Текст книги "Ковен тысячи костей"

Анастасия Гор
Ковен тысячи костей

Пролог

Он любил это место всем сердцем. Толстые стены из серого гранита, не пропускающие ни тепла, ни чужаков. Ты будто оказывался внутри древнего склепа – безмолвная обветшалая крепость, хранящая многовековые традиции. Здесь столетиями обитали те, кого он считал родней – не по крови, но по духу. Прошло много лет, прежде чем он смог осознать это и обрести тут свой дом. Быть может, однажды это случится и с теми, о ком он заставил себя забыть…

Джефферсон тряхнул головой и снова сосредоточился на том, что видел сквозь прутья решетки, делая несколько быстрых пометок карандашом. Ах, если бы он только умел рисовать! Костлявые лодыжки, оплетенные цепями. Оливковая кожа в гноящихся порезах и копна черных жестких волос, похожих на тугие пружинки. Неподвижное лицо, почти умиротворенное. Глаза ведьмы были закрыты, словно она спала полусидя, невзирая на боль от бесконечных пыток. Джефферсон мог поклясться, что при первой встрече они были желтыми с малахитовыми прожилками, как у кошки, и с лентовидными зрачками, как у ящерицы. Такие красивые глаза – яркий признак того, что у их обладателя нет души.

Немного подумав, он вычеркнул последнее предложение и захлопнул дневник.

– Дарий, достаточно!

Молодой мужчина – гораздо моложе, чем ему полагалось бы быть для таких занятий, – послушно отложил раскаленные щипцы и вытер полотенцем лицо, блестящее в багрянце чужой крови.

Джефферсон дернул щеколду, выпуская его из камеры, и снова взглянул на дневник.

Добротный кожаный переплет. Инициалы – «Д» и «Г». В отражении крупной металлической бляшки в форме львиной пасти можно было разглядеть лишь нахмуренные брови и несколько шрамов, пересекающих их. И то и другое – подарок отца. «Пишите свою историю кровью ворожей, ибо она есть самые вечные чернила, которые не сотрет время», – сказал он накануне инициации, протягивая двум братьям кожаные дневники – такие же одинаковые, какими когда-то были и они сами. Когда-то очень-очень давно…

Долгое время дневник Джефферсона оставался пустым, но теперь в нем хранилось больше восьмидесяти историй – восемьдесят ведьм, которых он убил за свою жизнь. И убьёт не меньше уже в ближайшем будущем.

– Ты слышал? – спросил Дарий, подпрыгивая на месте от возбуждения.

– Да, слышал, я не глухой.

Джефферсон подобрал со стола меч и задумчиво взвесил его в руке. Палисандровая рукоять, сверкающее лезвие из дамаска, плоский дол. То было оружие воина. Навахон лежал в ладони так, словно был отлит специально под нее – продолжение его тела, разящее насмерть.

Продев клинок за пояс, Джефферсон закружил по коридору, давая себе время на размышления. Таких коридоров здесь было целое множество: одинаковые и переплетенные, как змеи, они могли даже Инквизитора заставить блуждать до утра. Возводимый камень за камнем на протяжении многих столетий, каждый подземный замок Ордена был бездонен, как глотка Харибды, и надежно укрыт, как рифы на дне океана. Даже бездомные проныры, снующие по канализациям, не подозревали, что ходят по костям тех, кому обязаны жизнью.

Однако охотников становилось все меньше, а вокруг – все тише. С каждым годом убежища рушились, друзья умирали, а надежда, что разрозненные осколки Ордена соберутся воедино, таяла на глазах. «Ну и кто теперь вымирающий вид?» – слышал Джефферсон от ведьм, решивших съехидничать напоследок. «По-прежнему вы», – отвечал он, хоть это уже и не было правдой, а затем доставал меч и сносил вопящие головы.

– Имя! Она назвала имя! – воскликнул Дарий спустя минуту, не выдержав его молчания. – Мари Лаво…

– Королева Вуду? – насмешливо уточнил Джефф, замедлив шаг, пока вконец не остановился. – И что? Это определенно не имя Лепестка.

– Да, но…

– А нас интересует только Лепесток.

– Вдруг ведьма говорила о себе? Вдруг это ее зовут Мари? – не угомонялся тот, косясь на дверь, и Джефферсон устало замычал. Бесстрашию Дария позавидовали бы даже берсерки, но легенды о ведьме с угольной кожей и таким же угольным сердцем, что когда-то гуляли по всей Луизиане, сидели в головах охотников с детства. – Если у нас в камере действительно Королева Вуду, то нам…

– Не неси чушь! Эта ведьма просто в бреду, – фыркнул Джефферсон. – Лаво сгинула еще в прошлом веке! Лучше вспомни, что эта девчонка еще говорила? До того, как я пришел. Должна же она была сказать нам хоть что-нибудь дельное за три чертовых месяца!

– Ну… Утром она ругалась на латыни, – пожал плечами Дарий. – Бормотала что-то бессвязное про Шамплейн и бабу с щупальцами из озера, про говорящих котов и череп с кокаином. Если это все-таки не Лаво… Должно быть, Рафаэль подкинул нам чокнутую.

Джефферсон привалился спиной к колонне и устало помассировал лоб, ноющий от очередной бессонной ночи, которую он провел в погоне за призраками.

– Возможно, – признал он неохотно. – Колдунам никогда нельзя верить, но Рафаэлю надо отдать должное: без него мы бы не нашли и половины тех, кто… – Джефф вдруг осекся, и рука соскользнула с рукояти навахона, неаккуратно очертив пальцами дол Шивы. По полу забарабанила кровь, но он даже не заметил этого. – Подожди… Ведьма сказала «Шамплейн»?

Дарий кивнул, и Джефф тут же поспешил к карте, кропотливо составляемой им в ходе долгих скитаний. Смахнув со стола охотничье снаряжение, он разложил иссохший пергамент и прочертил собственной кровью маршрут от Шривпорта до маленького, но чертовски знакомого городка.

– Но там Лепестку негде укрыться, – покачал головой Дарий, заглянув наставнику через плечо. Окружённый лесами и Зелёными холмами, Берлингтон удостоился лишь точечной кляксы и шрифта размером с тот, которым в контрактах пишут самые неприятные условия сделки. – В Вермонте нет ковенов…

– Сейчас нет, но раньше был. Ты слишком юн, чтобы помнить, – прошептал Джефф, судорожно роясь в памяти и рассказах брата, обрывки которых зазвенели в ушах. – Раньше, очень давно, озеро сторожил древний ковен родом из Франции… Ныне вымерший ковен. Жаль, что не нашими стараниями, но до сих пор ли он мертв? Хм… Нужно проверить.

Дарий скривился от мысли о новом путешествии в тесном фургоне, прожженном сигаретами, но возникать не стал, уже подбирая со стеллажа свой лук. Ни одно его слово все равно не имело для Джеффа реального веса: если тот что-то решил, то уже не передумает.

Земля, что отняла у него единственную опору в жизни. Воды, что породили ворох проблем для его семьи. Воздух, пропитанный кленовым сиропом и гнилыми яблоками, который он не вдыхал с похорон своего старшего брата. Проклятый Шамплейн! Нет, это не может быть совпадением. Рафаэль обещал, что колдунья выведет их на след Лепестка, и он не соврал.

Джефф смахнул в рюкзак вещи вместе с картой. Улыбка растянулась на его губах – оскал, обещающий кровь, ведьмины потроха и веселье.

– Если Эхоидун там… – произнес Джефферсон, не заметив, как открылись желтые глаза по ту сторону тюремной решетки. – Если легенды о царице ведьм правдивы… Мы убьем ее и положим конец существованию магии. Наша охота скоро закончится, Дарий, и Орден исполнит своё предназначение.

I. Покой нам снился

Зима была моим любимым временем года. Свет, задушенный угрюмыми серыми тучами, полностью затухал уже к пяти часам вечера. Короткий день и долгая ночь – природа умирала мучительно, чтобы вскоре вновь возродиться. Однако в такой смерти таилась своеобразная прелесть: промерзлая земля побелела от снега, и Зеленые горы напоминали спины гигантских полярных медведей, погруженных в сон. Леса тоже прихорошились под тонким слоем инея: он сверкал на верхушках кленов, напоминая йольские украшения из горного хрусталя, которыми ведьмы традиционно украшали деревья накануне зимнего солнцестояния. С первого дня декабря повсюду пахло праздником: дома – какао со взбитыми сливками, цукатами и ромовым кексом, а в лесу – душистыми еловыми ветками и бузиной.

Вместо того чтобы прятаться от холода, как другие маленькие городишки, Берлингтон оживал, раскрывая объятия туристам: ярмарочные лавки с деревянными побрякушками за считаные минуты выворачивали их кошельки, а под навесом, спасающим от снегопада, готовили вкуснейшие вафли с беконом. В это время озеро Шамплейн напоминало зеркало – безупречно гладкое и расписанное терпким, как ментол, морозом. Каждое утро берег осаждали рыбаки, а по кромке на санях катались дети. Середина озера же всегда оставалась подвижной, точно жидкий центр у шоколадного фондана: Шамплейн, глубокий и преисполненный магии, никогда не замерзал целиком.

Поистине прекрасная зима – самая спокойная и счастливая из всех прожитых мною зим. Однако, будучи Верховной ведьмой, я не могла насладиться ею в полной мере. Особенно сейчас, когда болталась над землей вверх тормашками и отбивалась от плотоядных фэйри Неблагого двора, пытающихся урвать кусок от моей плоти.

– Gu skin iad, – прощебетала одна из них у меня над ухом, что дословно означало: «Снимите с них кожу, пока еще не остыли».

Мир кружился перед глазами, как кружилась и я, раскачиваясь на ветке орешника, связанная по рукам и ногам. Мягкие, но тугие веревки были сплетены из сырого мха. Они обвивали все тело, пережимая рот и горло так, что в груди пекло от нехватки воздуха. Постоянная качка заставляла желудок кувыркаться, и я постаралась сосредоточить взгляд хоть на чем-нибудь неподвижном, чтобы не потерять сознание.

В небе кричала полумертвая пещерная сова, а в нескольких метрах от нас простаивал накрытый стол. Сервировка из латунной посуды, скатерть из падуба, местные лакомства из зимних ягод и соленых грибов. Все выглядело так аппетитно, что во рту копилось слюна, но откуси хоть кусочек – подавишься желчной пеной от яда. Зато в деревянных кубках, увитых коваными виноградными лозами, плескался вполне съедобный пряный нектар. Темно-красный, как выдержанное вино, но мерцающий, как разлитое северное сияние. На вкус – мед и арахисовое масло! В нектаре фэйри можно было увидеть отражение своих грез и самых сокровенных желаний, а одним глотком разом утолить и голод, и жажду. Дальше дело оставалось за малым: дурман быстро вытеснял все заботы и мысли, делал тебя пьяным, послушным и глупым. Одна капля на язык – и ты уже никуда не хотел уходить. А фэйри тем временем подливали тебе еще и еще… Но руководствовались вовсе не гостеприимством, нет, а голодом: как иначе усмирить добычу и заставить не дергаться, пока будешь разделывать ее по частям? Именно поэтому железное правило мира фэйри гласило: «Никогда ничего не ешь на их пиру!»

Но если Диего и следовал каким-либо правилам, то все они сводились к «Умри молодым, зато красивым!».

– Эй, малышня! Давайте это обсудим, – улыбнулся Диего, неуместно довольный, как сытый кот, пусть и болтался на соседней со мною ветке. Успев налакаться нектара с дурманом, пока я копалась в англо-гэльском словаре, он теперь не мог вспомнить ни одного заклятия. Лишь бормотал что-то бессвязное и наивное, мобилизуя все свое очарование, которое на фэйри, увы, не действовало. – Вы же такие душки! Не надо нас… ик… есть! Мы можем привезти вам крекеры, сосиски… Яблочный пирог Коула!

Странно было ожидать, что ведьмак, всю жизнь идущий со смертью рука об руку, будет ее бояться. Инстинкт самосохранения у Диего атрофировался еще в детстве, когда он, судя по рассказам, додумался вступить в чикагскую мафию, едва отметив свое четырнадцатилетние.

– Очень вкусный, кстати, нектар. Ик!.. Можно еще? Ик…

Фэйри его не услышали, слишком занятые тем, что вспарывали на нас одежду маленькими спицами. Мы для них – лишь конфеты в шелестящей обертке. Сами фэйри были размером с мизинец, не больше – прыткие малютки, чьи мерцающие перламутровые крылышки трепетали в воздухе со скоростью крыльев колибри. Но, несмотря на их скромные размеры и миловидные платьица из цветочных лепестков, аппетит у них был волчий. Как, кстати, и челюсти: пробравшись в палатку к путнику, уснувшему от сонной пыльцы, фэйри запросто могли отгрызть ему конечности. К нашему счастью, эта пыльца не действовала на тех, в ком тлела хоть частичка магии, а потому мне почти удалось высвободить руки.

Заметив это, фэйри застрекотали и облепили меня москитным облаком. Один из них забрался мне под дубленку. Я завизжала и взвилась, когда острые зубки вонзились в нежную кожу ребер, пытаясь прогрызть себе путь внутрь моего живота.

– Довольно! – вскричала я, выплюнув изо рта травяной кляп, и запястье наконец-то выскользнуло из петли. Прихлопнув пару докучливых фэйри ладонью и поморщившись от вязкой пурпурной крови, запачкавшей рукава, я прорычала: – Видит Титания, я пыталась решить все миром. Вы сами напросились, мелкие зубастые прилипалы! Rhyddid!

Лианы, затрещав, наконец распутались. Диего нырнул прямо в сугроб, замычав что-то на испанском. Чудом приземлившись на ноги, я выставила перед собой руки, сжигая мерцающие крылышки суетливых и прожорливых тварей дотла. С пронзительными воплями они бросились врассыпную. Рты их, искривленные и шипящие, были перепачканы в крови, что сочилась из моей вспоротой кожи тут и там, пропитывая дубленку. Особенно ныла шея: искусанная, она вся посинела от посягательств на мою сонную артерию, но раны быстро затягивались.

– Вы сгубили девять путников! Взрастили сонные цветы на каждом шагу и превратили леса Вермонта в свои охотничьи угодья, будто они принадлежат вам. Но это не так! Вы на моей земле, фэйри, – прорычала я, с упоением наблюдая, как большинство из них, оставляя за собой след из розовой пыльцы, устремились к открывшемуся порталу. Такой же розовый и искрящийся, будто вихрь из сахарной ваты, он уносил их обратно в родные края. – Правильно, валите в свои Неблагие земли! Передайте своей королеве, что, если сунется сюда еще раз, я сделаю из ее подданных зубочистки! Dissiliunt et adolebit…

Оставшиеся фэйри начали лопаться, точно переспелые яблоки, и сугробы забрызгало мелкими ошметками мяса. Я раздавила ботинком чьи-то серебряные крылышки, трепыхающиеся на ветру, и те хрустнули под подошвой, как стекло. Даже не поморщившись, я мысленно заверила себя, что это не более чем жестокие насекомые, и вытерла обувь о снег, наблюдая, как он становится фиолетовым.

– Ты в порядке? – спросила я у Диего, когда портал в корнях дуба схлопнулся, навсегда отделив мир фэйри от мира людей.

– Да, вроде только задница отмерзла, – пробормотал он заплетающимся языком, неуклюже приподнимаясь на локтях с промятого сугроба.

– Это потому что ты сидишь в снегу… И не носишь трусы, – сморщилась я, вспоминая прошлое воскресенье, когда опрометчиво заглянула к Диего утром, чтобы разбудить его к завтраку. Ярый противник пижамы и нижнего белья, он даже одеялом не укрывался… Татуировка Daddy над пахом навсегда отпечаталась в моем сознании.

– Я только сплю без них, – разоткровенничался он, опрокидываясь обратно в снег. – А вот зимой ношу, и даже с шерстяным начесом. Холодно ведь!

Закатив глаза, я схватила Диего за руку и помогла подняться. Его куртка, распоротая фэйри, уже валялась где-то под скамьей, а шерстяной свитер висел лоскутами, изъеденный дырами, будто пережил нашествие моли. В прорезях виднелись чернильные сигилы, вытатуированные на смуглой коже, а бирюзовые волосы буквально светились неоном, чего с ним раньше никогда не случалось. Похоже, нектар действовал как колдовской энергетик. Жаль, что энергия эта пошла совсем не в то русло.

– Лучше ответь, – сказала я, глядя на Диего сверху вниз, когда он, покачнувшись, снова завалился на бок и забарахтался в снегу, – почему ты меня не послушал?! Я же десять раз повторила, что вся еда фэйри отравлена или зачарована, что ее нельзя пробовать, если мы хотим вернуться домой живыми!

– Мне было любопытно, – пробурчал Диего.

– Любопытно умереть?!

– Любопытно узнать, какова на вкус их пища. Боже, я в жизни лучше браги не пил!

– Это был нектар, – поправила я и высыпала на лицо Диего ворох снега, набранного в ладони, чтобы поскорее привести его в чувства.

Поперхнувшись и с трудом разлепив склеившиеся ресницы, он наконец-то протрезвел и снова поднялся, опираясь о перевернутую кем-то из нас скамью.

– Здесь осталось еще хоть чуть-чуть? – спросил он с надеждой, рыская взглядом по столу, заставленному лесными изысками.

Пестрый от изобилия, с нагромождением деревянных подносов и неестественно ярких листьев, что заменяли скатерть, этот стол навевал философские мысли. Гроздья словно только-только поспевших ягод, но заледеневшая земля вокруг. Никогда не доверяй тому, что выглядит так же хорошо, как пряничный домик из сказки про Гензель и Гретель: сладости не только детей заманивают в ловушку.

– Диего! – вспыхнула я, шлепнув того по ладони, когда он потянулся к забытому на пне бурдюку, от которого за версту веяло приторно-сладким дурманом. – Даже не вздумай тащить это пойло в особняк! Зачем ты вообще пошел со мной, если от тебя ни капли проку?!

– Ну решил, что одной тебе будет скучно, – объяснил он, набрасывая на плечи порванную куртку и неторопливо сшивая ее одними пальцами: ткань принялась срастаться на нем, как на мне срасталась израненная кожа под даром исцеления. – Да и вдруг сама королева Титания явилась бы на встречу? Тогда я бы просто обворожил ее своей улыбкой и…

– Титания – не Морган, – насмешливо напомнила я, и Диего скорчил в ответ гримасу. – Если бы она была здесь, мы бы уже лежали по частям на этом столе с печеными яблоками в зубах и задницах. Ладно… Главное, что с фэйри покончено. Надеюсь, они не посмеют сюда вернуться.

– Вернутся – им же хуже. Ты страшна в гневе, Верховная, – промурлыкал Диего, подхалимничая, чтобы вымолить у меня прощение.

Верховная… Когда же я перестану втягивать голову в плечи от этого обращения?

– Мне так не хотелось развязывать войну в первые же месяцы своего правления…

– Ты не развязываешь войну, а показываешь, что являешься хозяйкой этих земель. Кто еще их защитит, если не ты?

Я поджала обветрившиеся губы и укуталась теплее в шарф, обвязав его вокруг ноющей шеи. Подняв с земли сумку, набитую полынью, склянками и мелкими кротовыми косточками, которые все равно не пригодились, я двинулась домой той же заснеженной тропой, которой мы сюда и пришли. Диего натянул на красные уши капюшон и поплелся следом.

В кустах что-то запищало, и я прищурилась, разглядев в глубине леса мерцающие облачка: пыльца кружилась в воздухе, источаемая существами, что не успели капитулировать вместе с остальными, а потому прятались теперь в зарослях можжевельника.

Озлобленный на них за ушибленную поясницу и головную боль, что пришла следом за эйфорией, Диего расстопырил пальцы в агатовых перстнях и, взглянув на фэйри сквозь просветы между ними, шепнул что-то на латыни. Раздавшийся следом хлопок и ультразвуковой писк подсказали мне, что теперь ни одного фэйри в этих краях уж точно не осталось.

– Знаешь, если бы Зои была здесь, наши проблемы с Неблагим двором закончились бы еще на первом сожранном путнике, – вырвалось у меня, как вырывалось каждый раз, едва находился повод. Я сжала в кармане дубленки талисман гри-гри с локоном черных волос, собранных с забытой расчески: он всегда был при мне на тот случай, если Зои наконец-то откликнется и выйдет на связь. Но такого не происходило, и вот уже несколько месяцев кукла из ее локонов и пряжи оставалась просто куклой.

– Да, но Зои здесь нет, и ты со всем прекрасно справляешься сама, – похвалил меня Диего, подкармливая Баби тыквенными семечками – тот вдруг спикировал ему на плечо, сопровождая нас от самого особняка. – Зои ясно дала понять в письме, что уже не вернется. Этого и следовало ожидать: ковен Вуду – ее родной дом. Мы можем только порадоваться за нее: она наконец-то вышвырнула этого лицемерного засранца Рафаэля и стала Верховной ведьмой! А почерк в письме точно принадлежит Зои, – добавил Диего, когда я уже открыла рот, чтобы выразить очередные сомнения, никак не покидающие меня. – Я сравнивал, Одри. Как еще донести до тебя, что Зои просто… ушла?

– Вот именно! Ушла, – вспыхнула я, сердясь: не то на нее, не то на Диего за то, что посмел произнести вслух то, что я не решалась произносить даже в мыслях. – Считай, что бросила. Почему она не сказала об этом раньше, еще летом? Или почему не захотела увидеться? Существует масса заклятий для этого, даже не нужно приезжать лично…

– Потому что ей стыдно. Она ведь обещала привести ковен Вуду тебе на подмогу, а по итогу…

– Никто бы не стал винить ее за то, что она попросту не успела. Это так не похоже на Зои…

– Не похоже? Эта женщина нюхает кокаин из черепушки покойной madre![1]1
  Madre (исп.) – мать (Здесь и далее прим. автора).


[Закрыть] Тем более ты сама говорила, что она вела себя странно перед отъездом. Так, будто не была собой, – напомнил Диего, и я прикусила язык в наказание: не надо было говорить о том, в чем сама до конца не разобралась! – Кто знает, что ей там стукнуло в голову под этим ее коксом?

– Она завязала с ним! Так что дело точно не в коксе. Вдруг это Рафаэль заставил ее написать, что все в порядке? Вдруг на самом деле Зои в беде?

– Тогда бы она позвала на помощь, – резонно заметил он. – Пускай ваш ковенант разорвался после того, как ты уничтожила Шамплейн в ночь Самайна, между вами по-прежнему есть связь. То, что ты не можешь ни найти ее, ни почувствовать через гри-гри, говорит лишь о том, что Зои и не хочет, чтобы ее искали. Такие же чары я использовал, когда по дурости сбежал из Санта-Муэрте…

Я замотала головой, но Диего, черт возьми, был прав: чья-то магия нейтрализовала поисковую гри-гри, пресекая любые мои попытки достучаться до Зои. Я все еще помнила то чувство, сдавливающее виски до крови из носа, когда держала в руках карту Луизианы и прощальное письмо с сургучной печатью в форме Дьявольского Языка. Это была не смерть, но пустота, как если бы никакой Зои не существовало вовсе. То же самое происходило и с вещами Сэма, к какой ни притронься: даже с той голубой ленточкой его матери, что, казалось, должна была стать лучшей путеводной нитью.

– Хорошо. А что насчет Сэма? – озвучила я другой вопрос, бросив на Диего скептичный взгляд. Хворост и снег звонко хрустели под ногами, но даже эти звуки не заглушили того, как громко он цокнул языком. – Зои написала в письме, что Сэм остался погостить у нее в Вуду, а потом Сэм позвонил Коулу и сказал то же самое. Это тебе подозрительным не кажется? Сэм – трудоголик до мозга костей, который живет лишь драками, выпивкой и работой. С чего ему-то сбегать?

– Сэм же влюблен, – упрямо продолжил гнуть свою линию Диего, глядя на меня так снисходительно, что это начинало раздражать. – А Зои та еще штучка! Небось сняла ему квартиру во французском квартале, приготовила джамбалайю, угостила «Лонг-Айлендом»… Какой мужчина устоит? Я бы точно сдался.

– Почему ты так хочешь верить во все это? – спросила я в лоб, остановившись посреди деревянного мостика, сотворенного из поваленных деревьев самой природой. Тот пролегал через подмерзший ручей, под тонкой коркой льда которого дрейфовали мелкие разноцветные рыбки. – Верить в то, что Зои и Сэм действительно просто осели в Новом Орлеане, чтобы заботиться о ковене Вуду и строить семейную жизнь. Это же так…

– Нормально, – вздохнул Диего, шевеля кончиком языка металлическое колечко, вставленное поперек губы. Новенькие титановые шарики в его брови, ушах и носу переливались, отражая сияние снега. – Это тебя смущает, да? То, что два взрослых человека решились на серьезные перемены? Одри, я понимаю и разделяю твою обиду… Но если Зои и Сэм счастливы без нас и не хотят, чтобы их тревожили, то почему за этим обязательно должно стоять что-то еще, кроме здорового эгоизма? Зои ведь дочь легендарной Королевы Вуду, а Сэм – матерый полицейский с десятилетним стажем. Все с ними будет в порядке. К тому же у тебя сейчас своих дел в Шамплейн по горло. Ты не можешь разорваться.

Я хотела пошутить, а не знает ли он, случаем, такого заклинания, но не стала: вдруг действительно знает? Диего всегда пытался приободрить меня, однако ему и без того хватало забот: маленькая ученица, животные-скелеты, призраки умерших, на которые он то и дело озирался, сверля взглядом гулкий зимний лес. Я видела там лишь тени, а он – шепчущихся мертвецов. Зои была ему товарищем по колдовству, но не значила для него так же много, как для меня: первая ведьма моего ковена. Первая опора. Лучший друг. То, что я вот так просто приняла эту ее правду, изложенную на старом пергаменте, присланном через два дня после Самайна, грызло меня изнутри. Я была слишком предвзята и не могла понять, что именно заставляет меня раз за разом отрицать очевидное – интуиция или разбитое сердце.

В безжизненном сером небе вновь захлопали совиные крылья. Несколько раз мы проходили мимо запорошенных снегом палаток, брошенных теми путниками, которыми фэйри успели попировать так же, как надеялись попировать сегодня нами. Заметив в снегу торчащие ботинки, но уже без ног, я утешила себя тем, что больше таких жертв Вермонт не потерпит – теперь, когда я здесь, ни одна сверхъестественная тварь не посмеет тронуть моих людей.

Вот только стянулось в наши края подобных тварей непостижимо много!

– Почему так долго?! – обрушилась на нас с порога Тюльпана.

Отлепляя от джинсов комки снега и сухие репейники, я стащила с головы вязаную шапку и облегченно вздохнула, оказавшись в тепле. От морозов Вермонта, ударивших нежданно-негаданно до феноменальных минус пятнадцати, не спасали даже согревающие чары.

– Нас пытались съесть, – объяснилась я, на что Тюльпана негодующе топнула ногой и даже не соизволила уточнить, целы ли мы.

В черной шелковой майке, которая больше подошла бы для спальни, и обтягивающих лосинах, подчеркивающих ее узкую талию и округлые бедра, Тюльпана смотрелась так, будто собиралась танцевать стрип, а не занималась бюрократическими вопросами ковена. Развернув в руках ежедневник, она пролистала несколько страниц и показала мне разворот. Наращенный ноготь демонстративно ткнулся в пометку размером с целую страницу, сделанную кровавыми чернилами.

– Оборотень, – сообщила она то, что я и так успела прочесть, сощурившись. – Еще один. В Саут-Хиро. Жертв пока нет, но шорох он навел знатный! Выломал бойлерную печь на птицефабрике и перепугал бедных фермеров. Нужно объяснить ему: или он ведет себя прилично, или убирается с нашей территории! Ты должна была поехать туда сегодня, помнишь? А вечером у тебя по расписанию встреча с неприкаянной, которая повадилась дурить жителей Уиллсборо – она наводит на них порчу, а потом сама же ее и снимает. Ишь, чего удумала! Это я изобрела этот трюк, – фыркнула Тюльпана и, поправив изумрудную фибулу в платиновых волосах, вдумчиво пролистала еще пару страниц. – Кстати, тебе давно пора разобраться со стаей демонов-эмпуз, ну тех, которых смертные зовут этим модным словечком «вампиры». Они снова опустошили запас крови в Берлингтонской больнице! Так что мы должны…

Чем больше я слушала, тем меньше я слышала. Диего, предвидя, что это затянется надолго, проскользнул мимо и уже развалился на диване перед камином в гостиной, выскребая из спутанных волос мелкий хворост. Баби помогал ему, впорхнув следом с улицы и подмигнув мне единственным целым глазом. Из его раскуроченной обескровленной грудины торчали тыквенные семечки.

– Одри, ты еще здесь?

Я вяло кивнула, расшнуровывая ботинки. Тело жутко ныло после двухчасовой прогулки по лесу и борьбы с неподатливыми лианами. Все, о чем я могла думать, – это о запахе глинтвейна, варящегося на кухне, и горячей ванне с эвкалиптом, что снимет не только напряжение в мышцах, но и стресс. Однако Тюльпану не беспокоило ни мое физическое, ни моральное состояние: даже не замечая, как я пытаюсь улизнуть наверх, чтобы спрятаться от этих вездесущих ковенских дел, она все тараторила и тараторила.

– Стоп! – наконец-то прервала Тюльпану я, когда почувствовала, как дергается правое веко. – Слушай, я только что расправилась с отрядом прожорливых фэйри, которые пытались освежевать нас на ужин. Дай мне отдохнуть, женщина!

– Ты Верховная ведьма, – сказала она то, что без устали твердили мне все вокруг. – У Верховной не бывает отдыха. Ты не следила за территорией Шамплейн без малого шесть лет! Разумеется, она обросла всякой грязью и нечистью. Повезло еще, что Джулиан напугал до полусмерти весь колдовской мир своей выходкой с геноцидом и сюда не сунулся качать права какой-нибудь другой ковен. Или, упаси Бог, эти чумазые неприкаянные! Они хуже цыган, когда речь заходит о дележке. Без обид, – пробормотала Тюльпана, бросив колкий взгляд на Диего. Тот лишь пожал плечами и ткнул пальцем в свою щеку, испачканную смолой: действительно чумазый. – Ты должна следить за Шамплейн, Одри, понимаешь? И глаз с него не спускать! Это как большой непоседливый ребенок, который вечно тянет в рот собачьи какашки. Твоя мать обозначила довольно большую территорию – все берега Шамплейн вплоть до границы с Нью-Йорком! Все это – наша зона ответственности. Вдобавок мы ведь должны на что-то жить. – Тюльпана обвела ручкой из павлиньего пера дорогое убранство комнаты, не забыв заострить внимание на стеллаже, что умещал в себе целый погреб изысканного вина. – Надо запросить налоги с того оборотня из Саут-Хиро и ведьмы из Уиллсборо. Согласны платить – пусть живут, но по правилам! Иначе мы не продержимся. Джулиан распродал всю недвижимость Виктории за те годы, что ты была в бегах. Да, мне удалось вернуть и переписать на твою фамилию пекарню и парочку магазинчиков в Берлингтоне, но их дохода не хватит на все те побрякушки с городских распродаж, которыми ты еженедельно забиваешь шкаф. У нас, конечно, еще осталось несколько драгоценностей твоей матери, но что-то мне подсказывает, ты захочешь приберечь их для противного кареглазого потомства, а не закладывать в ломбард…

– Поняла-поняла, – сдалась я, падая в кресло и тряся головой, чтобы прогнать несвоевременные мысли о «потомстве» прочь. – Забота о территории – наше пропитание. Жаль, с фэйри ничего поиметь не вышло. Впрочем, не думаю, что у них были при себе доллары.

– Когда твой ковен пополнится, станет легче, – попыталась подсластить пилюлю Тюльпана, задумчиво стуча кончиком пера по исписанным страницам. – Как правило, ведьмы рассредоточиваются по территории: кто-то ведет фамильный бизнес, кто-то приструнивает новичков. Этим и занимался твой отец, Валентин Эбигнейл, пока Верховная сидела дома с детьми, но… Сейчас мы такое, как ты понимаешь, позволить себе не можешь.

– Хорошо, мой колдовской секретарь, – натянуто улыбнулась я, не поняв до конца, польстило Тюльпане мое обращение или же наоборот: она одинаково кривилась как от радости, чтобы не выдавать себя, так и от злости. Эти две ее эмоции было слишком легко спутать. – Я разберусь со всем, что есть в твоем дневнике, и буду следовать твоему расписанию всю оставшуюся жизнь… Но не сегодня.