Текст книги "Ложь в двенадцатой степени"

– Уверена, у вас все получится.

– Спасибо, – улыбнулся Уильям. – Главное, чтобы не получилось так, как с парой ранних объектов. Я слышал, что их случайно испортили увлекшиеся исследователи. Нанесли непоправимый ущерб, из-за чего предметы потеряли особые свойства. Как ты понимаешь, найти похожие проблематично.

Они постоянно говорили о работе, но избегали касаться аспектов личной жизни. А ведь Хельге было интересно, где вырос ее руководитель, о какой профессии мечтал в детстве, как пришел сюда… Проделанный им путь многое рассказал бы о становлении его характера. В этот раз Мантисс осмелилась на непринужденную беседу и обнаружила, что доктора Траумериха не пугали приватные вопросы. Он с живостью поведал об отчем доме на окраине города, откуда переехал в подростковом возрасте, с теплотой вспоминал родителей и не чурался говорить о сложном голодном периоде, когда искал работу. И при этом, как заметила Хельга, не увлекался собственными историями, не выплескивал на слушательницу лишнего, дозировал информацию. Даже если эпизоды из прошлого и рождали у него ворох ассоциаций, он все их держал при себе.

– У меня нет братьев или сестер, даже двоюродных, поэтому мне сложно представить, каково вам было в многодетной семье, – со своей стороны делилась Хельга, чтобы не превращать беседу в допрос. – Как-то так получилось, что и мать, и отец были единственными детьми в семье. Я росла без полного понимая, что значит иметь дядю или тетю, которые присылают подарки на праздники. Если не брать в расчет двоюродную тетку отца, которая часто что-то отправляла нам.

– Иногда оно и к лучшему. Мои тетки слали мне невкусные пряники или пироги.

– Вот ужас! – наигранно испугалась Мантисс.

Хельга уже слышала от доктора Вейлеса историю Телефона. Теперь она полюбопытствовала, как обнаружили остальные объекты изучения. Учитывая, как редко коллега ее отца позволял себе говорить об МС в присутствии не допускаемых к нему людей, это откровение Хельга расценивала как огромную удачу. Обычно он пресекал хитрые вопросы Мантисс и не велся на завлекательные беседы, которые она начинала исключительно из-за жажды узнать как можно больше о знакомом из детства. Ей казалось, что с каждой новой деталью она все ближе подходила к МС.

В этот раз доктор был откровеннее обычного. Появилась ли эта открытость благодаря атмосфере непринужденной беседы, которая смогла увлечь даже извечно сосредоточенного Амберса? Как бы то ни было, доктор Траумерих не стал отнекиваться. Не обладая даром Вейлеса превращать в приключенческую историю даже рассказ о покупке молока, он кратко поведал о том, как МС встретили в одной захолустной деревеньке. Истории о живых манекенах там с тех пор превратились в местные байки и страшилки для детей.

– Он был агрессивен? – поинтересовалась Хельга. – Или его характер испортился уже здесь?

– Он всегда таким был. Такова его природа, его хобби и смысл жизни. Уж и не знаю как выразиться.

– Вы выяснили его возраст? Или происхождение?

– Сказать что-то определенное трудно, – прохаживаясь по комнате, сказал доктор. Когда от него требовалось много говорить, он предпочитал вставать и двигаться. – Предположительно около ста лет. Может, чуть старше. А вот почему МС такой, каким мы его знаем… Он сам придумывает небылицы, одну изощреннее другой. Верить в его сочинительства нельзя. Не исключено, что одна из версий правдива, но какая?

Уильям бросил взгляд на часы и покачал головой. Вернувшаяся из столовой Лесси окончательно разрушила откровение вечера. Хельга могла поклясться, что почувствовала, как лопнул пузырь теплоты и уюта, заполнявший помещение минутой ранее.

Хельга не ходила в гости. Не находилось поводов, не было нужных знакомых – вот она и не завела такой привычки. Иногда у нее рождалось минутное желание узнать, в какой обстановке живут те люди за дверью, как пахнет в комнатах, какого цвета занавески, в каком порядке расставлена мебель, какой узор на обоях… Ведь за каждой дверью скрывался свой уникальный набор вещей, в которые помимо пыли въедались история и дух хозяев. Эти кратковременные вспышки любопытства возникали из-за интереса к облику жилища, а не к обитателям, так что если бы Хельга ходила в гости, то не ради общения с людьми, а только для того, чтобы познакомиться с микромиром внутри меблированных коробок.

Чтобы разведать обстановку не в домах, а в головах людей, походы в гости не требовались. И у Грега Биллса, с которым продолжились редкие встречи, там творился кавардак. Осознав, что Мантисс не для того беседовала с ним, чтобы выявить отклонения в психике и запереть в комнате с мягкими стенами, пятидесятилетний мужчина осмелел и порой стал вести себя фамильярно. Разговаривал с Хельгой пусть и вежливо, но с явным намеком на то, что она еще юная и неопытная девочка, мало что понимающая в серьезной, суровой жизни. Зато он был словоохотливее Роберта Лейни, что определенно нравилось Мантисс и из-за чего она готова была терпеть его тон знатока.

Разговор проходил в комнатушке, в которую только стол со стульями и вмещались. Голые белые стены и одинокая лампа над головой навевали тоску, но что поделать? В конфиденциальных беседах требовалось соблюдать строгие правила, и Хельга не могла позволить себе выслушивать людей в присутствии посторонних. Поэтому ей с первых дней и уступили эту коморку специально для сеансов, ведь остальные кабинеты были заняты рабочим персоналам, докторами и лаборантами. Что не совсем честно, поскольку парочка использовалась под складирование разнообразных папок и другой офисной утвари и их вполне могли бы разгрести для Хельги.

В тесноте комнатушки для сеансов заключался главный минус: многие чувствовали себя зажатыми в четырех стенах, а потому зажимались внутренне. Хельге приходилось учитывать этот фактор, за неимением возможности переселиться в просторный кабинет с кожаными креслами и выходящими на небоскребы окнами.

Грег пытался выглядеть непризнанным гением, но говорил невпопад, плохо подбирал слова. Хельга не была ходячим сборником тем для эрудитов, однако сомневалась, что у талантливых людей хромосом больше, как уверял Грег, а мировые ученые сообщества подготовили заговор против простых смертных.

А еще он потрясающе умел сбивать с разговора. Каждый раз, когда Хельга возвращалась к насущным вопросам, Биллс утекал в речах в неописуемые дали. Чаще резко, что становилось заметно, но иногда увлекался рассуждениями, которые логично выводили его еще на пяток смежных тем.

– Вам нравится морс, который подают в столовой? – Хельга крутила в руках одноразовый стаканчик с кофе, который принесла ей Лесси.

Похоже, та пыталась обзавестись союзницей, которая умела отражать нападки Амберса. Остальные объяснения, почему Кинси зачастила с кофе, виделись Мантисс менее реалистичными.

– Кисловато. Не хватает им талантов в отборе вкусных сухофруктов.

– Сухофруктов? Из них обычно варят компот, а не морс.

– Да все это одно и то же, – бахнул Грег. – Вот если бы тут еще пиво на разлив продавали… На прошлом месте нам иногда наливали по стаканчику. Знаете, что кислое пиво не обязательно просрочено?

– А где вы работали до этого?

– А еще мне нравится, что у нас перестали продавать эту гадость в бутылках… как там она называлась? Оранжевая такая, – проигнорировав или не услышав вопроса, проговорил уборщик. Он провел ладонью по начавшему лысеть затылку и облизал нижнюю губу.

Грег проявлял словоохотливость, но глубокими знаниями в каких-либо областях блистал нечасто. Вот только странным казалось не то, что он при этом кичился осведомленностью и опытом, а то, что свято верил в правильность озвучиваемого, даже если в информации сквозили ошибки и нелогичность. Пару раз Мантисс невольно начинала сомневаться, а так ли хорошо она сама разбирается в тех или иных вопросах, – настолько настырно Грег твердил свое.

– Вы не так давно тут работаете и многого не знаете. Кругом сплошной обман. Я звучу как параноик, да, но все равно сохраняю бдительность и вижу лучше многих. Знаете ли вы, сколько на этаже кабинетов? – Грег важно задрал подбородок, готовя слушательницу к потрясающему откровению.

– Кабинетов или вообще комнат, включая уборные и каморки с инвентарем? – уточнила Хельга. – Пятьдесят одна комната.

Грег сидел свободно откинувшись на спинку. Он не избавлялся от легкой щетины, придававшей ему слегка неряшливый вид, но в остальном выглядел чистоплотным и следившим за собой человеком. Жены у него не было, зато приятелей, по его же признанию, вагон и еще полпаровоза.

– И вовсе не пятьдесят одна.

Хельга жестом пригласила его объяснить. Она готова была выглядеть в его глазах сколь угодно глупой и необразованной, уступать в его маленьких играх, лишь бы он побольше говорил. Пока серьезных отклонений Мантисс не обнаружила – лишь хвастовство и привирание, и все же для полноценной картины требовалось провести пару тестов и десяток бесед.

– Наверное, вы не посчитали ту призрачную комнату в секторе «В». И немудрено, – ощерился Грег. – Мы сейчас в секторе «А», и в «В» вы не ходите по понятным причинам. Но когда будете там, обратите внимание на комнату без номера. Ей присвоили треугольник вместо цифры. Иногда она появляется, эдакая призрачная пятьдесят вторая комната.

Хельга покивала. Об этой мистической комнате никто никогда не рассказывал даже анекдотов, но правильно ли относиться к россказням Грега как к забавной выдумке, будучи окруженной странными объектами? Однако и поверить ему Хельга не могла. Она не понимала, для чего Грег сочинил это. А если не сочинил? Неужели он действительно верил, что исследователи вокруг него скрывают страшный проект, а в каждом шкафу хранится своя колба с головой пришельца?

– Я поняла вас. Вам ужасно скучно на этой должности.

– О, так вы мне не верите? – Грег сложил руки на груди. – Я не суеверный. Черных кошек за хвост в детстве не подвешивал и не сторонился провозимых по улице гробов. Отец всегда отпускал меня посмотреть на покойника. Говорил, нет ничего естественнее смерти. Земля ему пухом…

– А ваша мать жива?

– Нет. Это все бредни говорили про нее, что она сыни… съини… подстроила смерть, якобы чтобы сбежать с любовником! Никогда не верьте злословию сплетников! – Грег потряс кулаком, а Хельга подумала, что он все больше старается уйти в воспоминания.

Мантисс не прочь была послушать о его детстве и юности, потому что оттуда могли тянуться корни многих сегодняшних проблем этого человека, однако в большей степени ее интересовало настоящее: что он ощущал сейчас, какие идеи носил в голове, с кем планировал встретиться в ближайшие выходные. А уже потом только – как на эти чувства и планы повлияло то, что в пять лет он свалился в лужу с головастиками.

– А мальчишки из соседнего двора показывали на меня пальцем…

– Извините, господин Биллс, не могли бы мы поговорить о том, что вы сказали недавно, – перебила Хельга.

Грег неохотно вернулся из детства в реальность.

– Вы говорили, что иногда вам кажется, будто за вами следят. – Мантисс сверилась с записями в блокноте.

– Нет, я говорил не так. Я же не какой-нибудь заправский шизик, которому мерещатся голоса и все такое, – посмеялся Грег.

И на этом все. Развивать затронутую тему он не собирался. Просьба о сотрудничестве не помогла.

– Знаете, меня утомляют долгие беседы…

– У нас еще есть пятнадцать минут. Расскажите о вашем отце. Он многое вам разрешал? – Хельга поняла, что вот-вот потеряет его, и стала искать обходные пути для достижения результата. Непросто выуживать из человека нужную информацию, однако Мантисс уже видела, как можно вывести упрямца на правильную тропинку.

– Он был человеком широких взглядов, – подумав, выдал Грег. – Он не наказывал меня за ребячества. Часто говорил, что был таким же в моем возрасте. Даже когда я привязал соседского пса к двери какого-то пройдохи, отец недолго бранился. Единственное, в чем он был настоящим деспотом, – это религия. Отец был ярым верующим. Но за остальные поблажки можно ему и простить его чрезмерный фанатизм.

– И он прививал эти ценности всей семье? – Хельга мысленно вычеркнула вопрос.

– Ну да, само собой. Говорил, что чем богаче духовно жизнь человека, тем радостнее от этого Богу. Бог вроде бы проживает жизнь с каждым человеком, и чем больше в мире добрых и достойных людей, тем благороднее образ самого Бога. Потому что… Наша душа – часть его, а значит, все человечество в целом есть олицетворение Бога на земле или как-то так…

– Это не христианское учение?

– Не совсем. Какое-то ответвление, я забыл название. Но Библии вроде бы не противоречит. Или же противоречит? – Грег пожал плечами. – Отец утверждал, что люди должны сами приходить к Богу. Мне кажется, он нарушал это правило, заставляя нас верить. И в церковь заставлял ходить.

– И вы ходили в церковь? Правда?

– Не верите? – наигранно оскорбился Грег. – Иногда. А иногда делал вид, что хожу, а сам убегал на задний двор к Барри.

– И если отец ловил вас, он наказывал по всей строгости, верно я понимаю?

Хельга ощущала себя канатоходцем. Того и гляди сорвется, и тогда начинай сначала. Но где-то должен быть тот поворот, что выведет их обоих на прямую дорожку, которую Мантисс старательно навязывала собеседнику с самого начала.

– Вы так подробно все рассказываете. Поделитесь со мной еще немного.

– Да я не против. Наказывал, да. Заставлял читать священные тексты и молиться. Порой надолго оставлял меня в комнате одного, и я сидел там и бесцельно листал книгу. Такая старая, с пожелтевшими страницами. Отец ее до дыр зачитал. Некоторые буквы стерлись, как сейчас помню. – Грег громко втянул носом воздух. – И пахла она старинными вещами. Интересно, где сейчас эта книга? Не помню, чтобы она лежала среди вещей отца, когда он отошел в мир иной.

– Выходит, вы не любили религиозные обряды и условности, особенно когда вам их так рьяно прививали? И, я догадываюсь, церковь давила на вас этой атмосферой заученности и строгой необходимости?

– О да, это вы верно подметили. Хорошо, что те времена позади. Нет… я вовсе не жалуюсь на детство, оно было замечательным! Но у всех есть свои нелюбимые моменты, правда же? – Грег развел руки в стороны. – Кто-то с дрожью вспоминает, как его заставляли есть кашу, а я – как меня запирали в комнате со священными текстами, хех.

«А кто-то, – подумала Хельга, – до сих пор в кошмарах слышит хриплый голос, с важностью доносящий об убийстве, как будто это водружаемый на пьедестал артефакт… У всех есть что-то принесенное во взрослую жизнь, коловшее под ребрами или саднившее, как незаживающая рана. Печальная особенность психики».

– Да, это хорошо, что прошлое остается в прошлом, – подытожила Хельга. – Сейчас вас никто не заставляет выполнять домашнюю работу, стоя за дверью и подглядывая в щелочку, делаете вы или нет.

Бинго! Это было попаданием в цель. Оно того стоило – пройти весь путь по тропинке детства, чтобы упереться в сияющие ворота. Хельга видела, как помрачнело лицо Грега, и испугалась, что переборщила. Возможно, она нащупала что-то совсем страшное, а вовсе не то, что хотела.

– Да, я бы сказал, что так и есть… Да, но…

Собеседник Мантисс как будто не мог решиться закончить предложение. Однако теперь, пройдя через детские воспоминания, он не мог сразу вернуться к холодной скрытности. Невольно Грег раскрепостился и уступил Хельге.

– Удивительно, что вы сейчас сказали об этом. Я как раз недавно думал… Видите ли, я не хожу в церковь. Да и некому больше заставлять меня читать молитвы в комнате, так что я бы и не вспомнил того давно забытого чувства. Но… – Голос его звучал неуверенно. – Иногда меня посещает похожее чувство, словно я до сих пор наказанный ребенок, а через щель в двери за мной кто-то наблюдает. Пристально так, не отводя взора. Тело пронизывает холодок, когда я прибираюсь в секторах… Ну, я имею в виду те помещения, которые отпираются картами первого уровня.

– И как часто вы бываете в них?

– Меня пускают туда раз в неделю. Типичные офисы, ничем не отличаются от остальных. Как я догадался, там есть еще парочка комнат, в которые меня не пускают.

– И вам становится не по себе, когда вы оказываетесь там?

Хельга с неудовольствием отметила, что буквы на страницах блокнота вдруг начали плавать и плясать, и протерла глаза. Грег говорил о помещениях, смежных с «покоями МС». Если именно там уборщик ловил холодок (и это не было преувеличением), причина могла состоять в близости объекта изучения.

– Похоже на… мурашки. А иногда у меня портится настроение. Не люблю я эти сектора. Я не суеверный, я уже говорил это. Но знаете, есть такие места, в которые входишь – и… знаете, как будто что-то сгущается вокруг… такое… – Собеседник Мантисс поводил руками, попытавшись наглядно изобразить то, что описывал.

– Воздух давит, – подсказала Хельга.

– Да, похоже. И сразу как-то одиноко становится, и глупости какие-то вспоминаются. Знаете, как на кладбище. Там тоже постоянно мысли о вечном в голову лезут. Так и в этих секторах. Они как… ма… магниты, что ли. Ну, это уже мои фантазии, я думаю.

– А потом, когда вы выходите из них, глупые мысли все еще преследуют вас?

– Я… не знаю. Никогда не обращал внимания.

Значит, нет. Если бы подцепленное в секторах настроение сопровождало господина Биллса и дальше, он бы точно это заметил и запомнил. Мантисс зажмурилась и резко распахнула глаза, поняв, что нечеткость зрения не уходила. Допила остатки кофе и почти на пальцах принялась объяснять Грегу, что он мог бы предпринять.

– Ничего страшного в том, что вы чувствуете давление в секторах, нет. Вы просто очень чувствительный человек. Однако я по себе знаю, что какие-нибудь дурацкие мысли отвлекают и вообще здорово досаждают. Было бы здорово, если бы мы могли натянуть на голову оберегающую от глупых мыслей шапочку и спокойно себе работать. – Хельга жестом водрузила на макушку невидимый головной убор, улыбнулась слушавшему во все уши уборщику, а затем сцепила пальцы в замок. – Я могу предложить вам одно упражнение. Не физическое, не беспокойтесь. Это своего рода плащ, который будет оберегать вас от плохого настроения и негативных мыслей. Внимательно слушаете? – Дождавшись кивка, она продолжила: – Когда вы будете заходить в помещение сектора, еще с порога мысленно представляйте, что накидываете на плечи полупрозрачный плащ, а потом надеваете капюшон. Можете даже пофантазировать, какого цвета будет ваш плащ, с каким узором, если нравится. Но только он обязательно должен быть ярким, цветным. Понимаете? Не заплатанным серым куском материи, не старым дедушкиным плащом с дыркой вместо кармана… Я не шучу сейчас. Каждый раз представляйте, что вы кутаетесь в этот плащ. И потом, когда будете заниматься своими обязанностями, пару раз вспоминайте о нем. Лучше думайте о нем всегда, когда будете чувствовать, что к вам подступают печаль или одиночество. Или когда закрадется какая-нибудь нехорошая мысль. Поверьте, визуализация здорово помогает избавиться от лишнего в голове. Не нужно пытаться анализировать эти мысли и чувства, не надо спорить с ними или пытаться защититься от них. Накидываете плащ – и они сами уходят.

– Хорошо. Я попробую, – серьезно сказал Грег.

– А сейчас я могу считать наш сеанс оконченным.

Мантисс обнаружила, что ей все сложнее мириться со слабостью и нечеткостью мира, а это уже не последствия переутомления. Что-то нехорошее происходило с ней. Тело сделалось на удивление непослушным, словно Хельга частично потеряла контроль над ним.

– Вы как-то побледнели, – проследив, с каким трудом поднялась Мантисс, произнес Грег. – В этой комнате ужасная вентиляция. Так и грибок какой-нибудь из пыли подхватить недолго.

Он снова начал умничать и незлобно ворчать. Но теперь Хельге это было неинтересно. Она прислушивалась к ощущениям и сопоставляла их с фактическими знаниями.

– Встречаемся на следующей неделе, как обычно? Хорошо. – Грег сделал шаг к двери. Учитывая размеры комнаты, этого оказалось достаточно, чтобы почти упереться в нее. – Кстати, в эти выходные в городе будет праздник основателей. Я думал пойти с приятелями. Вы там будете? Надеюсь, они не уломают меня налечь на пиво. Всегда ненавидел это пойло.

– Вы же говорили, что на прошлой работе выпивали стаканчик-другой.

– Я же пошутил! Вы и повелись? Нельзя быть такой доверчивой.

Грег ушел, оставив Хельгу скатываться в чан помутнения. Девушка пожалела, что не носила с собой миниатюрного зеркальца, поскольку накладывала мизер косметики и не испытывала потребности проверять, не смазалась ли тушь и не отвалились ли накладные ресницы. Изучение собственного лица могло бы подсказать Хельге, что с ней творится. Хотя она уже и сама догадывалась. Нескоординированные движения, помрачнение сознания и сонливость сигналили о том, что Мантисс против ее воли напоили седативными лекарствами. Возможно, это что-то из барбитуратов.

Хельга сделала несколько осторожных шагов и поняла, что со стороны ее неуверенная походка напоминает поступь нетрезвого человека. Сев на стул, она опустила налившуюся свинцом голову на сложенные руки. Человечки, скакавшие через полено под опущенными веками, нервировали рваными движениями. Хельге всегда было любопытно, какой наркотический трип посетит ее сознание, если она когда-нибудь превысит дозу определенных препаратов. Она никогда не пробовала, так как ценила здоровье и работу мозга. Но думала, что обязательно увидит воплощение потаенных фантазий или гиперболизированные картины собственной жизни. Возможно, в черепушку Хельги даже проникнут тайны мироздания, которые по истечении действия наркотиков обязательно покажутся недостойным размышлений бредом.

Однако никаких откровений свыше не было, равно как и ярких впечатлений. Хельга пролежала на столе минут десять, путаясь в мыслях, а когда поднялась, обнаружила, что прошло три с половиной часа. Ей все еще было нехорошо: в горле ощущался гадостный привкус и клонило в сон, пусть и меньше. Только злость помогала превозмочь слабость. Чувствуя себя насильно выбитой с устойчивой платформы, теперь Хельга стремилась вернуться на нее без особых потерь. А заодно наказать шутника или злопыхателя за эту проделку. Но не сейчас, когда эмоции бурлили в разогретом котле. Мантисс предпочитала делать ответственные шаги на холодную голову, чтобы не наломать дров еще больше, подарив кому-то дополнительные козыри. А потому единственное, что она предприняла за этот полный новых переживаний вечер, – вернулась в кабинет докторов.

Как и ожидалось, отсутствие новенькой не осталось незамеченным. По плану, составленному и утвержденному самой Мантисс, сеансы бесед закончились еще три часа назад. Оставшееся время она обязана была посвятить работе с записями, чего не случилось по неизвестным ее работодателю причинам.

– Простите меня за эту оплошность. – Щеки Хельги пылали, но вовсе не от стыда. – Я засиделась в комнате для сеансов и случайно заснула в ней. Вдруг накатила такая ужасная усталость… Это из-за бессонной ночи. Больше такого не повторится.

Амберс наградил Хельгу неопределенным взглядом, а доктор Траумерих пару раз неловко кивнул, явно не зная, как реагировать на подобное заявление. Прецедентов не припоминалось.

– Я думал, ты заработалась прямо там, – пробубнил Уильям. – В тихой обстановке, пока мы тут громогласно разбирались со штатными неприятностями.

– Вот как? Тогда забудьте, что я сказала о сне.

Их сконфуженный вид помог Хельге успокоиться, и ей стало даже смешно, что она создала такую ситуацию. Мантисс отделалась советом раньше ложиться и при необходимости принимать снотворное.

– Лесси подскажет, какое снотворное лучше действует, да?

Кинси обернулась на звук своего имени и с недоумением посмотрела на Хельгу. Обычно в это время она уже уходила домой, но на прошедшей неделе скопилось столько дел, что ей пришлось задержаться.

– Да я… сама не принимаю как бы.

– Жаль. Мне показалось, ты многое можешь рассказать о снотворных средствах.

Задержав взгляд на лице Лесси, Хельга простилась с докторами и отправилась домой. Этой ночью она точно будет спать крепко.

[1] Волей-неволей.