Текст книги "Только неотложные случаи"

Я обратилась к руководству с предложением. Мы хотим помочь переселенцам, находящимся под нашей опекой, переехать, и у нас есть на это фонды, поэтому давайте-ка сместим фокус с пропаганды гигиены на строительство переходных убежищ. Мне было двадцать девять лет, о строительстве я понятия не имела, поэтому собиралась только запустить программу, а потом во главе ее должен был встать профессиональный инженер. Нам требовались плотники, строители, целый батальон рабочих, и прораб, который их возглавит. Идея заключалась в том, чтобы возводить временные поселки, соответствующие стандартам гигиены, и притом максимально быстро. Когда прибудет инженер и соберется команда, я уеду на Симёлуэ, в соответствии с изначальным планом, и буду учить людей накладывать повязки – как полагается медсестре.

– Делай то, что можешь сделать прямо сейчас, – сказали мне. Не смотря ни на что.

Опыт, приобретенный в Южном Судане, оказался очень полезен, когда пришлось решать, что потребуется нашим переселенцам в первую очередь. На фазе планирования мы обычно садились и беседовали с пострадавшими, задавали им вопросы, но следили, чтобы в основном говорили они. Так мы узнали, например, что женщинам спокойнее, когда дверь туалета открывается вовнутрь – они могут придерживать ее, даже если замок сломан. В разных лагерях, которые я посещала, чистыми были только те туалеты, которые выделялись конкретной семье: получалось, что собственническое чувство и возможность контроля влияли на уровень гигиены.

То, чего не могли сказать сами переселенцы, приходилось разведывать другими путями. Благодаря присутствию в Ачехе огромного количества разных гуманитарных агентств, меня со всех сторон окружали сплошные эксперты, да и большая библиотека вспомогательной литературы тоже находилась под рукой. В то время как другие экспаты развлекались, я училась. Я читала документацию по устройству лагерей для беженцев, изучала детали «Сферы» – глобальных стандартов по оказанию гуманитарной помощи. В них говорилось, сколько водяных скважин требуется пробурить в лагере в зависимости от количества людей и сколько устроить туалетов; там же предлагались варианты планировок и принципы управления поселением. Все было изложено предельно четко: мне оставалось только придерживаться этого руководства, корректируя его в соответствии с потребностями переселенцев и особенностями территории.

Мне требовался инженер, но времени на полноценный рекрутинговый процесс не было, поэтому я просто поспрашивала знакомых. Инженер из канадского Красного Креста посоветовал, в конце концов, местную сотрудницу по имени Кут, которую считал подходящим кандидатом. Кут оказалась крошечного роста, с очень мягкими манерами, и непреклонным нравом; она перевернула мои представления о восточных женщинах с ног на голову. Она работала гражданским инженером, имела двоих детей и сама водила машину, но при этом ходила в платке и строго соблюдала мусульманские законы. У нее было достаточно опыта, и она горела желанием помочь.

Кут с детьми сидела дома, когда пришла волна. Муж находился на улице, и вода его унесла. Саму Кут тоже вынесло из дома ударной силой цунами, но она умудрилась вцепиться в детей и укрыться с ними вместе в водонапорном резервуаре наверху 15-метровой башни. Они просидели там несколько часов, пока уровень воды не упал; тогда Кут отправилась на поиски мужа. Она отыскала его в госпитале Красного Креста, живого, три дня спустя. С тех самых пор она мечтала поработать на Красный Крест.

У всех в Банда-Ачех была своя трагическая история, стоило только спросить. Очень сдержанно и кратко отец мог рассказать вам о том, как ребенка вырвало волной у него из рук. О том, как тела погибших валялись на крышах. О том, скольких вообще не нашли. У одного человека, с которым я работала, в тот день была свадьба. Он вышел за льдом для напитков, когда ударило цунами. Погибли все гости, но невеста осталась в живых – она наряжалась, готовясь к церемонии, в другом здании.

Люди многого лишились, но рассказать хотели в первую очередь не об этом. Они говорили о своей нынешней жизни и о том, как хотят жить дальше. Мужчина, лишившийся всей родни на свадьбе, работал по двенадцать часов в день, помогая другим, кто также пострадал. Его главной целью, как и у большинства индонезийцев, было сделать жизнь лучше.

Возможно, причина заключалась в сроках. Наверняка сразу после катастрофы дела обстояли иначе, но когда я приехала в Ачех, люди в целом держались бодро и дружелюбно. Они не считали себя жертвами, особенно члены нашей местной команды. Им повезло, они выжили (тут обязательно надо добавить их привычное – хвала Аллаху). Они твердо верили в то, что теперь надо двигаться вперед, развиваться, и стремились внести свой вклад. Конечно, страна сильно пострадала, но в целом население оставалось сплоченным и исполненным решимости. Люди хотели ее восстановить.

Я принялась за строительство первого объекта через несколько недель после приезда в Банда-Ачех. Планировалось построить перевалочный лагерь на 150 семей, которые до сих пор жили в палатках и бараках, на побережье Ачех-Безар, в тридцати минутах езды от города. Люди хотели оставаться поближе к своим землям, чтобы, когда начнется перепись на возведение постоянного жилья, они могли предъявить на них права. Однако местность оказалась проблемной: она была вся завалена булыжниками, глубоко изрыта, и до сих пор частично затоплена. Что мы могли построить в таких условиях?

Кут выступила с неплохой идеей: надо соорудить временное жилье на платформах. Раздавать палатки по-прежнему запрещалось, но навесы над деревянными платформами – это совсем другое дело. Мы можем использовать измельченные кораллы, чтобы засыпать дорожки между ними, и выкопать достаточно колодцев и туалетов, чтобы соблюсти санитарные нормы. По сути, это был глэмпинг – ну, разве что без романтического флера. Однако нашим задачам он вполне соответствовал.

Кут принялась размечать, где мы поставим платформы, а я погрузилась в изучение устройства септиков. (Я снова оказалась по локоть в дерьме, правда, на этот раз в фигуральным смысле). Я договорилась с транспортной компанией «Киви» об аренде грузовичка и постаралась привлечь самих жителей к проекту, тем самым обеспечив необходимую рабочую силу. Достаточно быстро у нас собралась команда, готовая к развертыванию лагеря.

Инженеры, работавшие на других проектах Красного Креста, посмеивались надо мной, потому что я шла самым сложным путем – и самым дорогим. Я скрупулезно придерживалась критериев «Сферы», они же подходили к делу с позиций прагматизма. Они строили убежища, я же, в первую очередь, старалась предупредить вспышки болезней, поэтому если с медицинской точки зрения меня что-то смущало, я не шла ни на какие компромиссы и добивалась своего. Я не хотела, чтобы Красный Крест ассоциировался с чем-то наподобие тех лагерей, которых я навидалась по приезду. Если мы ставим на что-то свой логотип, это что-то должно быть надежным.

За пару недель первый поселок был закончен. Я им очень гордилась. Он напоминал небольшую загородную туристическую базу, и меня крайне удивило, что семьи, которые вместе с нами принимали участие в планировании и строительстве своего нового жилья, продолжали ютиться в прежних кошмарных палатках. На встрече с переселенцами мы еще раз во всех подробностях описали процесс переезда. Новый поселок был готов, они могли переезжать в любой день, но когда через пару дней мы наведались туда, жилье по-прежнему пустовало. Мы опять созвали собрание. Отклики были положительные, семьи ни на что не жаловались и благодарили нас за работу, но что-то их явно не устраивало. Когда собрание закончилось, мы с Кут еще какое-то время побродили по округе, наблюдая за людьми. Начинался дождь. Я смотрела, как мужчина заталкивает в грязную, протекающую палатку трех своих маленьких детей.

– Ничего не понимаю! – воскликнула я, обращаясь к Кут.

Мы уже собирались уходить, но тут мужчина помахал нам рукой и обратился к Кут на местном наречии, а потом пригласил зайти внутрь. На полу теснились ведра, в которые лилась вода из дыр в крыше, жутко воняло плесенью, но в другом конце палатки стоял телевизор. Трое ребятишек уселись возле него и смотрели Губку Боба.

Семья протянула электрический провод от столба у дороги и провела себе ток. Я подумала, что при такой сырости самодельная проводка грозит неминуемой гибелью. Но основная мысль была ясна. Люди не хотели жить без электричества. Их не за что было винить – переселенцам и так приходилось нелегко. Электричество не входило в перечень «Сферы», но тут оно требовалось, определенно.

Еще две недели мы потратили на то, чтобы провести в каждую новую палатку провода для лампочки и розетки, и – оп-ля! – массовая миграция. Все семьи перебрались на новое место.

Я прибыла в Ачех в октябре 2005 года и закончила строительство лагеря в ноябре, а в декабре мне сообщили, что на первую годовщину катастрофы в город едут журналисты. АusAID, департамент австралийского правительства, отвечавший за гуманитарную помощь, отправил двадцать человек, чтобы освещать наши достижения в деле восстановления пострадавших регионов. Народ хотел знать, куда идут пожертвования, и гордиться тем, на что потрачены деньги.

Все сильно нервничали. Восстановление страны шло не такими космическими темпами, как всем бы хотелось; ликвидация последствий самого сильного за последние пятьдесят лет природного бедствия вызывала непредсказуемые проблемы и задержки. Мы работали, не покладая рук, но если народ вдруг решил бы, что пожертвованные средства расходятся недостаточно быстро, это могло нанести серьезный урон репутации Красного Креста.

Как подтвердилось в последующие годы, если сомневаешься – созывай совет. Руководство собрало нас всех и сказало, что надо продемонстрировать прогресс. Программы по учреждению банка крови и устройству службы скорой помощи находились в зачаточном состоянии, спасательные операции давным-давно закончились, мы застряли в переходной фазе. Нам нечего было показать. Я была новенькой в команде, и самой молодой. Наивная, я сказала:

– Может, просто объясним, почему это занимает столько времени?

Все в зале расхохотались. А потом решили, что мой проект будет отличным примером работы, выполняемой в чрезвычайно сложной ситуации.

– Журналюги набросятся на тебя, – предупредила меня менеджер по связям с общественностью. – Людям кажется, мы недостаточно быстро тратим их деньги.

Чтобы подготовить к шквалу вопросов, она дала мне кое-какие выкладки на тридцати двух страницах, но я их прочла и тут же забыла.

За день до годовщины журналисты прилетели, и я повезла их в лагерь. Все крупные СМИ Австралии отправили своих представителей: тут были и газетные корреспонденты, и съемочные группы, и даже одна дамочка из глянцевого журнала. Я объяснила, с какими проблемами мы столкнулись в процессе строительства, показала, как изменилась береговая линия, дала сфотографировать остовы домов, залитые водой, а потом познакомила с некоторыми жителями нового поселка. Встреча прошла в дружественной обстановке, без подковырок и коварных вопросов. Все, что они увидели, говорило само за себя, никакие выкладки не потребовались. Журналисты упаковали свое оборудование и укатили восвояси, а я вернулась назад к работе, решив, что справилась на отлично. Однако тем же вечером меня вызвали в главный офис. Дамочка из глянцевого журнала задумала написать обо мне статью.

Не буду озвучивать, что я подумала в момент, когда об этом узнала – в любом случае, я отказалась наотрез. Но менеджер по связям с общественностью Красного Креста настаивала: мы обязаны журналу кое-какими услугами. Редакция требует репортаж, «один день из жизни Аманды Макклелланд». Я сказала, что могу выделить час.

За последние пару недель я обзавелась ассистентом – девочкой из лагеря, которая отлично говорила по-английски и помогала мне с переводом, когда Кут не было на месте. Ее родители погибли, и девочка жила с дядей; во время работы она везде ходила за мной по пятам. Девчушка была очень симпатичная. На встречу с журналисткой я взяла ее тоже, собираясь по дороге завезти к стоматологу. Ничего серьезного – просто треснул один из зубов; лечение, которое я собиралась оплатить из собственного кармана, стоило не больше двадцати долларов. Без него на десне мог образоваться флюс, и девочка бы серьезно разболелась. Для меня это представляло куда большую проблему. Я приняла самое простое и практичное решение.

Журналистке история, конечно, очень понравилась, и она тут же решила сделать ее центральной темой статьи. Она изо всех сил стремилась изобразить меня настоящей героиней: пригласила даже фотографа, чтобы сделать идеальные «героические» снимки, на которые у нас ушло еще три часа.

– Надо сфотографировать вас с детьми! – заявил фотограф. – Например, вот с этими.

Он подтолкнул ко мне группку малышей, которых я видела впервые в жизни, и рассадил нас так, чтобы получилась подходящая композиция. Мне все это настолько надоело, что я даже не стала спорить – чем быстрее он сделает нужные снимки, тем лучше.

– Отлично, теперь поеду работать, – объявила я, поднимаясь на ноги и освобождаясь от ребятни.

– Нет-нет, подождите! Надо сфотографировать вас на берегу. Дайте нам еще полчаса.

Как минимум двадцать минут мы искали живописно обезображенный участок побережья. Фотограф усадил меня на какие-то обломки и сказал смотреть вдаль с серьезным видом. До этого он шесть недель слонялся вокруг королевского дворца в Копенгагене, дожидаясь, пока появится на свет ребенок принцессы Марии, а теперь пытался заставить меня держать голову под нужным углом, чтобы на лицо падал печальный отблеск заходящего солнца. Это было просто смешно.

– А можете так вот… окинуть взглядом… ну, разрушения, – попросил он.

Не в силах больше сдерживаться, я расхохоталась.

Фотограф сурово на меня посмотрел и заявил:

– Аманда, это цунами – ничего смешного!

Тут как раз с ним можно было поспорить. У меня с моими подопечными случалась масса забавных моментов. Они любили посмеяться. К тому же, честно говоря, сам фотограф выглядел чертовски уморительно.

Мы договорились с местной администрацией о выделении участка земли для общины, жившей на лесопилке. Место не было идеальным, но лучше что-то, чем ничего. Нам досталась узкая полоска берега длиной полтора километра и шириной метров пятнадцать, вдоль реки Ачех. К сожалению, кое-кто там уже обитал. Выкапывая яму для одного из септиков, строители обнаружили человеческие кости, в том числе прекрасно сохранившийся череп, так что мы не могли сделать вид, что это просто какой-то мусор, и я, скрепя сердце, решилась заявить о нашей находке.

Как полная идиотка, я позвонила в полицию Ачеха, и сообщила, что нам попались кости. Мне ответили «да, их тут полно». Во время цунами пропало тридцать тысяч человек, тела которых так и не были обнаружены; никаких особых процедур по опознанию останков в Ачехе не проводилось. К тому же, не имелось образцов для сравнения полученных генетических материалов. Один из членов моей команды жил поблизости от стройплощадки: он рассказал, что мертвые тела плыли вниз по реке, скапливаясь в дельте и перекрывая русло. Их оттуда вытаскивали и хоронили поблизости, на берегу. Видимо, так произошло и с нашими останками.

Полицейские посоветовали призвать местного имама. Мы выкопали останки из земли и сложили в большую картонную коробку, имам произнес над ними краткую речь и увез куда-то с собой. Я уже подумала, что легко отделалась, но тут произошло кое-что непредвиденное. В субботу утром мне позвонили и сообщили, что внезапно сошел с ума наш плотник: он словно взбесился и прыгнул вниз с крыши, которую строил, прямо на берег, весь усыпанный ракушками. Их острые края в лохмотья порезали бедняге кожу на спине и ногах; едва живого, его доставили в госпиталь.

Местные члены команды были страшно напуганы и не хотели выходить на работу. Они не сомневались, что во всем виноваты духи, которые против того, чтобы строили на их территории. Даже прораб, из племени маори, поддерживал их: он рассказал мне по секрету, что ночью ощутил ледяное дыхание на своем ухе. Все как один утверждали, что на стройплощадке водятся привидения.

– Так, а что вы обычно делаете в подобных случаях? – спросила я. Как избавляетесь от привидений?

Команда посоветовала мне опять позвать имама, чтобы провести очистительный ритуал, и я, к их вящему изумлению, согласилась. Я немало повидала разных целителей и магов, и считала сотрудничество с ними частью своей работы. Не то чтобы я верила в привидений, но члены команды – да, и это была проблема. Ее следовало решить так, чтобы мои люди остались довольны. Поэтому я вернула имама.

Любопытный факт: когда мы сказали плотнику в госпитале, что собираемся провести церемонию очищения, он перестал закатывать глаза, начал говорить яснее и вообще быстро пошел на поправку.

Имам явился погожим воскресным вечером и принялся бродить по участку, бормоча молитвы. Он остановился возле места, отведенного под детскую площадку, потом еще раз там, где мы нашли кости. После этого он собрал вокруг себя всех строителей и начал петь какие-то мантры, а члены команды вторили ему. Имам жевал подозрительную ярко-зеленую субстанцию, от которой на губах у него темнели пятна; продолжая молиться, он помазал слюной за ушами у всех участников церемонии. Отойдя на почтительное расстояние, я наблюдала за ритуалом, и, должна сказать, у меня волосы вставали дыбом.

Когда все закончилось, члены команды, как мне показалось, заметно приободрились. Имам сказал: призраки понимают, что у нас нет другой земли, и не против, чтобы здесь построили лагерь, но надо внести кое-какие коррективы в его планировку, чтобы не нарушать покой усопших. Один из домов надо передвинуть на метр влево, а площадку перенести совсем. В остальном духов все устраивает. Будущие жители поселка были довольны. К тому времени мы получили участки еще под два лагеря, и я предложила провести церемонию и на них тоже, пока строительство не началось. «Ну, знаете… на всякий случай».

Поначалу команда сомневалась, стоит ли работать под руководством женщины, но, похоже, этот случай заставил их поверить в меня и вообще сплотил, так что с тех пор строительство шло космическими темпами.

Когда от имама пришел счет, я не поверила своим глазам: 8 миллионов рупий, примерно 800 австралийских долларов. Я попросила у него чек, но чеки имам не выдавал, так что мне пришлось состряпать его самой. Через пару недель из главного офиса Красного Креста меня уведомили, что расходы компенсировать не будут.

– Как так? – возмутилась я. – Почему?

– Аманда, ты прислала нам чек за охоту на привидений.

– Ну простите, а как еще я должна была это назвать?

Наконец, лагерь на реке был готов. Выглядел он фантастически. Два ряда аккуратных домиков стояли напротив друг друга вдоль дорожки, которую мы проложили, с туалетами и колодцами через каждые 50 метров. Люди с радостью расписывали свои новые жилища и расставляли на крылечках цветочные горшки, но через пару недель вдруг начали жаловаться на качество воды. У них что-то случилось с кожей, и все решили, что вода плохая.

Я, возможно, никогда не догадалась бы, в чем дело, если бы заразу не подхватила одна из моих коллег. Я ненадолго уезжала из Ачеха – мне удаляли аппендицит, – и она помогала руководить лагерем в мое отсутствие. Ей поставили диагноз: сыпной тиф, болезнь, которую переносят вши. Я поняла, где надо искать корень проблемы. Я прошлась по всем домам в лагере, проверяя состояние кожи жителей, и, естественно, у них на теле обнаружились характерные высыпания, свидетельствующие о заражении вшами.

Дальше я вспомнила, что когда мы перевозили людей из старого палаточного лагеря в новый, переходный, то сгрузили все их вещи в одну машину. Вши распространились по лагерю, а с ними и тиф. Больше половины семей оказалось заражено. Обычно при подобных вспышках гуманитарные организации устраивают кластерное собрание и разрабатывают тактический план по противодействию эпидемии. У меня кластера не было, так что пришлось разбираться самой.

Проект по переселению превратился в медицинское мероприятие. Я раздобыла и раздала средство от вшей вместе с подробной инструкцией по применению. Жителям надо было нанести мазь на кожу и оставить на двадцать четыре часа – непростая задача, с учетом того, что по религиозным законам им следовало мыться перед каждой молитвой, а молиться – пять раз в день. Кут от моего лица вела в лагере все переговоры по вопросам Ислама; ей удалось убедить людей дать лекарству подействовать.

Всю одежду и постельное белье следовало прокипятить, поэтому мы закупили железные бочки на сорок галлонов, распилили пополам и установили с равными промежутками на дорожке – здоровенные кипящие котлы для массового уничтожения вшей. Жители должны были прокипятить одежду и повесить сушиться на солнце, а когда она высохнет, надеть, чтобы прокипятить ту, что до этого была на них.

Мы провели собрание, на котором объяснили женщинам, как следует действовать. Они, вроде бы, все поняли, но на следующий день стало ясно, что кипятить вещи никто не собирается. Наш отлично скоординированный процесс стерилизации одежды никак не начинался. Котлы кипели, но они были пусты, а женщины занимались своими обычными делами. Пришлось начинать все сначала. Я нарисовала что-то вроде комикса, где демонстрировалась – пошагово – вся последовательность действий, – и прошлась по всем домикам, раздавая копии. На следующее утро, еще до нашего приезда, коммуна мобилизовалась: с помощью моего комикса они поняли, что надо делать и как.

Как я уже, кажется, упоминала, рост у меня немаленький. Жители Ачеха, наоборот, невысокие и миниатюрные, поэтому мои размеры их шокировали, что меня, соответственно, сильно напрягало. В супермаркете на меня показывали пальцем. Люди прятались за стеллажи и вытаскивали мобильные телефоны, чтобы потихоньку сфотографировать, как я хожу по рядам. Обычно на мне была спецовка, заляпанная грязью со стройплощадки – непривычный наряд для женщины в Банда-Ачех. Я начала стесняться. Дошло до того, что я платила домработнице за то, чтобы она ходила вместо меня по магазинам. Сама я выбиралась только на воскресный рынок, чтобы купить баранину для традиционного барбекю.

Всю неделю я питалась вместе с командой. Красный Крест никак не мог найти координатора проекта мне на смену, а после постройки первых двух лагерей, похоже, вообще перестал искать. Я решила, что строительство – не такое уж сложное дело, а когда проект начал разрастаться, просто набрала дополнительный персонал. Под конец у меня работало целых три местных инженера, координатор по санитарии и ассистент по административным вопросам. Все они были молодыми, но очень преданными делу. И все очень заботились обо мне – особенно в вопросах питания.

Стесняясь хуже ребенка, я каждый день жевала один и тот же наси-горенг или жареную курицу, хотя едва могла терпеть зверскую остроту чили, которым щедро приправляли оба блюда. Я научилась глотать очень быстро, чтобы приглушить жжение, и запивала обед парой стаканов лимонада, чтобы как-то протолкнуть его внутрь. Когда мои сотрудники поняли, что происходит, то пришли в полнейший ужас. Они начали ежедневно заказывать для меня отдельную доставку и пробовали еду, когда она прибывала. Они просили не добавлять чили, но в Ачехе чили сыпали везде, разве что количество его варьировалось.

– Нет, Аманда, для тебя слишком остро. Отсылаем обратно!

– А вот это?

– Ну, это еще можно.

Когда строительный проект начал разрастаться, мы наняли повара, который готовил для команды обед. Я тоже получала свою порцию – как правило, просто вареный рис. Его я еще как-то могла проглотить.

В Ачехе я работала шесть дней в неделю, потому что проект шел стремительными темпами, но воскресенья принадлежали мне одной. Я разжигала переносной гриль у себя во дворе и раскладывала на нем мясо, а пока оно жарилось, ездила с другими сотрудниками Красного Креста купаться на пляж. К тому моменту, как мы возвращались и открывали по первой банке пива, мясо было готово.

Традицию воскресных барбекю я поддерживала на протяжении всего года, проведенного в Ачехе, но на пляж мы со временем стали выезжать реже. Прибой был то слишком сильным, то совсем слабым; мелководье то простиралось на десятки метров от берега, то, через пару недель, вдруг полностью исчезало. Однажды я нырнула и под водой наткнулась на манди – к счастью, руками, а не головой. В другой раз, идя по кромке воды, я ощутила под ногами какие-то необычные кораллы – они показались мне слишком гладкими. Это не кораллы, это кости, в ужасе подумала я. Может, я и ошибалась, но все равно не могла избавиться от неприятного ощущения. Все побережье превратилось в сплошную могилу. А дивный океан, в котором мы плавали и резвились, когда-то породил ту самую волну, принесшую в Индонезию смерть.

В лагерях было много ребятишек, и все они пережили огромную потерю; им требовалось место, где они могли бы снова почувствовать себя детьми – хотя бы небольшой пятачок среди бесконечных руин и стройплощадок, навязчиво напоминавших о цунами. Вот почему мы решили обустроить в лагерях детские площадки – чтобы помочь малышам оправиться от трагедии.

Площадки в Индонезии сооружали из цемента и железных перекладин, что меня, как медсестру, приводило в ужас – мне сразу мерещились переломанные кости. К счастью, у одного из тайских производителей я нашла пластиковые игровые комплексы, которые можно было в разобранном виде доставить в Ачех. К несчастью, инструкций к ним не прилагалось. У нас имелась цветная фотография готового комплекса, так что приходилось отталкиваться от нее. Несколько уикендов я посвятила сборке качелей и турников.

С жителями лагеря на лесопилке я особенно сроднилась, поэтому закупила для них самый большой игровой комплекс из всех, имевшихся в продаже. В него входила спиральная горка; местные строители приложили немало усилий, чтобы собрать ее в мое отсутствие, но что-то явно пошло не так. Они докупили кое-какие материалы, но все равно горка заканчивалась метрах в полутора над землей. Я поняла, что эти люди никогда не видели настоящих детских площадок.

Вскоре в том лагере родился первый ребенок – из тех, кто был зачат уже после катастрофы, – девочка. Правда, всех тревожило состояние ее здоровья. Мне сказали, она не ходит в туалет. Я осмотрела ребенка и быстро поняла, почему. У малышки оказался серьезный врожденный дефект – отсутствие ануса. Дырочка была, но без сфинктера. Крошка уже начинала беспокоиться. В ближайшее время она могла тяжело заболеть; требовалась немедленная помощь.

Мы отвезли ее в госпиталь в Банда-Ачех, где врачи нас порадовали, сообщив, что с внутренними органами все в порядке. Проблему с анусом можно было решить, но для этого требовалась операция, на оплату которой у семьи не хватало средств. Без дотации от Красного Креста операция бы не состоялась. Памятуя о случае с привидениями, я сомневалась, оплатят ли мне счет за новый анус. Вместо того чтобы еще раз попытаться запустить руку в кубышку организации, я решила устроить вечеринку со сбором средств. Мы с командой Красного Креста регулярно собирались на барбекю, почему бы разок не заставить гостей раскошелиться? Я разослала приглашения. В них говорилось: «Не будь задницей – заплати за задницу».

В результате мы собрали триста или четыреста долларов – даже больше, чем требовалось на операцию. Я хотела было устроить еще одну вечеринку, благодарственную, но потом решила отдать оставшиеся деньги мужчине, клянчившему деньги на перекрестке возле офиса Красного Креста. У него было тяжелое уродство: огромный деформированный нос, напоминавший слоновий хобот. После пары стаканов пива мы решили отправить его в госпиталь на обследование, а потом устроить еще один благотворительный вечер, и все средства передать на лечение. Мы очень гордились своим благородством – до тех пор, пока он не послал нас куда подальше.

– С этим лицом мне деньги дают просто так! – заявил нищий. – А тогда придется искать работу.

Опять же, все, что ни делается – к лучшему. Мы и сами знали, что сбор средств в пользу конкретного человека, когда ты работаешь в рамках гуманитарной миссии, нежелателен, поскольку порождает у остальных излишние ожидания. В случае любых недоразумений под вопрос ставилась еще и наша безопасность. Но все-таки странно было не помогать людям, когда именно ради этого тебя и прислали.

К середине 2006 года я закончила постройку трех переходных лагерей. Мое время в Ачехе подходило к концу. Я, наконец, добралась до Симёлуэ, но не для пропаганды гигиены: теперь меня возили по стране в качестве консультанта по строительным вопросам, что я находила даже забавным. Лагерь, построенный на месте бывших рисовых полей, сильно затапливало из-за неправильной подготовки площадки. Стоило погоде испортиться, и он превращался в болото.

Пока я с ним разбиралась, меня пригласили на пресс-конференцию, устроенную губернатором Банда-Ачех. Он выделил нам участки, где строились переходные лагеря, и пресс-конференция, как мне сказали, посвящалась успеху нашей программы. Австралийский Красный Крест переселил несколько сотен человек из палаток в переходное жилье – большая победа для всех. От меня требовалось стоять рядом с губернатором и улыбаться, пока он будет нас хвалить.

Пресс-конференция проходила на парковке возле заброшенного футбольного стадиона, там, где когда-то стояли первые бараки. Я не понимала ни слова, потому что все говорили на индонезийском, но в определенных местах старательно улыбалась и кивала: например, если губернатор произносил мое имя или упоминал Красный Крест. И так я кивала и улыбалась, улыбалась и кивала, считая, что все идет хорошо, пока не заметила, что мой переводчик, Иван, делает мне какие-то знаки. Стоя в толпе, он яростно жестикулировал. Что-то явно было не так, но пресс-конференция транслировалась в прямом эфире и обратиться к нему я не могла.

Когда передача закончилась, губернатор торжественно пожал мне руку.

– Огромное спасибо, Аманда! – сказал он. – Я очень рад, что вы перенесете лагерь от телебашни.

– Простите, сэр? – обескураженно переспросила я.

– Детали обсудим завтра.

Губернатор с довольным видом зашагал прочь, а Иван подбежал ко мне объяснить, что произошло. Перед камерами губернатор обратился к Австралийскому Красному Кресту с просьбой построить промежуточный поселок для жителей последнего палаточного лагеря в Банда-Ачех, который когда-то разбили возле телебашни. Участок для него уже подыскали – то самое заброшенное футбольное поле. У меня оставалось шесть недель до конца контракта, за которые требовалось переселить больше тысячи человек. А я улыбалась и кивала, подписываясь на непредусмотренный строительный проект.