Текст книги "Повседневные психические расстройства. Самодиагностика и самопомощь"

Депрессивный характер

Пора обрисовать разницу между развитием реактивной депрессии и характерологической депрессией. Описанные симптомы и причины будут одинаковы и для той, и для другой. Однако существует определенный тип характера, обладатели которого заметно менее устойчивы к развитию и прогрессированию депрессивной симптоматики. Можно сказать, что они хронически живут в легкой депрессии, которая быстро становится средневыраженной или тяжелой, если с ними происходит что-то плохое.

Такой тип характера называется «депрессивный характер». Он формируется, если с ребенком происходят травмирующие, слишком ранние или слишком тяжелые потери. Потеря вызывает переживание разнообразных чувств, среди которых – не только любовь и печаль, но и обида, разочарованность и гнев. При формировании депрессивного характера утерянный объект идеализируется, поскольку потребность в нем настолько высока, а разрыв вызывает такую тревогу, что ребенок психически защищает образ этого человека внутри себя. Так, папа, который слишком много работает (или развелся и теперь редко видит детей), становится идеальным для ребенка, а повседневно присутствующая мама вызывает досаду и раздражение. Ей достаются непослушание и капризы, а папе – праздник и любовь. Отношения с мамой при этом будут более здоровыми. Связь с отцом будет идеализированной, а потому неполноценной.

Испытываемую, но запретную злость ребенок частично выплескивает на доступные объекты (в нашем примере – на маму), а частично, и в большей части, обращает на себя – за то, что проводил с отцом мало времени, или не слушался, или что-то такое сделал, что папа устал и ушел. Эта агрессия становится внутренним осуждающим диалогом. В историях жизни людей с депрессивным характером всегда есть идеализированные фигуры и вина за то, каким образом строились отношения с ними. Чем больше таких фигур – тем тяжелее будущие депрессии. Наличие в окружении такого ребенка хоть кого-то, на кого можно полноценно злиться без страха потери значимых отношений, в будущем облегчает его жизнь, поскольку дает минимальный опыт выражения гнева вовне.

У Игоря таких фигур поблизости почти нет. Мама у него сначала долго болела и потому вызывала много страха и печали, а потом умерла. Папа все детство пил, потом бросил, но все время было очень тревожно, что он снова сорвется, не выдержав какого-то стресса. Поэтому Игорь никаких сложностей ни матери, ни отцу не доставлял и все свои недовольства выражал себе самому. Была еще бабушка, про которую он может позволить себе вспомнить что-то плохое, например – как она называла его «дурачком», но этого мало.

Вырос он в тяжелых тревожных депрессиях, много лет пьет антидепрессанты и нейролептики, без которых его психика попросту плывет в суицидальное поведение. О папе с годами научился не только беспокоиться, но и раздражаться на его слабость и уставать от частых звонков. Эти доступные чувства разморозили у него способность дружить с мужчинами, которых он до тех пор идеализировал и к которым не приближался. А вот любимая умершая мать для агрессии недоступна, и поэтому женщин Игорь до сих пор одновременно идеализирует, считая, что ни одной он не подходит, и не доверяет им, считая меркантильными, манипулирующими и непорядочными. В этих внутренних конфликтах он вынужден принимать какие-то странные решения и действовать не всегда осознанно, отыгрывая вовне происходящее с ним внутри. Например, он может плохо поступить с женщиной (не перезвонить, не прийти на встречу) и потом измываться над собой за такой поступок, ненавидя себя и обзывая, лупя себя кулаками, растрачивая сбережения. Его депрессия в такие моменты усиливается, несмотря на прием препаратов, до степени, которая представляет угрозу его жизни. Такую депрессию можно назвать депрессией, близкой к психотической.

Важность внешних перемен. Послеродовая депрессия

В непсихотических вариантах депрессивных расстройств у человека достаточно возможностей для коррекции состояний. Сутью такой работы является коррекция внешних и внутренних условий, приводящих к депрессии. Для коррекции внутренних процессов пригодятся психотерапия и прием антидепрессантов, о которых ниже. Для коррекции внешних условий нужны перемены.

Перемены болезненны. Больно разводиться. Больно увольняться. Прекращать токсичные отношения тоже больно. Принимать решение о том, чтобы больше не общаться с нарушенной, нарциссичной матерью, – больно почти невыносимо. Даже самые позитивные перемены могут произойти только тогда, когда боль от продолжения прежней жизни выше, чем боль изменений.

Несмотря на эту боль, тот, чьи условия возможно поменять, должен их поменять, если они ему не подходят. Осознание «мне это не подходит» само по себе может быть болезненным, поскольку заставляет человека менять картину самого себя, своего настоящего и будущего, сталкивает его со своими ограничениями. Например, одной из частых причин депрессий в юности является учеба в университете. Если студент не справляется – ему нужно признаться себе в этом вне зависимости от причин, которыми могут стать высокие требования, или неверно выбранная специальность, или отсутствие поддержки родителей и необходимость зарабатывать на жизнь во время учебы, что сильно повышает нагрузку на тело и психику. Современная юность, с ее обилием экзаменов и необходимостью находиться в жесткой и не всегда честной конкуренции за свое будущее, вообще депрессогенна. Отличники и хорошисты более уязвимы, чем ученики средних успехов, поскольку их картина себя включает требование успешности.

Тот, кто не справляется, должен уходить от слишком больших для себя обязательств. Это может оказаться личной трагедией, а боль перемен может угрожать быть слишком сильной, и тогда депрессогенная ситуация затягивается. Студент продолжает учиться, хотя не тянет нагрузку. Менеджер продолжает работать, хотя встает каждое утро с отчаянием и стонет и кричит в утреннем душе, собираясь на работу, которую ненавидит. Мать маленького ребенка заставляет себя играть с ним и проводить с ним как можно больше времени, хотя внутри у нее поселились злоба, отчаяние и тоска по прежней жизни, а свое материнство она воспринимает как причину, по которой та жизнь закончилась.

Чем меньше у человека ресурсов, тем ниже его толерантность к переменам и тем больше шансов, что они затянутся.

Чем дольше человек живет в невыносимых нагрузках – тем глубже депрессия и тем выше суицидальные риски. Особенно рискованна в этом смысле депрессия молодых матерей: их состояние утяжеляется гормональными переменами, требования к себе непомерно высоки (во многом в этом виноват популярный романтический образ материнства, в котором женщине предписывается, что она должна делать и что она должна чувствовать), а количество вины, которое возникает, когда женщина обнаруживает свои настоящие реакции, экстремально, что осложняет или делает невозможным обращение за помощью. Такая депрессия развивается быстро и быстро становится тяжелой. Корректируется она при этом хорошо – но за помощью необходимо обратиться и ее необходимо получить. Близкие, оставляющие молодую женщину наедине с ее материнством, осуждающие ее за усталость или сосредоточившиеся на решении собственных задач (например, муж может быть поглощен своей новой ответственностью по зарабатыванию денег для увеличившейся семьи), оставляют ее в смертельной опасности. Женщину нужно разгрузить настолько, чтобы она могла чувствовать, что справляется с нагрузкой. Ей поможет психотерапия для коррекции неадекватных требований к себе. Ее биохимические процессы могут быть скорректированы лекарственным способом. В случаях послеродовой депрессии вопроса о том, что препараты сделают невозможным грудное вскармливание, стоять не должно: депрессия матери намного более опасна для ребенка, чем раннее отнимание от груди.

Уход от разрушительного партнера. Одиночество

Отдельно стоит описать уход от разрушительного партнера. Очевидно, что уйти из таких отношений сложно, иначе их не было бы так много – плохие отношения заканчивались бы при первом тревожном признаке. Медленно нарастающий абьюз или прямое насилие оказывают своего рода гипнотическое воздействие, когда жертва видит, что происходит, но терпит, оправдывает, рационализирует, считает себя виноватой, ждет, когда снова станет лучше. Ей (жертва при этом может быть любого пола) кажется, что это временные трудности.

Когда человек размышляет о переменах, он думает не только о настоящем, но и о том, что будет дальше. Человек в плохих отношениях рассматривает два варианта будущего: рядом с партнером или без него. Первый вариант парадоксально выглядит хорошим, второй – ужасным. Совместные планы, которые могут включать в себя значимые события, такие как покупка совместного дома, замужество или родительство, могут выступать альтернативой внушаемому токсичным партнером неминуемому одиночеству, уверенность в котором растет вместе с нарастанием депрессивных симптомов пессимизма и неуверенности в себе. Боль перемен в таких случаях увеличивается многократно, поскольку человек не хочет такого будущего. Толерантность к происходящему, соответственно, тоже становится выше.

Решающим фактором изменений может стать не личная воля и решение (такие отношения могут продолжаться еще долго после того, как решение об их окончании принято), и даже не степень ужаса того, что происходит в отношениях, а наличие ресурсов. Что-то должно измениться, чтобы покачнуть этот складывающийся не в пользу человека расклад. Таким толчком может стать путешествие, или позитивные изменения в карьере и деньгах, или новая влюбленность. Чувства, возникшие к другому человеку, будут мощным толчком для окончания прежних отношений, поскольку дают возможность думать о другом, более хорошем возможном будущем.

В разрушительных отношениях страдающему партнеру нужны те же самые осознанность (понимание своих причин, наблюдение за происходящим), принятие (отсутствие критикующего внутреннего диалога, дружелюбная и заинтересованная позиция по отношению к себе) и конфронтация (подбор ресурсов, которые помогут чувствовать себя увереннее, иметь больше сил, более оптимистично смотреть в свое будущее, а также конфронтирующий с депрессивными убеждениями внутренний диалог), которые нужны для любых серьезных изменений.

То же будет работать с затянувшимся одиночеством. Люди не в паре склонны к мыслям о том, что с ними что-то не так, самообвинениям, отчаянию. Им кажется, что одиночество – это результат их никчемности, того, что они не справились, что одиночество – это наказание за их проступки, слабоволие и лень. Они могут говорить себе, что должны были быть лучше в прошлых отношениях. Они могут считать, что не заслуживают быть с кем-то, что мужчины или женщины на планете кончились и что в их годы и с их бэкграундом им уже ничего не светит.

Но для изменений нужны ресурсы, а не унижение себя. Осознанность для одиноких людей может включать в себя понимание собственной личной истории и истории прошлых отношений, а также сущность и важность процессов, проживаемых в одиночестве и часто являющихся защитными или развивающими. Принятие себя создаст ощущение временности происходящего, у одиночества появятся рамки не «навсегда», а «здесь и сейчас такое время», которые дадут более оптимистичное восприятие будущего. Конфронтация, то есть несогласие с разрушительными мыслями и поведением, позволит научить себя более подходящему поиску партнеров и в целом более здоровому способу жить и строить отношения, а также утешать и поддерживать себя в период перестройки, который может занять немалое время.

Суицид

Депрессия является главной причиной решения покончить с собой, чтобы прекратить страдания. Пессимистическое восприятие будущего, катастрофичность мышления, бесконечная тревога, подавленность и отсутствие сил могут спровоцировать человека сначала на мысли о самоубийстве, а затем – на суицидальные действия.

Суицид при депрессиях чаще истинный, не несущий коммуникативных посылов, а значит – без возможности предугадать или остановить его. Это спланированное действие, которого человек действительно хочет. Узнать о нем можно, либо задав прямой вопрос (что возможно для психиатра или психотерапевта, но часто невозможно для человека без профессиональных навыков, поскольку, во-первых, умения задавать такие вопросы у обычного человека нет, а во-вторых, человек без опыта не уловит фальши или прямой лжи в ответе), либо по косвенным признакам. К таким признакам можно отнести деятельную активность, когда человек приводит в порядок свои счета и документы, или внезапное улучшение настроения, когда на фоне депрессии принятое решение облегчает психическое напряжение, в котором человек живет, и дает ему обещание на скорое избавление от мук.

Последнее очень важно: облегчение при депрессии не может наступить само по себе, внезапно депрессия не проходит. Динамика депрессивных расстройств медленная, а у постепенных улучшений всегда есть ясные причины – прием антидепрессантов и их накапливающийся эффект, устойчивая психотерапия, верные решения, касающиеся своей жизни, и медленное изменение ее к лучшему, накопление эффекта здоровой заботы о себе.

У внезапного улучшения настроения депрессивного больного есть три возможные причины, и все тревожные:

● принятие решения о суициде;

● нахождение способа быстрого сброса напряжения. Быстро напряжение можно сбросить только экстремальным способом: так работают самоповреждения, развитие пищевых расстройств (например, рвота при булимии), наркотики, экстремальный секс, связанный с опасностью и носящий характер сексуальной зависимости. Такие способы не будут улучшать психическое здоровье, а, напротив, будут симптомом ухудшающейся психической динамики;

● наступление маниакальной стадии, что будет свидетельствовать не о депрессии, а о маниакально-депрессивном расстройстве, которое хуже корректируется и требует особых препаратов и особого подхода в терапии. Также при наличии маниакально-депрессивных циклов возрастает риск суицида, поскольку разница, которую человек чувствует при переходе из маниакальной стадии в депрессивную, огромна и при этом внезапна. Человек не успевает накопить толерантности к происходящему – просто он в очередное утро просыпается в аду, притом что еще вчера летал в райских садах маниакальных эйфорических переживаний.

Антисуицидальные факторы

Узкая психотерапия суицидальных намерений как часть большого процесса психотерапии депрессий сводится к поиску или созданию антисуицидальных факторов. К таким факторам можно отнести следующие.

Этнокультурные характеристики. То, в какой среде и культуре мы родились и воспитывались, имеет специфическое значение для повышения или понижения риска суицидального поведения. Есть, например, религии, которые запрещают суицид, а есть те, которые его поддерживают. Есть этносы, в которых суицид выглядит героическим, а есть такие, в которых суицидальное поведение не понимается. Даже культура одной отдельно взятой семьи может в своих семейных мифах превозносить любовь к жизни или желание умереть.

Я очень мало знаю о других этносах, однако в моем этносе, удмуртском, можно увидеть поддержку самоубийств. Статистика смертности от самоубийств в Удмуртии значительно выше, чем в соседних областях. В культуре моего народа принято, например, самоубийство из мести: удмурты боятся мертвых, они в сказках не защитники, а злобные, преследующие, мстительные фантомы даже по отношению к своим друзьям и родным, не то что к врагам. Умершие родственники в удмуртских сказках преследуют своих детей или родителей, не дают им жизни, разоряют, доводят до смерти. По отношению к врагам же злобная, разрушительная мстительность возрастает стократ. Поэтому еще до недавних времен у удмуртов было принято покончить с собой в хозяйстве врага: повеситься на воротах или под навесом, вспороть живот во дворе. Считалось, что озлобленный дух свершит справедливую месть и его не остановят ни социальные, ни финансовые возможности обидчика. Агрессия, свойственная удмуртскому народу, сформировала вот такой любопытный феномен – самоубийство от обиды, ретрофлексия агрессии высшего уровня, замешанная на языческом мышлении и общей депрессивности культуры.

Знакомство с новыми культурами, религиями, философскими системами, опыт наблюдения за реакциями на стрессы людей других культур способны дать человеку защиту от суицидального поведения. Там, где есть любовь к человеку и к жизни, где есть культура прощения и принятия (или прямые запреты на суицид), – там человеку в депрессии проще сохранить жизнь.

Теплые чувства, привязанность к детям, родителям или партнерам. Одиночество – мощный суицидальный фактор, привязанность – мощная причина сохранить себе жизнь. Находясь в депрессии, мы не хотим причинять страданий другим людям, вся агрессия депрессии направлена против самого себя. Если человек кого-то любит и ценит – то это причина, по которой во время приступов отчаяния и тоски он сохраняет себе жизнь.

Привязанности являются одним из главных противосуицидальных факторов при подростковых депрессиях: «Мама не переживет», «Родителей жалко». Во взрослом возрасте наличие собственной семьи, особенно – детей, также сдерживает человека до конца. При послеродовом развитии депрессии внимание партнера к романтической, любовной составляющей отношений может помочь женщине, находящейся в тяжелых переживаниях, удержаться от последнего шага. С другой стороны, именно в последнем случае привязанность провоцирует парные смерти: мать, не выдержав своего состояния, кончает с собой и берет ребенка, к которому испытывает сильную привязанность и будущее которого из-за материнской депрессии кажется ей таким беспросветным, что из любви она избавляет от мук и его, и себя.

Творческие замыслы и собственное творчество. Творчество – великая сила в деле выражения чувств. Любое творческое занятие помогает перевести во внешний мир часть того, что происходит внутри, будь то переживание, идея, потребность, черта характера. Такая деятельность сразу снижает внутреннее напряжение: творчество – один из тех безопасных клапанов, через которые лишняя энергия сбрасывается, предохраняя психику от перегруза.

С одной стороны, люди, занимающиеся творческой деятельностью, более защищены от срывов. С другой стороны – само наличие этого клапана говорит о том, что такой предохранитель был нужен, что в жизни человека были и есть какие-то экстремальные переживания. Статистическая взаимосвязь между творчеством и психическими расстройствами существует и говорит нам не о том, что творчество сводит с ума, а о том, что пищей для творчества являются некие излишние психические процессы, напряжение которых необходимо сбрасывать. Если у человека смогли при этом развиться творческие способности – то он будет лучше себя чувствовать в течение жизни. Если творчество не смогло найти себе места в его жизни – то он будет страдать сильнее, чем творческий человек, находящий путь для движения напряжения изнутри вовне.

У творческих людей может прослеживаться сквозная тема, чувство или воспоминание, которое находит себе место в каждом или почти в каждом творческом акте. Такой темой может стать глубокий травматичный опыт потери, горевания и пустоты, будь то пустота от потери матери, брата-близнеца, разума, родного дома или страны. Одаренные люди снова и снова обращаются к боли внутри себя для того, чтобы найти для нее еще один образ, еще одно слово или мелодию. При этом конечная символизация может быть весьма удалена от первого переживания: например, музыкальная композиция может получиться веселой и оптимистичной – но это все равно будет выражение боли и ее динамики.

Среди множества примеров творчества как способа выражения сильных чувств и повторяющихся в нем тем можно назвать Эриха Марию Ремарка, чьи впечатления о жизни европейца в начале и середине XX века превратились в антивоенные, грустные, но воспевающие жизнь романы. Он пишет о войне, о жизни эмигранта, о любви и о чахотке (которой долгие годы страдала его первая жена). Снова и снова он описывает отчаяние и упадок, безденежье и бездомность, алкоголь, смерть, грусть, смирение и надежду. Ремарк, как и еще несколько писателей того времени, которых называют «потерянным поколением» или «рассерженными молодыми людьми» (кроме него, в этом условном круге состоят, например, Эрнест Хемингуэй и Фрэнсис Скотт Фицджеральд), через творчество выражает чувства целого поколения и этим помогает этому и следующим после него поколениям справиться с произошедшими событиями. Примечательно, что каждый из названных писателей был глубоким невротиком и всю жизнь страдал от психических расстройств. Но повторюсь – это не творчество свело их с ума, напротив, творчество помогало им оставаться на плаву. Если бы не их книги, которые позволяли им выражать свои опыт и чувства восприимчивого человека, оказавшегося в экстремальной ситуации, то их нарушения были бы тяжелее, а жизнь хуже и короче. Литературе повезло, что у их таланта было достаточно материала, а им повезло, что при всех их внутренних и внешних условиях у них оказалось достаточно таланта, чтобы это выразить.

Так, наличие в жизни творческого процесса или даже творческого плана дает человеку интуитивную (и вполне оправданную) надежду на то, что ему станет легче. Фактическая художественная ценность антисуицидального значения не имеет.

Восприятие произведений искусства. Произведение искусства, созданное с глубоким эмоциональным посылом, способно вызывать такие же чувства у воспринимающего. Мощный фильм или случайно услышанная мелодия помогают оживить в человеке то, что он в себе заморозил, и способствовать выражению этого чувства вовне в виде слез, смеха, дрожи или других телесных реакций. Там, где есть направленное вовне чувство, меньше разрушительного напряжения, направленного на самого себя.

Таким исцеляющим действием обладают не только те произведения, которые вызывают позитивные чувства. Человек, который мучается запертым в себе страданием, ищет в мире такого же страдания, чтобы облегчить себе восприятие собственного. Переживающий предательство ищет тех, кого предали. Грустному нужна грусть. Если эти переживания не обладают характеристиками экстремальной силы, которая бывает у заблокированных в травме переживаний, то чувствовать это и тратить на это время – целительно.

Когда Лида была маленькой и жила со своей мамой, с ней происходило множество грустных вещей. Мама была психически нездоровой, дом был захламлен, и маленьким девочкам там в принципе было не место. Мама Лиду била, изводила придирками, терзала своими сильными чувствами по поводу работы, мужчин, необходимости заботиться о пожилых бабушке и дедушке. Лида часто оставалась дома одна, приглашать в гости подруг было стыдно, а домашних животных мама выбрасывала, поскольку они выводили ее из себя. Девочка провела детство с тараканами, которые водились в грязной квартире во множестве. Она узнавала разные тараканьи семьи, давала им имена, придумывала истории их взаимоотношений. Когда обнаруживала самку с яйцом – радовалась, что в семье будет прибавление.

Потом выросла и уехала в другую страну, с мамой почти не общается, но всегда чувствовала за своим внешним благополучием какой-то зажим. Осознать и прожить злость и любовь к маме было довольно просто. С грустью оказалось намного сложнее: для улыбчивой и оптимистичной Лиды оставаться в ней было тяжело, ей хотелось отодвинуть от себя это чувство, но именно оно было причиной живущей в ней много лет скрытой депрессии. Смиряясь со своей грустью, она постепенно полюбила вещи, которые никогда ей не нравились: дождь, например, или холодные дни, которые можно провести дома, или одинокие вечера. А любимой книгой стала «Здравствуй, грусть!» Франсуазы Саган, которую она когда-то читала, но совершенно не запомнила, а теперь эта чужая грусть оживляет ее собственную.

Кроме того, эстетические чувства сами по себе приносят облегчение и надежду.

Страх боли и физических страданий. Боль и страдания тела обычно более заметны и обычно считаются более сильными, чем страдания психические («Боль от палок и камней злого прозвища больней»). Предвкушение физической боли может пугать сильнее, чем продолжение внутренней муки. В данном случае это может послужить на пользу и сработать как антисуицидальный фактор, например при депрессии с выраженным тревожным компонентом, в которой степень тоски ниже, а степень напряжения и потребности что-то с этим напряжением сделать – выше. Напуганный вероятной болью, человек в тревоге будет искать другие способы облегчения, и в случае суицидальных мыслей это хорошо.