петрарка косится на Сервантеса, а Монтень заглядывается на Шекспира. Но кто-то (это Рабле!) и скалится. Ему скучно?

Не может быть… Открываю книгу, читаю:

 
Погас мой свет, и тьмою дух объят —
Так, солнце скрыв, луна вершит затменье,
И в горьком, роковом оцепененье
Я в смерть уйти от этой смерти рад.
 

Погас мой свет? Нет уж! В смерть от смерти – это не для меня! Что тут еще замуровано? Я случайно нахожу стремянку и, забравшись наверх, оторопело обозреваю пространство.

Низко склонясь над телефоном и опираясь полусогнутой рукой на крышку стола, Влад куда-то звонит. Глядя поверх очков, которые сползли почти на самый кончик носа, он подслеповато набирает чей-то номер. Он снова и снова заглядывает в свою записную книжку, силясь что-то разобрать.

– Что у тебя? Тебе помочь? – спрашиваю я, глядя на его мучения.

– Я сам, – отозвался Влад. – Здесь есть настольная лампа?

– Слева от тебя, до нее можно дотянуться.

Как-то неопределенно, выбросив руку в сторону галогенки, он попадает в переключатель и снова дозванивается.

– Занято, все время занято! – с досадой произносит Влад, щурясь от яркого света.

– А куда ты звонишь?

Влад задвигает спадающие очки на переносицу:

– Папе Римскому! – он расстроен и не может скрыть своего раздражения.

Резким движением он сбрасывает с себя очки на стол:

– Глаза болят! – и отворачивает от себя галогенку.

– Выключи свет.

Он распахивает влажные ресницы и смотрит в мою сторону.

Кажется, сейчас, в эту минуту, я вижу артиста без маски. Без звездной пыли. Без шлейфа славы.

– Где ты? – ищет меня взглядом.

Кажется, что он – обладатель безукоризненного мускулистого торса – еле стоит на ногах, упираясь из последних сил.

– Послушай меня. Помоги… – негромко произносит Влад, – в седьмом ряду на пятой полке есть книга… В твердом переплете… Она не похожа на все остальные. Сразу видно – она отпечатана на разной бумаге…

Я не понимаю его и только удивленно слушаю. Неожиданно он обхватывает голову обеими руками, жмурится и на какое-то время умолкает, словно силясь что-то вспомнить, затем произносит четко:

– «Трактат о семи лучах».

Я оторопело слушаю и, к своему удивлению, глядя на номера табличек, понимаю, о чем он просит.

– Там их, кажется, пять томов. Найди тот, что без суперобложки. Ты слышишь меня? – переспрашивает Влад, не поднимая головы.

– Да.

– Хорошо, ищи, – сухо приказывает он, точно я – какая-то ищейка!

Впрочем, та еще ночка, кем я только не была… Водителем, актрисой, библиотекарем… И, господи… Первой встречной! Я до сих пор голая! Наполовину! Мое легкое манто лишь слегка прикрывает коленки, пряча под собой мужскую рубашку.

Я спускаюсь и передвигаю стремянку к нужной полке, забираюсь на лесенку… Влад уже стоит рядом.

– Есть? – спрашивает он, слепо щурясь.

Я ищу.

– Есть?

– Кажется… есть… «Лусис пресс». Алиса А. Бейли…

– Да, точно она. Давай!

Я смотрю на него: он стоит с протянутыми вверх руками, чтобы помочь мне спуститься вниз. Глаза его радостно блестят в полумраке, рот приоткрыт, и ладони призывно зовут меня: давай же, спускайся!

– Вот держи, – я, наклонившись, протягиваю ему книжку.

– Это подождет, – взяв книгу, Влад быстрее быстрого кладет ее на соседний стеллаж, – иди же, скорее.

И мне ничего не остается как прыгнуть в его распростертые ладони, и, чтобы не шлепнуться на пол, я обхватываю его шею руками, а талию бедрами. Наверно, так прыгает на руки ребенок. Я не знаю, как мне удается сдержать себя в первый момент. Мне хочется взъеррррошить ему волосы, запустить руки под пиджак. Счастье переполняет меня. Я слегка соскользываю и чувствую… Что? Что это, что это?… Это же… он… То есть Он. Здесь же полно «глазков» для просмотра!

– Пусть смотрят, – словно прочитав мои мысли, отзывается Влад. Непослушная челка свисает у него со лба, придавая лицу мальчишеский вид. Губы тают в улыбке, влекут к себе. Супергерой! Я сгораю от желания прикоснуться к нему, к его смуглой коже.

– Ты только что был другим!

– Брось! – его глаза смеются. – Ты дразнишь меня!

– Красивый…

– И доступный! Дай мне свою руку!

Он подносит мои пальцы к своему лицу, потом к губам, целует их кончики, едва касаясь, нежно, почти невесомо. Истома наполняет все мое тело. Он тянет меня к себе на весу всем торсом. А вдруг не удержит меня и уронит?!

– Расслабься… Вот так… А знаешь, ты мне все больше и больше нравишься.

Я закрываю глаза, а мои мысли улетают куда-то далеко. Скалистый утес, как исполин, – над морским прибоем. Синее бездонное небо, словно океан над головой. Плоский овальный камень с теплом солнечного дня. Прибрежный ветер ласкает своим дыханьем мои волосы. Белый песок. Совсем белый…Тепло от солнца, от его ласк разливается по всему телу. Оно согревает, жжет, томит, распаляя меня все больше с каждой секундой.

Сколько длится наваждение, я не помню, и только его вопрос возвращает меня обратно к реальности: