Текст книги "Непал без вранья"

3.3. Кому молятся буддисты?

Открывать для себя буддистский Непал советуют ступой Будданатх, старинным колпаком, спрятавшим под собой пятнадцать столетий истории. Золотой наконечник в четыре пары известных глаз[26]26
  Buddha eyes, глаза Будды, один главных из символов Непала.


[Закрыть] следит за всем, что творится в миру, а в радиусе полсотни метров уж наверняка: тибетские монастыри и паломники со всего света, книжные лавки, кафе и многочисленные туристы уж точно не ускользнули от пристального взгляда. Как и мы однажды. Но признаться, Будданатх, «центр тибетского буддизма в Непале», «съемочная площадка „Маленького Будды“ Бертолуччи»[27]27
  Фильм итальянского режиссера Бернардо Бертолуччи, снятый в 1993 году. Одна из центральных сцен картины происходит у ступы Будданатх.


[Закрыть] и множество прочих заслуг не смогли покорить меня так, как это сделал Сваямбунатх и Обезьяний храм Катманду.

Буддистский квартал Сваямбунатх от Тамеля и окрестностей отделяет лишь мост, но, шагнув по ту сторону реки Багмати, открываешь вдруг совершенно новый мир, зеленый, тихий и застывший вне времени. Мы ныряем вглубь, идем к Академии нирваны вдоль барабановой аллеи, загребая правой рукой всю удачу на своем пути[28]28
  Молитвенные барабаны – обязательный атрибут буддистских храмов. Внутри каждого из них находятся бумажные свитки с мантрами, чья сила пробуждается и возносится к небесам, когда барабан приходит в движение. Крутить его – здесь особый род молитвы. «На удачу», – поясняют непальцы.


[Закрыть] и здороваясь с каждой встречной обезьяной левой. Доброе утро, господа! Приятно познакомиться, что за встреча. Нам вежливо улыбаются и кивают в ответ, а между делом переглядываются за спиной что за чудачки разговаривают с обезьянами?

Вся улица, что по правую сторону от трех золотых статуй,[29]29
  Главные ворота Сваямбу, три золотые статуи: четырехрукий Ченрезиг, Гуру Ринпоче и самый большой Будда в Непале.


[Закрыть] чередует сады и расписные храмы с огромными буддистскими барабанами внутри; барабаны эти всегда в движении – тяжелом, но непрерывном. Этот ритм здесь повторяет всё – гипнотическая колыбельная мантры, эхом сообщающая улице глубокое, почти сонное оцепенение; неторопливый поток паломников, бритые монахи в красно-желтых одеяниях и кроссовках Nike, серьезные тибетские женщины в национальных платьях, перебирающие деревянные бусины четок.

Общая численность тибетцев в изгнании – около 134 тысяч человек. Двадцать тысяч из них живут в Непале – обломки трагической истории государства Тибет, лишившегося независимости, большей части культурного наследия и, наконец, своего политического и духовного лидера – известного нам далай-ламы, вынужденного бежать в Индию после военного вторжения Китайской Народной Республикой.

В Катманду, если не брать в расчет Будданатх, все тибетцы собрались в районе Сваямбу. Здесь же мы встречаем и нашего собеседника – тибетскую женщину лет тридцати, отличить от непалки которую получается лишь по одежде. Знакомимся, она рассказывает нам о тяготах жизни тибетского населения в Непале.

– Официальную работу не дают, – делится она, – подрабатываем нелегально, то там, то здесь. Продаем фрукты, украшения. Прав у нас очень мало, но детям наконец разрешили ходить в школу. Мой сын вот пошел в начальный класс, я очень этому рада. Возможностей у него будет больше, чем у меня. В мое детство тибетских детей в школу не пускали. Нас здесь не любят, приходится быть друг за друга. Вот и живем коммунами.

– А вы только буддисты или индуисты тоже? спрашивает Ася.

– Буддисты. Быть только буддистом – это правильно. Быть только индуистом – тоже хорошо. Но если ты и буддист, и индуист, это плохо. Болеешь часто.

* * *

Тибетский буддизм, наравне с китайским и буддизмом Юго-Восточной Азии, одна из трех основных веток этой религии, исповедующей мировую любовь, сострадание и бесстрастность. Вопросом, что из себя представляет буддизм и на чем он основан, я задалась еще перед отъездом в Непал. От лекций далай-ламы перешла ко всему, что попадалось под руку, и в том числе статьям учителя буддистской дхармы на Западе с непроизносимым именем Сангхаракшита.

Из этих лекций я поняла для себя, что буддизм – это не просто религия, не свод предписаний. Это скорее образ жизни, ведущий в череде перерождений к духовному опыту и наивысшему переживанию, которое называется нирваной. Основал это учение Сиддхартха Гаутама, который первым сумел достигнуть состояния Будды (просветленного), личность, как многие считают, реальная, сын раджи из рода Шакья, царевич в традиционной версии. Как гласит предание, он провел беспечную молодость во дворце и не замечал ни старости, ни болезней, ни смерти, пока не случилось в его жизни четыре знамения. Он покинул дворец и увидел старика – и внезапно понял, что когда-нибудь состарится и сам; затем увидел больного и осознал, что здоровье его не бесконечно. Третьим знамением была встреча с похоронной процессией – Сиддхартха обнаружил, что все люди смертны. Тогда он ужаснулся и начал спрашивать себя: «Как я попал сюда? Зачем мне молодость, если я состарюсь? Зачем здоровье, если оно иссякнет? Зачем мы живем, если все равно придется умирать?» И в тот момент случилось последнее, четвертое знамение – он встретил старика садху, аскета. У того не было ни семьи, ни дома, ни даже одежды, но выглядел старик таким спокойным и мудрым, что Сиддхартха решил последовать его примеру – оставить все, что имеет, и пуститься на поиски истины. Он хотел найти ответ на вопрос: «Как освободиться от страданий?» – и потратил на это семь лет, скитаясь по миру и общаясь с мудрецами. И вот однажды, как повествует легенда, он сидел под деревом бодхи, когда на него снизошло озарение – он достиг состояния Будды и начал проповедовать свои истины миру.

– «Вся жизнь человека – страдание» – это главная идея буддизма, – рассказываю я Асе, пока мы поднимаемся по лестнице к Обезьяньему храму, главной достопримечательности района Сваямбунатх: 365 ступеней духовного восхождения. – Нет ничего вечного, и потому все, что мы любим, рано или поздно мы потеряем. И чтобы избавится от страданий, мы можем сделать лишь одно…

– Уничтожить привязанности? – предполагает Ася, отгоняя мартышку.

– Даже раньше. Уничтожить желание как основную причину наших страданий. А добиться состояния бесстрастности буддисту помогает так называемый восьмеричный путь спасения. Правильное понимание и правильное намерение, благодаря чему он достигает мудрости. Правильные речь, поступки и образ жизни – что помогает контролировать поведение и настраивает на правду, сострадание и добродетель. И наконец, правильные усилия, помыслы и сосредоточенность – это уже дисциплина ума.

– Но если это все-таки религия, где там бог? Кто же все контролирует? Будда?

– Будда – это лишь просветленный. В теории и мы с тобой можем быть буддами, если очень захотим. А бога в буддизме нет, во всяком случае, такого, какого мы обычно себе представляем. И потому, если я правильно поняла, человек контролирует и карает себя самостоятельно. «Ты будешь наказан не за свой гнев; ты будешь наказан своим гневом». Так ведь сказал Будда? Добиться спасения человек может тоже лишь сам, благодаря собственной решимости и усилиям. Потому заповеди тут не повеления свыше, а то, что помогает достичь просветления и остановить череду перерождений.

– А что за заповеди? – спрашивает Ася, когда мы останавливаемся передохнуть.

– Они называются шила. Да все то же самое. Не навреди, не солги, не укради. Люби, будь щедр и доволен. Неплохо бы, кстати, отказаться от алкоголя и, конечно, от наркотиков. Хотя меру здесь человек устанавливает себе сам.

* * *

Наконец мы добираемся до вершины и окидываем взглядом город. С этой высоты он перед нами как на ладони – не зря же и холм Сваямбунатх, и главную ступу можно разглядеть почти с любой точки Катманду. Существует легенда, что когда-то, много лет назад, вместо долины здесь было огромное озеро (что, кстати, подтверждают не только древние писания, но и исторические свидетельства). А холм был островом, на котором вырос прекрасный лотос. Отсюда и название, Сваямбу, что означает «самосоздание». И вот однажды к легендарному сподвижнику Будды, бодхисаттве[30]30
  Бодхисаттва – тот, кто стремится к просветлению.


[Закрыть] Манджушри, этот лотос явился в одном из видений. И бодхисаттва решил отправиться в путешествие к озеру и найти прекрасный цветок, чтобы поклоняться ему. Когда же он увидел, что люди могут здесь поселиться, Манджушри разрубил ущелье, куда и стекла вся вода. На месте лотоса построили главную ступу. А обезьяны, что почитаются здесь за священных животных, были всего-то лишь вшами с волос Манджушри, которые отрастали, пока он возводил Сваямбунатх. Волосы, вероятно, выросли длинными, потому что обезьян здесь даже больше, чем людей, они сбегаются в кучки, прыгают по холму и дерутся, позируют, таскают священный рис из храмов – развлекаются, в общем, как умеют.

Холм Сваямбунатх – это очаровательное и беспорядочное нагромождение всего на свете. Здесь можно отыскать и буддистские святыни, большие и маленькие, и индуистский храм, и много других, вполне себе светских построек, побитых временем и трясками. А флагман этой компании здесь главная ступа, большая, белая и похожая на остальные ступы Непала как две капли воды. Все тот же купол, который символизирует собой весь мир. Та же золотая башенка с глазами Будды знак мудрости, сострадания и пробуждения. Те же цветные молитвенные флажки, спускающиеся от шпиля ступы к ее основанию.

Сваямбунатх почитается как буддистами, так и индуистами. Каждое утро перед рассветом и те и другие поднимаются к ступе, начинают обходить ее по кругу и вращать барабаны. Мы тоже вращаем, огибая ступу с серьезным видом, как и прочли, строго по часовой стрелке. «По часовой стрелке надо крутить, а не ходить», – смеются над нами монахи. Ну что же, мы быстро признаем ошибки и уже через пару минут заходим на новый круг – с невозмутимостью бывалых.

Буддисты верят в реинкарнацию, и в то, что люди, какими мы стали, лишь результат прошлых жизней. А также и тому, что происходит с нами все это не случайно: быть может, здесь мы лишь заканчиваем то, что начинали раньше. А если так, то Непал стал для меня одним из подобных «проектов». Впервые я почувствовала это здесь, на Сваямбунатхе, вершине «самосоздания» и отправной точке развития. «Зачем ты здесь? Что пытаешься отыскать?» – задалась я вдруг вопросами, заставшими врасплох мое шутливое легкомыслие. Приезжая в Непал, я не искала духовного опыта. Но, похоже, его здесь не избежать и скептику. А стоит ли удивляться? Ведь отсюда, с крыши мира, за всем наблюдаешь сверху. Но не будем забегать вперед.

3.4. Лумбини, место рождения Будды

Лумбини – это небольшая деревенька у западной границы, одно из самых жарких мест в Непале. Путешественники, планируя свои маршруты в Индию или из Индии через Саноули, обыкновенно не обходят стороной и Лумбини. Ведь эта земля, согласно буддистской традиции, считается местом рождения Сиддхартхи Гаутамы, известного нам с вами Будды-основателя. Один из четырех главных для буддистов городов, наряду с Бодх-Гая, местом просветления Будды, Саранатхом, где он впервые проповедовал, и Кушинагаром, где Сиддхартха ушел в нирвану, Лумбини собирает тысячи паломников со всего света на крошечном пятачке Священного сада.

Обойти Лумбини можно за несколько часов (а если арендовать велосипед, то еще быстрее), особыми достопримечательностями это место не располагает. Да и культуры Непала тут искать не стоит – поселение довольно туристическое, а отношение к приезжим сродни тому, что встречаешь в Тамеле. Индия здесь чувствуется сильнее, ведь основная часть паломников именно оттуда. И если особого религиозного значения поездка в Лумбини для вас не имеет, а границу вы не пересекаете, я посоветовала бы заменить ее чем-то более содержательным. Одной из горных деревень, например, или Читваном, национальным сафари-парком, или отправиться в короткий трек к Нагаркоту. Но если же изучение буддизма – одна из основных целей вашей поездки, а времени у вас достаточно, чтобы посвятить себя духовному поиску, не превращая его в однодневную туристическую прогулку, обойти Лумбини стороной просто немыслимо.

Плотно позавтракав и прихватив с собой немного еды (ведь на территории сада магазинов не разыщешь), мы пристраиваемся в хвосте музыкальной колонны: с барабанным боем и песнями женщины в разноцветных сари несут на голове горшки с растениями. «Поклонение богам», – поясняет нам единственный мужчина парада, с оранжевым платком на шее и выкрашенными красной пудрой ступнями. И хотя церемония эта индуистская, направляются путники прямиком в Священный сад, буддистские владения.

Священный сад начинается сразу за аркой через дорогу от поселения. На входе нас встречают велорикши, предлагая прокатить по всем углам этой запутанной территории, показать не только главный храм Майя Деви, но и спрятанные в глубине сада монастыри со всего света: из Тибета, Китая, Японии, Шри-Ланки, Германии и других стран. Но мы с Асей решаем исследовать все самостоятельно и направляемся за музыкальным парадом прямиком к храму, где, по преданию, жила некогда Майя Деви, мать Сиддхартхи Гаутамы. «Добро пожаловать в Лумбини, место рождения Будды», – красным светодиодом бегущей строки Непал указывает духовный путь. Здесь же – контроль билета[31]31
  Храм Майя Деви – единственная часть Священного сада, куда пускают лишь по билетам. Цена, правда, символическая – 200 непальских рупий за вход.


[Закрыть] и содержимого сумочки. А сразу позади – главный парк с белоснежным остовом храма, знаменитым прудом Пушкарини и опутанным молитвенными флажками деревом бодхи.

– Намасте, – киваем мы монахам, медитирующим в его необъятной тени.

– Намасте! – отзывается кто-то позади. Оборачиваемся и встречаем умиротворенную улыбку. – Сантос, – представляется монах.

– Правда? Как сантоши,[32]32
  Пять шила, основных заповедей в буддизме: не навреди, не укради, не солги, избегай дурного полового поведения, алкоголя и наркотиков – имеют положительные соответствия. Например, майри – дружественность и деятельная любовь, дана – щедрость, сатья – правдивость, смири – внимательность или осознанность. Сюда же относится и сантоши – довольство.


[Закрыть] довольство? – спрашиваю я.

– Верно, верно, – трясет монах умудренной лысиной. – Вы буддисты?

– Пока нет, – улыбается Ася, – только страждущие.

– Тогда это место – то, что вам нужно, – говорит Сантос. – Здесь родился Будда Шакьямуни. Поэтому Лумбини – одно из самых священных мест на Земле. Здесь особая энергетика, чувствуете? Закройте глаза.

Я послушно закрываю глаза и пытаюсь что-нибудь почувствовать. Впереди нас смеются индийские туристы, а откуда-то сбоку доносится шум строительных работ.

– Расслабьтесь и сконцентрируйтесь, – подсказывает шепотом Сантос, – следите за тем, куда направляется ветер.

И словно под указку монашеских наставлений ветер вдруг дует с удвоенной силой и треплет мои волосы, поднимается выше, надувает паруса молитвенных флажков и теряется в кроне дерева бодхи.

– Да, – отзывается вдруг Ася, – чувствую.

– Вот видите, – кивает довольный монах, – а особенно сильная энергия вот там, под деревом. Сантос указывает на огромный ствол. – Лучше всего медитировать под ним. Знаете почему?

– Не знаем, – мотаем мы головой.

Монах засовывает руку в складки красно-рыжего одеяния кашая и достает оттуда мятую брошюрку. На ней изображение женщины, стоящей под деревом и держащей одной рукой его ветку.

– Вот смотрите, – показывает Сантос, – это Майя Деви, мать Сиддхартхи Гаутамы. А это – священное дерево бодхи. Оно поддерживает Майю Деви, пока она рождает сына.

– Стоя? – спрашивает Ася.

– Верно, верно, – соглашается монах, – стоя. А вот в этом пруду, – он указывает на небольшой бассейн с зеленоватой водой перед храмом, она искупалась перед тем, как Будда появился на свет. И здесь же Сиддхартха принял свою первую ванну. А вот там, – Сантос увлекает нас за собой в глубины храма Майи Деви, величавой обертки, за которой спрятаны развалины настоящего святилища, – вот здесь и родился Будда.

– Где?

– Да вот же. – И монах указывает на камень, спрятанный под стеклом в глубине древних стен. – Именно здесь.

«Точное место рождения Будды», – гласит табличка. Оборачиваюсь и смотрю на монаха. Он складывает руки в молитвенном жесте и отходит в сторону.

– Чувствуете? – напоследок спрашивает он нас.

Я вдыхаю кислый запах сырости и всматриваюсь в руины великой истории. И единственное, что чувствую, это, пожалуй, сопричастность. Как же там было?

* * *

Давным-давно, в далеком 563 году до нашей эры, жила-была царица Майя Деви, жена раджи Шуддходханы. Детей у них долго не было. Но вот однажды, в одно из полнолуний двадцатого года совместной жизни, приснился царице сон: четыре духа подняли постель Майи Деви и отнесли ее в Гималаи. Затем Майю Деви отвели к озеру Анотатта, искупали, чтобы смыть мирскую грязь, и облачили в небесные одежды и украшения. И, доставив в золотой дворец на серебряной горе, положили на ложе головой на восток. Вдруг появился белый слон. Держа в своем хоботе белый лотос, он трижды обошел вокруг женщины и забрался в ее чрево с правой стороны. Когда же Майя Деви проснулась и рассказала обо всем Шуддходхане, он пригласил 64 брахмана, угостил их, поднес дары и спросил, что может означать сон царицы. «Не беспокойся, – ответили брахманы, – твоя жена ждет ребенка, и у тебя скоро появится сын. Учти, что если он будет жить в своем царстве, то станет прекрасным правителем. Но если же оставит дом и уйдет от мира, он станет Буддой, тем, кто снимет с человечества покров неведения».

Пришло время, и Майя Деви родила Сиддхартху, а через семь дней скончалась – печальная участь всех матерей Тагхагат.[33]33
  Одно из имен Будды, которое использовал и сам Гаутама по отношению к себе.


[Закрыть] Конечно, она ожила на буддистском небе и всегда следила за устремлениями сына. А иногда и спускалась с небес, чтобы помочь ему советом. Воспитывала же Сиддхартху Махапраджапати, сестра Майи Деви.

Слово «Майя» переводится с санскрита как «иллюзия». Бытует мнение, что в этом имени скрыт особый символизм. Рожденный из иллюзии, Будда находит способ освободиться и достичь тем самым просветления. Такова легенда, и, какой бы фантастической она ни казалась, она меняла судьбы, сворачивала историю и привлекала тысячи паломников со всего света поглядеть на камни – неказистые, пыльные обломки возрастом в 2500 лет.

* * *

Мы выходим из храма, блуждаем в лабиринте кирпичных развалин древних монастырей, рассматриваем знаменитую колонну, установленную императором Ашокой в 249 году до нашей эры. Безжалостный правитель империи Мауриев, он вел разрушительные войны, пока однажды не раскаялся и не принял буддизм.

Бредем дальше – через реку Телу, мимо золотой статуи Будды у самой воды пруда – к белоснежному миражу Ступы мира.[34]34
  Подробнее о ступах Мира в главе «Покхара, хиппи-Мекка».


[Закрыть]

До тибетского монастыря Рабтен мы добираемся уже ближе к вечеру. И пока Ася рассматривает дверные фрески, я ныряю в глубины храма и попадаю в волшебное царство: пустой алый зал, расписные стены и величественный Будда, взирающий на пришедшего поверх мирских устремлений. Впервые в жизни я оказываюсь в храме одна, без ожиданий и поиска. В первый раз не смущаюсь того, что не знаю правил. И вдруг, совершенно внезапно, я чувствую, куда дует ветер. До головокружения, до слез. Чувствую не в статуе, нависающей надо мной своим необъятным авторитетом, не в золоте и украшениях, а в свете свечи, в отражающей его воде переполненных до краев прозрачных мисок. Я смотрю Будде в глаза – без посредников и кодекса, прямо и без страха. И понимаю, что он от меня ничего не ждет: ни послушания, ни революций. Что он не спасет меня в Судный день, ведь никакого суда и не будет, кроме того, что чиним над собой мы сами.

«Какая разница, – говорит он мне, – какой рукой ты крестишься. Каким жестом приветствуешь духовность и какими словами ее выражаешь. Какая разница, в какой дом ты ходишь молиться, да и ходишь ли вообще. Ведь единственный бог только тот, что внутри тебя, а единственная молитва – только та, что искренняя».

Первые семь шагов Сиддхартха Гаутама сделал тут, в Лумбини. Свой первый шаг, провожаемая бесстрастным взглядом, я совершила здесь же, ступив за порог молельной. А Будда остался со мной.

Глава 4
Мальбасе, первые впечатления

Изучив как следует городской Непал и отдохнув от перелетов, мы отправляемся в нашу школу. Maya Universe Academia, деревня Мальбасе, штат Удайпур. Почти сутки дорожной тряски, бесконечная смена транспорта и неослабевающий интерес непальцев к «высокоразвитой» беспомощности в течение всего пути.

И вот мы на финишной прямой – последние километры восхождения в местном автобусе с разноцветными деревенскими жителями, мешками с рисом, завалившими весь проход, и переносным алтарем на приборной панели. Все выше и выше, к нашей поднебесной школе. Мост на ремонте что поделать, идем вброд, подвязав дверцу водителя, чтобы следить за уровнем воды. Следом непроходимая грязь – неужели будем толкать?

Выныриваем из тучи, дождь прекращается, и я хватаюсь за фотоаппарат. Фотографии получаются кособокие, но даже талант не смог бы передать эту красоту согласия человека и дикой природы. Пальмы, бамбук, ребристые склоны, заметенные облаками. Соломенные крыши лачуг, крестьяне с корзинами на головах, костлявые коровы и козы. Все это под непальскую музыку – прекрасный (и оглушительный) микс индийских песнопений и тибетских мотивов.

Наконец нас высаживают на самом верху. Рюкзаки, перемазанные, насквозь мокрые от прошедшего ливня, сбрасывают с крыши, автобус уезжает. Молодая женщина с пожитками на голове, ребенком в руках и еще одним под рукой зовет нас за собой.

– «Майя», – говорит она.

– Понимаете по-английски? – спрашивает Ася.

– Но, – мотает женщина головой.

Взваливаем рюкзаки и плетемся за ней, подбадривая с Асей друг друга.

* * *

Дорога к школе становится нашим первым испытанием. Она занимает всего полчаса, но тяжелая ноша и горные кручи превращают этот короткий путь в настоящую полосу препятствий, вынуждая нас то балансировать на узких тропах, то взбираться на мокрые скалы. Радуемся хотя бы тому, что не знаем дороги. Когда понимаешь, сколько осталось, сложнее, а так – просто ждешь конца пути за каждым следующим поворотом.

Навстречу нам выбегают дети и восторженно перекрикивают друг друга:

– Здравствуйте! Вы новые учительницы, да? А как вас зовут?

А потом нас встречает Асис, директор школы «Сагарматха». Молодой непалец с живыми глазами, в потрепанных конверсах и с татуировкой индейца на плече – такого начальника у меня еще не было. Он забирает мой рюкзак и отводит нас в школу. С ним загорелая девушка, молча проводившая нас в кухню. «Добро пожаловать!» – говорит она по-русски, и мы столбенеем от удивления, пытаясь припомнить, не сболтнули ли по дороге чего лишнего. Ее зовут Яна, ей двадцать шесть лет, и она приехала в школу, как и мы, на длительный срок месяцев пять или же больше, как пойдет. В «Академии Майя» она работает уже третью неделю, ей очень нравится, и особенно здесь, в «Сагарматхе».

– Здесь все по-семейному, – говорит она, детей немного, волонтеров поэтому тоже. Сейчас, например, только я – учитель английского; девушка из Франции, Элли, – она помогает на ферме. Есть еще парень из Бразилии, Бруно. Он здесь уже четвертый месяц, но на следующей неделе уезжает, его классы возьмешь ты, – говорит Яна мне. В других подразделениях,[35]35
  «Академия Майя» имеет три корпуса, два из которых располагаются неподалеку от Покхары. Третий корпус – это наша школа «Сагарматха».


[Закрыть] особенно в главном, все устроено по-другому. Детей там гораздо больше, живут они с волонтерами двадцать четыре часа в сутки. Личного пространства, ясное дело, там нет, даже спят все вместе в одной комнате. У нас же дети после учебы расходятся по деревням, и с четырех вечера мы уже предоставлены сами себе: готовим, общаемся, составляем учебные планы, а потом разбредаемся по своим комнатам. Спать ложимся обычно рано, часов в восемь или девять, встаем, соответственно, тоже. Я на ногах уже в половине шестого. Но вообще завтрак в девять, и если ты не дежурный, можешь поспать подольше.

– Никакого русского в моей школе, – сердится в шутку Асис и приглашает нас осмотреть территорию: несколько зеленых холмов, пороги рисовых посевов, бамбуковые хижины. Следующим слоем идут Гималаи, и небо – бескрайнее, но все еще рыхлое от муссонов.

– Наша школа гораздо меньше остальных, здесь у нас только два направления – обучение и сельское хозяйство, – говорит он. – Строительством почти не занимаемся, осталось только закончить библиотеку, и все. – Асис показывает глинобитный остов вдалеке. – Все уместилось здесь – шесть классных комнат, учительская, кухня и наш огород. У нас есть яблоневый сад, вот только яблок там пока нет. Еще мы разводим коз. Вы едите, кстати, мясо? Очень хорошо, я тоже ем, но не с кем – вокруг одни вегетарианцы.

* * *

«Сагарматха», названная в честь Эвереста, одно из подразделений «Академии Майя». Это школа, спасающая несколько высокогорных деревень от невежества. Дело в том, что в Непале, одной из беднейших стран мира, образование вещь в большинстве своем платная, и, заканчивая несколько обязательных классов, дети обычно идут на поля. «Майя» же помогает продолжить обучение и после начальной школы. К тому же, обучая детей на английском, привлекая иностранцев со всего света, школа дает ребенку гораздо больше возможностей. Вот почему местные жители так благодарны «Майя» и помогают чем могут. Например, предоставляют свои дома волонтерам. Один из них и достается нам.

* * *

Асис приводит нас в местный дворик и представляет хозяевам: Макармаме, хозяину не только дома, но и деревни, его жене Фупу и Азур Аме, старушке с проницательным, строгим взглядом. Маленькая, скрюченная, в традиционных уже лохмотьях, с тюрбаном на голове и серьгой в носу, она выглядит шаманом, знахаркой – не удивлюсь, если так оно и есть. Все смотрят на нее с глубоким почтением, она здесь за главную. «Намасте», склоняемся мы в поклоне. Старуха пристально нас изучает и показывает наверх своим скрюченным пальцем – там мы и будем жить.

Кособокая деревянная лестница ведет в верхние комнаты. Разгребаем листья для коз, наваливаемся на тугую дверь. Наше прибежище на несколько месяцев – криво сбитый дощатый сарай, дырявый, залатанный. Голая крыша, балки, увешанные гирляндами вездесущих кабачков. Из соседней комнаты торчит кукуруза. Разделяющие стенки здесь условные, но это не страшно – в остальных «покоях» никто не живет, там хранят урожай. Без окон, если не считать большого пролома под крышей и огромных щелей, собравших все сквозняки Непала. Из мебели – две широкие лавки с соломенными подстилками. Грязно, пыльно, но не одиноко – пучеглазые пауки рассматривают нас со всех углов.

– Вам, мисс, – говорит Макармама и достает из-под лавки сырой матрас, зеленый от плесени, и одеяло с ветхой промасленной тряпочкой – простыней, наверное.

Поскорее прячу матрас под лавку, стаскиваю дырявую простыню с одеяла и стелю его поверх лавки.

– Нельзя, – говорит Асис. – Спать на одеяле навлечь несчастье на весь дом. Такие уж тут поверья.

Что же, остается солома.

– Моемся мы на улице, – продолжает он. – Конечно, в одежде. У нас есть три колонки. Ближайшая в вашем дворе, но вокруг всегда много людей, и они будут разглядывать вас, не стесняясь. Есть еще две – в глубине деревни. Там обычно безлюдно, поэтому волонтеры ходят туда, ну а вы выбирайте сами. Туалет за домом, но учтите, бумагой здесь не пользуются[36]36
  Кстати, в Непале, как и в Индии, подмываются левой рукой.


[Закрыть] и бросать внутрь ее нельзя. Мусор мы сжигаем или закапываем, поэтому постарайтесь использовать то, что может разлагаться. – Асис смотрит на часы и продолжает: – Ужин в семь, так что распаковывайте рюкзаки и приходите, скоро будем есть. – И уходит.

* * *

Мы остаемся одни посреди нашего жилища, не зная, за что взяться. Выметаем пыль, закрываем щели, выгоняем курицу. Внизу разводят костер, наша комната тонет в дыму, зато не будет комаров, решаем мы с Асей. Прибегает кошка, начинает драть спальники – отлично, будем жить без мышей, радуемся мы. Развешиваем вещи по балкам, раскладываем книги, прислушиваемся: свиньи, куры, козы, непальское радио. Что же, наконец добрались.

Отправляемся к ужину. Заходим на кухню, за столом – Вавилон: Асис и его помощник Субасдай, Элли, крупная блондинка-француженка, и Бруно из Бразилии горячо обсуждают что-то, замешав в свой вечерний диспут не только акценты, но и колорит своих стран. Поприветствовав компанию, идем к глиняной печи в глубине, где Яна ловко разжигает огонь. Предлагаем свою помощь.

– Рацион у нас здесь небогатый, – говорит она. – В первую очередь мы едим рис. Есть еще овощи с огорода; пойдемте, я все покажу.

Мы шагаем за ней по мокрым грядкам.

– Сегодня нам понадобятся бобы.

– Мы собираем их сами? – вырывается у меня глупый вопрос.

Яна смеется. Что поделать, мне еще не доводилось собирать бобы. Для меня они всегда были банкой Hienz на второй полке слева.

– Местное бобовые дерево. – Яна указывает на высокий витой куст. – Для готовки мы крошим их целиком, с кожурой, так что ищите початки потолще. По бокам у них несъедобные «швы», их надо снимать и выбрасывать. Еще нам понадобятся листья тыквы и огурец. – Она срывает огромное колючее нечто, больше похожее на зеленую дыню.

– Шутишь! Огурец?

– Вы еще картошку не видели, – улыбается Яна. – Все это мы приготовим с битым рисом и далем.

– А почему рис называется битым? – спрашиваем мы, возвращаясь на кухню.

– Потому что его и в самом деле побили. Это такие рисовые хлопья, считаются тут вторым сортом.

– А что такое даль?

– Что-то вроде чечевичного супа. Национальное блюдо, его здесь со всем едят. И еще, конечно, специи. – Она достает палитру с приправами и бросает по щедрой ложке каждой. – Спустя три недели в Непале я поняла, что рис – это сплошное разнообразие. Есть миллионы вариаций приготовления риса. Его, например, можно жарить. В прямом смысле – бросать на сковородку и жарить до хрустящей корочки. Получается что-то вроде попкорна. Можно, например, приготовить с молоком, тогда выйдет рисовая каша. А если туда добавить еще сахара с корицей, получится рисовый йогурт. Можно есть рис с лимоном и солью и представлять, что это рыба, а можно с далем это уже рисовый суп. Можно есть с картошкой и зеленью – «калифорнийская смесь», можно просто так, без всего. И чтобы не сойти с ума, девочки, его надо действительно полюбить, – наставляет нас Яна, пока готовит.

– Спасибо Яне, спасибо всем вам, спасибо Вселенной, – говорит Бруно и складывает руки в молитве.

Садимся за стол, Асис достает бутылку с кукурузной пробкой.

– Что это? – спрашиваем мы.

– Рокси, тэта – местный пшеничный самогон, – отвечает Элли. – Редкостная гадость, но все равно попробуй. Вечерами тут без этого околеешь.

И действительно, словно сироп от кашля разбавили водой. Алкоголь почти не чувствуется, но согревает сразу.

– Слушай, Асис, – говорит Бруно, – сегодня ночью я нашел у себя в кровати крысу. Я не шучу, настоящая жирная крыса пробежала по моим ногам.

– Здесь они безобидные, маленькие, – смеется Асис, – не то что в Бомбее. Там с ходу и не разберешь, крыса это или кошка.

Все улыбаются. Похоже, здесь это никого не пугает.

– Ну, просто реальный враг деревни – это насекомые, – объясняет Элли. – Каждый раз после занятия с малышами я нахожу у себя вшей. А есть еще пиявки, очень неприятная штука. Если отцепишь сразу, ничего, но если не заметишь – пеняй на себя. Потом остаются следы, заражение и все такое. Может, видели, у многих детей ноги в пупышках?

– В самом деле? А мне одна девочка как раз протянула сегодня такую, – говорит Ася. – Они их, получается, вообще не боятся?

– Не-а, – протягивает Элли. – Единственная причина их страхов, дорогуша, это богатое воображение. Вот только послушайте, встает сегодня Дев и всему классу рассказывает, что рядом с его домом живет Бухо. Это не человек, не животное, и пришел он из леса.