Текст книги "Неотмщенная"

Глава 1. Дотла

Настя знала, что он тяжелый, но не чувствовала этого. До тех пор, пока ее глаза случайно не уперлись в фигуру приближающегося молодого человека. В этот момент ее уверенные действия перестали приносить результат. Руки ослабли под чужим весом, колени слегка подкосились, поясница напряглась. Она уже втащила сама на заднее сидение автомобиля верхнюю половину трупа, а вот запихнуть неповоротливую нижнюю часть никак не получалось. Трудностей добавлял его огромный как будто беременный живот. Как она втащила внутрь машины верх мужика? Состояние аффекта улетучилось. Внутренний зверь испарился в глубине сознания. Секунды возни с увальнем стали мучительными и обессилили ее, превратив обратно в себя.

Последние мгновения закатного солнца, заходящего за бетонные сооружения больничного городка, падали тонкими дорожками в редкие августовские лужи. Мир остановился и только тяжелый влажный воздух наблюдал за ней сквозь остывающий летний вечер. Ни один листочек не шелохнулся на дереве, ни один волосок с ее головы не был поднят ветром. Слышно было только ее дыхание, возня и быстрые приближающиеся шаги. Запахи сигаретного дыма, пота и несвежей заношенной футболки от еще недавно живого мужика смешивались с ароматом ее сладкого кокосового шампуня. Белые кроссовки, удобные джинсы и подол когда-то модного песочного плаща в стиле милитари были забрызганы свежими коричневыми каплями. Она поглубже вдохнула ртом и случайно оголила след, который остался от своего хищника – алые от собственной крови губы, десны и зубы. Захотелось харкнуть, но она сдержалась.

«Еще и в мокрое грохнулся! Теперь эта грязь по салону размажется. Да и еще и с кровищей смешается» – неконтролируемо пронеслось у нее в голове, и она тут же одернула себя: «Причем тут грязь? На мне труп. Да еще и идет кто-то».

В свете современных синих фонарных ламп она не сразу его разглядела, а скорее предугадала по силуэту и походке, что незнакомец – это Лука, интерн ее отделения. Он сегодня оставался на ночном дежурстве и вышел на улицу в белом халате, видимо покурить. Стройный, с фигурой молодого мужчины и с пронзительными глубоко посаженными глазами рано повзрослевшего ребенка. Он стремительно подошел и без лишних вопросов начал помогать ей погружать на задние кресла автомобиля тело грузного мужчины. Правда, Лука думал, что тот живой и просто требует срочной помощи. Тут же он сел за руль, Настя на соседнее сиденье, и отрапортовал:

– Я к главному входу, сейчас быстро вызову санитаров, а что с ним?

Она хотела сморозить какую-нибудь глупость вроде «я сама вылечу этого больного дома, он мой знакомый…». Но ведь было понятно, что «больной» уже не подает признаков жизни, а признаки смерти становятся все более явными.

– Не надо санитаров, выезжай с территории больницы и двигайся куда-нибудь за город. К моей даче. Мы ему уже не поможем.

Лука молча поехал. Настя оправдательным тоном заскулила

– Это очень-очень плохой человек. Слушай, я тебе лучшую рекомендацию по интернатуре напишу и зарплату повышу, в какое отделение ты хочешь? В моём остаться, если нет – я отпущу. И мы забудем все. Просто выезжай отсюда.

Расширив глаза, он взглянул одновременно и на дорогу, и вглубь себя. Последние лет десять он был примерным и прилежным сначала учеником, потом студентом, порядочным гражданином, подающим надежды врачом-интерном. Другой бы на его месте запаниковал, но Лука рос без родителей и успел побывать свидетелем кровавых разборок много лет назад, в нем проснулось что-то из юности – если в машине мертвый незнакомый человек и ты за рулем, оценивать ситуацию поздно. Правильным парнем можно уже не быть. Да и выбор на самом деле был сделан им уже давно – всегда оставаться на стороне Насти, Анастасии Сергеевны. За год, что он проработал в ее отделении, Лука видел, что она не просто человек с безупречной репутацией, она всегда сердцем знала правильные решения и уверенно, не смотря ни на что, иногда вопреки здравому смыслу принимала их. До этого момента, правда, эти решения были направлены на составление плана лечения детей больных раком.

Он выехал за ворота. Накрапывающий дождь начал смывать следы крови, которые оставил труп возле здания детского онкоцентра, по направлению к сливу.

– У тебя есть план? – Строго спросил он.

Настя ошарашено повернула голову в сторону Луки. Она еще не успела принять мысль о том, что вообще произошло, что она убила человека и собиралась избавиться каким-то образом от трупа, а он уже деловито спрашивает о плане. И вообще, с какой это стати он перешел на «ты»? Я его почти на десять лет старше и к тому же – руководитель. Эти мысли появились в ее голове так же быстро, как и исчезли – не до выяснения отношений сейчас было.

– Нет, – просто ответила она. – Нет, нет, нет, – теперь уже она взвыла. «Нет» стало превращаться в стон. – Надо все это как-то прекратить.

– Ты знаешь этого человека?

– Да.

– Это ты его?..

Настя угукнула и скривила рот от подступающего негодования. Она не знала, что говорить Луке и что ему рассказывать.

– У него есть семья, дети, родственники? Ты знакома с ними? Они ведь будут его искать.

– Я с ними не знакома, но знаю, что он жену и дочь бросил, – тихим оправдательным тоном ответила Настя.

Только сейчас он заметил, что из губы у нее идет кровь, косметика размазана по лицу, одежда помята и испачкана кровью:

– Господи, да что произошло? Он на тебя напал? Тебе не нужна помощь?

Настя потянулась к аптечке за антисептиком и пластырем. Глаза наполнились слезами, слабость и боль в теле проявлялась все сильнее, горло налилось тяжелым горячим свинцом, губы стало невозможно разомкнуть, как будто кто-то со стороны зажал их рукой. Она опустила голову на грудь, переплела мокрые от пота пальцы и еле слышно выдавила из себя шепотом:

– Я даже не знаю с чего начать эту историю…

– Тогда успокойся и скажи только то, что мне нужно знать – не больше. Чтобы я смог продумать дальнейшие наши действия.

Настя попыталась взять себя в руки и говорить с прежней уверенностью, это давалось ей не очень удачно.

– У нас в машине труп мужика, и я не знаю, что с ним делать. Но от него надо избавиться. В полицию идти нельзя. Может, на моем участке его закопаем?

– Это все равно, что сразу сдаться. Если они на тебя выйдут, то там будут искать первым делом, и найдут его. Надо, чтобы тела не осталось.

– Тогда на твоем участке, – с хилой надеждой спросила она.

Он ухмыльнулся.

– Чего?! Во-первых, откуда он у меня? – Мысленно он продолжил «Во-вторых, если он бы был… тогда конечно, я бы все для тебя сделал».

Лука бегло взглянул на время – примерно половина восьмого – «успеваем», промелькнуло у него в голове.

– Сколько денег наличных у тебя есть?

– Мелочь только. Все на карте.

– Сейчас я остановлюсь у банкомата. Сколько ты можешь снять? Есть на счету хотя бы 50 тысяч?

– Ты рехнулся, какой банкомат? – Опомнилась Настя. – У нас Евг…, – она хотела произнести имя умершего, но осеклась, ей показалось, что для Луки действительно будет лучше, если она не скажет ему подробностей. – У нас тело на заднем сидении!

– Поедем к Дане, он в Никитском крематории работает. Но ему нужно хоть что-то предложить взамен за услугу.

– За какую услугу? – Не сразу дошло до Насти.

– За ту, которую крематории обычно предлагают.

Она секунду раздумывала – не слишком ли это жестоко? И тут же отогнала от себя эту мысль. Жестоко то, что было сделано с ней. А это – просто возмездие. Да и какая разница – сгниет ли он в земле у нее на даче или в лесу или сжарится за пару часов в печке.

– Что за крематорий? – Живо включилась она в беседу. – Я такой не знаю. И что за Даня? Может, не будем привлекать больше людей в это дело? – Она хотела продолжить заваливать его вопросами, но он нетерпеливо прервал ее:

– Деньги есть?

– Да, да… но к банкомату нам сейчас никак нельзя – там же камеры везде и счета могут отследить.

– А на территории больницы их не было?

– Они устаревшие, их сняли перед проверкой, которая должна быть на следующей неделе, а новые еще не успели повесить.

Наступило осуждающее молчание. Настя корила себя за то, что не поменяла камеры сразу, не запаслась ими заранее и одновременно радовалась этому. Лука не мог поверить, что Анастасия Сергеевна могла в чем-то допустить опрометчивость, хотя это и играло им сейчас на руку. Настя порылась в сумке:

– Вот, родители одного пациента благодарность приносили… Тут тридцать тысяч.

– Может и хватит. – Осуждающая мысль промелькнула в его голове.

– Далеко нам ехать? А если гаишники на дороге встретятся? Езжай аккуратно. – Обеспокоилась Настя.

– Это где-то за сто киллометров отсюда. Поедем через лес.

«Так далеко мертвяков везут…» – подумала она, «почему ни при городском морге интересно…»

– В этом крематории от бомжей избавляются и утилизируют тела, за которыми никто не пришел. Но там строгий учет. Просто так жечь тело он не станет. Даня мой приятель с детдомовских времен. Мы не то, чтобы близко общались, поэтому я не знаю, пойдет ли он нам на встречу. Да и вообще – жив ли сам Даня, работает ли там еще.

– Так ты детдомовский…

– Удивлен, что ты не читала мое личное дело. Да, мы с тобой оба росли без родителей, но в сильно разных условиях. – Пытаясь сдержать высокомерную насмешку, процедил сквозь зубы Лука.

– Ты ничего не знаешь про мои условия! – Резко взопила Настя. Лука поднял брови – такой разъяренной он ее никогда не видел.

– Прости. И прости, что втягиваю тебя в это. Хотя нет – ты сам подошел, ты сам втянулся, ты сам виноват! Прости. Я на самом деле так тебе благодарна…. Я так запуталась.

– Я вижу.

Несколько мгновений они ехали молча.

– Это поэтому у тебя такое странное для нашего времени имя – Лука?

– Ну да. Так меня назвала акушерка, говорят, она была верующая и хотела таким образом дать мне защиту. А мать умерла при родах, отца никто не знал. В маленьком неблагополучном городе некому было усыновить меня. Но я даже рад сейчас этому.

– Понятно, – она жутко смутилась от его истории и от того, что между ними появилась определенная теплота.

Настя прислонила лоб и веки к холодному стеклу. С другой стороны окна размазывались тонкие стрелки моросящего дождя. Она смотрела сквозь них на пролетающие мимо елки, которые мелькали с той же скоростью, что и мысли в ее голове. Одна часть ее ликовала, что так легко можно избавиться от проблемы с трупом Евгения. Другая была в шоке от того, что первая радуется этому. Третья пыталась понять масштаб действия, которое было совершено. Она боялась назвать даже мысленно то слово, которое характеризовало ее поступок – убийство. И всеми силами отгоняла от сознания еще более страшное слово – убийца. При этом на нее накатывала то гордость за свою смелость, то ужас от содеянного. Ее чувства казались ей то мелочными, то громадными. В голове звучал собственный крик. Она застыла в скрюченной позе. Перед лицом встала картина: Евгений, нависающий над ней, только в возрасте пятнадцати лет, еще несколько человек примерно такого возраста держат ей руки и все остальное тело. Дикий крик, который затыкает чья-то ладонь. Невозможность вдохнуть. Голос сестры где-то рядом: «не надо так, не надо так…». Слезы молча покатились по ее лицу.

Лука видел боковым зрением, что с ней происходит и почему-то ему казалось, что он точно знал, что твориться внутри нее. К его собственным глазам подступила предательская жидкость, а горло будто сковали железные тиски. Он не мог дать волю противоречивым чувствам и не мог смотреть на нее, поэтому еще больше впился всем своим существом в дорогу.

Настя опустила взгляд. Когда она искала конверт с деньгами, на коленки вылетела фотография. Она только сейчас ее заметила. Начало девяностых. Фото сделано возле старого деревянного дома, на фоне многоэтажки, их тогда только начали строить. Девять человек. Почти все мальчики подростки – среди них Евгений, труп которого находился сейчас в машине и она лет пяти или семи. Настя закрыла Женю большим пальцем руки так, будто он исчез. Лицо исказилось то ли в злобной улыбке, то ли в страдании. «Осталось семеро», – подумала она.

Машина остановилась возле здания из красного кирпича. Рядом с дверью висела поблекшая бардовая табличка, оставшаяся еще с советских времен – разобрать, что на ней было написано издалека, да еще и в сумерках Настя не могла. Дверь тоже на вид была с совковых времен, ее наискосок запечатывала металлическая балка, на конце которой висел ржавый замок. Казалось, этим входом не пользовались со дня открытия помещения.

Лука взял с собой конверт, вышел из машины и снял белый халат, в котором выскочил к Анастасии Сергеевне во дворе больницы, закинул его внутрь, по-деловому закрыл дверь. Он бодро обошел строение, будто бывал там раньше, через несколько мгновений темнота поглотила его, скрыв из виду.

Настя тоже вышла, но к зданию не пошла. Она попыталась сделать шаг, но тело окаменело. Она дождалась, когда Лука уйдет, стекла по стенке автомобиля и легла на землю. Запах мокрой сырой травы. Противные рыжие листья на щеках, в волосах, у рта. Хочется перестать быть собой, быть в этом теле. Хочется слиться с землей, дождем и мерзким ветром. Хочется, чтобы холод забрал меня всю. Хочется стать темнотой. Хочется ничего не чувствовать. Только промозглую осень. Хочется стать осенью, чтобы выпустить из глаз воду и залить ею весь мир, выдыхать с такой силой, чтобы вырывать деревья с корнем и срывать крыши домов, выть так, чтобы все слышали сквозь щели в окнах. Чтобы люди попрятались по домам от страха и не выпускали своих детей из рук никогда.

Но даже собственные слезы она не могла почувствовать, потому что они сливались с влагой травы, в которую уткнулось ее лицо. Только содрогания тела могли сказать тому, кто увидел бы ее со стороны в этот момент, что она плачет.

Мысли скакали. Она молодец, что его убила. Но теперь она такая же ужасная тварь, как и они. Интересно, есть ли здесь кладбище или только крематорий? Вокруг лес или поле? Как часто сюда приезжают люди? Наверное, по штатному расписанию. Что если их тут увидят? Не увидят – ночь на дворе. Идти ли завтра в больницу? Вряд ли встану. Что с детьми? Я же оставила их одних на ночь. Как найти следующего мучителя? Чья рука держит ту дверь? Где была моя сестра и что они с ней делали? Что они со мной делали? За что? Почему я? Ненавижу. Убью. Простите.

Настя содрогалась лежа на мокрой земле в истерическом припадке так долго, что промокла вся одежда, даже нижнее белье. Закончилось действие антидепрессантов, которые она впервые приняла сегодня днем.

Через какое-то время из здания вышел молодой человек со сгорбленной осанкой и поволочился в сторону заправки, неоновая фирменная синяя эмблема которой виднелась на другой стороне дороги. Он заметил Настю, лежавшую на земле и плачущую, но сделал вид, что не обратил на нее внимания. От незнакомых шагов она остановила рыдание, замерла, вжалась в землю еще сильней и подняла округлившиеся от испуга глаза.

В окне появился Лука – он махнул Насте, которая только что поднялась на ноги и смотрела стеклянными глазами в никуда. Луку она поняла:

– Подгони машину к коричневой двери сзади к торцу.

Она послушно делала все, что он говорил ей. Память отправила ее в забытье на это время – как они вытаскивали тело на каталку, потом перекладывали в печь и ждали несколько часов его прогорания – ничего этого она не помнила. Ей казалось, что Лука уложил ее в подсобке на диван, где ночевал хозяин помещения (был ли это Даня или кто-то другой, с кем он смог договориться, она даже спрашивать не стала) и оставил поспать. Лука все сделал сам. Но в этом она была не уверена. Когда труп сгорел, солнце уже рвалось к рассвету сквозь нависающие осенние металлические тучи, остатки пепла они собрали и, отъехав немного, выбросили в заросли папоротника.

Глава 2. За день до этого

Настя знала, что нужно лучше отдыхать, но она уже не чувствовала усталости. Обычно каждое утро Анастасии Сергеевны Ребия – главы детского онкодиспансера начиналось в трех комнатной квартире с хорошего настроения, бодрого расшторивания окон и проверки температуры на улице. Она энергично открывала окно – вдыхала несколько глотков свежего воздуха и пританцовывая шла в ванну. Обязательно варила себе кофе и завтрак типа каши или вареных яиц – жаренного старалась избегать – канцерогены, то есть вызывают рак. Потом она убирала постель, делала легкую зарядку под заряжающую позитивом музыку, наносила макияж и выходила, а точнее выпархивала на работу, по пути закрывая окно в спальне. Но сегодня был необычный день – вечером она шла на день рождение племяшки Сашеньки – шесть лет. Она надела нежно голубое платье с летящим подолом, в котором она была как фея и взяла заранее приготовленный пакет с подарками не только для малютки, но и для всей оравы родни, которую ей совершенно не хотелось видеть.

До здания областного онкоцентра она прогуливалась минут пятнадцать и заодно прокручивала в голове планы на день.

Фамилия Ребия досталась ей от мужа. Выскочила в восемнадцать лет за мужчину своей мечты, только вместе они пробыли ровно один год. Потом он полюбил другую и сразу женился на той. У Насти с тех пор были разной степени глубины и близости, счастливые и не очень романтические увлечения, но доводить их до подвенечного конца не хотелось.

Она считала своего мужа своим первым любовником, первым мужчиной. До брака с ним она была девственницей. Обоих, правда, сильно удивил тот факт, что крови после первой ночи на постели не осталось. Что ж, медицина говорит, что такое иногда бывает. Но у мужа с тех пор появилось недоверие к супруге – неужели соврала? Зачем? Я же и так ее любил, мне было совершенно все равно, если она уже не девушка. Настя в ответ затаила на него обиду – зачем ей было врать? Просто у нее оказалось вот такое устройство организма. В глубине души она сомневалась сама – что со мной не так?

От того, что ей не удалось создать семью, она не страдала совершенно. И никто в ее присутствии не смел упрекнуть ее или любую другую женщину в том, что «часики-то тикают». Сама она чувствовала себя вполне полноценной в своей личной и профессиональной жизни.

Дни и часы Настя проводила за книгами. В школе – чтобы хорошо сдать экзамены, за это ее прозвали зубрилой. Потом – в мединституте. Когда она первый раз попала в больницу для раковых больных и увидела обреченных детей, ее пронзила такая обжигающая боль сочувствия, что она даже испугалась этого и сразу потушила внутренний пожар вопросом «Как я могу спасти этих детей?» Так, к 34 годам она добилась должности главы онкологического отделения и стала на этом посту самой молодой женщиной. Она не успевала останавливаться на мысли «гордится этим или нет», она думала только о том, как помочь неизлечимо больным детям.

Настя знала, что каждое утро в больнице первым делом ее ждет известие о том, что кто-то умер. Но каждый раз эта новость была шоком, который она, старалась не показывать. Она стеснялась этого чувства. Иногда ей казалось, что уже устала его испытывать.

Трехкомнатную квартиру рядом с работой Настя заслужила. Очень талантливый и успешный врач. Трудолюбивый и сердечный. Маленькие пациенты ее любили и называли «мама-врач». Ей прозвище не нравилось, но даже мысленно она запрещала себе чувствовать это. Своих детей у нее не было.

– Женечка из девятой сегодня умер. Простите, пациент из 9-ой. – Виновато промямлила дежурная медсестра.

Настя тяжело вздохнула и еле сдержала подступивший комок в горле.

– Я на обход.

В коридоре ей встретился Андрей. Красивый женатый хирург из соседнего отделения, с которым они проводили время после работы вместе.

– Привет, – промурлыкал он.

– Ну не надо, слушай, у меня, во-первых, опять пациент умер. Мне тяжело, понимаешь.

– Все никак не привыкнешь?…

– И вообще, я тебе сказала, что встреч больше не будет. Я этого больше не хочу. Иначе жене твоей расскажу. – И она стремительно пошла дальше по коридору.

Вечером, когда все дела были закончены, Настя подошла к двери, на которой висела табличка «Психиатр – психотерапевт». Светлый кабинет с большим окном, детскими рисунками на стене, песочницей и игрушками в углу. Мягкие два кресла напротив друг друга, между которыми пустой журнальный столик.

– Светлана Ивановна, привет, – устало улыбнулась Настя.

Очень ухоженная врач, примерно такого же возраста, что и Настя, сидела за традиционным для приема столом, у которого стоял стул для пациента. На него Настя и села, не без интереса поглядывая в сторону желанного кресла.

– Привет, Анастасия Сергеевна. Что сегодня? – Не поднимая головы от документов, но приветливо поздоровалась врач.

– Можно сразу начну?

Светлана Ивановна окинула взглядом Настю и одобрительно кивнула.

– Сил моих нет, как мне плохо. На меня иногда такие ощущения периодически накатывают, но я сама не знаю от чего. Прямо грудь сжимает, и слезы градом, и орать хочется. Но я сдерживаюсь. При этом никаких нет мыслей в голове. Ничего. Не знаю, почему такие приступы плача со мной случаются.

– Слушай, Насть. У меня же сейчас частный прием начнется, я тебе полноценно время не могу удалить, извини. Смотри, давай я тебе пока, чтобы ты работать могла, выпишу вот эти лекарства. Они облегчат твое состояние.

Она начеркала что-то быстрым подчерком на бумажном клочке.

– Но это же антидепрессанты? Ты диагностируешь у меня депрессию вот так вот с одного взгляда? Это же не шутки. Надо анализ крови хотя бы сдать для начала, тесты стандартные пройти. И насколько это профессионально вообще? – Настя взволновалась и даже рассердилась. Она смотрела то на рецепт, то на Светлану как на нечто из ряда вон выходящее.

– Да, ты права, все это мы сделаем. Я тебе поэтому и говорю – на время, не злоупотребляй. Это только на сейчас просто, чтобы ослабить симптомы. То, что ты описываешь похоже на приступы панической атаки – с ними надо разбираться. Но у меня сейчас времени нет. Поэтому давай мы с тобой дней через 10 или 2 недели встретимся и проведем полноценную работу терапевтическую. Сразу запишу тебя на тридцать первое августа на восемь утра?

– В восемь у меня обход. Давай раньше, в семь.

Светлана напряженно вздохнула, но согласилась и резко черкнула что-то в своем ежедневнике.

– А пока я могу только это предложить. Возможно, я предполагаю, приступы связаны с тем, что ты никак не можешь свыкнуться, со смертью пациентов. Мы с тобой об этом тоже поговорим. Это в действительности может наносить тебе душевную травму. – Умным и участливым взглядом смотрела она на Настю.

– Ой, да все это я знаю. Ладно, поговорим тридцать первого числа. Надеюсь, до твоих таблеток дело не дойдет, и я найду в себе силы справиться с приступами. – Попыталась надавить на чувство вины психиатра Настя, но тут же отметила свою манипуляцию.

– Я видела, как ты и не с таким стрессом справляешься. Если что, ты знаешь про медитации и самоконтроль.

– Ладно, пока, Свет. Спасибо. – Раздраженно кинула Настя.

– Пока Настюш. – Встревожено попрощалась Светлана.

Настя взяла рецепт лекарства, но при этом негодовала. Что это за безобразие? Она ведь прекрасно понимала, что ее состояние просто так лекарством заесть нельзя. Она постарается, конечно, не прибегать к ним. Но если приступы плача будут одолевать, что делать – выпьет, не страшно, она-то уж на них точно не подсядет. Панические атаки и душевная травма – скажет тоже, откуда они у нее.

Но Настя все-таки зашла в аптеку, купила один блистер из десяти таблеток и сунула в карман плаща. Увидев летящий подол своего платья, она вспомнила, что ей нужно не домой, а на праздник к сестре и расстроилась.

Как же хочется закурить – как жалко, что я не курю. Ехать тут как назло всего минут двадцать. Она так не любила близких, кроме маленьких племянников Сашеньки и Вани, что радовалась, если по пути застревала в пробке. Чем хуже – тем лучше. Но в этот раз дороги оказались свободными. Она сама не понимала причины такой нелюбви, но признавала это чувство. Всю дорогу она размышляла: я сейчас зайду, мы обменяемся новостями, поедим и все. Ничего страшного меня не ждет. Почему у меня потеют руки, и нападает зевота каждый раз, когда я в этом доме? Может дело в доме, а не в людях? Да, я их не люблю, но и не ненавижу. Да, мы бы никогда не дружили, если были бы не родными. Да, они не воспитаны, лезут в душу неуместными вопросами, да, они не образованы, поэтому им не понять сути моей работы, но это еще не значит, что они плохие. И нет причин для негативного настроя. Я же с ними выросла, значит есть что-то общее у нас. Как минимум предки. Одев на себя улыбку и добрые глаза, с пакетом подарков она вышла из машины и бодро направилась к пятиэтажке.

– Ба! Приехала что ли? Чего-то вдруг? Дети уже спят. Ну заходи, накатим.

Дверь открыл еще не старый мужчина. Гладко причесанный, правда, с пятном на свежей рубашке. Из квартиры вывалилось тепло и запах домашней еды – это немного расслабило Настю.

– Наська это пришла! – Заорал он в холл.

– Не ори ты, дети спать легли, – шикнула на него устала женщина с дешевым ярким макияжем и распрямившимися сухими кудрями.

– Привет, дядь Коль. – Она отдала ему пакет с подарками. – Ириша… – потянулась она к женщине, чтобы приобнять. Ощущение было, что обхватываешь руками кусок замутненного стекла, которое старались натереть до блеска – нечто холодное, безучастное и с острыми краями.

Настя сняла плащ и обувь, прошла в зал. Двухкомнатная квартира старшей сестры Иры была с когда-то хорошим ремонтом, остатки свежести местами еще сохранились. С мебелью, которую обновили в 2000-х по моде 80-х. Можно было бы сказать, что здесь живет семья в целом не бедствующая, но при этом нуждающаяся. Пришлось идти сразу к столу, где стояло несколько бутылок крепкого дешевого спиртного и полупустые салатницы.

– Сейчас горячее принесу тебе, – сразу начала хозяйка дома. Ее выражение лица и взгляд были как всегда странными для Насти, она не могла их прочитать и понять, что на самом деле думает и чувствует ее сестра. Вроде бы искреннюю улыбку дополнял неласковый взгляд.

– Не надо, Ир, я не голодная. Жалко дети уже спят, думала их обнять да поехать.

– Раньше приезжать надо было, где ты шарахалась?

– Я с работы сразу, как смогла.

– Что ты разговариваешь с ней, давай накатим. Во, держи рюмашку. – Продолжал дядя Коля.

Звон стекла отозвался в мозгу у Насти чем-то жутким. Она чокнулась, но пить не стала. Никто и не заметил. Весь вечер прошел в гоготанье голосов, из которого до нее доносились только отдельные фразы, по их контексту она понимала, что обращаются к ней и включалась в разговор только урывками.

– О, ну ты такая огромная стала, как корабль!

– Спасибо, тятя Зоя.

– Это был не комплимент – похудеть бы пора. Видно, что на хороших щах сидишь.

– Чужих лечишь детей, наверное, потому что своих нет.

– Да это все потому что у нее с Пашкой не получилось 20 лет назад. Че, скучаешь по нему до сих пор?

– Я лечу детей, потому что у меня хорошо это получается, тетя Света. А с мужчинами у меня и без Пашки все хорошо.

– О, как мы заговорили. Бойкая что ли стала? Забыла, как говно чистила? Начальница ты у себя там. А тут ты прыть то свою умерь. Место свое не забыла?

– Не забыла, мы и в больнице утки убираем, дядя Коль.

– Не ты ж убираешь, а санитарки. Уж не сравнивай.

– Тетя Зоя, у меня работа тоже ведь не простая.

– Да-да, извини, конечно. Ты же врач – это уважаемо. Не то, что мы неученые.

– Что вы на Настю мою накинулись, не видите, она выглядит ужасно, синяки под глазами, поникла вся – устал человек.

– Спасибо, Ир. Да я уж подарки и гостинцы оставлю и поеду.

– Я провожу тебя, хочу выйти покурить. Да и мусор заодно возьму с собой, чтобы не вонял тут всю ночь после пьянки.

Толпа родни, в лица которых она даже не успела вглядеться, да и не хотелось этого, вслед промычала что-то неудовлетворительное. Настя расстроилась, что не успела обнять любимых племяшек.

Глава 3. Триггер.

– Ты на них не обижайся, – сразу в подъезде начала Ира. – Помнишь, как нам дед Иван говорил? Главное держаться вместе, потому что мы родня и больше у нас никого нет.

Настя очень хотела поспорить с этим замечанием, но понимала – смысла в этом не было никакого. Да и не помнила она, чтобы дед Иван это когда-то говорил. Но переубедить сестру ей все равно не удастся, бороться было бесполезно, а в очередной раз тратить на этот разговор эмоциональны силы – жалко. В нос ударил запах подъездной сырости и грязи и перебил ее мысли. А Ира продолжала:

– Ты приезжай чаще, не забывай нас, да мы люди мельче тебя. Но тоже люди.

Настя вспомнила, что никогда не получает от них даже сообщения с Днем Рождения – сначала разозлилась этому, а потом порадовалась. Откуда столько в ней нелюбви к своей семье – она никак не могла этого понять. Но семейность надо было хотя бы изображать. Это ведь на самом деле – единственные близкие люди.

Женщины вышли из подъезда и остановились под окнами первого этажа. Пока Настя была в гостях, прошелся небольшой дождь, он намочил асфальт ровно на столько, чтобы сделать его немного скользким – водители боятся такой влаги, под колесами она превращается в мыло. Но опасаться этого нужно лишь на шоссе, где можно разогнаться, во дворе обычно скорость у машин низкая.

Ира закурила. Она работала продавщицей в частном продуктовом магазине, каких сейчас уже почти не осталось. Была когда-то красивой девушкой, мужчины толпами за ней гонялись, в семье ее называли вертихвосткой, а ей это только нравилось. Она старалась всем назло выглядеть вызывающе и больше времени проводить с парнями. Только мини юбки, только мини топы и только высокие каблуки. «Сейчас ее таз уже не позволяет надевать короткое – как хорошо, что она это понимает», – подумала Настя. «Если бы она не курила столько, возможно сейчас и кожа была бы не такой сухой» – снова промелькнуло у нее в голове, но вслух ничего этого она не сказала, конечно. Когда-то блестящие хитрые глаза заигрывающе выглядывали из-под густо накрашенных ресниц старшей сестры, а брови недвусмысленно спрашивали и мужчин, и женщин «идешь со мной в постель?» Сейчас веки наплыли так, что видно было лишь крысячий взгляд откуда-то изнутри головы. Внезапно Насте захотелось наброситься на сестру, повалить на землю, камнем или кирпичом размозжить ей башку, бить чем придется под руку в эти самые глаза и в лоб, пока голова не превратится в кровавый шар. Настя аж сама от себя шарахнулась – «Господи, Боже мой, откуда во мне столько ненависти и агрессии!?…» И тут же решила взять разговор в свои руки.

– Ты уже решила, в какую школу отдашь Санечку на будущий год?

– Тут и решать нечего – в ближайшую. У меня нет денег и машины возить ее куда-то. Да и смысла я в этом не вижу. Школа есть школа, ее задача – сломать человека и убить в нем все самое лучшее. А с этим любая справиться.