Текст книги "Альманах «СовременникЪ» №3(23) 2021 г."

Календарь

 
В календаре – таинственность начала,
Призывный шепот будущих мгновений,
Неоднозначность множества финалов
Пока еще непринятых решений.
 
 
В нем в каждой дате снов былых тревожность,
Но предвкушеньем лучшего чего-то.
И бой в душе, в котором осторожность
Сражается с желанием полета.
 

Январь 2021 г.

Герой придуманной вселенной

 
Герой придуманной вселенной
В боях за право быть собой,
Победы жаждет он мгновенной
И часто ссорится с судьбой.
 
 
В душе его ожогов раны —
Итог страстей на склоне лет.
Любовь ему как поле брани,
Где он то рыцарь, то поэт.
 
 
Его учености нет равных,
Любое слово – на века.
Красноречив он в спорах разных,
Чтоб убеждать наверняка.
 
 
Он увлечен в минуты взлетов,
Готов дарить себя другим,
Но в вечном поиске кого-то,
Кому уютно было б с ним.
 
 
Вся жизнь его подобна тени,
Что мечется под плач свечей,
Коктейль из радостей и терний,
И в каждом доме он – ничей…
 

Январь 2021 г.

Виталий Хальпуков

Виталий Константинович Хальпуков – выпускник Минского государственного педагогического института иностранных языков. Окончил аспирантуру по специальности «социальная философия» при Национальной академии наук Беларуси (Институт философии). Много лет проживает за границей. Работал переводчиком в Африке, долгое время находился в Латинской Америке. Более десяти лет – житель США. В 90-е годы неоднократно посещал многие страны Европы. Подробное изучение социально-политического устройства разных государств помогает автору отмечать схожие и отличительные черты определенных обществ. В своих книгах он делится с читателями персональной точкой зрения в отношении данного вопроса.

Приятный собеседник

…Трудно поверить, что этот огромный, высокий, с густой листвой дуб был когда-то едва заметным небольшим саженцем, тоненьким и неказистым. Он сиротливо смотрелся среди окружавших его взрослых деревьев. Те были сильными и угрюмыми.

Эти повидавшие жизнь деревья, с размашистыми зелеными ветвями, содрогались от неожиданных порывов сильного ветра. Они нехотя подчинялись силе натиска, но при этом были уверены в прочности собственных корней. Могучие создания природы лишь недовольно роптали, возмущенные поведением нарушителя своего спокойствия. Этот же юный дуб дрожал, испуганно прижимаясь к земле. Он поворачивался своей кроной в разные стороны и беспомощно озирался по сторонам.

Я не предполагал, что это беззащитное деревце, стоявшее у самого края лесной тропинки, выживет. Молодой дуб был совсем слабеньким, худеньким. С трудом верилось, что он не станет жертвой невнимательного собирателя ягод или грибов. Первый, соответственно, разыскивает в лесу поляны, усеянные ягодами, второй – грибы, неумело прячущиеся в лесных зарослях. Любой чужак, значительно отдалившийся от поселка, мог легко наступить на дубок сапогами большого размера.

К тому же существовала вероятность того, что лесной красавец неожиданно встретится с лосем. Это огромное животное часто идет напролом. Рассекает своей мощной грудью лесные джунгли, бесцеремонно выбрасывая вперед крупные копыта.

Также молодому дубу могло не хватить влаги в засушливый год. Помимо прочего он просто мог замерзнуть во время суровой зимы. Очень хрупка жизнь тех, кто зависит от множества случайных обстоятельств.

Но, к моей радости, этот лесной красавец сумел выстоять. Он даже стал местной достопримечательностью.

Замечу, что охотники из ближайших деревень любили устраивать привалы именно под этим дубом. Они нарушали лесную умиротворенность выстрелами своих безжалостных ружей, плюющих свинцом в сторону невинных животных. Величественный дуб также являлся ориентиром для городских жителей, плохо знавших лес, когда те искали выход из густых лесных зарослей.

Именно к этому могущественному дереву я шел каждый раз, когда бывал поблизости. Мне нравилось беседовать с лесным красавцем. Прислонившись к сильному стволу дуба или растянувшись во весь рост у его корней, я долго смотрел вверх. Наслаждался мистическим чувством единства с природой. Со временем все глубже погружался в невидимый, едва уловимый энергетический поток, исходящий из самой глубины неба.

Где-то там, за облаками, беспорядочно ползущими по синему небосклону, находится истина, которую безуспешно ищут люди уже не одно тысячелетие. Она неосязаема для нас, но, безусловно, существует в этом бескрайнем космосе. Ничто так не воздействует на человека, как эта небесная глубина – небесная бесконечность.

Я любил разделять с лесным товарищем свою радость, рассказывал ему о неприятностях, которые случались. Делился мнением по разным вопросам. Эти темы едва ли могли волновать величавое творение природы в силу отсутствия у него какого-либо социального статуса. Тем не менее лесной красавец молча выслушивал меня с достоинством. Мне казалось, что иногда он шевелил своими огромными листьями, выражая одобрение, согласие. Когда же дуб замирал на какое-то время, было понятно: он выражает протест.

Общение с таким необычным собеседником приносило мне радость. Величественный дуб был вежливым и внимательным слушателем. С людьми часто все иначе: они обычно не расположены к сопереживанию, нередко создают видимость участия и внимания.

Лесному другу я рассказывал все свои секреты, даже то, что никогда не осмелился бы поведать ни одному человеку, живущему на земле. Ему были известны мои литературные замыслы и планы. Я бессовестно пользовался добротой своего лесного товарища. Вероятно, временами наскучивал ему своими монологами, беспокоил. Я обращался к нему, когда желал избавить свою душу от переполнявших ее эмоций.

Ничего не было скрыто от этого восхитительного дуба. Я делился с ним сокровенными вещами и был уверен в том, что он понимает меня. Полагал, что ему, гигантскому, сильному созданию природы, легко быть снисходительным.

После таких встреч я возвращался к себе и записывал фрагменты наших разговоров, смею надеяться, общих. Иначе было бы невозможно сохранить память о нашей дружбе. Возможно, прекрасный дуб рассердится на меня за это, но прятать внутри себя тайны мне несвойственно. Я не такой великий и могущественный, как он. Мне нелегко молчать. Также я хочу, чтобы о моем лесном друге узнали многие люди, а не только жители местных деревень. Ведь он такой могучий и величавый! Очень добрый! Это мой молчаливый суровый друг.

Обида

Ефрейтор Иванов был некрасив. Широкие плечи этого старослужащего совсем не гармонировали с его ножками, коротенькими и худенькими. Он был низкого роста, с мощной, выступающей вперед грудью и детскими ручками. Ефрейтор представлял собой человека, словно собранного из фрагментов разного материала.

Крупный череп, глубоко посаженные узкие глаза и очень тонкие, поджатые губы выдавали в нем капризную личность неславянской национальности. Казалось, мощная физическая сила, данная Иванову природой, по неизвестным причинам не смогла окончательно развиться. Она будто завершилась в области торса – конечности ефрейтора оформились в соответствии с его невысоким ростом.

«…аш», – говорил Иванов всякому незнакомцу, который пытался незаметно его разглядывать, когда он называл свою фамилию. «Отец у меня русский», – продолжал ефрейтор, зная, что чужака явно удивляет то, что нет соответствия славянской фамилии и внешности.

* * *

Вдоль лесной просеки шли двое в военной форме. Один – более высокий, худой, второй – ниже ростом, в хорошо подогнанной по фигуре шинели. Первому солдату шинель была немного велика. У обоих на погонах виднелась тонкая желтая ленточка. Это указывало на воинское звание странников – ефрейтор.

Верхняя пуговица на шинели была расстегнута как у первого, так и у второго бойца. Хотя плотно перетянутые в поясе ремни указывали на то, что это солдаты первого года службы. Наличие звания ефрейтора свидетельствовало о том, что рядовые служили в армии не менее шести месяцев.

– Они же люди! – сказал солдат более низкого роста и пристально посмотрел на своего напарника. По его некрасивому и очень серьезному лицу пробежала тень тревоги.

Идущий рядом солдат ничего не ответил. Тогда первый служащий, словно о чем-то вспомнив, напрягся и c ухмылкой спросил:

– А ты чего молчишь? – Затем он скорее выдохнул, чем произнес: – Ах да. Тебя они не трогают!

– Почему не трогают? Вчера тебя не было, и они заставляли меня отжиматься, – попробовал оправдаться второй служащий.

– Меня не было… – медленно промолвил первый солдат и рассеянно посмотрел вперед, на дорогу. – Твари! Звери! Животные! – разразился он гневной тирадой.

Второй солдат лишь взглянул на своего спутника и быстро отвернулся. Тот, еще минуту назад бросавший молнии в сторону невидимых врагов, в одночасье потратил весь заряд своей энергии. На его лице появился отпечаток тихой хронической боли, застрявшей где-то глубоко в сознании.

– А если бы я был тогда? – снова прервал молчание напарник невысокого роста. Пробудившиеся в нем эмоции забурлили с новой силой.

Он глубоко задышал, ноздри вздулись, щеки загорелись румянцем, а в глазах появился мрачноватый свет. Солдат резко обернулся в сторону идущего рядом спутника, но тот по-прежнему молчал.

Вновь воцарилась затяжная тишина, которую никто не решался нарушить. Каждый солдат думал о своем.

– Стану старослужащим, никогда не буду издеваться над молодыми бойцами. Буду их защищать! – громко отчеканил низкорослый напарник, словно выкрикнул речёвку на школьной линейке.

Второй солдат ничего ему не ответил. Напарники, идущие вдоль неширокой дороги, погруженные в свои непростые проблемы, совсем не замечали, что кроны зеленых деревьев начали покрываться зеленым бархатом в лесу, пробудившемся от зимнего сна. Солдаты не ощущали ни весенних запахов, ни утренней прохлады, не воспринимали тишины, привычной для леса. Все вместе это создавало вокруг некий мир божественной умиротворенности.

Новобранцы не видели прекрасных вещей, окружавших их в то утро. Тяжелые, гнетущие мысли завладели их сознанием, не позволяли им отвлечься. Солдаты, скованные страхом, шли навстречу неотвратимому и неприятному будущему. Они делали это только потому, что в их душах теплилась надежда на лучшее завтра.

Два юных странника, волею судьбы заброшенных далеко от дома, впервые в своей жизни встретились с серьезным социальным невежеством. Они стали свидетелями жуткой реальности. Увидели одну из сторон жизнедеятельности общества. Солдатам в скором времени предстояло одобрить ее либо отвергнуть. Поэтому природная красота чужой страны осталась ими незамеченной.

Вскоре показались небольшие кирпичные строения. Служащие знали, что в них живут офицерские семьи. Вюнсдорф, один из многочисленных небольших немецких городов на территории Германской Демократической Республики, имел особый статус. Здесь находился Центр управления всеми советскими войсками, расквартированными в этой стране и входившими в группу ГСВГ (группа советских войск в Германии).

В один из штабов и направлялись эти солдаты. До части им оставалось совсем немного. Метров четыреста. Но пройти их нужно было по городским улицам, где довольно часто встречались люди в военной форме. Ничего не говоря друг другу, солдаты застегнули свои шинели. Краткий период свободы закончился на краю лесной опушки.

Офицеров эти служащие не боялись. Только самый глупый, обиженный офицер мог придраться к солдатам из-за нарушения формы одежды. К таковым относились, например, незастегнутые воротник или верхняя пуговица. Для данных служащих опасность представляли такие же солдаты, как и они сами, только прослужившие в армии более длительный срок. Последние могли легко находить поводы для упреков. Подчеркну: незастегнутый воротник шинели – первое, что могло привлечь внимание таких рядовых.

По мере приближения к штабу настроение у обоих странников постепенно портилось. Они знали: их появление во время дежурной смены может обернуться неприятностью – праздно шатающиеся старослужащие без труда сумеют к чему-нибудь прицепиться. Так происходило не раз. Одно из любимых занятий «старичков», бездельничающих в армии, – развлекать себя разного рода придирками. Они относились к тем рядовым, которые прослужили меньший срок. Такова реальность скрытой армейской жизни, о которой в газетах обычно не пишут.

Солдат, прослуживший в армии более длительный период, имел право командовать теми, кто начал службу после него. Такими были неписаные, но почитаемые в войсках законы дедовщины. Командование заключалось не в постановке определенных задач, а в издевательстве над молодыми солдатами ради личной потехи. Таким образом старослужащие могли входить в состояние экстаза, чувствовать себя значимой величиной, пусть временно и в закрытом пространстве воинского подразделения. Они упивались своей неограниченной властью над теми солдатами, которые были не в состоянии дать им по физиономии. Дедовщина в армии – одно из распространенных явлений в Вооруженных силах советского времени. Тогда в одной части могли находиться четыре разных призыва, а во флоте – шесть.

* * *

В казарме царил полумрак. Рота готовилась ко сну. Неяркий свет дежурных фонарей не мешал военнослужащим засыпать. В то же время он позволял дневальным следить за происходящим в казарме. Ефрейтор Иванов лежал на пока не расправленной постели в нижнем белье. Его форма с потемневшими за полтора года ефрейторскими лычками, еще выделявшимися на фоне черных погон, была аккуратно сложена на табуретке, приставленной к кровати. Около нее, между кроватями, стояли трое молодых солдат, тоже в нижнем белье.

– Ну что, духи, совсем оборзели? – неласково начал Иванов и внимательно осмотрел собравшихся. – Ногу в строю не поднимаем, лыбимся без причины… Никто не подносит дедушке воды, когда ему хочется пить, – начал он перечислять свои претензии. – Вовсе не заботимся о старших… Нехорошо, салаги, – растягивая слова, певуче и наигранно, любуясь собой, говорил ефрейтор Иванов.

Стоявшие вокруг него солдаты молчали.

– Вот козлы! – начинал сердиться Иванов. – Дедушка с ними разговаривает, а они, духи, ни слова в ответ!

Неожиданно, чуть изменив положение своего тела, Иванов ударил пяткой солдата, стоявшего к нему ближе всех.

– Нет-нет, товарищ ефрейтор… – одновременно залепетали молодые солдаты, пытаясь оправдаться.

– Я сказал «козлы» – значит, козлы! – прервал их Иванов.

Рядовые замолчали.

– Ты, Петруха, что ли, самый борзый, а-а-а? – он обратился к самому высокому служащему. Привстав на два локтя, Иванов ударил его ногой.

– Нет, товарищ ефрейтор, я всегда вас слушаюсь! – испуганно заговорил тот.

– А может, ты, гнида приволжская? – Иванов перевел взгляд на солдата, стоявшего чуть поодаль.

Послышалось очередное дрожащее «н-н-нет».

– Значит, так, шакалы: открыли мою тумбочку и достали зубную пасту! – приказал ефрейтор Иванов.

Стоящие в нижнем белье солдаты начали двигаться, но тумбочку никто не открывал. Они уже догадывались о том, что ждет их впереди, но все же надеялись на лучшее. Иванов был неоригинален. Все знали о его любви к кормлению новобранцев своей зубной пастой. Ефрейтор, рассерженный поведением молодых солдат, привстал уже на обе руки, после чего нанес сильный удар ногой тому солдату, которого называл Петрухой. – Шакалы, я что сказал? Тумбочку открыли! Мигом! – У Иванова начинался приступ бешенства.

Второй раз повторять ему не пришлось. Тюбик зубной пасты достал тот служащий, которого он обозвал гнидой.

– Значит, так, я считаю до одного! На ваших пальцах должно появиться много пасты! Ра-а-аз! – выкрикнул Иванов и посмотрел на пальцы солдат, стоявших вокруг него.

Те сделали так, как он приказал, – выдавили пасту на свои пальцы.

– Теперь, – продолжал Иванов, – на счет «два» вы съедаете эту пасту! Понятно изъясняюсь? – Затем он добавил: – Жрем с аппетитом. Я прослежу! Два! – громко крикнул ефрейтор, и на его крик обернулся дневальный, проходивший в это время по казарме.

Молодые солдаты боялись ефрейтора Иванова больше, чем остальных старослужащих. Он цеплялся к ним по любому поводу, но чаще без него.

«Воспитанием» молодых Иванов занимался после отбоя. В это время в роте не оставалось никого из офицеров. Последним ее покидал старшина. Иванов любил этот период. Хотя всего год назад он его ненавидел. Тогда в качестве воспитанника был он сам. Едва ли не каждую ночь. Он прибыл в часть из учебного полка, и ему трудно дались те шесть месяцев службы. Но все осталось позади. Сейчас он «хозяин». Его приказам подчиняются все эти твари, еще пахнущие гражданкой. Да, он над ними издевается. Но ведь и над ним издевались. Здесь все честно: получил – отдал. По этому поводу Иванов не беспокоился.

Он также знал, что солдаты его призыва стали относиться к нему даже более уважительно из-за частых воспитательных процедур. Иванов проводил их лично. Ефрейтор предполагал, что это произошло благодаря его смелости. Не каждый в состоянии совершить даже мелкий поступок. А он взял на себя обязанность воспитателя, причем добровольно.

Люди в массе своей ленивы. Он же – нет. Ефрейтор следует армейским традициям. Воспитывает недавно прибывших неотесанных солдат, среди которых подчас попадаются довольно наглые типы. Кому-то же надо научить уважать их армейские законы! Порядок должен быть везде! Так рассуждал Иванов наедине с собой, когда длинными бессонными ночами лежал в кровати и не мог уснуть. Иногда он говорил себе: «Всё! Служить в армии осталось совсем немного. Выдержал. Отдал честь родине. Теперь можно подумать о будущем».

Ефрейтор беззвучно улыбался в темноте только губами, представляя себе всю ту грешную жизнь, которая ждет его в скором времени. «Будет как раньше. Нет, еще лучше!» – фантазировал он. На этой приятной ноте Иванов обычно засыпал. Но иногда сон не приходил. Тогда ефрейтор вспоминал об обиде! Иванов много раз пытался понять причину случившегося, но до конца не был уверен в своих предположениях. Все было непонятно. «Да бог с ней, с этой обидой, все уже позади», – часто пытался успокаивать себя Иванов и переворачивался на другой бок, чтобы уснуть. Но сон избегал его.

Нерадостные мысли овладевали старослужащим. Не позволяли сну унести его в мир бессознательного. Виной тому была обида! «Но ведь ошибки не было, – размышлял ефрейтор. – Я все сделал правильно. Но почему?» – в который раз Иванов задавал себе этот вопрос и в очередной раз не находил ответа на него.

Возможно, ефрейтор давно забыл бы о «воспитании» молодых солдат, стал бы для духов приятным старшим товарищем, нестрашным и уважаемым, как другие дедушки, ожидавшие демобилизации. Но обида оказалась сильнее. Именно она не давала покоя старослужащему, не позволяла успокоиться, в который раз будоражила его сознание и болью отзывалась в теле. Хотелось, чтобы запомнили. Хотелось отомстить. Но для чего? Точного ответа ефрейтор не знал.

Уже прошла обида за те шесть месяцев издевательств со стороны старослужащих. За это ему достаточно заплатили духи. Сполна! Его прежние унижения компенсировали даже с процентами. Обида у него была по другому поводу. Вот уже полтора года, как Иванов носит ефрейторские погоны. С ними же он уйдет на дембель. Командование части поступило по отношению к нему несправедливо и нечестно. Ефрейтор не смог простить этого.

Иванов хотел стать сержантом. Все его служебные показатели были высокими. К слову, старшина был о нем самого лучшего мнения! Говорил, что он лучший из всех солдат, которые были у него за время службы в Вооруженных силах.

Тем не менее все полтора года службы в армии Иванов был просто отличным солдатом. Так в армии называют ефрейторов. Заместителем командира взвода и, следовательно, сержантом стал другой служащий, тот, который прибыл вместе с Ивановым из учебного полка. В этом же самом звании ефрейтора.

Иванов не понимал, почему звание сержанта дали не ему, а напарнику. Это было год назад. Тогда впервые к нему и пришла ноющая обида, не проходящая со временем. Именно она сделала из Иванова такого армейского монстра!