Текст книги "Ложь в двенадцатой степени"

Глава 3

Неторопливо просматривая записи Эдгара Мантисса, Хельга лениво потягивала чай из принесенного термоса и, как бы ни старалась сосредоточиться на познавательной белиберде отца, невольно уносилась мыслями к недавнему разговору с Тимом Кафри, сорокалетним темнокожим работником мониторной на первом этаже. Собственно, эта беседа не входила в обязанности Хельги, от которой требовалось приглядывать за душевным равновесием служащих исключительно минус второго этажа и тех, кто его периодически посещал. Однако разговор завязался сам собой, и Мантисс была совсем не против познакомиться с человеком, который на расстоянии следил за происходившим на этажах. Всего в мониторной комнате посменно работали двое. Хельге повезло застать того, кто в записях Эдгара фигурировал под странным псевдонимом Дракон Тимми у Кафри.

Тим оказался достаточно грузным мужчиной с широкими плечами. У Хельги, дышавшей ему в грудь чуть выше солнечного сплетения, он вызывал ассоциации со скалой, а вовсе не с драконом. О таких здоровяках обычно говорят, что они внушают трепет наружностью, но внутри сущие дети. Однако Тим был отнюдь не таким уж наивным. Он почти с подозрением разглядывал обратившуюся за помощью девушку и как будто не сразу понял, чего она от него хочет добиться.

– Простите, плохо сплю в последнее время, оттого туго соображаю, кхе, – Тим имел любопытную привычку покашливать через два-три предложения. Он мало жестикулировал и почти никогда не высказывался, если к нему не обращались. Маленькие глаза едва ли не полностью терялись на лице здоровяка, и Хельге плохо удавалось прочитать, что у него на уме.

Ее поход в мониторную комнату имел личную цель, но Тиму она сказала, что кто-то все время сваливает мусорную корзину в одном из кабинетов и не приходит с повинной.

– Поскольку я тут всего месяц проработала, все думают на меня, как на новенькую. Это как-то даже несправедливо. – Мантисс отыгрывала роль озадаченной и возмущенной сотрудницы. – Вы же поможете мне раскрыть это дело?

Она показала Тиму карту сотрудника минус второго этажа, и он, кивнув, повел ее на свое рабочее место. Вот тогда-то Хельге и стало ясно, почему отец дал ему такое странное имя. Комната с мониторами была довольно тесной, но с высоким потолком, и первая мысль, посетившая Мантисс, как только она переступила порог, – она попала в башню без окон и с единственной дверью. Может, и Эдгар, забредавший сюда иногда, чувствовал себя так же. Хотя Хельгу все равно смущало слово «дракон»: ее отец, насколько она его знала, никогда не провел бы параллель между обыкновенной комнатой и местом обитания сказочного существа. Это его дочь могла зайти в обыкновенную мониторную и представить что-нибудь сказочное. Профессор Мантисс подобные фантазии расценил бы как поэтическую чепуху.

Окна в «башне» все же имелись – уйма экранов, через которые можно было подсматривать за обитателями этажей. Если бы Хельга и в самом деле очутилась в сказке, она назвала бы их волшебными зеркалами.

На столе, местами поцарапанном, помимо письменных принадлежностей и стопки бумажек лежало семейство безделушек. Хельга с любопытством обнаружила медную черепашку с монеткой во рту. Фигурка не превышала десяти сантиметров в длину и приманивала, судя по всему, богатство и удачу. По соседству с черепашкой деревянный петух, раскачиваясь, клевал невидимые зерна.

– Камеры стоят на каждом этаже?

– Так точно, кхе. – Тим говорил без хрипотцы, так что Хельга списала периодичные покашливания на привычку. – Когда вы в последний раз заметили перевернутую корзину?

– Вчера вечером.

Пока Тим что-то набирал на клавиатуре, Хельга спросила его о сменах и коллеге. Она разбавляла вопросы ненавязчивым щебетанием о том да о сем, чтобы ее любопытство не казалось настырным. Работник мониторной сто процентов решил, что она просто болтушка, выстреливающая фразы почти бездумно, поэтому отвечал без опаски. В сидячем положении он сильно сутулился, приближая неровный нос к экранам. Фаланги пальцев казались почти квадратными, но ловко вбивали запросы в систему.

– Скажите, в какой комнате стоит мусорная корзина?

– Сектор «А», комната пятнадцать «а».

– Пятнадцать? – Тим оторвался от клавиатуры и взглянул на Хельгу. Покусав нижнюю губу, он качнул головой: – К той комнате у меня нет доступа, кхе.

– Тогда есть к шестнадцатой? Виновник мог проходить через нее…

– Простите, тут я бессилен. Четырнадцатые, пятнадцатые, шестнадцатые и семнадцатые комнаты закрыты для меня.

– Вот как? – демонстративно сконфузилась Мантисс.

Хотя вопрос и впрямь интересный. Она полагала, что камеры стоят во всех кабинетах. Однако зайти в комнаты с четырнадцатой по семнадцатую Хельга не могла, ведь это была закрытая для нее территория. Получается, взглянуть на МС с помощью видеосъемки не получится.

– А я думала, камеры есть в каждой комнате.

– Ну не в каждой, кхе. В уборных нет. А в тех ваших комнатах камеры как раз таки стоят, но подключены к своей собственной мониторной. Она располагается прямо там, на вашем этаже, кхе. Ах, подождите… – Тим хлопнул себя по лбу. – Я забыл, что у вас минус второй этаж. У вас же там разделение на три сектора, то есть… кхе, в каждом секторе своя мониторная комната. Не понимаете? – прочитав недоумение на лице девушки, проговорил Тим. – Ну, у вас там есть сектор «А». В нем есть комнаты четырнадцать – семнадцать с камерами, которые подключены к мониторной сектора «А». Также есть сектора «В» и «С», и у них тоже свои четырнадцатые, пятнадцатые, шестнадцатые и семнадцатые комнаты, соответственно, кхе, свои мониторные.

– То есть… весь этаж просматривается отсюда, кроме тех исключительных комнат? Зачем так делать?

– Не знаю. Говорят, доктора там сами просматривают отснятое камерами, кхе. Им так удобнее работать, чем все время бегать ко мне. Такие слепые зоны есть на каждом минусовом этаже. – Тим сочувствующе поджал губы. – Вы разве не знали этого?

– Я же новенькая. Меня не успели посвятить в такие подробности.

Как забыли поведать Тиму, что не каждый сотрудник минус второго этажа имеет доступ ко всем помещениям без исключения. Где ему, сосредоточенному на выполнении ограниченного списка обязанностей, быть в курсе тонкостей работы с объектами!

– Вам нужно обратиться к ведущим исследователям на этаже. Они помогут, кхе.

– Боюсь, доктора еще злятся на меня за недавние проколы. Они не станут тратить время в попытках помочь мне оправдать свое светлое имя.

– Мне жаль.

Хельга развела руки в стороны, говоря, что такова участь всех начинающих. Она не подала виду, как была разочарована. Вот глупая девчонка! И с чего она взяла, что простые смертные могут прийти и попросить показать видео с комнатами таких претенциозных созданий, как МС? Наивная. Все было просчитано задолго до ее появления в стенах института, чтобы такие вот любопытные носы не залазили в щели, в которых им нечего делать.

Тим проникся сочувствием и симпатией к новенькой сотруднице и стал заметно приветливее в общении с ней. Даже попытался выдавить улыбку, хотя повода особо не было. Это неожиданное участие удивило и вместе с тем подбодрило Хельгу. То ли Тиму было скучно целыми днями торчать в компании молчаливых мониторов, то ли его растрогало, что девушка обратилась к нему за помощью. В любом случае Мантисс не зря потратила часть перерыва на расширение знаний об отделах заведения, в котором работала. Всегда полезно изучить, как две столь непохожие половины уживаются друг с другом, в каких местах соприкасаются, где проникают одна в другую, а где разбегаются в диаметрально противоположных направлениях. Хельгу интересовало все. Привыкнув и осмелев, она стремилась познать весь институт как единый организм, как живое существо, в котором нет ничего лишнего. Желала видеть картину целиком, а не ограничиваться только той информацией, которая циркулировала в пределах минус второго этажа. Как это делали, например, многие лаборанты. Они пропускали все, что выходило за рамки их обязанностей. Надо ли забивать голову тем, с чем все равно не предстоит столкнуться в будущем? Зачем, например, знать об обязанностях сотрудников отдела кадров или о том, с какими трудностями сталкиваются люди, работающие в приемном зале? Хельга думала иначе. Она полагала, что расширение знаний об отделах поможет ей свободно плавать в водах этого многоликого океана. Отращивала плавники и жабры на всякий случай.

Чем бы ни объяснялась участливость Тима – скукой, ощущением собственной значимости или чем-то еще, – сейчас он уперся в тупик, так как ситуация исчерпала себя. У Хельги не осталось причин задерживаться в мониторной, а охранник не знал, что с ней еще обсуждать. Заметив, что ответы собеседника становятся все короче и суше, она вовремя свернула расспросы и ушла, сославшись на окончание перерыва.

Но перед тем, как вернуться в кабинет, Хельга отважилась сыграть в разрушителя мифов – для себя или остальных. Любой вариант развития событий ее бы устроил, только один казался чуть более сложным.

Этаж, на котором Мантисс работала, представлялся ей прямо-таки уникальным местом, имеющим, однако, ряд неудобств. Хельга слышала от Марка Вейлеса, что вся огромная территория и раньше была поделена на три части: одна для МС-12, вторая для СТ-30, а третья для давно потерянного объекта. Но когда стало известно о негативном влиянии подопечного профессора Мантисса, Телефон пришлось перенести на соседний этаж и освободить помещения. Тогда и начали практиковать переезды по секторам, сначала по двум, а после утраты третьего объекта доктора решили не заселять минус второй этаж еще кем-то. Или претендентов попросту не находилось, поэтому два сектора всегда оставались пустыми. Хельгу поражало такое непродуктивное использование выделенных площадей: на верхних этажах люди жались в тесных офисах, а на минус втором какое-то время безлюдными оставались тридцать четыре комнаты!

Сектора располагались таким образом, что «В» как будто вклинивался между «А» и «С». Два лифта, которыми сейчас пользовалась и сама Хельга, вели в сектор «А», другие два – в сектор «С». Между тремя зонами существовали переходы, однако сектор «В», по каким-то неведомым причинам обделенный собственными лифтами, оказывался самой отдаленной точкой на этаже. Иными словами, чтобы попасть в комнату 10 а или 10 с, нужно было пройти сколько-то поворотов, а чтобы попасть в 10 в – те же повороты плюс дополнительные. Похоже, именно поэтому загадочное здание и отпечаталось в памяти маленькой Мантисс как лабиринт. Когда она была здесь в восемь лет, ее отец мог работать в секторе «В».

Обыкновенно ни у кого не возникало желания бродить по пустовавшим зонам. Комнаты свободных секторов нельзя было открыть даже картой, из чего Хельга сделала вывод, что замки запирались дистанционно. А торчать в коридорах не стремились даже любители уединения. В молчаливых переходах с лениво загоравшимися при приближении лампами пробегал морозец по коже, словно идешь по заброшенному зданию из какого-нибудь мистического фильма. Собственные шаги звучали гулко, и невольно хотелось приложить ухо к запертым дверям – вдруг что-то дикое, затаившееся там, шелохнется, напугав до остановки сердца?

Хельга отбросила фантазии и ускорила шаг. Обеденное время в самом деле подходило к концу, а она колесила по сектору «В» в погоне за собственной выдумкой. Или не совсем? Хельга подумала, что это лицемерно – верить в одни чудеса и отвергать возможность существования других. Она сама начинала походить на высмеиваемых ею людей, которые сокрушались из-за убийства паука (к несчастью же!), но при этом с сомнением качали головой, слушая про неудачи, приключившиеся из-за черной кошки. Нет, все же Хельга своими глазами видела подтверждение одного из чудес, тогда как об остальных ей просто рассказывали. Нужно проверять и убеждаться, а не слепо верить. И не забывать, что человеческое восприятие искажает действительность, а органы чувств не столь надежны, как люди привыкли думать.

Поэтому Мантисс не сразу поверила, когда наткнулась на комнату с треугольником вместо номера. Хельга притронулась к знаку на двери, обвела прямые стороны пальцем, попробовала зайти внутрь. Помещение было заперто. Открытие не перевернуло мир с ног на голову, однако Хельга была обескуражена. Она изучала план этажа и висевшую на стене сектора «В» схему расположения кабинетов. Комната с треугольником нигде не была обозначена. Она торчала в конце коридора перепутавшим место чужаком. И все же дверь была реальной, а фигура не казалась приклеенной наспех каким-то шутником. Хельга была уверена в этом, потому что насчитала в секторе тринадцать пронумерованных комнат (минус четыре скрывавшиеся в закрытой секции МС), а эта дверь приходилась на участок с голой стеной в секторе «А». На дублировавших друг друга территориях это становилось особенно заметным.

Хельга вернулась на рабочее место в смешанных чувствах и теперь вместо анализа записей задумчиво грызла ногти и смотрела мимо страниц. Лесси была выходная, а Амберс занимался делами в секции МС, так что в кабинете присутствовал лишь один из его постоянных обитателей.

– У меня назрел вопрос. Если у вас есть время, не могли бы вы ответить на него? – Дождавшись утвердительного жеста, Мантисс продолжила: – Один из сотрудников этажа сообщил мне о лишней комнате в секторе «В», хотя ее нет на планах и никто о ней не говорит, – о комнате с треугольником. Это какой-то секрет?

– Никакого секрета тут нет. – Сидевший за соседним столом Уильям повел плечами. – Мы сейчас находимся в секторе «А», потому, наверное, никто не говорит о секторе «В». Что касается плана, то ее забыли внести, так как она появилась недавно.

– То есть это обычная комната?

Доктор протяжно выдохнул и потер переносицу с таким видом, будто ему раз за разом приходится разжевывать одно и то же. И тут же светло улыбнулся, скрашивая показавшееся ему самому грубым впечатление.

– Конечно, это обычная комната. Кто-то, должно быть, сказал тебе, что она появляется и исчезает? Это укоренившийся на нашем этаже миф. Тебя разыграли, Хельга. Комната не блуждает, она всегда находится на том месте, в чем ты убедишься, когда мы переедем в сектор «В».

– И для каких целей ее пристроили? – Мантисс в очередной раз за день ощутила вкус разочарования. Она успела испугаться, что призрачная комната действительно может существовать, добавляя странности этим стенам. Теперь Хельга поняла, что эта идея даже нравилась ей и она будет скучать по загадке двери с треугольником.

– Ничего такого уж важного. Мы думали приспособить ее для одного эксперимента, а потом необходимость в нем отпала. Сейчас мы используем комнату как запасное складское помещение.

– Вы уж внесите в обязательную программу пункт оповещать новичков обо всех уникальных дверях на вашем этаже, – усмехнулась Хельга.

– Поверь мне, если бы мы сейчас находились в секторе «В», ты бы еще в первый день обнаружила ее.

– А так эта комната была настолько лишней и неважной, что о ней попросту забывали, если не видели каждый день, – догадалась Мантисс.

Вопрос был решен, правда, вытекал другой: Грег и впрямь верил в то, что комната с треугольником время от времени исчезала, или он сыграл на любопытстве девушки?

А еще Хельга поняла, что Уильям раздосадован не самим вопросом, который, как ей верилось, ему задавали все ведущиеся на розыгрыш, а тем фактом, что его задала именно она. Он продолжал ее тестировать? Правильные умозаключения Хельги возвышали ее в глазах доктора, а непродуманные снижали баллы? Или все дело в том, что она дочь профессора Мантисса и ожидания изначально завышены? Но тогда это было бы попросту несправедливо. У талантливых людей не обязаны рождаться талантливые дети, тем более что Хельга в действительности не ребенок Эдгара. Другое дело воспитание, и тут девушка и впрямь получила багаж ценностей, с которым не стыдно выйти в жизнь. Все же для человека, не приходившегося ей биологическим отцом и явно знавшего об этом, Эдгар сделал очень много для нее.

Однако вкупе с оценкой личных качеств получать от доктора Траумериха оценку еще и этого багажа Хельге все равно не нравилось. Она с каждым разом все больше убеждалась, что Уильям продолжал что-то скрытно выискивать в ней, и это, по соображениям Мантисс, могло быть связано с двумя причинами: либо доктор ее к чему-то готовил, потому и приглядывался, либо заведомо видел в ней копию Эдгара, что удручало. Либо третье, о чем Хельга не могла знать из-за скудной информации о руководителе.

Ночью Хельге не спалось: рой мыслей о комнатах, шифрах и поведении окружающих сводил с ума. Тогда она принималась задумчиво рисовать. За одну такую бессонную ночь папка с эскизами могла разбухнуть в полтора раза, но такое случалось нечасто. Хельга только два года назад поняла, как ей нравится целенаправленно водить карандашом по бумаге. До этого она отрицала в себе какое-либо художественное начало. Жаль, что так самозабвенно рисовать получалось лишь в темное время суток.

Чтобы экономить время, Хельга когда-то пробовала подражать отцу, приучившему себя мало спать. Эдгар успешно пользовался техникой полифазного сна. Ох, знал ли Леонардо, что когда-нибудь эта техника принесет пользу хотя бы одному человеку? Хельга не раз задумывалась: может, отец всегда был таким хмурым и раздражительным оттого, что по-настоящему не отдыхал?

Мир придумал немало вариантов техники, но почти все казались дочери профессора малопригодными для современного темпа жизни. Вряд ли кто сумеет составить такое расписание дня, чтобы иметь возможность спать по тридцать минут каждые шесть часов. Система подстраивалась под большинство, и отважившийся испробовать этот вариант, выпадая из массы, вынужденно сталкивался с рядом трудностей. Эдгар тоже сетовал на неудобства, однако выбранная им тактика спать ночью в течение пяти часов и днем в течение оставшихся полутора виделась самой оптимальной из всех.

Хельга так и не приучила свой организм спать шесть с половиной часов в сутки, а потому, как и многие, уходила в гости к Морфею ночью. За исключением тех случаев, когда возбужденный идеями мозг не желал давать отбой.

Хельга осталась жить в квартире Эдгара, расположенной за центром города. Из окна пятого этажа открывался не самый интригующий вид, включающий в себя узкий дворик, усаженный кленами, и краешек автомобильной стоянки. Когда Хельга была маленькой, она пыталась докинуть что-нибудь до крыши ближайшей машины.

Внутри было куда уютней. Две спальни напоминали, что когда-то в квартире жила небольшая семья. Кухня часто пустовала, так как Хельга предпочитала готовить в ней, а есть в гостиной на диванчике. Мягкий свет, который можно приглушить, ворсистый темно-серый ковер под ногами и большая библиотека (часть книг пряталась в комнате Эдгара) создавали теплую домашнюю атмосферу. Хельга любила проводить в гостиной время и засиживалась в ней чаще, чем в собственной комнате. На мягком диване приятно было читать или просто валяться. Телевизор тоже имелся, но покрылся таким слоем пыли, что о судьбе черноглазого нетрудно догадаться.

Выводя штрихи карандашом, Хельга обгрызала заусенец большого пальца левой руки и мельком поглядывала в раскрытую записную книжку. Уважение к чужому «я» не позволило бы ей делать пометки прямо над или между словами отца, поэтому Хельга наклеивала на страницы листочки со своими примечаниями. Зачитывая абзац до такой степени, что книжка чуть ли не дымилась, Мантисс верила, что уже почти проникла в суть идей… или попросту начинала сходить с ума. А еще вероятнее, разум Хельги подстраивал написанное под имеющиеся у нее знания, интерпретируя написанное Эдгаром с позиции своего личного опыта.

Ну почему ее отец был таким скрытным? Он же не четырнадцатилетняя школьница, которая покупает дневник с замком, в самом-то деле! У взрослых секретов, конечно, поболее, чем у подростков, но зачем их вообще записывать? Этого Хельга никак не могла понять. Разве что вся записная книжка целиком – обманка, уловка, призванная заставить любопытных рыть носами страницы, в то время как настоящие секреты прятались в другом месте. Или у Эдгара целая плантация тайн, которую он просто не мог не возделывать. Или ему начала отказывать память.

Не все записи были чудными. Чаще всего профессор помечал для себя заинтересовавшие его вещи, о которых планировал почитать отдельно. Порой делал пометки вроде: «Отдать серый блокнот Стерфорду», имея в виду, как догадалась Хельга, забытую каким-то студентом тетрадь. Все что угодно, но точно не волшебный метод, который якобы разработал Эдгар для усмирения МС.

Однако среди «прозрачных» фраз, смысл которых можно было уловить, не будучи гением, на каждой странице встречались весьма туманные. Профессор не утруждал себя разбивкой книжки на секции и записывал все подряд, умудряясь как-то не путаться в собственной логике. Вот только его дочери это было не под силу. Оттого вставка после расписания кафедры университета, в котором преподавал Эдгар в свободное от основной работы время, предстала перед Хельгой сущим кошмаром.

«Заря падает, закупоривает мысли правилами. Так ли сироты торопливо помолятся? А осколки плачут».

Как будто ее отец смертельно скучал и принялся сочинять стихотворение, дабы заняться хоть чем-то. И эта картина выглядела слишком нелепой, потому что совершенно не соответствовала характеру того Эдгара Мантисса, которого Хельга хорошо знала. В умело скрываемые склонности она не верила, поскольку хоть какие-то из них обязаны были проявиться в повседневной жизни, а профессору никогда не нравилась поэзия.

Хельга обдумывала разные коды к записям, хотя перед ней было не зашифрованное сообщение, а хитро закрученная фраза. Вряд ли у Эдгара было время и желание что-то там кодировать – скорее он спонтанно и непрерывно писал. Значит, сложных кодов быть не должно. Хельга пробовала читать по первым буквам, но это не работало. Использовала похожие методы: чтение через строчку, наискосок, по первым словам в предложении, через слово или два, – выходила бессмыслица.

Тогда Мантисс еще больше утвердилась в идее, что фразы зиждились на символике или ассоциациях. Немотивированные знаки имели настолько стертые границы между формой и содержанием, что докопаться до сути, не располагая специальными знаниями, не было возможности – а это как раз подходит тем, кто рассчитывает надежно скрыть какую-то информацию. Иначе говоря, Хельга полагала, что каждое слово является символом, в котором помимо прямого значения заключается еще с десяток метафорических смыслов, и один из них был выбран Эдгаром для выражения его мыслей. Но чтобы понять, чем профессор руководствовался при выборе того единственного значения, нужно было иметь представление, какие связи он устанавливал между вещами.

Именно в этих ключиках и крылась закавыка. Даже если бы волшебный голос вдруг перевел первое предложение, как бы это помогло разгадать остальные? Хельга поигралась с фразой и представила, что, например, «Заря падает» означает «На грани провала». Если рассматривать предложение с точки зрения типичных ассоциаций, которые придут в голову большинству людей, то «заря» – это что-то яркое, светящееся, необыкновенно красивое. А еще это та грань, которая отделяет ночь от утра и вечер от ночи. Однако, если Эдгар шел по более сложному пути, он не использовал столь очевидные параллели. Для него заря могла означать неинтересное для него явление, выходящее за грани изучаемого. Или вообще применял коды, связанные с определенной тематикой.

Не имея этих ключей, Хельга никак бы не сумела связать написанное с задуманным. Требовался конкретный код. Вот только им могло быть сознание Эдгара, то есть все особенности его восприятия в совокупности. Тогда… чтобы понять записи профессора, нужно банально быть им. Никак иначе.

Одновременно с удовольствием от интриги, которая могла быть весьма надуманной, Хельга осознавала, что ей страшно лезть в секреты отца. Ей хватило и одного, поработившего ее внимание на долгие годы. Не хотелось забираться под наросты отчужденности и самодостаточности человека, который научил Хельгу уважать личное пространство других людей и оставлять за ними право на молчание и ложь. И которого уже не было в живых, так что рыться в его записях – все равно что копаться в вещах покойника в попытках найти припрятанную ценность. Фу как гадко!

Нет, к чему это лицемерие? Эдгару уже все равно. А его дочери попросту не по себе, что она, пытаясь облегчить работу докторов Траумериха и Амберса, может нащупать не путеводную нить, а скользкий колючий хвост ящерицы. Готова ли она вытрясти на свет очередную непривлекательную правду о профессоре, которую лучше никому, даже Хельге, не знать?

Мантисс заснула на рассвете, так что утро четверга не порадовало своим выходом на сцену реальности. Обыкновенно Хельга добиралась до института на общественном транспорте, но сегодня решила потратиться на такси.

В кабинете ее ожидала награда за терпение последних дней. Лесси с идеально круглым пучком на затылке выглядела подавленной. Со стороны могло показаться, что она работает над ответственным заданием за компьютером, однако чересчур громкое и торопливое постукивание по клавишам выдавало ее волнение с потрохами.

Хельга знала, что за недавнюю выходку с кофе ответственна Кинси. Мантисс уже не злилась на нее и хотела расставить все точки над i.

– Доктор Амберс опять отругал за Журнал? Говорят, его так и не нашли. Или беда с файлами? – Мантисс положила сумку на стул. Впопыхах она забыла надеть какие-либо украшения и заметила это только сейчас. Но данная мелочь недолго ее волновала.

– Ничего не понимаю, блин! Столько времени работала, и все насмарку, так что ли?

Лесси была на грани того, чтобы удариться в жалобы. На этот раз повод имелся существенный: из ее рабочей папки пропали документы, которые она составляла последние… Хельга навскидку могла бы сказать, что дня три-четыре. Это чертовски обидно, когда труды, по которым еще не успел отчитаться, испаряются в мгновение ока.

– В мусорной корзине проверила?

– Само собой, я же не идиотка! – гневно выпалила Лесси, сердясь из-за ситуации и срываясь на коллегу. – А я еще не делала никаких копий…

– Досадная оплошность. – Хельга уселась и извлекла из сумки термос. – Особенно жаль тот огромный список с сайтами.

– Это мне все снова придется облазивать, блин.

Неудачливая сотрудница была так поглощена проблемой, что не поправила саму себя, как иногда делала. И тут в ее глазах полыхнул огонек озарения. Мантисс уже и не надеялась, что ее намеки будут замечены.

– Откуда ты знаешь про список сайтов? Ты же не…

– Ну да. Думала подшутить над тобой, как ты недавно подшутила надо мной. Теперь мы квиты.

И никакого злорадства. Хельга расслабленно откинулась на спинку и налила себе чай. Она могла спокойно признаться, пока рядом не было докторов, будучи в курсе после посещения мониторной, что камеры не записывают звук. Хельга также знала, что ни одна из двух камер не ловит повернутый чуть набок экран монитора Лесси, что тоже играло ей на руку.

Мантисс ожидала взрыва и не удивилась, увидев, как побагровело лицо Кинси. Пальцы с бордовыми ногтями вцепились в края клавиатуры.

– Это паскудно! Ты… ты хоть представляешь, что натворила? Ты объявляешь мне войну?

– Нет. Я просто не могу позволить людям безнаказанно издеваться надо мной.

«Иначе все пойдет на самотек», – добавила про себя Хельга. Игнорирование беды не заставит ее улетучиться. Почему-то не все осознавали это и продолжали на манер детей прятаться под одеялом, ожидая, что исчадие ада не заметит их и просто уйдет. В сказке возможно все, только в реальной жизни такой подход не работает. А вот что в таких случаях делать – уже другой вопрос.

– Баш на баш. Око за око, как еще говорят. Я хотела показать тебе, что тоже имею острые зубы. На прошлой работе мне и не такую свинью подкладывали, так что ты меня не особо удивила.

– Как ты вообще попала в мой компьютер?

Лесси, казалось, и не слышала старательно подбираемых Мантисс слов. Она спешно проверяла пароль и приходила в еще большее замешательство. Ее лицо забавно вытягивалось от гнева, а губы ужимались в тонкую линию. По дерганым движениям и неконтролируемым выкрикам Хельга сделала вывод, что в порыве злости Кинси совершенно не умела владеть собой и не представляла опасности. С затуманенным разумом трудно сосредоточиться на здравой идее, и это гарантировало новенькой, что Лесси не додумается записать их откровенный разговор на диктофон, как решила сделать сама Мантисс.

– Пообщалась с системным администратором. У него хранятся пароли от всех компьютеров, а тебя он видел не так часто, чтобы помнить, какая именно девушка сидит за этим столом. – Хельга постучала пальцем по лакированной поверхности. – Я сказала, что потеряла бумажку с паролем, показала удостоверение сотрудника минус второго этажа, и он мне все рассказал.

– Тебе это с рук не сойдет! Вряд ли доктор Траумерих оставит без внимания такое безобразие, когда вся работа отдела может быть подорвана из-за действий одной… возомнившей о себе невесть что курицы!

Угрозы. Типичное поведение людей, которые ничего не могут сделать. Хельга и сама могла бы пожаловаться на Кинси, но только какие у нее есть доказательства? Едва ли Лесси подмешивала наркотик под объективами камер. Не настолько же она глупа. Теперь Кинси оказалась в аналогичном положении.

– Скажешь ты докторам, и что? Они сразу же меня выгонят, разумеется, – усмехнулась Мантисс. – И сенбернаров спустят вдогонку.

– У меня будут записи с камер, на которых ты подходила к моему компьютеру.

– Да, подходила. Мне нужно было кое-что узнать по работе отдела. Я проявила самостоятельность, даже некоторую вольность, но за такое не увольняют. Это ничто в сравнении с тем, что сотрудница Лесси Кинси проворонила уйму файлов. А потом, когда доктор Траумерих потребовал ее отчитаться, еще и безответственно спихнула вину на добропорядочную коллегу. Кому в итоге сделают выговор?

Лесси упрямо бубнила, что опытные программисты смогут выяснить дату пропажи файлов, а сопоставить ее со временем использования компьютера Хельгой не составит труда, что она не прощает вмешательства в ее дела и прочее. Но она говорила все это с одной целью – утешить себя. Лишь мысли о воздаянии и оставались у Кинси, но до реальных действий она не дойдет. Разве что задумает очередную подлость.

А вот Хельга проявила милосердие. Она не пыталась довести коллегу до увольнения, лишь создала ряд помех. Ну поработает Лесси сверхурочно, восстановит файлы… Неприятно, но не критично.