Текст книги "Песня чудовищ"

Глава 10. Темница и новый царь

Ивлад очнулся на земляном полу. Голова болела так сильно, что он с трудом перевернулся на бок и ощупал затылок – пальцы остались мокрыми от крови. Сплюнув, Ивлад заставил себя сесть и осмотреться.

Вдоль стен, сложенных из белого камня, стояли две скамьи с матрасами, набитыми соломой, в углу – ведро с водой и ковш. Здесь было даже окошко в частом решётчатом переплёте – тут могли держать только особенных людей, простых воров кидали в острог или в обычную яму.

Военег отправил его в царскую темницу. Ивлад охнул, медленно осознавая происшедшее. Воевода встретил его у города – кто-то доложил? Дозорные? Отобрал девоптицу – что теперь с Литой? И для чего она воеводе: сам захотел перед царём выслужиться? Или для Ружана сбережёт? Голова всё сильнее наливалась болью, во рту было жарко и сухо. Едва поднявшись, Ивлад зачерпнул воды из ведра, сперва напился, а потом плеснул себе в лицо.

Стало только хуже, ледяные струйки сползли за шиворот, волосы намокли и противно прилипли ко лбу. Ивлад утёрся накидкой как мог: хорошо хоть Нежатин подарок не отняли. Зато всё оружие и снаряжение куда-то делось, даже порошок пропал.

Быстро смеркалось, в узкое окошко уже почти не проникал свет, но в темнице не нашлось даже лучины. С наступлением вечера холодало. Ивлад закутался в накидку и уселся на скамье, прислонившись спиной к стене.

Он не стал звать стражу и шуметь: слишком болела голова, да никто бы и не пришёл на помощь – очевидно, по чьему приказу он здесь оказался. Ивлад злился на себя: зачем полез так открыто? Что, думал, Ружан просто так позволит ему первому предстать перед отцом с девоптицей? Наверняка старший брат тотчас кинулся во дворец, когда понял, что Лита пропала. Или же заранее предупредил воеводу, чтоб не пускал никого, кроме него самого.

Кажется, Ивлад задремал. Его разбудили грохот отворяемой двери и голоса. Ивлад всполошился, чуть не упал со скамьи, но удержался и подобрал под себя ноги.

– Сладких снов, – пожелал грубый мужской голос. В темницу кого-то втолкнули, дверь закрылась обратно, и Ивлад различил свистящий шёпот:

– Вам всё аукнется.

– Нежата? – с недоверием спросил Ивлад, вглядываясь в темноту. У дверей стоял кто-то высокий – ростом с самого царевича, но лица не удавалось разглядеть.

– Кто… Ивлад?

Послышался шорох ткани, Ивлад поднялся со скамьи, и его тут же заключили в объятия.

– Нежата… – выдохнул он и так крепко стиснул сестру, что сам испугался. – Ох, прости.

– Дурачок, – шепнула Нежата и прижалась ещё сильнее.

Они простояли, обнявшись, несколько минут. Наконец Ивлад, чуть отстранившись, поцеловал сестру в обе щеки и сощурился, пытаясь разглядеть её лицо в темноте.

– Ты цел?

– Ты цела?

Они задали вопросы одновременно и одновременно же рассмеялись.

– Со мной всё в порядке. А тебя за что же сюда? Ты слышала что-то о девоптице? Как она?

Нежата взяла Ивлада за руки и стиснула тонкими пальцами.

– Я неугодна воеводе тем, что отказалась идти за него замуж. Про девоптицу не слышала, прости. Я была у Военега в тереме, не во дворце.

Ивлад тяжело вздохнул. Всё же очень хотелось бы убедиться, что с Литой не сделали ничего плохого, но и за Нежату он беспокоился.

– У Военега? Что он от тебя хотел?

– Ты не беспокойся. – Нежата быстро ткнулась лбом в грудь Ивлада. – Просто сидела в отведённых мне покоях. Раньше там жила его жена, но ты сам знаешь, что с ней случилось…

– Да уж. – Ивлада передёрнуло. Все знали, что Военег сам убил свою жену, мать Рагдая, – то ли за неверность, то ли за излишнюю ревнивость, и с тех пор её покои пустовали. – И каково там?

– Пусто и тоскливо. Военег надеялся, что я передумаю и соглашусь на его предложение. Но я же упрямая. Пускай этот бородатый боров ищет себе другую дурочку. Ну а что девоптица? Ты всё-таки добыл её? Расскажи!

Нежата присела на скамью и потянула Ивлада за руки, усаживая тоже. В её голосе было только нетерпение, никакого огорчения или злобы – будто царевну вовсе не волновало, что её заперли в темнице.

– Добыл. – Ивлад снова вздохнул. Что бы он ни сказал, ему придётся упомянуть Вьюгу – а что, если он не сумеет сдержаться и выскажет Нежате свою обиду? Ссориться с сестрой, когда они оба сидят в темнице, ему не хотелось.

– И какая она? Красивая?

Ивлад порадовался, что темнота скроет его румянец.

– Очень. Она хрупкая, но только с виду. Особенно когда становится девушкой…

– Ты видел обращение девоптицы? – Нежата ахнула. – Счастливец!

– Вовсе не счастливец. Я бы пожелал не видеть того, что не предназначено для моих глаз.

Нежата до боли впилась ногтями в кожу на ладони Ивлада.

– Ну а… ты сам управился? Или помогал кто?

Ивлад осторожно высвободил свою руку и, немного помедлив, ответил:

– Помогал.

– Вьюга?

Вот так запросто она перевела разговор на тему, которой Ивлад так боялся. Имя колдуна сорвалось с губ Нежаты быстро и легко, будто нетерпеливо каталось на языке и наконец-то освободилось.

– Да.

Нежата молчала, только шуршало платье, которое она непрестанно расправляла на коленях, – наверное, ждала, что Ивлад расскажет что-то о Вьюге, но царевич запнулся и закусил губу. Сквозь головную боль начинала пробиваться злость.

– Ивлад… Ты точно в порядке? Не хочешь мне чего-то сказать?

– Ты же не захотела сказать мне, – буркнул он, встал со скамьи и подошёл к окну. Сквозь щели между кусочками слюды задувал ветер – отец не тратил дорогое стекло на темницы, конюшни и псарни, а велел закрывать оконца слюдяными пластинками. Снаружи стемнело настолько, что совсем ничего нельзя было разглядеть.

– Что ты имеешь в виду? А-а. – Нежата замялась.

Ивлад стиснул зубы, чувствуя, как крепнет гнев.

– Он же верховный колдун. Стрейвинец. Как же так, Нежата? Отчего ты не могла сказать хотя бы… мне?

Голос дрогнул, и последнее слово получилось хриплым. Ивлад прижался лбом к холодной стене сбоку от окошка. Он одновременно и ждал объяснений Нежаты, и боялся их услышать.

– Ивлад, ты же сам понимаешь. Верховный колдун, стрейвинец – вот и весь ответ. – Сестра хмыкнула. – Даже приняв его помощь, ты не сумел принять его самого.

– Зато ты смогла.

– А я смогла. И он меня. Нежату Радимовну, а не царевну.

– Как ты можешь быть уверена в том, что он не хочет подобраться к отцу с твоей помощью?

– Могу только верить, – с вызовом ответила Нежата.

Ивлад рыкнул и ударил кулаком по стене, но тут же пожалел: вышло больно.

На его плечи опустились руки сестры, а её щека прижалась к его спине. Ивлад замер: он так скучал по Нежате в пути, хоть ему почти некогда было думать о доме. Но в груди всё равно скреблась обида.

– Золоточек, – прошептала она. – Милый мой, неужели тебе так трудно поверить мне? Прости, что скрывала. Мне было страшно. Ты представить себе не можешь, каково это – носить в себе тайну, которая разом – и счастье и боль.

Ивлад обернулся и положил руку поверх пальцев Нежаты.

– Ты могла бы поделиться тайной со мной.

– Я собиралась. Но всё сложилось так, как сложилось. Ты не станешь злиться?

– Стану, – честно признался Ивлад. – Я позлюсь ещё немного, хорошо?

Нежата издала смешок и повернула Ивлада лицом к себе.

– Хорошо. Я всё равно люблю тебя. – Она чмокнула его в щеку. – А накидку уже пора отдать.

Нежата расстегнула застёжку, сняла с Ивлада накидку и закуталась сама. Ивлад смущённо хмыкнул: хорош же он, даже не вспомнил, что на нём чужая одежда, а сестра мёрзнет в платье.

Тень шевельнулась и села на скамью. Дважды глухо зашуршало: Нежата похлопала по матрасу.

– Иди ко мне, Золоточек.

Ивлад сел рядом, а Нежата подвинулась ещё ближе, прижалась боком и укрыла плечо Ивлада свободным краем накидки, как крылом.

– Хорошо, что нас посадили сюда вместе. – Ивлад шмыгнул носом.

– Замечательно. Что теперь делать будем?

– А ты… не можешь позвать Вьюгу? – пробормотал Ивлад, борясь со смущением.

Нежата цыкнула сквозь зубы.

– Зеркало осталось в моих покоях, ещё во дворце. А по-другому позвать не получится. Да и что он сделает? Убьёт стражу? Проще сразу объявить Ружану войну.

– Ну да. – Ивлад помолчал. В темнице с каждым часом становилось холоднее: катилась по улице морозная чёрная ночь, а тут ни костра, ни печки, чтобы погреться. Он удивился сам себе: за время короткого путешествия с Вьюгой и Литой он научился думать о костре как о чём-то понятном и удобном, хотя раньше только смотрел со стороны, как слуги растапливают очаг.

Голову распирало от мыслей, и все они были как на подбор – одна другой неприятнее. Хуже всего было сидеть здесь и ждать непонятно чего, когда с Литой, быть может, происходит что-то страшное.

– Нежата, – позвал он.

– Мм?

Сестра подняла голову с его плеча. Наверное, успела задремать, а может, тоже думала о своём.

– Ты правда умеешь колдовать?

– Совсем немножко. – По голосу было понятно, что она улыбается. – У меня не было учителя-колдуна, как положено. Я так, баловалась просто, не зная, как правильно. А год назад встретила Вьюгу, он-то и показал мне, что такое настоящее колдовство…

Ивлад несколько раз глубоко вдохнул, чтобы успокоиться и не наговорить сестре колкостей. Он решил, что позволит себе злиться, но только так, чтобы Нежате это не портило настроения.

– Ты можешь сделать что-то, чтобы нам тут было не так тоскливо?

– Могу только так, чтоб стало ещё хуже. Меня учил вьюжный, так что я умею только заклинать мороз и снег. Хочешь, наколдую сосульки под потолком?

– Лучше бы ты встретила огненного.

Нежата пихнула Ивлада локтем в бок.

– Царевне не пристало так себя вести.

– А царевичу не пристало ослушиваться отцовских наказов.

Они повозились, устраиваясь вдвоём на одной скамье. От соломы пахло сырой травой и немного мышами. В обнимку с Нежатой Ивлад пригрелся, подоткнул под голову матрас и зажмурился в надежде, что удастся хоть немного поспать.

* * *

Когда девоптицу охватило пламя, Домир чуть не умер от ужаса. Красивое, грациозное, дивное существо обратилось огненным сгустком, но, вопреки всем ожиданиям, не забилось в агонии и не рухнуло на пол, а взмыло вверх, мощно взмахивая крыльями, и заметалось в поисках выхода.

Ступор быстро прошёл. От Литы отлетали всполохи – огненные перья падали на пол и гасли, оставляя полоски сажи и кучки пепла. Домиру подумалось, что долго так везти не может: одно из перьев непременно попадёт на скатерть, деревянную скамью или, того хуже, на одежду кого-то из гостей. Чашницы и подавальщики разбежались по углам, закрывая головы руками. Некоторые из гостей тоже попрятались под столы, иные были слишком потрясены, чтобы действовать, а Ружан и Рагдай совершенно одинаково вскинули головы и прищурились, наблюдая за птицей с расчётливым любопытством.

«Помоги!»

Слово вгрызлось в голову: Домир не услышал его ушами, а почувствовал прямо внутри своих мыслей. Почти сразу он понял, что это Лита просит прийти на помощь.

«Я не могу выбраться!»

Голос Литы, тревожный и тонкий, звенел в голове манящим зовом, и сердце стучало быстрее, откликаясь на её мольбы о помощи. Домир схватил с пола табурет и, размахнувшись, ударил им в оконное стекло. Осколки витража дождём хлынули на пол, политые огненными бликами. Лита ринулась на волю, от притока морозного воздуха её пламя запылало ещё ярче. Не без труда протиснувшись через раму, девоптица вылетела во двор.

– Забрали бы тебя ночные бесы! – в сердцах воскликнул Ружан, не заботясь о том, что его услышит вся царская дружина. Домир медленно обернулся, его мысли всё ещё занимала Лита. Теперь она была свободна. По-прежнему напугана, но свободна.

– Всё я виноват, – тихо проговорил царь и прикрыл лицо ладонями. Домир приблизился к нему и опустил руку на плечо.

– Что ты, отец? Вернуть её?

Ему бы очень хотелось, чтобы царь ответил «да», но в то же время он боялся такого ответа.

– Великие беды накликал на себя, на вас и на Аларию. Я был в беспамятстве, должно быть, когда отправлял вас в Серебряный лес… Ты сможешь спасти невинную душу, Домир? Сможешь уберечь девоптицу? Они… эти существа не могут долго оставаться вдали от дома. Её пламя – тому подтверждение. Погибнет ведь.

Царь закашлялся, вцепился узловатыми пальцами в рукав Домира – откуда только силы вдруг взялись – и умоляюще заглянул сыну в лицо. Светлые глаза Радима Таворовича заволакивало страшной чёрной пеленой. Вокруг кричали: кажется, огонь всё-таки перекинулся на что-то в зале. Домир различал властные приказы воеводы и окрики Ружана.

– Смогу, – горячо заверил он. – Она погибнет одна?

Царь быстро облизал губы. Хватка ослабевала – наверное, силы покидали его.

– Проследи, чтобы добралась до леса невредимой. Вы её привезли, на ваши плечи теперь ложится её судьба. Исправь мои ошибки, Домир. Не допусти бед.

Домира грубо оттолкнули, и к царю кинулся Ружан.

– Отец!

– Собери Военега и бояр, – попросил царь.

Ружан рысью метнулся в толпу, нашёл воеводу и вскоре вернулся с казначеем и дюжиной думских.

Глаза Радима закатились, из горла вырвался хрип. Он откинул голову и сполз с кресла. Ружан сел на пол, прямо среди разлитого вина и осколков посуды, и устроил голову отца на коленях. Царь поднял на него благодарный взгляд и прижал ладонь Ружана к своей щеке.

– Военег, – прошелестел царь. Его слова едва можно было различить в гомоне, воеводе и боярам пришлось плотнее обступить его. – Военег, слушай меня. Вот он – ваш новый царь. Ружан Радимович Аларский добыл мне девоптицу. Мой старший сын сменит меня. Присягните ему на верность.

– Отец…

Домир не мог поверить тому, что видел, но из глаз Ружана капали слёзы.

Военег приложил руку к груди и встал на одно колено. Глаза воеводы тоже были красными.

– Клянусь служить Ружану Радимовичу, сыну Радима Таворовича, – прогудел он. – Во имя Аларии и до конца своих дней.

Бояре тоже опустились на колени: кто сразу, кто подумав и поворчав о грязи. Последним опустился старый казначей, медленно и грузно. Домир сделал шаг назад. Его мутило, виски сжимал страх, а в ушах ещё звенели отзвуки голоса Литы.

– Клянусь служить.

– …Ружану Радимовичу…

– …И до конца своих дней.

Слова присяги звучали глухо, едва пробивались сквозь стоящий в зале шум. Царь протянул руку – серую, совсем высохшую, в язвах, и Военег крепко пожал её. Царь протяжно выдохнул, его веки задрожали, глаза закрылись, и в следующий миг всё тело содрогнулось и обмякло.

Домир отпрянул, глядя на отца и не узнавая его – посеревшего, мёртвого. Ружан продолжал поддерживать его голову, лицо брата кривилось в скорби, он шевелил губами, но Домир не слышал слов, его вновь звала Лита – звала к себе, ей опять было страшно и одиноко.

Запах гари становился всё назойливее. Домир потряс головой и только сейчас понял, как быстро огонь охватил почти всю пиршественную залу. Военег подхватил на руки тело царя, Рагдай рывком поставил на ноги Ружана, чтобы вывести наружу, подальше от дыма, который быстро заполнял дворец. Домир скользнул следом, но вовсе не затем, чтобы спастись самому. Где-то его ждала Лита.

Домир захватил подбитый мехом плащ, не оглядываясь на дворец, добрался до конюшен и оседлал своего скакуна. Снегу намело ещё больше, во дворе царил беспорядок, с колокольни доносился тревожный звон. За вечер поднялась сильная метель, такая густая, что вовсе ничего не было бы видно, если бы не огненный след, тянущийся по верхушкам деревьев – сосновые ветки тлели там, где их касались перья Литы.

Выехав за ворота, Домир направился в сторону перелеска. Ночью рощица казалась совсем тёмной, непролазной, хотя на самом деле днём через неё просматривалась ближайшая деревня. Ноги коня увязали в глубоком снегу, но Домир подгонял и подгонял его, опустив голову, а снег всё равно летел прямо в глаза. Пахло дымом, и Домир старался не думать о том, сколько жилищ могла нечаянно поджечь Лита и во что превратился царский дворец. Песня девоптицы звучала в ушах тихим испуганным перезвоном, но доносилась издалека, заставляя прислушиваться и постоянно замирать, выбирая лучший путь.

– Далеко ли собрался, царевич?

Его со спины окликнул знакомый голос, и через мгновение впереди, взрыхлив снег мощными ногами, выскочил конь с Рагдаем в седле.

Домир поднял голову, щурясь. Голос Литы смолк, вытесненный из головы вопросом Рагдая.

– Дай пройти, – попросил Домир.

Рагдай ухмыльнулся, покручивая в пальцах нож.

– Обернись по сторонам. Что видишь? Тёмный лес, белый снег. Даже метель против тебя, царевич. Один брат уже сидит в темнице, никуда не денется. Второй вот-вот сгинет в чаще. В народе будут говорить, что его зачаровала птица-чудище. Закружила голову, завела в лес и оставила на съедение стуже и волкам.

Смысл его слов медленно прояснялся в голове Домира, одурманенной девоптичьей песней, спетой для него лишь раз. Вспомнился Ивлад, вот так же окружённый ими с Ружаном, – такой же мороз и лес кругом, такая же жестокая насмешка в улыбке Рагдая. Домиру стало страшно.

– Ружан не смог придумать ничего иного?

Конь Рагдая вальяжно гарцевал, отрезая Домиру путь вперёд.

– Ему незачем придумывать. Ты же не станешь менять добрый стальной клинок на другой, лишь бы похвастать обновкой?

Домир смолчал.

– Буду откровенен, – продолжил Рагдай. – Ружан велел мне тебя убить. Царю ни к чему братья-соперники, и если Ивлад уже в западне, то ты выскочил на свободу. А перед этим наделал немало глупостей. Это плохо. Ружан Радимович прощал тебя, но сегодня ты перегнул. Видишь этот нож? – Рагдай приподнял оружие. – Одним движением я могу послать его тебе в грудь. Или в шею твоего коня. Ты упадёшь, и мне хватит времени, чтобы убить тебя любым другим способом.

Домир сглотнул. Его медленно затапливал густой страх, смешанный с чувством безысходности. Рагдай был прав. Обескураживающе прав.

– Чего ты хочешь? Почему не убил меня со спины?

Наверное, такую же боль чувствовал Ивлад, когда Ружан связывал его, а Домир трусливо выглядывал из-за плеча.

– Потому что убивать царевичей нужно глядя им в глаза. Но мне жаль тебя. Ты даже безобиднее Ивлада – эдакий кудрявый пёс, место которому не на псарне, а в опочивальне боярской дочки.

– Неужели ты дашь мне уйти?

– С одним условием.

Домир едва не рассмеялся. Сын воеводы ставит условия царевичу? Слышал бы отец! Но вслух сказал:

– С каким?

– Ты поклянёшься никогда не возвращаться во дворец. И не станешь оспаривать право Ружана на царствование. То, что вы вдвоём привезли девоптицу, ничего не значит. Ружан – единственный наследник Радима Таворовича Аларского.

– Ты думаешь, Ружан осыплет тебя золотом за верную службу? Сколько стоят наши с Ивладом головы, Рагдай?

Внутри Домира бурлила злость на Ружана. Вот какой ты, старший братец. Нужно было раньше понять тебя и быть осторожнее. Но Домиру всю жизнь казалось: Ружан – старше, умнее, сильнее, знает лучше, его любит отец, значит, нельзя в нём сомневаться.

– Мне не нужно золото, Домир. Мне нужно доверие Ружана. Оно блестит гораздо ярче. И стоит дороже. А ты поезжай к своей невесте в Северную Халкху. Я скажу Ружану, что не успел догнать тебя. Просто поклянись, а иначе я убью тебя, пусть и не хочу этого.

И правда, невеста… которую он видел лишь раз. Она где-то далеко, а Лита – близко, плачет и зовёт. Конь Домира незаметно пятился, отступая к просвету между елями. Если потом резко уйти влево, можно скрыться, и Рагдай даже на своём мускулистом скакуне просто не успеет догнать.

Мелькнула сталь, конь заржал и встал на дыбы, скидывая седока. Не удержавшись в седле, Домир рухнул наземь. На снег брызнула кровь: нож Рагдая вонзился коню в плечо. Домир зарычал от бессилия и ярости, упёрся ладонями в снег, но Рагдай опередил его, обхватил за шею, рывком поставил на ноги и прижал лезвие к горлу.

– Надумал убежать, царевич? Глупо, очень глупо. Я ведь предупреждал.

Домир захрипел, когда Рагдай сильнее сдавил ему шею. Из глаз брызнули слёзы.

– Ты такой же, как Ружан. Вас не ждёт ничего светлого!

– Разве?

Клинок вонзился глубже, вспарывая кожу. Домир вскрикнул.

– Так ты клянёшься или нет? Я не слышу. Умирать обидно, спроси Ивлада, что он чувствовал в том лесу. Но всего лишь одно слово сохранит тебе жизнь. И ты навсегда запомнишь меня как своего спасителя.

– Ты говорил о доверии Ружана, но хочешь предать его, – пропыхтел Домир. – Убивай скорее и принеси ему мою голову. Чтобы наверняка.

Рука Рагдая подрагивала. Кровь из пореза обжигала шею и капала на одежду. Домир ждал: вот-вот оборвётся его жизнь, но мгновения тянулись, а ничего не происходило. Вдруг нож пропал, и Рагдай с силой оттолкнул Домира. Тот снова упал на четвереньки в снег.

– Я понял. – Домир сплюнул и прижал ладонь к шее. – Ты никогда не резал людей. Не сражался лицом к лицу. Я прав?

Рагдай оскалился.

– Я сражался у устья Белой с колдунами. Я убивал их!

– Разил стрелами. И не видел, как они падают, захлёбываясь кровью.

– Тебя вообще там не было!

– И сейчас ты не можешь убить меня, смог только бросить нож в моего бедного коня.

Рагдай будто замялся и виновато обернулся на скакуна.

– Это несерьёзная рана, царапина. Я просто хотел его напугать. И позабочусь о нём.

Домир зло рассмеялся:

– Ты жалок, Рагдай Военегович.

Рагдай рыкнул и кинулся на Домира сверху, вдавливая его в снег. Домир потянулся к кинжалу на поясе, но не успел: кулак Рагдая впечатался ему в челюсть. Весь череп пронзила боль.

– Кто из нас жалок? Кто?

Удары Рагдая сыпались со всех сторон, тяжёлые, точные. Домир решил, что воеводин сын сейчас его убьёт, но не зарежет, а изобьёт до смерти.

– Так поклянёшься ты или нет? – Голос Рагдая сорвался, будто он был готов зарыдать. – Я не хочу убивать тебя, Домир. Поверь.

Внезапно в голову Домира вернулся голос Литы – он звучал далеко, но по-прежнему звал его. Птица, охваченная огнём, была слишком перепугана и растеряна, чтобы самостоятельно найти путь домой. Она нуждалась в нём. Звала его, а не кого-то другого. Того, кому спела свою песню. Кто поможет ей, если Рагдай исполнит приказ Ружана?

– К-клянусь, – наконец прохрипел Домир.

– Не слышу! Скажи громче, – прошипел Рагдай прямо на ухо.

– Клянусь! – выкрикнул Домир, и хватка тут же разжалась – Рагдай поднялся на ноги и утёр рукавом лицо.

– И будешь проклят навеки, если посмеешь забыть клятву. Хорошо, что благоразумие победило. – Он тяжело дышал, губа была разбита. – Я рад, что ты не оказался глупцом. Только поспеши скрыться. Ружан не должен узнать, что ты жив, иначе нам обоим конец.

Рагдай вскочил обратно на своего коня, взял за узды раненого скакуна и, кивнув напоследок Домиру, двинулся обратно в сторону дворца.

Домир ещё долго не мог отдышаться, сплёвывал в снег и сдерживал слёзы: унизительную, мерзкую клятву взял с него Ружанов воевода, вместо того чтобы подчиняться и среднему царевичу тоже. Мальчики всё детство провели вместе, учились и играли, не пуская к себе младших, Нежату и Ивлада, так что Рагдай должен был служить одинаково как Ружану, так и Домиру. Но отец выделил Ружану собственное небольшое войско, командование поручил Рагдаю, а Домиру досталось только сватовство – вот и всё, что выделяло второго из царских сыновей.

Поднявшись на ноги, Домир утёрся концом плаща и вскинул голову. В прорехах снеговых туч искрились звёзды. Рёбра гудели от ударов Рагдая, но под ними разверзалась сосущая пустота. Кто он теперь? Ни коня, ни дома, ни братьев, ни отца – только отголоски девоптичьей песни в голове.

– Я останусь жив, чтобы уберечь тебя и вернуть домой, – стиснув зубы, проговорил Домир, упрямо шагая по снегу, забивающемуся за голенища сапог.

Так было проще убедить себя в том, что принесённая клятва не лишила его остатков чести.