Текст книги "Экзопулус вздымает волны"

Глава 6

Утро среды встретило город хмурым и неприветливым настроением. Мелкий моросящий дождь обволакивал улицы, витрины и деревья. Холодные, скользкие капли, подгоняемые нечастыми резкими порывами ветра, пронизывали насквозь, проникали сквозь одежду, метко заползали под верные зонтики, стойко и самоотверженно пытавшиеся защитить своих хозяев. Небо плотным пологом закрыли смурые тучи, высокомерные и сдержанные, настойчиво подчеркивающие скорый визит осени.

На дороге выстроилась плотная вереница машин, угодившая в самодельный капкан пробки, вдоль которой сновали сердитые пешеходы, спешащие на работу – обычная, рутинная картина, которой так славятся почтенные поселения, гордо именующие себя мегаполисами.

Невысокое здание галереи вполне вписывалось в окружающий пейзаж – светлая постройка, заметно потускневшая от дождя, выглядела скромно, тихо и сдержанно. Все нововведения последнего времени – акриловые буквы, стеклянные витрины, яркие вывески – сгладились, смягчились за пеленой непогоды, поблекли, словно сойдя с картин Антуана Бланшара¹⁸, окутывая мягким умиротворением. Но за этими стенами не было и капли покоя, все было пропитано растерянностью и волнением, нервно сверялись часы, и все разговоры сводились к теме внезапного прибытия Феликса и вожделенного полотна.

– Мне кажется, он не приедет, – именно такими словами Макса и Феню встретила Полина, как только они переступили порог «Артекториума».

– Кто… Феликс? – пробормотал Макс.

– Да нет же… папа… в смысле, Эрнест Львович, – Полина раздраженно потерла правый глаз, не выпуская телефон из рук. – Вчера написал по WhatsApp’у, чтобы его не ждали. Сегодня я ему дозвониться не могу с самого утра. Ему просто все равно. Не так, как раньше.

– Ты о чем?

– Ни о чем. Сами справимся. – Полина вздернула голову и посмотрела на Макса упрямым взглядом. – Феликс с агентом приедут часам к пяти. С ними будет и кортеж с полотнами. Мы их встретим, распределим картины по залу, а потом займемся корректировками, которые Феликс захочет внести в оформление. Идите пока к Елисею, он в восточном зале, объяснит, что нужно делать.

Макс только успел кивнуть, так как внутренняя несобранность и дикое желание спать неимоверно мешали поддерживать легкий светский настрой, но Полина этого уже не видела. Ловко обогнув разукрашенный стенд, она убежала куда-то по направлению к кабинетам. Постояв несколько секунд на месте, Феня неуклюже потрепал друга за плечо в знак поддержки, и, собравшись с духом, Макс все же направился в сторону нужного зала.

«Экзопулус вздымает волны». «Экзопулус»… будет здесь сегодня вечером. Тайная миссия стала слишком близкой, предстала гигантом, исполином, тяжкой и почти невыполнимой задачей, неизбежной и неотвратимой. Об этом, кстати, напомнил ему майор Грозов, позвонивший около двух часов ночи по неизвестному номеру и безапелляционным тоном напомнивший о своем присутствии, после чего сонное состояние испарилось напрочь и стало напоминать о себе только сейчас.

Хотя забыть о Панфиле Панфиловиче в любом случае было бы непросто. Почти так же, как и осознавать полное отсутствие плана, а фраза «действовать по обстоятельствам» ничуть не вносила ясности и определенно вселяла сомнения.

Дальнейшие раздумья, пронизанные тонкими метафорами истерзанной души, продолжения не получили, так как буквально ниоткуда на Макса вылетел Елисей. Громко поприветствовав своих собратьев по миру искусства, он затащил всех в крохотную полупустую комнату без окон, о существовании которой в галерее вспоминалось редко, и усадил на большой старый диван, примостившийся в углу в окружении кипы нераспечатанных коробок неизвестного назначения.

– У меня картину купили! – с восторженной улыбкой сообщил Елисей. – На сайте, представляете? Небольшую, правда, и недорогую, но все равно.

– Поздравляем, – Макс откинулся на спинку колючего дивана, явно не стеснявшегося выказывать свое недовольство нежданным гостям. – А что за картина?

– Хотите, покажу? Вот, у меня фотка есть.

Елисей покопался в телефоне и на экране высветился натюрморт с большими розовыми пионами в вазе, сквозь которые застенчиво проглядывали бутоны диких роз, пестрые оборки душистого горошка и гроздья белой сирени. Края цветков были слегка подернуты мягкими солнечными лучами, на столе под ними были щедро рассыпаны лепестки и листья.

– Красиво, – отметил Макс, – мне очень нравится. Цветы будто настоящие.

– Спасибо, – просиял Елисей, – Феня, а тебе как?

– С душистым горошком другие цветы в вазу ставить нельзя, все завянет, а еще в вазу розы поставили, такой букет точно долго не простоит, – задумчиво проконсультировал Феня.

– Но картина в любом случае выглядит превосходно, – добавил Макс, решив все же элегантно увести разговор в сторону от рассуждений на тему флористики. – А ты часто такое рисуешь?

– Нет, что ты, – отмахнулся Елисей, – я вообще не специализируюсь на этом. Просто сидел вечером, в интернете репродукции смотрел, и, не знаю, почему-то зацепило нарисовать именно цветы. Хотя на натюрморты редко пробивает. Раньше я просто был помешан на портретах. Пытался манеру классиков повторить, и неплохо, кстати, получалось. Нужно работать дальше, конечно, но хорошо продвинулся, когда учился, одним из лучших портретистов был на курсе. А потом года три назад захотелось что-то другое делать, что только не пробовал – кубизм, абстракт… Вот, смотри…

Елисей пролистал вереницу фотографий, на которых были изображены десятки разнообразных картин.

– Но мне кажется, все равно чего-то не хватает, – Елисей нервно потер колено. – Как думаешь, может, нужно поучиться где-нибудь еще?

– Учиться всегда полезно, – со знающим видом провозгласил Макс.

– Только где… Вот ты, кстати, что заканчивал?

– Я? Сейчас скажу… – Макс принял серьезный вид, но, вопреки стараниям, название заведения, обучающего тонкостям интерьерного дизайна, упорно не вспоминалось. К счастью, дальше этой фразы диалог продолжиться не успел, так как открылась дверь и в проеме образовалась фигура Лики. Она позвала Макса за собой, на что в ответ последовал невиданный доселе энтузиазм.

В коридоре, еще не до конца оправившись от внезапной удачи, Макс попытался разрядить обстановку и дополнить внезапную прогулку галантной беседой – про неимоверное везение с приездом Феликса, про важнейший, почти исторический для галереи день, сдобрив все изящными комплиментами самой Лике.

Лика, однако, любезные речи не оценила, и ее вид остался холодным и бесстрастным. Образовалась неудобная пауза, мастерски выдержав которую, девушка небрежно подняла левую руку и указала на незнакомца, сидящего на дальнем пуфике около скульптуры, выполненной из алюминиевых спиралей, и усиленно что-то записывающего в планшете, периодически отрывая взгляд и пристально рассматривая редких посетителей.

Прядь его темных волос спускалась при наклоне головы и закрывала правый глаз, но незнакомец, казалось, этого не замечал, как и темно-синего пятна, уютно расположившегося внизу красной клетчатой рубашки, одетой поверх черной спортивной майки.

– Он так сидит около трех часов, – сообщила Лика.

– Терпеливый, у меня бы так не получилось, – попытался сострить Макс, но по взгляду Лики понял, что это было лишним.

– Он вначале прошелся по всем залам, не особо задерживаясь, а потом выбрал это место.

– И… в чем проблема? Может, ему пуфик нравится. Ну, или скульптура, тоже вариант…

– Ты его знаешь? – перебила Лика.

– Нет, конечно… – удивился Макс, после чего осторожно добавил. – А почему леди сочла возможным, что я могу его знать?

– Потому что он подозрительный. – Лика внимательно посмотрела на Макса. – Какой-то странный. Как и ты. И твой друг. Кто знает, может, это еще один твой друг.

– Я первый раз его вижу, да и друзей у меня не особо много, тем более странных, – по возможности твердо сказал Макс, но высказанное предположение ему совершенно не понравилось.

– Ну и хорошо, – как бы между делом бросила Лика, и, поправив слегка отошедшую манжету, добавила: – У меня дела, приятно было пообщаться, – после чего отвернулась и бесшумно ускользнула к себе.

Безусловно, что-то начинало идти не так, неправильно, непродуманно и слишком быстро. Знакомство с галереей ограничивалось всего лишь тремя неполными днями и несколькими далеко не самыми откровенными беседами, да и Макс обычно относил себя к людям, не страдающим отсутствием коммуникабельности и сообразительности, но здесь даже ему захотелось закончить этот безумный сериал или хотя бы нажать кнопку паузы на день-два, отдышаться, осмотреться, обдумать. Поддавшись лихим мыслям, в полной прострации, Макс побрел назад, но, отрыв дверь, обнаружил за ней только мающегося среди коробок Елисея, который дернулся по направлению к нему:

– Я вот что подумал! Феликс же приедет сегодня вечером, так он все меняет, помнишь, Полина еще говорила? В общем, зал мы не будем сейчас делать, кто знает, что он придумает, надо его подождать, а потом будет уже все понятно. А еще я подумал, может, мне стоит попробовать сделать статую? Сейчас же модная тема про увлеченность и зависимость человека и техники, так пусть, например, голова будет из проводов. Или все-таки нарисовать такую голову как картину? Как думаешь, что лучше пойдет?

– Где… Феня? – растерянно произнес Макс.

– Феня? Он… – Елисей удивленно посмотрел на Макса, – вышел…

– Куда?

– Не знаю… куда-то вышел…

– Пойду поищу его, – Макс поймал немой вопрос в глазах Елисея и добавил: – А насчет головы с проводами – лучше сделать оба варианта, картина и несколько скульптур, тогда уже получится инсталляция, и можно отправить на выставку.

– Точно! – вдохновился Елисей. – Надо теперь по наброскам подумать…

Елисей продолжал рассуждать вслух, лелея свою новую идею, но Макс, уже успев выскочить в коридор, отправился на поиски Фени. Долго искать не пришлось, ибо Феня оказался в комнате неподалеку, как оказалось, являющейся кабинетом престарелого профессора. Кожедубов-Брюммер и в оформлении интерьера был до неприличия консервативен: на первый взгляд, в его кабинете не было ни одной вещи, исполненной позже 50-х годов XX века. Как потом выяснилось, большую часть мебели Ефим Иосифович перетащил из своего дома или с дачи, где едва ли не все его столы, кресла и шкафы были выполнены из дуба, к которому питалось особое предпочтение.

А пока престарелый профессор осуждающе смотрел на ворвавшегося к нему в кабинет Макса, восседая на древнем кресле с облупленным лаком на подлокотниках, вертя в руках подарочную, немного потертую перьевую ручку, на которой были выгравированы золотистая эмблема и витиеватая надпись. Напротив него, в точно таком же кресле сидел Феня и пил чай из большой кружки. На столе стояла старая советская ваза из хрусталя, в которой лежали добротные пряники и конфеты «Коровка».

Наконец невольный молчаливый этюд был прерван вопросом:

– Что вам нужно, молодой человек?

– Я за другом, срочные дела, – произнес несколько ошеломленный Макс. – И… нашел его здесь… и вас тоже…

– Даже не знаю, какие у вас могут быть дела, – проворчал профессор, откладывая ручку в сторону. – Ладно. Парфений, было очень приятно с вами пообщаться, – профессор кивнул головой, – надеюсь, продолжим нашу беседу впоследствии. Приходите еще на чай с пряниками.

– Пряники нужно завернуть, чтобы они не засохли, тут они неправильно завернуты в пакет из целлофана, нужно их положить в льняной мешок. Если у вас нет льняного мешка, можно сшить, главное, чтобы была льняная ткань, – сообщил Феня.

– О, это прекрасная идея, – согласился Кожедубов-Брюммер. – Меня самого целлофановые пакеты раздражают, скверная вещь.

– Мне очень неудобно прерывать вас, но нам действительно нужно идти, – аккуратно напомнил Макс.

Профессор что-то пробурчал, хотя в целом выглядел спокойным и довольным, сделал глоток из чашки и пододвинул к себе большую потрепанную книгу, в которую углубился сию же минуту.

Уже когда они выходили из кабинета профессора, послышались какие-то голоса, громкие, но пока трудноразличимые, вкупе с эхом создавшие на безмятежных просторах галереи ощутимый диссонанс. Ближе к главному входу, опрометчиво решив срезать путь и оказавшись почти в середине зала, Макс и Феня чуть не столкнулись с шумной бравурной процессией человек на шестнадцать, не меньше, уверенно продвигающейся вперед. На часах не было и двух дня, редкие посетители оживились и с интересом наблюдали за необычным шествием.

Справа процессии семенил высокий долговязый мужчина в изысканном сером костюме, идеально сидящим по фигуре, по пути одаривая присутствующих снисходительной полуулыбкой, рядом уверенно шагал директор Эрнест Львович, сосредоточенный, решительный, благоухающий дорогим парфюмом и, казалось, даже помолодевший на пару лет.

В центре, не ограничивая себя в высоколитературных слогах, неистово вещал невысокий худощавый парень в небольшой черной шляпе, слегка приспущенной на правое ухо, из-под которой проглядывали пряди светлых волос и выбритые виски, в полосатом узком пиджаке на голом торсе и широких шароварах. Это и был Феликс.

Глава 7

Наверное, в других условиях, если бы Максу предстала возможность выбирать – заводить ли ему знакомство с новоприбывшим гением или быть о нем в полнейшем неведении, Макс, даже при всей его легковесности и непритязательности в общении, выбрал бы второе. Ибо общение с Феликсом возможно было выдержать только будучи стойким и бесстрастным воином, а к таковым Макс, к сожалению, не относился, как не относилась к ним и большая часть сотрудников галереи.

Иными словами, спокойно Феликса мог воспринимать только пан Вишцевский, который сегодня представлял собой образец идеального бизнесмена, и Феня, которого вообще редко что могло вывести из себя.

Агент Феликса, как с удивлением отметил для себя Макс, также не являлся товарищем со стойким духом, и с его стороны были заметны весьма неприглядные для подобного мероприятия раздраженность и нервозность, которые Литтон пытался сокрыть от посторонних глаз, коих собралось предостаточно. И это было странно.

– Какие мелкие, уныленькие комнаты, Боже ты мой! – именно с этими словами Феликс и влетел в галерею. – Не хватает, не хватает, не хватает масштаба! Я чувствую энергию, она бьется, бьется, колотится о стены, стены мешают ей!

Резким движением Феликс драматично воздел руки, словно находясь на театральных подмостках в момент репетиции шекспировской пьесы, нахмурился, придавая себе более серьезный и глубокомысленный вид, и развернулся лицом к толпе:

– Искусство не терпит стен!

Раздались десятки щелчков фотоаппаратов. Приглядевшись, Макс про себя отметил, что толпа сопровождения Феликса состояла, в основном, из журналистов и трех молоденьких девчушек, которые, скорее всего, относились к числу особо преданных фанаток, судя по их восторженным и почти не мигающим взглядам, воспринимающим каждое слово кумира как откровение.

– Я бы снес эти стены, но мне не хватит города! Я бы взлетел над городом, но мне не хватит этой планеты! Я бы вознесся в космос, но мне не хватит, не хватит, не хватит Вселенной!

– Что с ним? – озабоченно шепнул Макс стоявшей рядом Полине, внимательно следящей за происходящим.

– Ну да, он… экспрессивный… харизматичный молодой человек…

– Мне бы столько харизматичности, – протянул Елисей.

– Леся, ты прекратишь когда-нибудь это?

– Он все-таки здесь, может… спрошу у него, как ему так… удается… – Елисей оборвался на полуслове, встретив гневный взгляд Полины, и стыдливо потупился.

Феликс тем временем продолжал:

– Искусство – это игла, которая распорет вас и сошьет заново, как тряпичную куклу! А моя выставка – это шредер, который искромсает вас на мелкие полоски, мелкие, мелкие кусочки, и если вас потом склеить, то никто вам не скажет, что в итоге получится! Вы можете после этого стать кроликом, монахом, деревом, колесом или ботинком, и я за это не в ответе!

– Что он мелет? – встревожилась Полина.

– Вы жаждете ответов, а я жажду вопросов! Пресс-конференция начинается прямо сейчас!

– Нет, не сейчас! – к Феликсу резво подскочил Литтон. – Сейчас у нас, к сожалению, нет времени на интервью, можно выделить максимум пять минут, а конференция будет позже…

– Это кто решил? – вскрикнул Феликс.

Началась словесная перепалка, которая, судя по сладковатой улыбке журналистов, с интересом следящих за происходящим, определенно пришлась им по вкусу.

– А разве этот агент… Фарнсуорт… не англичанин? – задумчиво произнес Макс.

– Не знаю… Я с ним вроде по-английски переписывалась… – Полина стояла неподвижно, застывшая в смятении и недоумении, хотя всячески старалась собраться.

Успокоить взбудораженного Феликса получилось только у пана Вишцевского, пусть и не с первого раза. После нескольких внушительных монологов Эрнест Львович, наконец, привел Феликса в чувство, договорившись о пятнадцати минутах разговоров с журналистами в порядке безотлагательном и большом интервью впоследствии, после чего Феликс снова принял свой обычный облик, довольно улыбнувшись и изобразив для публики витиеватый реверанс. Со стороны даже закрадывалось подозрение, что весь этот скандал был спровоцирован юным дарованием только ради шумихи и парочки острых статей, а вот Литтону, нервно поправляющему свой галстук четвертый раз подряд, похоже, действительно требовалась помощь.

Пока Феликс наслаждался выторгованными пятнадцатью минутами повышенного внимания к своей персоне, Эрнест Львович подошел к Полине:

– Когда закончится этот цирк с журналистами, будем вносить полотна, с черного входа. Восточный зал готов?

Полина потеребила развязавшийся бантик на воротнике:

– Да, там все сделано… Но Феликс вроде хотел чем-то украшать стены… дополнительно…

– Поэтому мы и убедили его приехать раньше. Чтобы было время определиться, наконец, с оформлением и на само декорирование.

– Не так много…

– Достаточно. Просто, выражаясь максимально дипломатично, с экспозицией господина Феликса Петрова придется постараться несколько больше, чем обычно. Но с ним всегда не все просто, судя по опыту наших коллег. В общем, проследишь за выгрузкой полотен, далее займешься будущими проектами. Насколько я помню, у нас еще афро-скульптуры на октябрь, инсталляция на тему экологии и сборная выставка питерских художников, и никто этому не уделяет должного внимания из-за этой неразберихи. А Феликсом займусь я сам.

Последняя фраза резким рывком высвободила Полину из липких путаных ветвей тягостного полусна, отчего в ее голосе снова проявились строгие нотки:

– Все остальные проекты, о которых ты говоришь, ежедневно отслеживаются и находятся под моим контролем. В том числе и эта выставка. И напомню, что именно я ее организовала, практически полностью, без твоей поддержки…

Вишцевский негромко откашлялся:

– С Феликсом может быть очень много сложностей, он непростой человек.

– Ты, наверное, удивишься, но об этом я начала догадываться еще по телефонным разговорам. И меня это почему-то не беспокоит. А знаешь, почему? Потому что после апрельской выставки… как она там называлась… «Грома омут»… когда ты внезапно исчез недели на три, бросил все и уехал, до сих пор не знаю куда…

– Не будем об этом.

– После нее меня сложностями не испугаешь. Посмотрела бы я, кто бы еще выжил после такого бреда. А вообще, говоря начистоту, ты, папа, последний год ведешь себя как-то странно, ты таким раньше не был. Как будто скрываешь что-то.

Эрнест Львович проигнорировал замечание и сделал на шаг назад.

– Хорошо, упрямства тебе не занимать, будешь помогать мне с Феликсом. Но с ним нужно быть достаточно рассудительным и очень тщательно подбирать слова, этот парень далеко не мастер деликатности. Это, – директор внимательно обвел всех глазами, – и всех вас касается. Без необходимости с ним заговаривать не стоит, просто соблюдаем вежливость, всем понятно?

Одобрительно оценив единодушное согласие, пан Вишцевский дополнил:

– С Литтоном несколько легче, но лишнего при нем говорить не советую, ни о каких проблемах, – директор погрозил пальцем, задержав попрекающий взгляд на Елисее, – особенно про реставрацию. Камеры поступили?

Полина устало выдохнула:

– Пришли сегодня утром, монтаж будет завтра около трех дня. Я заказала больше, чем мы обсуждали, так что все будет под замену. Надеюсь, этот дурдом закончится. Минимум мы их вычислим, тогда они будут уже иметь дело с полицией.

– Отлично, – кивнул Эрнест Львович.

– А что за реставрация? Просто, чтобы в курсе быть… – осторожно поинтересовался Макс.

– Неважно, – отрезала Полина. – Главное, если увидите кого-нибудь с ножом, сразу зовите меня.

– Закончится монтаж, нужно все проверить, – дополнил пан Вишцевский, – нельзя допустить, чтобы подобное произошло с выставкой Феликса.

– Не произойдет, – уверенно произнесла Полина.

– Хорошо, тогда я пойду, побеседую немного с сэром Фарнсуортом, оттащу Феликса от журналистов и пойдем в Восточный зал. А ты проследи за разгрузкой и присоединяйся к нам.

– Ладно, – Полина замялась на долю секунды и, будто вспомнив вопрос, прозвучавший от Макса, обронила: – Фарнсуорт так свободно говорит…

– Он англичанин наполовину, – перебил ее пан Вишцевский, – но эта половина довольно неплохая. Его отец – обеспеченный человек, насколько я помню, у него даже есть какой-то мелкий титул. Мать тоже давно живет в Англии, но родилась в России, больше ничего пока не скажу, он не особо распространяется на этот счет. В любом случае это не главное, главное – чтобы выставка получилась такой, как она задумывается, без происшествий.

Нахмурившись, Эрнест Львович еще раз повторил «без происшествий», будто убеждая самого себя, и направился к гудящей толпе, плотным кольцом окружившей Феликса.

Елисей опустил голову и робко произнес:

– Что-то мне страшно.

– Все в порядке, – бросила Полина, – пойдем, поможешь мне проследить отгрузку. А вы, – Полина посмотрела на Макса с Феней, – пока оставайтесь здесь, может Эрнесту Львовичу что-то понадобится. Только не забывайте… ладно, потом обсудим, сейчас времени нет…

Не договорив последнюю фразу, Полина ловко подхватила оторопевшего Елисея за руку и бросилась к выходу.

Макс с готовностью кивнул им вослед, проводив взглядом две фигуры, которых через несколько мгновений уже сокрыли в себе спутанные галерейные лабиринты.

Итак, вожделенная картина Панфила Панфиловича была здесь, ситуация, в целом, складывалась вполне удачно, и, скорее всего, завтра будет единственная возможность для выполнения задания непреклонного майора.

И ее нельзя было упускать.