Текст книги "Сказки с базаров"

Женщина-Медвежья матка и маленький индеец навахо

Вскоре после сотворенья земли жил один маленький мальчик навахо. Он проводил всё свое время, разговаривая со зверями, с которыми был в друзьях, поскольку мальчиков его возраста, с кем бы он мог играть, было не так-то много.

Он обычно ходил на одно и то же самое место, где он кормом привадил много мелких зверюшек, и, пока не наступал холод, целый год он бывал вполне счастлив.

Он не знал ни отца, ни матери, они умерли оба вместе вскоре после того, как он родился, когда приходил большой голод, и вырастила его бабка. Часто он тихонько сидел, играя со своими ручными зверьками, и думал о том, как было бы хорошо, будь у него мать, как у других мальчиков, или отец-охотник. В его воображении огромные утесы становились крепостными твердынями, которые населяли легендарные герои отчаянной храбрости. Они как будто бы призывали его к себе в крепости и научали его всей науке, как изготавливать луки и стрелы, и серебряные украшения, и как делать рисунки зверей и птиц, в которых была бы несказанная магия превыше слов.

Он представлял себе, что гром, который часто слышался в небесной вышине, это рыкание какого-то огромнейшего зверя – какого, он мог только примерно догадываться. Но этот зверь, как он думал, не меньше, чем о трех головах и о шести глазах, рдевших как угли. Вот бы хотел он уметь нарисовать такое существо.

У подошвы некоторых утесов были пещеры. Иногда он брал горящую ветку и заходил в одну из них, чтобы посмотреть на удивительные рисунки по стенам. Одни картинки местами выступали настолько отчетливо, что на миг ему прямо казалось, что он видит огромное чудище. А другие так потускнели, что ему хотелось намешать цветных глиноземов и, пользуясь пальцами, навести на них новые краски.

Раз он пришел ночью в эту пещеру с горящей как факел веткой, просто затем чтобы побыть одному и подумать над своей жизнью. До этих пор шла она счастливо, без особых трудов, кроме как услужать дедушке и помогать в несложных делах по хозяйству бабушке, например, бегать за хворостом. Но теперь его томила странная прихоть побыть одному, и украдкой он пробрался туда, меж тем как все остальные спали.

Ярко мерцали звезды, когда, запрокинув к небу лицо, он уселся у входа в свою излюбленную пещеру. Луна еще не всходила, и он подбросил хвороста в огонь, чтобы отпугнуть койотов, которые завывали нездешним воем с верхушки ближайшего холма. Койот это то единственное животное, которого ему бы не пришло в голову делать ручным. Он чувствовал, как встают волоски у него на затылке, когда доносились их подвывания. Он передвинулся внутрь пещеры и запахнул на себе поплотнее оленью малицу. Вдруг в самом нутре пещеры он уловил шум. Что-то зашевелилось, задвигалось у него позади.

«Кто там?» – резко спросил он.

«Не бойся, – мягко отвечал чей-то голос. – Я Женщина-Медвежья матка, когда-то я была женщиной, теперь я медвежья матка. Я посижу с тобою у твоего огня и побеседую, если ты пожелаешь».

Маленький навахо вгляделся в сумрак, и тут он увидел крупную темную массу, вперевалку косолапившую к нему.

«Мир тебе, Женщина-Медвежья матка», – сказал он и заулыбался, потому что ни капельки не испугался ее. Она казалась такой славной, когда усаживалась у огня.

«Как вышло, что ты обернулась медведем?» – это было первое, что он спросил. Потом усомнился, возможно, ему не положено было спрашивать.

Но Женщина-Медвежья матка начала свою повесть. «Я была молодая и цветущая, и была жена храброго воина, когда однажды ночью пришли враги моего мужа и убили его. Я укрылась в постели под покрывалами, – продолжала она, – так что они меня не нашли. Они ушли, а я обезумела от горя. Мать моего мужа говорила, чтобы я крепилась и не была такой слабодушной, но я каждую ночь плакала, думая о его смерти.

Однажды ночью он пришел ко мне в дивном образе духа; он улыбался и показывал мне свои луки и стрелы, желая дать знать, что блаженствует в охотничьих угодьях вечности. Но я по-прежнему не могла свыкнуться с его смертью, и со мной случилась болезнь из-за моего нежелания жить. Тогда мать моего мужа отвела меня к ворожее, чтобы я пожила у нее, пока мне не станет лучше. Для меня оказалось еще тяжелее быть вдалеке от места, где я жила вместе с мужем. Как могла, я старалась помогать старой, но она всегда норовила, как разойдется от ярости, так изругать меня. Наконец решилась я убежать. Мне всё равно было, умру я или буду жить. По правде, я часто хотела умереть, но каким-то образом Великий Дух удерживал меня на земле».

«Давно уже, как ты стала медведем, и как оно всё случилось?» – спросил мальчик.

Медвежья матка кивнула. «Я как раз к этому приступаю. Это было очень давно – я не могу сказать, как давно это было. Но однажды, когда старая особенно из себя выходила и бушевала и вот отлучилась за какими-то нужными травами, чтобы приготовить мне лечебное зелье, я убежала. Быстро, как только могла, я бежала в противоположную сторону, и скоро я была далеко от того ужасного места. Она мне всегда давала эти травяные зелья, и они так горчили на вкус, что были хуже моей болезни. Однако, когда я от нее убежала подальше, я почувствовала себя лучше и смогла жить на ягодах и орехах, которые собирала по всему лесу. Но я знала, что приближалось холодное время года, а у меня не было ни подходящей одежды, ни мокасин.

В ту ночь я лежала под звездным сводом и, подняв глаза в небо, я взмолилась глубоко из самого сердца: «Великий Дух, о Великий Дух, ниспошли мне помощь, и пусть мне будет тепло, ведь я знаю, что идут холода, и я все-таки совсем не хочу умирать. Я буду ждать, пока не услышу твоего ответа, о Великий Дух. Не покинь же меня теперь, заклинаю».

Потом я уткнулась ничком и стала ждать. Вдалеке раздался рокот, как будто бы грома, и вдруг всё небо стало как будто бы в молниях, и полил дождь, как будто наступал вселенский потоп. Я лежала и ждала и дрожала от ужаса. Потом разом я потеряла сознание и больше ничего не помнила. Когда я пришла в себя, стояло утро. Пели птицы. Сияло солнце, и мне, когда я стала потягиваться, было так тепло, как будто от шеи до пяток меня окутывала какая-то толстая меховая шуба. Я оглядела себя. Я покрылась звериной шкурой! Я обернулась медведем. Вот я и стала Женщина-Медвежья матка. Не знаю, сколько лет тому назад это было. Часто я схожусь с настоящими медведями и живу с ними. Они не чуют во мне человеческий дух. Поэтому, как я думаю, мне придется оставаться такой навсегда, ибо мне не доведется попасть в блаженные охотничьи угодья, уготованные воинам, каким был мой муж».

Женщина-Медвежья матка умолкла, и маленький навахо сочувственно посмотрел на нее. «Я лишился материи отцав большой голод, —сказал он. —И я думал, что убегу, но куда я денусь, пока я не стал большим и не могу сам за себя постоять?»

Женщина-Медвежья матка положила свою тяжелую лапу ему на руку и заговорила своим мягким голосом: «Не убегай, маленький навахо. Я буду тебе матерью, пока ты не станешь большим и сильным, и я буду пестовать твой ум, ведь я знаю все, что ты хочешь узнать. Приходи сюда в эту пещеру всякий раз, как тебя одолеет одиночество или усталость. Приходи сюда, и я утешу тебя и обойдусь с тобой так, как если ты мой собственный сын».

И так оно и случилось: пока он не вырос, молодой навахо часто наведывался к своей медвежьей матери, пока не прошла у него эта нужда. И вот она сказала ему однажды: «В прошлую ночь Великий Дух послал вещий сон, что мне предстоит соединиться с мужем и срок быть Женщиной-Медвежьей маткой на исходе».

«О, ну вот… спасибо, Женщина-Медвежья матка, спасибо тебе за всю твою помощь», – проговорил молодой навахо и ласковой рукой погладил густой темный мех.

В тот же миг медвежья шкура исчезла, и перед ним предстала ослепительная юная женщина в белом платье из оленьей кожи, отороченном бахромой и вышитом мелким бисером, лучше и красивее, чем когда-нибудь за всю свою жизнь он увидит.

«Спасибо тебе, мой сын, – сказала она, – за все, что ты для меня значил в пору этого ожидания. Помни, я буду всегда тебе помогать, хотя теперь ты увидишь меня только во сне».

«Прощай, Женщина-Медвежья матка!» – вскричал он, когда она исчезла, и он помнил ее всю свою жизнь. Когда он вырос и возмужал, он стал большим художником и много чего рисовал, одни вещи, которые знал по памяти, другие – которые видело воображение. В ее честь, в уголке каждой картины, он всегда рисовал миниатюрное жизнеподобие медведя; пока, наконец, не настала пора ему самому уйти в блаженные охотничьи угодья.

Черный Бык и магический барабан

Когда-то, в некоторые времена, жило одно племя, знавшее из преданий своих праотцов и отцов своих праотцов, что называлось оно Народ11
  Народ – имеется в виду индейское племя пуэбло (исп. pueblo)


[Закрыть]. В их преданиях говорилось о том, как однажды, много-много времени тому назад, пришли они из далекого далека по ту сторону ставшей льдами воды на севере. И Народ знал, что в том краю далекого далека им принадлежала важная роль. Но случилось какое-то трагическое событие – их города уничтожили голод и повальный мор.

И вот теперь они жили в этом краю и называли свое здешнее скопище глинобитных домишек «Городом». Они знали, что в один прекрасный день, как придет весть от Духов Верхнего Мира, которые вещали, вселяясь в птичьи тела, они снимутся с места со всем своим скарбом и уйдут – назад, в тот край далекого далека.

Их вождь звался Черным Быком, и он всегда держал подле себя барабан – магический барабан, как его называли родичи. Это был такой барабан, который передавал вести из Верхнего Мира и говорил Черному Быку, что ему делать, когда его люди сталкивались с трудностями. Достаточно ему было взять деревянную барабанную палочку в правую руку и закатить глаза под лоб, как магический барабан рокотал и говорил во весь голос, пока не давал ответа. Тогда он смолкал, и барабанная палочка выпадала у Черного Быка из руки, и тот лежал, как будто крепко спал, час или больше, пока Духи Верхнего Мира не улетали восвояси.

«Скажи нам, отец, – попросила однажды его любимая дочь, Ветка Ореха, – если мы пришли сюда из совсем других мест, почему не принесли мы с собой семена культур, которые возделывали у себя дома? Здесь у нас только самый что ни на есть обычный индейский маис, фасоль, картофель, табак да тыква и калебаса этого нового света».

«Это очень просто, мое дорогое дитя, – отвечал Черный Бык. – Мы перенесли много лишений по дороге сюда. Мы потеряли некоторых из наших лучших сородичей. Много маленьких народилось во время пути, и старейшинам пришлось пустить на еду семена, которые они так старательно приберегали. В холодную пору во время пути случилась страшная нехватка съестного».

«А у нас осталось что-нибудь из украшений или платьев, во что одевались те старопрежние люди, когда они пришли в эти края?» – продолжала расспросы Ветка Ореха, потому что, пусть и раньше слышала всё много раз, любила снова и снова про это слушать.

«Да, у нас есть одна старая серебряная вещица, усаженная бирюзой, янтарем и кораллом. И две ракушки, оставшиеся от тех старопрежних времен, нашитые у меня вот на этом поясе», – отвечал Черный Бык.

«Как ты знаешь, – продолжал он, – вышивки, что делает твоя мать, имеют тот же самый узор, какой был на переметных сумах у Народа, когда они впервые пришли сюда. Голубые зигзаги изображают излуки рек, которые мы переходили по пути сюда, а белые зигзаги – снежные пики гор наших праотчих жилищ, что соседствовали с обителями Великих».

«Да, я помню, – говорила она, – и другие узоры, похожие на небесные облака в летний день, это застывший пар от дыхания стерегущих драконов, что парят над горными вершинами поблизости от обиталища Великих».

Ветка Ореха имела самый мечтательный вид, поскольку слишком любила думать о тех прекрасных вышитых узорах, что достались ей от ее предков из старобытных земель из-за ледяного моря и из-за края. Вперяясь в горизонт, она воображала, что огромные иззубрины скал в огромной вышине это праотчие вершины Народа.

«Досточтимый старейшина, – обратилась она к своему отцу, – позволь мне пойти и попробовать отыскать то место далекого далека. Неужели я не смогу дойти туда тем же путем, по которому пришли первые люди?»

«Нет, нет, никогда! – вскричал Черный Бык. – Ты не сможешь его найти, ибо оно отстоит отсюда не только на дни и дни пешего хода, оно отстоит отсюда еще и на сотни лет. Поверь мне, дитя мое, любимая моя дочь, не покушайся на это, ибо этим ты только причинишь и самой себе и мне большую боль и страдание».

«Хорошо, я больше не заговорю об этом», – промолвила девушка. Но она старательно избегала отчего взгляда и надеялась, что он не заметил, как она уклонилась от обещания не ходить.

Пришло время полудничать, и скоро Ветка Ореха занялась по дому, помогая матери приготовить еду. В ту же ночь девушка собрала немногие свои самые дорогие вещи и, завязав их в узелок, зашла в хижину к ворожее этого племени.

«О мудрая ворожея Народа, – взмолилась она к ней, – дай мне талисман, который сохранит меня, когда я уйду на поиски той страны, откуда мы произошли, ибо день и ночь это бередит мое сердце, и я не найду покоя, пока не увижу ее».

«Дочка, дочка, умерь своенравную прихоть пускаться одной в дальнюю-дальнюю эту дорогу. Ты будешь путешествовать сотню лет, но и тогда ты ее не найдешь», – проговорила старая, перебирая в пальцах длинные низки своих ворожейных бусин.

«О мать, мне надлежит идти! Дай мне магический заговор в помощь, – просила Ветка Ореха, – а если ты не поможешь мне, тогда я уйду без твоего оберега, и это будет ужасно, потому что я не буду чувствовать над собой защиты».

«Ну хорошо, – смилостивилась старуха-карга22
  Карга – здесь, в первом значении, «ворона», т.е. «вещая птица», «вещунья». «Crone» (англ.) этимологически связана с «carrion», «carrion crow».


[Закрыть], – да пребудут с тобой змеиная мудрость, орлиная быстрота, медвежья сила и лисья уловка. И ступай ты в красе – краса направо от тебя, краса налево от тебя, краса над тобой и краса под тобой. И всегда держи в памяти свой Народ».

Потом она вздела свои священные амулеты над Веткой Ореха и закрыла глаза, беззвучно шевеля губами. Когда же она снова открыла глаза, то девушки не было. Старуха вздохнула и покачала головой. Потом, скрестив руки на груди, она стала тихо припевать про себя, мерно раскачиваясь назад и вперед в своем кресле. Ее домашний пес поднял голову и завыл.

Когда Черный Бык услышал, что его дочь ушла, он сразу взялся за магические барабанные палочки и начал бить в барабан. Час за часом он барабанил, не давая себе ни минуты, чтобы сделать глоток воды или съесть хоть крошку. Ведунья сидела у себя дома, раскачиваясь назад и вперед, назад и вперед – бормоча заклинания, рассыпая цветной песок на подносе, выводя один магический узор за другим.

Два дня и две ночи прождали они, и не было никаких признаков возвращения Ветки Ореха. «Я верну ее», – сказал ее отец Народу, сидевшему вкруг него. Они знали, что никогда ей не проложить себе пути среди опасностей пустопорожних мест и не обрести того далекого далека, которое никак не существует больше, как только в воображении Народа.

Не пивши и не евши, три дня и три ночи они пели в такт бившему в барабан Черному Быку. На утро четвертого дня, когда на небе появились первые полоски зари, барабан Черного Быка зарокотал громче и рокотал, пока не заглушил голоса Народа. Черный Бык остановился и, выпустив барабанную палочку из руки, на короткий миг повалился ничком. Тут в виду показалась, прихрамывая, усталая и запыленная фигурка его любимой дочери, с одичалыми глазами и в порванных мокасинах, и со сбитыми в кровь ногами. К ней бросилась мать и поддержала ее, когда она уже чуть не падала на колени.

«Простите меня, – вскричала Ветка Ореха, – теперь я знаю, что неправильно сделала. Больше я никогда от вас не уйду».

И Черный Бык поднялся на ноги, словно молодой воин, и улыбнулся ей с горделивой радостью, и обнял ее. Она так и не рассказала им, через какие трудности она прошла в эти три дня, что искала дороги в тот край далекого далека. Ее никогда не расспрашивали, но с той поры и впредь, пока не вышла замуж, Ветка Ореха больше не покидала свою семью.

Магический барабан часто рокотал и говорил и в другие разы, и на много разных ладов, и помогал исцелить больных и дать отраду осиротелым и одиноким. Но Черный Бык чувствовал, что никогда барабан не справился лучше, чем в тот раз, когда вернул ему его любимую дочь, повинуясь священной воле Великих: они по своей мудрости знали, что всем людям, и даже Народу, надлежит слушаться их решения и ждать от них наставления на этом жизненном поприще.

Магическая ташка Золотого Орла

В некоторые времена, немного спустя после того как пришли первые белые люди, в высоких горах Дакоты жил один охотник, звавшийся Золотой Орел. Он был высокий ростом, сильный, как медведь, и ловкий, как волк, и искусный в ворожбе племени дакота.

Однажды, когда он проверял ловушки, он обнаружил, что ему попалась лиса диковинной красоты, но когда он ее вытаскивал, лиса сказала человеческим голосом, говоря ему: «Золотой Орел, дай мне свободу. Я не простая лиса. Отпусти меня, и однажды я тебе отплачу, когда у тебя будет во мне нужда».

Зверек смотрел на него так умоляюще, что сердце Золотого Орла тронулось, и хотя ему жаль было терять такой прекрасный мех, он освободил живую тварь. Прежде чем убежать, лиса сказала: «Ты не пожалеешь, что пощадил меня, я одна из Волшебных духов, и я благодарна тебе за эту доброту».

Золотой Орел пошел к следующей ловушке и обнаружил, что там у него попал дикий кот. Ожидая от шипящей кошки, что она куснет его за руку, он надел толстую рукавицу, управляясь с ней, но, к вящему его удивлению, дикий кот сказал человеческим голосом, говоря ему: «Золотой Орел, пусти меня на свободу. Я не обычный зверь. Я один из Волшебных духов, и если ты меня сейчас освободишь, потом я могу тебе пригодиться, когда у тебя будет во мне нужда». Золотой Орел проговорил, уставившись на кота: «Уж не все ли Волшебные духи этой горы угодили сегодня ко мне в ловушки? Я только что отпустил магическую лису, а я бы дорого дал чтобы иметь ее мех, а теперь и ты говоришь человеческим голосом. Несомненно, Великие испытывают меня этими необыкновенными происшествиями». Но дикого кота он отпустил.

Тогда дикий кот сказал: «Иногда мы принимаем животный облик и вот таким образом попадаемся, но не у всех охотников такое доброе сердце, как у тебя. Спасибо тебе, Золотой Орел. Ты не пожалеешь об этом, обещаю тебе».

И на этом дикий кот убежал и скрылся в мелколесье.

Вечером Золотой Орел вернулся в свой вигвам и, пока они подкреплялись едой, рассказал жене о том, что случилось. Она смотрела круглыми глазами, в изумленье от его истории. «Несомненно, ты наособицу у Великих, что они попадаются в твои ловушки и потом предлагают отслужить тебе за свою свободу, – сказала она. – Да будут благословенны имена Великих горы». И она бросила на огонь щепотку магических трав, говоря благодарственные слова.

Неподалеку от Золотого Орла и его жены жил один полукровка-траппер по имени Пьер, который был низким человеком с черной душой. Он ловил птиц и зверей, чтобы быть сытым и одетым в суровую зиму, и расставлял ловушки на пушного зверя, весной доставляя меха на факторию. Но сколько бы он ни старался, добыча ему всё равно попадалась самая ничтожная. Пушной товар его бывал негодного качества, и частенько окидывал он завистливыми глазами богатые шкуры, доставляемые на факторию Золотым Орлом. Не однажды подумывал он о том, чтобы сделать набег на вигвам Золотого Орла, когда охотник отсутствовал в одной из своих экспедиций высоко в горах.

Раз он спрятался в кроне дерева, росшего над вигвамом. Скоро Пьер увидел, как Золотой Орел прощается с женой и уходит на охоту. Это обозначало, что молодая скво, Пятнистая Лань, осталась теперь одна. Пьер недолго подождал, пока не убедился, что путь свободен, потом слез с дерева и позвал: «О Золотой Орел, ты здесь? Это я, Пьер, я хочу поговорить с тобой о цене на пушнину».

Пятнистая Лань вышла из вигвама и кротко сказала: «Мой муж ушел на охоту. Он не вернется несколько дней. Если ты пойдешь вон по той тропе, ты скоро его нагонишь, если хочешь его что-то спросить».

«А, так это хорошо», – сказал Пьер и, подойдя к ней, поймал ее за запястье. «Теперь ты отдашь мне всю лучшую пушнину, какая тут есть, и наконец у меня будет что отнести на факторию стоящего».

Пятнистая Лань закричала, бедняжка, и попыталась звать мужа, но Пьер завязал ей рот какой-то тряпкой, чтобы заставить ее замолчать, и прикрутил ее к дереву возле вигвама. Потом он забрался внутрь и стал вытаскивать самые лучшие из шкур Золотого Орла. Не успел он и первую начать запихивать в свой мешок, как раздался звериный клич, и из вигвама на него бешено вылетел тугой комок шерсти. Огромный дикий кот с оскаленными зубами и острыми, как бритва, когтями набросился на негодяя-полукровку, вопя, как только дикие коты умеют вопить. Пятнистая Лань видела, как лицо и руки Пьера заливаются кровью из глубоких царапин, разодранных когтями и зубами кота, когда траппер, защищая глаза ладонями, бросился спасаться от разъяренного зверя.

Пятнистая Лань смотрела, оторопев, как дикий кот обернулся лучезарным существом высокого роста, одетым в длинное белое одеяние из буйволовой кожи, лик которого был так прекрасен, что она не смела прямо на него смотреть. Этот волшебный пришелец воздел руки, и ременные путы на Пятнистой Лани распустились, и тряпка, завязывавшая ей рот, свалилась.

«Спасибо тебе, спасибо тебе, о Великий», – еле выговорила Пятнистая Лань, падая на колени, но статная фигура мощными руками подняла ее с земли и сказала: «Твой муж дал мне свободу, когда я попался в его ловушку. Теперь я смог таким же образом избавить тебя. Но не думай, что мы о вас, людях, забудем. Мы будем всегда хранить вас. Дай эту ташку Золотому Орлу. Когда он положит в нее руку, он найдет в ней все, что ему ни потребуется».

Тут лучезарное существо пропало, а на земле возле себя Пятнистая Лань увидела красиво вышитую ташку из белой буйволовой кожи.

Когда Золотой Орел вернулся, он поразился рассказу жены и с изумлением стал рассматривать ташку. Однако от мысли о зловредном поступке Пьера его сердце преисполнилось гнева, и он поклялся убить его, если их пути когда-нибудь пересекутся.

«Нет, нет, муж мой. Не помышляй мысль об убийстве, – кротко остерегала его Пятнистая Лань. – Не должно нам делать такие дела. Давай испытаем магическую ташку и посмотрим, какие чудеса она сотворит». Так отвращала она помыслы мужа от черных дел. Улыбаясь, она подала ему магическую ташку.

«Я попрошу о красивом серебряном ожерелье со вправленной в него бирюзой для тебя, милая жена, – сказал он, кладя руку в ташку. – Если злоключение, которое ты перенесла, позабудется от подарка, то я буду рад».

Не успел он это вымолвить, как появилось прекрасное серебряное ожерелье с семью голубыми камнями, и он надел его Пятнистой Лани на шею. Вместе они вошли в вигвам. С этого дня и впредь, если Золотому Орлу бывала нужна еда, стрелы для лука или бисер, чтобы жена расшила ему новые мокасины, – всё, что от него требовалось, это пожелать, и магическая ташка давала ему нужное.

Счастливо прожил он с Пятнистой Ланью год со днем, и велика была его радость, когда Пятнистая Лань положила ему на руки новорожденного сына.

«Нарекаю его именем Золотой Олень, – сказал Золотой Орел, – до того дня, когда он сам выберет себе имя».

Настала зима, земля покрылась снегом, и пропитанье сделалось скудным, но маленькая семья всегда пребывала в достатке, потому что магическая ташка снабжала их всем необходимым. Однажды Золотой Орел ушел на охоту, и папус33
  Папус – ребенок у североамериканских индейцев.


[Закрыть] лежал в своей теплой, для защиты крытой мехом зыбке, подвешенной в голых ветвях облетевшего дерева. Пятнистая Лань разводила огонь и про себя напевала, когда что-то заставило ее вскинуть голову. Сердце ей сдавил страх, потому что перед ней вновь стоял Пьер, полукровка, с гнусной ухмылкой на губах.

«Ха-ха! Глупая скво! – окрысился он. – Неужели ты думала, что я так и не приду никогда за этими шкурами? Не вздумай пикнуть, не то пристрелю и тебя, да и папуса тоже».

«Скорей уходи! Мой муж тебя убьет, если застанет, – вскричала Пятнистая Лань, обхватывая руками ребенка. – Он давным-давно должен вернуться. Прошу тебя, уходи и не трогай нас, если хочешь спасти свою жизнь!»

Но Пьер грубым тычком свалил ее на землю и принялся сграбастывать шкуры. Озираясь вокруг в поисках куда бы их складывать, он углядел ташку из белой буйволовой кожи. Только он было ее схватил, как у него между ног прошмыгнула лиса, заставив его оступиться, и Пятнистая Лань заметила, что шерсть на зверьке блещет диковинной красотой. Вдруг лиса обернулась лучезарным существом, высоким, как сосна, и Пятнистая Лань не осмеливалась поднять глаз от земли.

Полукровка издал дикий крик и грянулся ничком оземь.

«Не бойся, Пятнистая Лань, – произнес голос. – Он мертв, и больше зла вам от него не будет. Положи руку в магическую ташку и задумай о муже – он окажется тут как тут».

И вот яркое сияние ушло, и наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием огня. Пятнистая Лань подтянула ташку к себе и положила руку внутрь.

«О Золотой Орел, приди ко мне!» – вскричала она.

Тут же из ташки вышел муж и принял ее в объятья, и так держал, пока она не рассказала ему всей истории. Не промолвив ни слова, он отволок тело полукровки прочь и схоронил его у подножья горы. Потом Пятнистая Лань и Золотой Орел подкрепились едой из магической ташки, и маленький Золотой Олень смеялся и гукал от радости при виде отца.

Великим больше не случалось повода показываться, но они знали, что до той поры, пока у Золотого Орла имеется его ташка из буйволовой кожи, чтобы снабжать всем насущным, всё будет хорошо.