Текст книги "Главный редактор. Психологический детектив"

– Мельникова, ты рехнулась?! Ладно, очкарик – бог ему ложку мозгов пожалел, бывает! Но ты с какого перепуга в рассудке повредилась? Твоя фамилия не знатного рода, однако это не повод позорить предков! Давай, дуй отсюда!

Она не шелохнулась. Лишь глаза горели на побелевшем лице, когда снова отчеканила:

– Клянусь, сделаю материал, если пообещаете познакомить с Николаем Максимовичем.

Лесник заерзал. Мелькнула шальная мысль: может, правда, того? Двинулась? Тихоней никогда не была, но и на психованную вроде не походила. Обычная студентка со средней успеваемостью и средним уровнем политкорректности. Словом, как большинство учащихся. Какой бес в нее вселился?!

– Любезная, позвольте поинтересоваться, как осуществите намерение? – процедил он, переходя на обращение «с любезностью», как окрестили привычку студенты. – Мирзоев пробудет в тюрьме до второго пришествия. Общение со СМИ запрещено. О каком интервью вообще речь? Но предположим невероятное: вы стали комариком, проникли в его камеру, обернулись там красной девицей, и он дал вам интервью. Черт подери, сами знаете: опубликовать откровения нельзя. Если их напечатают, он открестится от всего. Иначе его вышлют на родину, где по нему виселица плачет. Любое сказанное прессе слово расценивается как нарушение тайны следствия – надеюсь, помните, что он под следствием? Кто согласится на интервью в таких условиях? Но раз нынче вечер гипотетических рассуждений, допустим, Евгения, что он наподобие вас сошел с ума. И ему не дорога жизнь. Он – поборник гласности, поэтому готов пойти на верную смерть во имя свободы слова. И вот интервью с таджиком всея Руси выходит в печать. Что дальше? – Лесник метнул недобрый взгляд. – В газету приходят замечательные люди из ФСБ. Душевно, за чашкой чая беседуют с главным редактором и уточняют: «Кто же такой умный-разумный написал статью?». Естественно, знакомятся с умником, чтобы понять, как тот провернул дельце. А после всех – умника, редактора и прочих – оптом, в соседнюю камеру с Мирзоевым. За пособничество терроризму. За соучастие в покушении. Да мало ли за что! Мельникова, ты рассердила меня необдуманной выходкой. Но я спишу это на преддипломное обострение. Сделай выводы, и чтобы подобное не повторялось впредь.

Он строго посмотрел на Женю. Та была белее мела, а когда заговорила, губы дрожали:

– Если достану интервью, и Мирзоев подпишется под каждым словом, и к материалу нельзя будет придраться ни с юридической, ни с фактической стороны – познакомите с Петушковым?

Лесник уже не сомневался: точно, сбрендила. Но не был уверен: звонить в «03» или еще поразвлечься идиотским разговором? Резко перегнувшись через стол, он заглянул в ее глаза и тихо, хлестко произнес:

– Не люблю тратить время на настырных пустобрехов. Жаль эти десять минут. Но еще больше сожалею о последних пяти годах. Всего хорошего, Евгения.

Он указал пальцем на дверь, но маленькое изваяние не двинулось с места.

– Оглохла?

– Если… достану интервью…

– У меня лекция, – отрезал он и направился к выходу.

– Просто пообещайте это!

Женя привстала, видя, что он уходит, не дав слова. Тот обернулся. Помедлив, подошел и произнес по слогам, будто пытался достучаться до глухонемой:

– Не понимаешь? Это невозможно.

– Значит, когда сделаю невозможное, ответите тем же?

Он устало закрыл глаза. Воистину, клинический случай.

– Хорошо. Принесешь интервью с Мирзоевым – позвоню Петушкову. Но если не сделаешь этого – а ты не сделаешь – об этом разговоре станешь жалеть всю профессиональную жизнь. Не беспокойся, она будет недолгой: лично прослежу. Начну с того, что окажешься беспрецедентным случаем, когда студент не защитил диплом.

Лесник вышел из кабинета, хлопнув дверью. А Женя задумалась, не слишком ли высокую цену решила заплатить за призрачную возможность попасть в «Точку зрения».

На следующий день она обложилась материалами про Султонбека Мирзоева. Таджик по национальности, боевик по роду занятий и самый известный бандит на пространстве бывшего СССР был притчей во языцех. Им разве что детишек не пугали, хотя он был пострашнее Бабайки и Кощея.

После попытки взорвать лимузин президента, вся родня, за исключением матери, отказалась от блудного сына, а власти объявили врагом номер один. Правда, не ясно: то ли потому, что хотел убить главу государства, то ли из-за того, что потерпел в этом неудачу.

Женю это не волновало. Специализацией в институте – да что там! – страстью по жизни была экономика. Политикой же интересовалась, поскольку та влияла на финансовые процессы. Как, например, сейчас, когда ее светлое будущее экономического обозревателя зависело от интервью с политическим преступником.

Она перелопатила интернет, тонны газетных вырезок и журнальных публикаций о Мирзоеве, его родственниках и коллегах – таких же «работниках ножа и топора». На третий день про Таджикистан знала столько, сколько ни про какую другую страну. Биографию террориста могла цитировать наизусть. А информированность о покушении на президента стала энциклопедической. Увы, это ни на йоту не приблизило к главной цели. Поэтому решила провести разведку боем. То есть сходить в СИЗО, где томился герой ее ненаписанной статьи.

В подобных заведениях Женя раньше не бывала. Знания о тюремном укладе ограничивались остросюжетными романами, обрывками второсортных сериалов про «ментов» и строчками из песен в стиле «русский шансон». Как она подозревала, это мало соотносилось с реалиями быта за решеткой.

На всякий случай оделась неприметно. Густые волосы стянула в «конский» хвост, нацепила старые джинсы и видавший виды свитер. Отказ от косметики сделал существо в мешковатой одежде серым мышонком. Она удовлетворенно оглядела себя в зеркало и отправилась штурмовать темницу.

Пока тряслась в вагоне метро, сочинила легенду на случай, если кто-то вздумает расспрашивать о цели визита. В памяти всплыло, что в тюрьме есть музей. Правда, не факт, что действующий. Честно говоря, сомнение вызывало само его существование. Как ни старалась воскресить логическую цепочку, не могла взять в толк, откуда почерпнула эти сведения.

От предлога веяло чем-то дурацким, но ничего правдоподобнее на ум не шло. Кроме того, сам повод был не глупее, чем поездка в острог. Не представляла, что будет там делать и что рассчитывает найти. Но в библиотечной пыли озарение, как добраться до Мирзоева, не пришло. Значит, нужно действовать методом научного тыка. Перед глазами стоял светлый лик Лесника, побожившегося запороть ей карьеру. И не сомневалась: тот исполнит угрозу.

В стенах тюрьмы оказалось не так жутко. «Вполне сносно и пристойно», – рассудила Женя, поднимаясь по чистой лесенке пропускного пункта. Но дальше проникнуть не удалось, и оптимизм закончился. Милиционер, уточнивший, какие заботы привели ее сюда, не походил на дядю Степу. Скорее он напоминал уставшего клерка, погрязшего в рутине.

На бодрое вранье про музей он ответил, что экскурсии проводятся только для юридических лиц. Это расстроило посетительницу, которая чуть не плача пожаловалась на длинную, трудную дорогу, сходу наплела с три короба, что пишет книгу про тюремные музеи и объехала полстраны, собирая материал. Видимо, история получилась убедительной: страж порядка перестал отделываться однообразным «ничем не могу помочь», оживился и спросил, как обстоят дела на Колыме. Выяснилось, что у него там похоронены родственники. Увы, туда писательница еще не добралась.

Поняв, что скучного охранника не разговорить, она отошла в сторонку – почитать правила поведения и тюремную политинформацию. Мимо сновали люди. В основном, сотрудники СИЗО, прокуратуры и других ведомств. Иногда хлопала входная дверь, и появлялся кто-то в штатском, нагруженный сумками и пакетами. У всех – стандартный комплект: нижнее белье, одежда, предметы гигиены. В некоторых «передачках» встречались книги и газеты. Все добро тщательно досматривалось: трусы, рубашки, штаны перетряхивались, литература и пресса пролистывались. Никакой возможности утаить что-то от недремлющего ока закона.

Поездка ничего не дала. Женя развернулась, чтобы уйти, но тут ее взгляд упал на сгорбленную старушку. Обветренное смугло-желтое лицо с узкими прорезями глаз выдавало уроженку южных стран. В авоськах – тот же бледный набор заношенного до дыр исподнего и газетка на тарабарском языке. Милиционер проверил вещи, просмотрел газету, и посылка отбыла в камеру к безвестному заключенному.

Женя, застыв, проследила, как сумка с биркой «допуск разрешен» скрылась в лабиринте коридоров. От внезапного озарения, как осуществить задуманное, у нее ослабели колени. Украдкой взглянув на охранников и убедившись, что те не заметили странного выражения ее лица, она быстро вышла на улицу.

Прошагав пару кварталов, остановилась и прислонилась к стене дома. Сердце колотилось как бешеное. Теперь она знала, как взять интервью у Мирзоева, причем с соблюдением всех условий! Радость распирала, и, не выдержав, она рассмеялась.

Остаток дня прошел в разработке операции «захвата террориста». Расписав ее до подробностей, Женя не нашла причин, почему затея могла провалиться.

На утро она позвонила приятелю с журфака, который специализировался на уголовной хронике. Поболтав пару минут о погоде, рассказала, что готовит статью о работе переводчиков в тюрьмах. Кстати, нет ли знакомых среди них? Очень бы выручил, дав контакты.

Через пять минут она уже общалась с некоей Ларисой – переводчиком при прокуратуре. Благодаря ей Женя выяснила важные сведения. Да, услуги переводчика предоставляются заключенным-нерезидентам на время следствия. Корреспонденция – письма, открытки, телеграммы – переводятся на русский. Журналы, газеты и литература обязательно просматриваются: иногда арестанты грешат тайной клинописью между строк. Нет, как правило, книги и периодика не подвергаются переводу: свободных рук не хватает. Дай бог справиться с текучкой. Где уж тут многотомную публицистику в оригинале читать.

Попрощавшись с Ларисой, Женя поблагодарила небеса за удачу. Умозаключения подтверждались. Теперь надо нанести еще один визит в СИЗО. Нарядившись как накануне, она отправилась в тюрьму в надежде застать вчерашнего охранника. Налаженный с ним контакт упростил бы сбор разведданных. Привлекать внимание и заводить новые знакомства среди персонала не хотелось.

По счастью, милиционер с внешностью бухгалтера-неудачника дежурил на посту. Женя, просияв, бросилась к нему и поделилась новостями. Вчера ей рассказали, что головорез Султонбек Мирзоев сидит здесь. И вот подумала: раз не суждено побывать в тюремном музее, то в книге стоит упомянуть хоть об этом экспонате.

– Ага, он второй год тут. Но это – элитный клиент. К нему пускают только мать и адвокатов.

– Да, слыхала. Никаких интервью и прессы. Самый загадочный преступник XX века.

– Не люблю этого, – нахмурился милиционер. – Вы, писатели, чуть ли не героя из него делаете. Убийца и террорист. Ничего загадочного в нем нет. Отойдите с прохода, люди же идут.

Она подвинулась, пропуская паломников с «передачками». Клерк в синей форме явно не разделял мнение журналистов, для которых Мирзоев был фигурой космического масштаба. Впрочем, от стража порядка требовалась другая информация, поэтому Женя сделала вид, что согласилась с его позицией.

– Вы правы, окружать разбойников романтическим ореолом – неверно. Бандиты – они и есть бандиты. Потому хочу написать про отпетого негодяя вроде Мирзоева. Это будет развенчание мифа.

Тот одобрительно кивнул, но вслух выдал заезженную фразу:

– Ничем не могу помочь, к сожалению.

– Знаю… Хотя не исключено, что можете. Для изобличения ужасов, которые натворил Мирзоев, не обязательно общаться с ним. Достаточно посмотреть вокруг. Сколько людей сделал несчастными! Даже родня знаться не хочет! А какие страдания причинил матери? Бедная женщина!

– О, да, не представляете, как мучаются матери извергов. Каждый день наблюдаю эту картину. Жалко их. Растишь ребенка, растишь… Надеешься, человеком станет. И вдруг такое.

– Сущий ад, – подтвердила Женя. А про себя вспомнила поговорку – что посеешь, то и пожнешь. Не зря ведь ее придумали?

– Кстати, мать Мирзоева навещает. Может, по поводу книги с ней побеседуете?

– Просто читаете мои мысли! Как раз хотела спросить!

– Свидания им редко разрешают. Он больше с адвокатами. Но «передачки» матушка исправно носит. Милейшая старушка, хотя немного того…

– Сумасшедшая?

– Да нет… Гадалка она. Будущее видит. Некоторым нашим ребятам такого напророчила… И главное, сбылось. Они теперь и сами не рады, что узнали все наперед.

– Да у вас тут, оказывается, своя вещая Кассандра.

– Кто?

– Неважно. А часто она приходит?

– Каждый вторник и пятницу, по расписанию.

– Так сегодня же пятница!

– Ну вот значит, будет. Обычно к вечеру появляется. В общем, посидите, подождите. Придет она.

И она действительно пришла. Но лучше бы не приходила.

Мать Мирзоева походила на бабульку, виденную накануне. Ей не было и семидесяти, но из-за горестей, выпавших на долю, она выглядела на все восемьдесят. Седые волосы прикрывал темный синтетический платок, а в потухших глазах читались смирение и готовность к новым тяготам, если судьба решит еще больше поиздеваться над ней. Нелепое облачение из лоскутков и заплат указывало на крайнюю бедность.

Женя отметила этот момент. У террориста номер один, хоть тот и сидел за решеткой, наверняка денег – куры не клюют. Матери на приличную одежду должно хватать – не все же на дорогих юристов уходит. Впрочем, не ее забота. Главное – понравиться Анзурат Акобировне. Все усилия направила на это. А также на то, чтобы без запинки произнести ее имя.

Она знала, что для прессы мать боевика давно потеряла интерес. Речи адвокатов, мнения чиновников и причитания родительницы даром никому не сдались. Вот интервью с самим Мирзоевым – да, очень желанно. А остальное – увольте. Есть более актуальные темы. В том числе, хватает непойманных террористов. Кому нужна выжившая из ума старуха? Лишь студентке-пятикурснице.

Сначала Анзурат Акобировна не могла понять, чем вызвано внимание молодой особы, но спустя полчаса все встало на свои места.

Покинув СИЗО, Женя предложила зайти в кафе, но та испуганно замахала руками. Поэтому для общения выбрали скверик неподалеку. Там, не откладывая в долгий ящик, Женя сообщила, что никакая она не писательница. Да, имеет отношение к писательскому цеху, но ее призвание – журналистские расследования, и дело Мирзоева – самое сложное в ее практике. Она собирается взять у него интервью, которое создаст общественный резонанс. Не исключено, даже пересмотрят меру наказания.

Первый же вопрос Анзурат Акобировны обнаружил, что пожилая таджичка не так проста. Она попросила показать удостоверение: откуда ей знать, что Женя та, за кого себя выдает? Тем более, пять минут назад представилась писательницей. Несколько раздосадованная, что бабуля оказалась вовсе не божьим одуванчиком, а здравомыслящей гражданкой, Женя показала студенческий билет, пояснив, что «корочек» штатного сотрудника пока нет. И чтобы рассеять сомнения, достала пару своих статей на политическую тематику. Та осталась удовлетворена.

Сложив иссушенные руки поверх длинной аляповатой юбки, Анзурат Акобировна поинтересовалась, в чем заключается план и как он выгоден сыну.

– Вам известно: если Султонбек даст интервью, его вышлют в Таджикистан. А там ждет верная смерть. Потому и молчит. Иначе давно организовал бы пресс-конференцию прямо в камере. Если есть деньги, это не проблема. Сами знаете, в каком мире живем.

Женя уважительно посмотрела на нее. Очевидно, за внешней, преждевременно увядшей наружностью скрывался сильный характер и ясный ум. Подбирая слова, она сказала:

– Я так думаю, это будет не вполне интервью. Скорее, публикация личного дневника. План таков: за несколько дней до выхода материала в печать Султонбек сообщит надзирателям о пропаже его частных записей. Идеально, если на этой почве произойдет небольшой скандал. Такой, чтобы все прониклись идеей: воровство совершено ради материальной выгоды. Ведь откровения знаменитого политзаключенного дорого стоят на черном рынке. Такую логику мы породим у тех, кто возьмется расследовать инцидент.

Что в итоге? Когда публикация увидит свет, Султонбек разыграет трагедию вселенского масштаба, будучи в ужасе, как наживаются на его горе. И в глазах общественного мнения станет не только пострадавшим от кражи, на которой тюремные начальники нагрели руки, но и жертвой политической провокации. Между тем, в самой статье вольным стилем расскажет, что считает нужным. Обещаю обнародовать все без искажений.

Когда Женя замолчала, во взгляде Анзурат Акобировны стояло непонимание.

– Действительно, это хороший способ публично высказаться, сохранив алиби. Но простите: какие записи? Мой сын не ведет дневник. А если бы и вел, его не передать сюда, на свободу. Милиция каждую пуговицу рентгеном просвечивает, а переписка читается вдоль и поперек.

– Секретные материалы Султонбека будут существовать только в воображении окружающих. О том, что это – вымысел, в курсе лишь мы.

– Но если дневника нет, что же собираетесь печатать?

– Я составлю вопросы, вы отнесете их в тюрьму, а он вернет ответы. Потом передам материал в редакцию, где все оформят так, будто по почте пришло заказное письмо с откровениями вашего сына.

– То есть как вопросы и ответы? И каким образом отдать их и забрать обратно?!

– Как обычно, с «передачкой». Вы же носите ему одежду, книги и периодику. Сегодня, например, видела в вашей посылке три газеты, и одна из них – «Голос Таджикистана». Что характерно, на таджикском языке.

– Да, конечно. Но при чем тут это?

– При том, что тюремные переводчики не читают иностранную прессу, – озорные чертики отплясывали в карих глазах.

Анзурат Акобировна растерянно заулыбалась. А Женя поняла: сделано главное. Мать Мирзоева согласилась на авантюру.

Привести план в исполнение было делом техники. В справочнике нашлись телефоны десятков типографий. В целях конспирации Женя отбросила крупные и именитые и обзвонила небольшие частные конторы. Выяснилось, что напечатать экземпляр газеты, которая бы имитировала настоящую, – дорогое развлечение. Но это не смутило. Видите ли, она хочет преподнести оригинальный подарок другу, который приезжает из солнечного Душанбе. Ради такого можно раскошелиться.

Тем не менее раньше чем через неделю провернуть дело не представлялось возможным. Анзурат Акобировне нужно было несколько дней, чтобы выхлопотать свидание с сыном. Поскольку давно не виделись, прошение наверняка удовлетворят. Встреча требовалась, чтобы незаметно – интонациями, жестами – дать понять арестанту: свежую прессу надо штудировать от корки до корки.

На выходных Женя составила список вопросов к интервью. Смешно, в вузе вдалбливали, как много зависит от точности формулировок, и что это – наисложнейшая задача. «Если бы они знали!» – ухмылялась она, выполняя эту – самую легкую – часть работы. Нетрудно догадаться, заключенному есть что сказать – дайте только возможность. Остросюжетное интервью гарантировано долгим молчанием и потребностью выговориться самого Мирзоева.

Очередная встреча с Анзурат Акобировной была посвящена письменному переводу вопросов с русского на таджикский. Женя как раз заканчивала диктовать вводное обращение к узнику, где раскрывалась суть плана, когда та вдруг отложила ручку.

– Женя, это интервью сыграет решающую роль в вашей судьбе.

– Еще бы! Когда оно выйдет, все изменится!

– Я не об этом, – в глазах Анзурат Акобировны загорелся странный огонек. – Мой сын отплатит вам той же монетой. Он не останется в долгу.

– Ну это лишнее… Он мне ничего не должен, – пробормотала Женя, сбитая с толку ее интонациями. – Кстати, мне говорили, что вы ясновидящая.

– Девочка моя, ясновидение не означает яснопонимание… Но чтобы предугадать будущее, необязательно его видеть. Достаточно знать людей. Запомните, это интервью спасет вам жизнь.

Женя поежилась.

– Давайте вернемся к переводу. У нас еще много работы.

В понедельник, пока Анзурат Акобировна вымаливала свидание с сыном, Женя сидела на занятиях в институте. Преддипломные консультации шли полным ходом, поэтому пропустить лекции не рискнула. Вполуха слушая преподавателя, она грызла шариковую ручку, ожидая завершения каторги, а в перерыве между парами «повезло» столкнуться с Лесником. Тот не удостоил даже взглядом, хотя ее «Здравствуйте!» прозвучало весьма громко. Она лишь улыбнулась в ответ на демонстративное поведение.

Едва лекции закончились, Женя поехала в типографию, на которой остановила выбор. Решение именно там печатать спецномер «Голоса Таджикистана» объяснялось просто: фирма не имела сотрудников из южных стран СНГ. Лучше перестраховаться, чем в последний момент обнаружить, что верстальщик или наборщик – таджик. Текст газеты должен понять один человек, и он явно не работник полиграфического агентства.

Встречи с менеджером и дизайнером прошли успешно. От первого она добилась снижения стоимости заказа, а проведя вечер в компании со вторым, получила макет «подарочного» издания.

В среду на руках был отпечатанный экземпляр. Нужная информация перемежалась абракадаброй, которая на вид выглядела так же. Человек, далекий от знания таджикского, ничего не заподозрил бы. У Анзурат Акобировны дрожали руки, пока пролистывала страницы газеты. Жене было неведомо чувство материнства, поэтому она списала волнение на боязнь провала операции и успокоила:

– По-моему, отлично получилось.

– Да, просто чудо, как настоящая. Вот только… Султонбек получит ее, прочтет, но как ответит на вопросы? Как передаст сведения, не вызвав подозрений?

– А зачем, по-вашему, здесь столько кроссвордов?

На следующий день состоялось свидание Мирзоевых. Женя много бы дала, чтобы хоть глазком взглянуть, на какие ухищрения пошла мать, предупреждая сына о заварившейся каше. И лопалась от любопытства – так ей хотелось видеть лицо матерого боевика, когда тот прочтет пятничную «прессу». К сожалению, это было невозможно. Более того, на пушечный выстрел нельзя подходить к СИЗО. Старый знакомый милиционер заподозрит неладное, увидев «писательницу», которая неделю назад собиралась умотать на Колыму.

В день икс оставалось лишь ждать, сидя в кафе через дорогу от тюрьмы. Она забыла про эспрессо и не сводила глаз с арки, откуда должна была появиться мать Мирзоева. Наконец, слава Аллаху, та вышла. Женя, как заранее условились, покинула убежище и направилась к скверику – месту их встреч. Анзурат Акобировна шла по противоположной стороне улицы и на перекрестке остановилась, поджидая ее. Едва встретившись с ней взглядом, Женя расцвела: улыбка пожилой женщины говорила об успехе миссии.

Они сели на скамейку, и Анзурат Акобировна рассказала о проделанной работе. Все прошло по тому же сценарию, как и последние полтора года. Проверяющий тщательно досмотрел пакет с чистой одеждой, двухтомником Омара Хайяма и традиционными тремя газетами: «Делец», «Точка зрения» и «Голос Таджикистана». Подал бланк расписки, где Анзурат Акобировна поставила автограф, подтверждая, что ничего запрещенного в «передачке» не содержится. После к пакету прицепили бирку и отправили арестанту, вернув взамен его несвежее белье и прочитанную литературу.

Женя зачарованно смотрела на Анзурат Акобировну, но будто не видела. Перед глазами стояла другая картина. Сейчас, в этот самый момент, Мирзоев читает «вводную», где описывается лихая авантюра. О, Господи, сделай так, чтобы он понял вчерашние намеки матери! Чтобы прочитал «Голос Таджикистана»! И чтобы затея пришлась ему по душе!

Женя не верила в бога. Но как ни странно, жаркая эгоистичная молитва была услышана. Через два дня по ТВ промелькнула информация, что Султонбек Мирзоев подал жалобу в прокуратуру на руководство тюрьмы, которое обвинил в краже личного архива с целью наживы.

В понедельник Женя, наплевав на лекции, осталась дома и смотрела телевизор, надеясь получить известия про важного узника. Но симпатичные дикторши и седовласые ведущие упрямо молчали на эту тему.

Завтра, во вторник, с «передачкой» должен вернуться «Голос Таджикистана» – единственная улика, доказывающая, что интервью состоялось. Охватывал страх, что на последнем этапе произойдет сбой. Кто-то прочтет липовый номер и поймет, что это подделка. Или газета потеряется. Или ее выбросят в мусор.

Беспокойство удивительным образом не относилось к ее личной безопасности. Женя переживала, что провал операции приведет к краху карьеры. Что не выполнит обещания, данного Леснику. Что умрет от стыда и обиды. Но ее не посещала мысль, что эта акция – самое настоящее нарушение закона. И если аферу раскроют, то проблемы окажутся посерьезнее, чем ссора с деканом.

К счастью, удача не изменила ей. Во вторник, сидя в кафе напротив СИЗО, Женя дождалась, пока Анзурат Акобировна вышла из арки. Обе знакомым маршрутом направились в скверик. В «передачке» от Мирзоева обнаружились грязные носки, смятые мужские сорочки, а вместе с пятничным – пара старых выпусков «Голоса Таджикистана». Все клетки в кроссвордах были заполнены буквами, написанными неровным почерком.

Женя, еще не зная перевода, откинулась на спинку жесткой скамейки и закрыла лицо руками. Раздались судорожные всхлипывания, и Анзурат Акобировна окинула ее тревожным взглядом, не понимая, что вызвало расстройство. А когда та отняла ладони от пылающих щек, мать Мирзоева увидела слезы радости и измученную улыбку человека, который боролся не на жизнь, а на смерть. И победил.

* * *

Когда Женя закончила рассказ, Петушков напоминал человека, которому научно доказали, что люди могут проходить сквозь стены. И понимал, что скорее уволит троих, чем упустит эту девицу. Помимо незаурядного мышления, она обладала бесстрашием, граничащим с безрассудством. Ей бы в военные корреспонденты. Удивительно, что человека с таким характером привлекала экономика. Далеко пойдет.

Он выразительно вздохнул.

– Евгения, хоть представляете, что натворили? Вы же теперь преступница. Это чистой воды мошенничество. И вот свидетельство тому, – он слегка потряс спецвыпуском «Голоса Таджикистана».

– Это не улика. Вся тарабарщина зашифрована. Код известен мне, клану Мирзоевых и некоторым чеченским боевикам. Переведя газету с таджикского, получите бессвязный набор слов. Про ответы в кроссвордах вообще молчу. Не спорю, странноватая газетка. Но за такое под суд не отдают. Кроме того, нельзя доказать, что Султонбек держал в руках этот экземпляр.

– А почерк? Графологическая экспертиза…

– Он писал ногой.

– Это шутка?

– Нет.

– Ну тогда дактилоскопия…

– Снять отпечатки с газетной бумаги непросто. Для этого нужен спецраствор, который в России не используют. Это мне рассказали ребята, которые работают в уголовной хронике. Они, кстати, в приятельских отношениях с криминалистами и дали парочку дельных советов… В общем, «пальчиков» Мирзоева тут нет. Газета сплошь покрыта моими отпечатками.

– Слушай, а как тогда докажешь, что эта душераздирающая история – не плод твоего воображения? Может, сама ногой все написала!

– Субботние новости видели? Мирзоев подал жалобу в прокуратуру. Позвоните, уточните. У вас же есть связи в органах?

Петушков урезонил ее взглядом – девочка явно почувствовала себя на коне и начинала дерзить.

– Значит, так. Проверю это хозяйство и жду тебя завтра в девять утра. Прыть и напор, слов нет, прекрасны. Но у меня дисциплина строже, чем в армии. Заруби на носу. А будешь хамить начальству, как только что нахамила – вообще уволю, – последнюю фразу он буркнул миролюбиво, и Женя просияла.

– Клянусь, никогда не опаздываю! Вот увидите, не пожалеете, что взяли меня!

– Да уж надеюсь, – хмыкнул Петушков.

Он даже предположить не мог, как сильно и скоро пожалеет об этом решении.

«Точка зрения» опубликовала откровения боевика Мирзоева, и потом события развивались стремительно и точно в том русле, которое предсказывал Лесник. В газету наведывались представители различных ведомств, однако обвинение не предъявили за отсутствием улик. По сути, издатель напечатал присланный по почте материал. Конверт со штемпелем, но, увы, без обратного адреса продемонстрировали компетентным лицам вместе с выдержками из «личного дневника». Мирзоев в камере рвал и метал, взывая к правосудию. Власти чувствовали, что их надули, но оказались связанными по рукам и ногам. Выходило, что заключенный публично признался: напечатанное – его слова, но при этом он стал «жертвой кражи и политической компрометации». Как на грех, нашлись свидетели среди заключенных и надзирателей, которые подтвердили: задолго до выхода записей в свет, он свирепствовал, проклинал воров и разве что не плакал.

Для Мирзоева дело кончилось ничем. В Таджикистан не отправили, но и не помиловали. Жизнь его матери тоже не изменилась. Пресса помусолила скандальную ситуацию и переключилась на другие темы. Следственные структуры, изучив каждую запятую в инциденте, с неохотой закрыли дело. Тиражи «Точки зрения» подскочили до небес, обогнав позеленевшего от зависти «Дельца». А Евгению Мельникову приняли в штат к удивлению сотрудников, которые недоумевали, с чего Петушков взял под крылышко неоперившегося птенца, едва защитившего диплом. Что касается Жени, то она была на седьмом небе от счастья. И, паря в облаках, думать забыла о пророчестве Анзурат Акобировны.

Петушков знал, что Женя буквально бредит экономическими расследованиями. Об этом она сама сразу рассказала, едва пришла в себя от счастья, что принята в штат. Но у него наметился стратегический план, согласно которому новую сотрудницу сперва следовало «обстругать», научить осмотрительности и привить мысль, что права на ошибку в их деле – как и у врачей – нет.

Кроме того, определив в отдел экономики, он отдал бы девочку во власть Мазуркевич. Та учует блестящий, хотя пока не ограненный талант, и сделает все возможное, чтобы крепко насолить. Хитрая лиса, понимающая, что ее время на исходе, совьет клубок интриг, в котором концов не сыщешь, и повесит все на новенькую. И ту придется уволить, иначе старая ведьма поднимет вой, на который сбегутся учредители. А уж это совсем лишнее. Выкуривать Мазуркевич надо незаметно, параллельно натаскивая Мельникову как профессионала.

Поэтому Петушков закрепил Женю за политредакцией. И через Семена Колесникова – молодого смекалистого завотделом – контролировал ситуацию. У того был дар понимать истинное положение вещей и держать язык за зубами. Сообразив, что Петушков строит далеко идущие планы на Женю, он принял как данность, что ее нахождение под его началом – проформа. Спустя пару месяцев его догадки подтвердилась: Женя упросила Николая Максимовича «посадить поближе к ребятам из экономики». И босс, под видом нехватки помещений, переселил в кабинет на восьмом этаже. «Возможно, оно к лучшему, – рассуждал Петушков. – Пусть держит руку на пульсе. А когда придет время попрощаться с Полиной, быстро войдет в курс дела. Да и с сотрудниками контакт будет налажен».