Текст книги "Главный редактор. Психологический детектив"

Июль, 2001

После возвращения из Санкт-Петербурга прошло три недели. Внешне, как и обещал Гречишников, жизнь осталась прежней.

В первый день по приезду Женя чувствовала себя настолько разбитой, что позвонила в офис и отпросилась у Семена Колесникова на пару дней. Отоспавшись, она более-менее пришла в норму и еще сутки просидела дома, обдумывая последние события.

В стенах родной квартиры, среди знакомых вещей вернулось чувство стабильности и защищенности. Насколько могла, проверила жилище на предмет «жучков», но ничего не обнаружила. После двух часов ползания по углам и пристрастного разглядывания каждой половицы, она в сердцах шарахнула кулаком по стене и злобно бросила в воздух, обращаясь к невидимым врагам: «Ну хоть вы-то мысли читать не умеете?!»

Меряя шагами квадратные метры, она припоминала нюансы обеих встреч с Гречишниковым. И чем дольше размышляла, тем больше приходила к выводу, что переоценила роль Петушкова. Занимаемая им должность не давала реальных рычагов управления. Газета – ширма, а главред – марионетка, пляшущая на ниточках, которые держали власть имущие, в частности, Гречишников и, видимо, банда сотоварищей по политическому блоку. Впрочем, это не оправдывало предательства босса в глазах Жени по отношению к ней лично и к свободе слова в целом.

О последнем пока старалась не думать. Едва вспоминала разглагольствования Гречишникова о том, кто владелец «Точки зрения» и «Дельца», как рождался вопрос: а кому принадлежат остальные? Кто «акционер» СМИ в конечном итоге? Напрашивалось предположение, что независимая пресса в стране в принципе отсутствует. Принять это как данность, как реальный факт не хватало мужества. Невозможно вот так, сходу, взять и признать, что она обманывалась всю жизнь. И четвертая власть на поверку оказалась такой же продажной и лживой, как любая другая.

Выйдя на работу, она первым делом собиралась побеседовать с Петушковым. Без сомнения, тот должен обладать сведениями, способными пролить свет на ситуацию. Однако выяснилось, что он тоже заболел и отсутствовал больше недели. А потом улетел в командировку на Дальний Восток. Пятничные летучки проводились в обычном режиме, и Женя исправно посещала их. Полина Мазуркевич сияла торжеством и наслаждалась ролью исполняющей обязанности руководителя. Но Женю прежние распри с ней больше не волновали. Ненависть к старушенции произрастала из карьерных амбиций, от которых после поездки в Питер остался пшик. Теперь, слушая вполуха привычное жужжание в конференц-зале, она оставалась безучастной. Тревожила только собственная судьба.

Каждую секунду она находилась начеку, стараясь уловить «сигнал к действию», о котором говорил Гречишников. Но ничего не происходило. Контактов с ней никто не искал. Никаких тайных знаков и паролей. Все оставалось как раньше. Не считая, конечно, неуловимого Петушкова, которого в редакции не видели больше двух недель.

Отчасти Женя психовала из-за этого. Она надеялась, что, приперев его к стенке, поймет, чего ждать от будущего. Да, могла бы позвонить на мобильный, договориться о встрече, настоять на ней, в конце концов. Что-то подсказывало: ему не достанет духу отказать. Но не делала этого, находя множество причин, по которым звонок считала невозможным. Во-первых, прослушка. Толком ничего не скажешь по сотовому – по телефону бесполезно заикаться о главном. Во-вторых, Петушков сам ни разу не позвонил. Что в сочетании с отсутствием на рабочем месте делало его недосягаемость еще подозрительнее.

Все это напоминало политику страуса, и умом она понимала безотлагательность разговора, но отчаянно не хотела встречаться лицом к лицу с мерзавцем. Нетрудно догадаться, что за выражение будет в его глазах, и какие истинные качества Петушка обнажатся. Чувство гадливости занозой ныло при мысли, что самый уважаемый и почитаемый ею человек предстанет первостатейным засранцем. Женя ходила с тяжелыми сомнениями «позвонить – не позвонить?» и постоянно откладывала трудный поступок, придумывая отговорки, за которые сама же на себя злилась.

Зато она разузнала все, что смогла, о Гречишникове. Досконально изучила сплетни и факты о сферах жизни, до которых доходили его руки. Таких оказалось много. Помимо энергетики он умудрился влезть чуть ли ни во все социальные отрасли. Куда ни плюнь, опосредованно, косвенно – через министерство или принадлежащие компании – кому-то покровительствовал, куда-то инвестировал, чего-то строил и с кем-то водил знакомство. Да, народ его любил, особенно в последнее время, из-за истории с «нефтяным соглашением». Однако в бизнес-среде хватало людей, которые, должно быть, ненавидели и жаждали его крови.

С какими подпольными делишками ей придется столкнуться? Когда ее бросят грудью на амбразуры? И у кого просить помощи, если ее подставят или решат устранить по указке Гречишникова или его врагов (что, впрочем, для нее едино)?

Близкими людьми, которым она доверяла, были Лена и Маша. Но посвятив их в случившееся, она неминуемо навлечет на них неприятности. В то время как на реальную помощь подруг в этой ситуации рассчитывать сложно. Да, у них есть кое-какие связи, и они подняли бы на уши Армию спасения, если бы могли. Но их контакты в высших кругах близко не стояли с птицей такого полета как Гречишников. Серебристый диктофон, похороненный дома в глубине письменного стола, убеждал в этой печальной истине.

Отчасти она цеплялась за сам факт «презента» как за доказательство: в намерения Гречишникова не входит убийство. Ведь зачем делать такой подарок, если не собираешься заполучить обратно то, что записано на нем? И старалась не думать, что диктофон сам по себе носитель информации, а ее задача – работать почтовым голубем.

Так или иначе, но подругам Женя рассказала лишь официальную версию: вторая встреча с Гречишниковым потребовалась, чтобы согласовать материал для «Звездной пыли». С унылой миной сообщила, что затея вытащить нужную информацию, увы, провалилась. Что удалось выбить только интервью для Лены, которая вольна делать с ним, что угодно. Ложь стоила усилий, и казалось, подруги почувствуют неладное – слишком хорошо знали ее. Но Маша витала далеко от журналистских будней и, как обычно, не вникала в детали, куда и зачем Вжик моталась во имя согласований, конференций и так далее. Для нее Гречишников был очередным редакционным заданием Жени, не более. Что до Лены, ту волновало здоровье сына, который с трудом шел на поправку. Краткую заметку о добермане Зюзе втиснули в номер только потому, что под статью зарезервировали место на задворках журнала. Кроме того, у Лены среди первоочередных значились более важные задачи. Интервью с Джейсоном Беркли было одной из них: оно претендовало на главную тему июльского номера.

Женя рассказала подругам про свидание с ним в Питере, но неохотно и сдержанно, что породило подозрение: она явно чего-то не договаривает. И если относительно Гречишникова ей удалось обвести Машу и Лену вокруг пальца, то в этой истории их бдительность была на высоте.

Они вытягивали подробности, поэтому пришлось удовлетворить пристрастное женское любопытство, рассказав основные факты. Как он перезвонил после интервью и пригласил поужинать. И как не состоялась встреча по воле Петушкова, подкинувшего внеурочную работу (умолчав о действительной причине, она покраснела, но подруги объяснили смущение иначе). Как Джейсон наткнулся на нее в баре отеля на Исаакиевской площади и уговорил остаться на ночь. Как смеялись втроем со Стивом и гоняли по ночному городу на байке. Лазали по крышам и смотрели на красоты Питера. А потом вернулись в гостиницу, и он заказал ей билет на самолет.

Когда рассказ закончился, Маша возмутилась:

– Ты что, не спала с ним?! Да как можно умудриться в таких условиях не переспать с Беркли? Высший пилотаж глупости! Если хочешь, это просто… просто оскорбительно, да!

– Факт, что не было секса, похож на необоснованную ложь лучшим подругам, – поддержала Лена. – Давай-ка, колись, что случилось на самом деле.

– Клянусь, ничего.

– Вжик, мы знаем тебя как облупленную. На лице написано: о чем-то умалчиваешь.

Она пожала плечами. Что рассказать? Как Джейсон читал ее мысли? Про поглотившее наваждение и глубину глаз сеятелей добра? Про меткость замечаний о ее душе и отказ брать в штурманы? Про растерянность, обиду, непонимание? И вместе с тем радость, что кто-то видит ее без прикрас… Расскажи она обо всем, вердикт относительно «глупости» не изменится. Пожалуй, подруги лишь утвердятся во мнении, что Вжик повредилась умом, раз упустила такую возможность.

Джейсон затронул что-то, о чем она смутно догадывалась, но раньше не сталкивалась. Он прикоснулся к той части души – не сердца, не ума и уж, конечно, не тела, а именно души – которая всегда была окутана чем-то плотным и непроницаемым.

До памятной ночи в Питере само понятие «душа» казалось ей абстрактно-философской категорией. То есть да, она многое читала на эту тему, и представление по этому поводу сформировалось давно. Например, выражение «душа болит» означало тревогу. «Душа в пятки ушла» – страх. Под «душевными терзаниями» подразумевались психологические страдания. А под «душевностью» – теплота и близость. После встречи с Джейсоном ее внутренний филолог потрясенно молчал, переваривая новое буквальное значение этого слова.

Тогда, на диване в гостиной она физически чувствовала, что у нее есть душа. И потом, на крыше, когда душа по неизвестным причинам уходила в пятки, – это был не страх, а физическая боль потери. Душа перестала быть синонимом, которым можно удачно заменить тавтологию в статье.

Сформулировать открытия, происходившие внутри, Женя пока не могла. Но знала, что их первопричиной стал Джейсон. Объяснить это было так же сложно, как слетать на Марс и обратно. Маша и Лена не поймут. Она бы на их месте точно не поняла. И делиться тем, в чем сама толком не разобралась, не хотелось.

Поэтому лишь отметила детали, которые красноречиво указывали, что Джейсон Беркли внимательный и галантный джентльмен. А в конце охладила пыл подруг замечанием, что вообще-то у нее есть Юра. Да, не все гладко и радужно, но сбрасывать его со счетов неправильно. Те обменялись скептическими ухмылками, из которых следовало, что ни одна, ни другая не поверили, будто этот вялотекущий роман остановил бы своенравную Вжик.

Тем временем, в отношениях с Юрой действительно наступил критический момент. После ее возвращения из Питера они общались дважды, и оба раза – по мобильному. Отсутствие встреч говорило само за себя. По телефону Юра намекал, что происходящее между ними все меньше похоже на что-то вразумительное. Но Женя отвечала невнятно или вовсе перескакивала на другую тему. Вносить ясность в формат общения с ним не было ни сил, ни желания.

Наконец, Петушков вернулся с Дальнего Востока, и больше не было поводов откладывать выяснение отношений. Однако секретарша в приемной сообщила, что его вызвали на заседание в министерство по делам печати, и сегодня он в офисе не появится.

Женя сидела на рабочем месте и сверлила взглядом сотовый, набираясь решимости сделать неприятный звонок. В этот момент телефон, будто загипнотизированный ее взглядом, зазвонил сам.

– Здравствуй, дорогая! – в бодром голосе Лены звучали нотки гордости и удивления. – Угадай, почему звоню.

– Потому что сегодня – пятница, и мы встречаемся в нашем кафе.

– Черта с два! Есть новость, от которой со стула упадешь!

– Пересела на пол. Продолжай.

– Вжик, статья про Беркли выиграла премию «Блестящий слог»! – взвизгнула от восторга Лена. – Первое место в номинации «Интервью со звездой»! Мы никогда не удостаивались этой награды! Впервые за десять лет существования журнала, понимаешь?! А знаешь, какой главный приз? Десять тысяч баксов и поездка через неделю в Лос-Анджелес, на «Парад кинопремьер»! Хоть представляешь, что это значит?!

У Жени потемнело в глазах. Как и предупреждала Лена, колени предательски затряслись и пришлось опереться на стол.

Она прекрасно поняла, что это значит. Но отнюдь не то, что имела в виду счастливая Лена. Лос-Анджелес! Через неделю! Тот самый «тайный знак» от Гречишникова. Он отправляет ее в Голливуд, на кинофестиваль. И как все подстроил – комар носу не подточит! «Никто, кроме вас, Евгения, не заметит ничего необычного». Да уж, сфабриковать результаты конкурса и делегировать ее под видом журналистки «глянца» к черту на рога – что может быть естественнее и непринужденнее?

Лена взахлеб рассказывала, как стало известно, что материал с Беркли получил награду. Это оказалось полной неожиданностью для редколлегии, которая отправляла на конкурс совсем другие статьи. Почему организаторы «Блестящего слога» взяли эту публикацию и с чего решили, что она достойна звания «Интервью года», оставалось загадкой. Но это уже никого не волновало, поскольку премия, за которой гонялись самые маститые представители «глянца», была в кармане «Звездной пыли».

Женя, как сквозь вату, слушала журчание голоса подруги, не в силах прервать или что-то ответить. Только мычала в трубку, увлекаемая бешеным галопом мыслей. Та же восприняла невнятное бульканье за удивление, которое испытывала сама.

– Вжик, отпрашивайся у Петушка и приезжай, – торопила Лена. – Тут все как с ума посходили, ей-богу! Награждение – завтра. И конечно, срочно нужно видеть тебя воочию. Главред голову оторвет, если не представлю победителя в течение часа, так что собирайся скорее.

– Не могу, – просипела Женя, силясь придать интонациям выражение, смахивающее на радостное.

– Что значит – не могу? Хочешь, поговорю с твоим Максимычем. В крайнем случае, наша мисс босс позвонит ему как главный редактор – главному редактору. Брось, Вжик. Ситуация – нестандарт, сама понимаешь. Петушок не упырь какой-нибудь. Вопросов даже не возникнет. Давай, бегом. Жду.

«Именно что упырь», – проскочило в голове, а вслух Женя неуверенно произнесла:

– А ошибки нет?

– В смысле?

– Ну что моя статья победила?

Она специально сделала акцент на слове «моя», хватаясь за надежду, что случившееся – недоразумение. И первое место получило не интервью с Джейсоном, а другая публикация «Звездной пыли». Лена уловила странные нотки и нахмурилась:

– Что-то случилось?

– Ладно, не бери в голову. Скоро приеду, – Женя вспомнила, что надо сдерживать эмоции в телефонных беседах. Если ее прослушивали, то не стоило давать врагам пищу для раздумий.

По дороге в редакцию «Звездной пыли» она решила не втягивать Лену в свои дрязги и рассеять ее подозрения, вызванные разговором по телефону. Забившись в угол салона старой, ревущей как гиппопотам «шестерки», она размышляла: «В конце концов, если она станет наседать, так и скажу – не моя тайна. Не мой секрет. Против такого довода нет аргументов».

Подходя к крыльцу «Звездной пыли» и готовясь к шумихе, которую пророчила Лена, она смотрела под ноги и мечтала, чтобы чудесным образом оказалось, что никакой премии нет. Просто ошибка или дурная шутка.

Возле массивной деревянной двери на нее, заболтавшись по мобильному, налетела молоденькая стажерка с толстенным скоросшивателем, откуда посыпались бумаги.

– Ой, простите, пожалуйста! – охнула та и стала собирать их. – Господи, какая же я неловкая!

Женя скорее машинально, чем из желания помочь, тоже нагнулась и подняла несколько документов. Девица поблагодарила, сунула их в папку и пошла своей дорогой. Но не сделала и двух шагов, как удивленно окликнула Женю:

– Эй, подождите! Кажется, это ваше, – она протягивала помятый лист, который будто видела впервые и недоумевала, как тот попал к ней.

– Это не мое, – покачала головой Женя. Но сердце сжалось от предчувствия новой западни. Она резко и отчетливо повторила. – Не мое.

– И не мое уж точно! Тут банковские счета и договоры из бухгалтерии.

Обе уставились на небольшой листок в клетку, словно вырванный из блокнота. Наверху стояла дата: «Октябрь’1997». Под ней шариковой ручкой аккуратная надпись: «Сделать конспект и отдать Паше». А ниже – еще одна: «Не забыть подарок».

Внутри у Жени все похолодело. Это действительно ее бумаги. Вернее, страница из ежедневника, который вела на втором курсе. Запись самая обыкновенная, ничем не отличалась от сотен других, сделанных за время учебы. В памяти всплыло веснушчатое лицо одногруппника Пашки Кормильцева, которому помогала с конспектами. А ремарка про подарок напоминала о необходимости купить Славику на день рождения любимый парфюм. Это были ее бумаги. Нетрудно догадаться, кто и какой смысл вкладывал теперь в послание, сделанное ее же рукой. Злые глаза впились в лицо стажерки.

– Откуда у тебя это?

Девица в страхе попятилась:

– Вы с ума сошли? Говорю же, первый раз вижу… Извините, мне пора.

Женя в бессильной ярости провожала взглядом удаляющуюся спину и понимала – толку от погони ноль. Ну допустим, выяснит, кто подослал – дальше что? Главная мысль и так очевидна. Гречишников дает знать: игра началась. Заварушка вокруг «Блестящего слога» – не случайность, а его рук дело. Каким-то невероятным образом у него оказался ее старый ежедневник. И выдрав из контекста безобидный лист, сукин сын нашел изощренный способ продемонстрировать, что дверца мышеловки захлопнулась. Ее прослушивали. За ней следили. Молчание Петушкова – не случайность. Поездка в Штаты – неизбежность.

Три недели безвестности обернулись тем, чего она страшилась больше всего. И теперь потребуется вся выдержка, чтобы противостоять врагам Гречишникова, у которых не было даже лица. И ему самому, у которого имелось оружие против нее.

Ей нужны поддержка и совет. Надо с кем-то поговорить. Да, ни Маша, ни Лена не способны защитить ее. Но они хотя бы разделят с ней этот кошмар. И возможно, после того, как она облегчит душу, все покажется не таким ужасным. Хотя, честно говоря, верилось в это с трудом. Так или иначе, но Женя решила ввести Лену в курс дела. «Секрет не мой, но жизнь-то моя», – горько подумала она, вспомнив свои рассуждения в машине.

Она огляделась. Вокруг царило будничное оживление. Жар июльского солнца заливал Москву. Народ торопился по делам. Стажерки и след простыл. Гордо расправив плечи, будто показывая, что сам черт ей не брат, Женя с вызовом посмотрела на желтый диск полуденного солнца и вошла в редакцию.

Остаток дня прошел как в тумане. Все улыбались, жали руку, спрашивали всякую чушь и восторгались статьей. Главный редактор журнала – роскошная дама сорока пяти лет – весомо намекнула, что Женя, разумеется, не получит все десять тысяч. Якобы во внутреннем кодексе предусмотрена статья, согласно которой автору выплачиваются только пятьдесят процентов. Женя понимала, что редакторша врет, но ей было все равно. Наверняка никакого кодекса не существовало в природе. Либо его сочинили за пять минут до появления «золотоносной» внештатницы. Впрочем, намерение положить в карман «ее» пять тысяч долларов не трогало. Она отдавала себе отчет, что ни цента не заработала из этой суммы. Да и вообще, в текущих условиях финансовый вопрос не беспокоил. Без средств на реализацию плана Гречишников не оставит.

Перезнакомившись с сотрудниками и искусственно наулыбавшись так, что скулы сводило, Женя, наконец, осталась наедине с Леной, взяла со стола чистый лист и написала: «Я по уши вляпалась. За мной следят. „Блестящий слог“ и победа в нем – подстава, политическая провокация. Нужно поговорить там, где нас не услышат». И посмотрела – тяжело и мрачно, подкрепляя написанное свинцовым выразительным молчанием. Лена с оторопью уставилась на нее и сжала руки, непроизвольно смяв записку.

– Пойдем.

Выходя из кабинета, она выбросила скомканную бумажку в мусорную корзину, но Женя тут же вытащила ее и убрала в сумку. Перестраховка не помешает.

Они расположились в лаундж-зале – комнате, отведенной для отдыха работников. Темные обои, приглушенный свет и низкие диваны создавали расслабляющую атмосферу. Плавная музыка имитировала шум прибоя.

– Разорились на дизайн, но забыли про корпоративный дух, не позволяющий без стыда входить сюда в течение рабочего дня, – пояснила Лена. – Здесь не побеспокоят. Кроме того, тут хорошая звукоизоляция, – она постучала по стене, и та ответила глухим, коротким звуком. – А теперь рассказывай, что за шпионские страсти?

И Женя вывалила все как на духу. Лена смотрела с откровенным недоверием, а ее пасмурный взгляд будто просил: «Вжик, скажи, что это просроченная первоапрельская чушь». Когда рассказ подошел к концу, Женя протянула сложенную вчетверо страницу из ежедневника.

– Диктофон дома. Мечтаю познакомить тебя с этим чудом техники. Других свидетельств, что мои слова не паранойя, нет.

Лена смотрела растерянно, с трудом переваривая услышанное.

– Всегда говорила: ты когда-нибудь допрыгаешься. Вот извольте – допрыгалась.

– Ох, не знаю, что делать. Просто не знаю…

– Слушай-ка, Вжик. А Беркли часом не причастен к твоим несчастьям? Сначала вместо меня попадаешь на интервью. Потом – случайная встреча в Питере. И заметь, аккурат в том же отеле, где остановился Гречишников. А теперь ты – лауреат «Блестящего слога» за статью, посвященную ему же. Не находишь, что много совпадений?

Женя изумленно уставилась на нее. Идея связать воедино Джейсона и Гречишникова ни разу ее не посещала. Абсурд! Но критическое мышление уже включилось на полную катушку, упрекнув, что гипотеза хоть шальная, однако не приходившая на ум ей самой (наравне с прочими, не менее бредовыми соображениями). Мысль заработала, прогоняя по кругу вероятность такого варианта.

Возможно ли, чтобы милейший мистер Беркли имел отношение к ее злоключениям? Чем было вызвано его рьяное желание, чтобы она осталась на ночь в Питере? Учитывая, что он не сделал даже попытки затащить ее в постель. Вспомнилась грустная, сожалеющая улыбка. Не в этом ли ее необъяснимая странность? Возможно, он прихвостень Гречишникова и понимал, что участвует в операции по ловле на живца. Может, какой-нибудь фонд министра спонсирует концертную деятельность «Чаки», или, наоборот, музыканты финансируют его предвыборные кампании. Черт разберет взаимосвязи шоу-бизнеса и политики. По сути же, все едино. Сладкоголосые клоуны на политической арене и жестокие законы в сфере увеселительных развлечений.

Предположение, что Джейсон повязан с Гречишниковым, казалось диким, но зато многое объясняло. По крайней мере, становилось ясно, почему хотел пообщаться (правда, о работе не было сказано ни слова – она припомнила детали, и была уверена в этом). Почему избегал секса. И вел себя более чем странно.

Однако что-то не состыковывалось. И не потому, что нельзя определить общую переменную для российского министра и американского бас-гитариста. Дело было в чем-то другом.

В памяти всплыл разговор про сеятелей добра. Она хотела усмехнуться и мысленно смешать с грязью его забавные, но в то же время серьезные рассуждения на эту тему. Здравый смысл – тот самый, который одержал верх тогда, на крыше – намекал, что связь с Гречишниковым и есть объяснение, почему Женя не могла стать штурманом Джейсона. Все просто: он по другую сторону баррикад. Он в стане врага, хренов «сеятель добра».

Но в тот же миг в душе поднялся протест против такой логики и уничтожил попытку очернить мотивы Джейсона. Что-то спокойное, но очень сильное встало на его защиту. Ярко, будто наяву возникла картина, которую она часто вспоминала. Та ситуация на диване в гостиной. Сияющие безбрежной теплотой темные глаза. Их безмятежность и мудрость. Погружение в искрящуюся, баюкающую бездну, в которой можно дышать растворенным живительным кислородом…

На ее лице застыло выражение, смысл которого был не ясен Лене.

– Вжик, вспомнила что-то существенное?

Та невнятно повела плечами, а Лена истолковала жест по-своему и начала развивать мысль:

– Смотри, если Беркли – соучастник…

– Нет.

– Откуда такая уверенность?

– Просто знаю. Он ни при чем. Джейсон не способен причинить зло.

И она почувствовала, как внутри воцаряются мир и гармония. Даже здравый смысл, отряхиваясь от цунами, захлестнувшего его доводы, вынужденно признал, что на душе стало легче. Он еще бурчал, но, как ни странно, согласился с правотой силы, из-за которой ему пришлось замолчать, словно в рот воды набравши. Женя притихла, прислушиваясь к себе и ощущая, что одержала маленькую, но важную победу.

Светлая необъяснимая улыбка тронула ее губы, а Лена подумала, что подтверждаются ее догадки: Вжик явно не договаривает о ночи, проведенной с Джейсоном.

В итоге они решили посвятить в происходящее Машу.

– Надо все как следует обдумать. И в этом деле две головы хорошо, а три – лучше, – заметила Лена.

– Змей Горыныч какой-то получается. Надеюсь, что Гречишников не посносит нам головы с плеч.

– Прекрати молоть чепуху. Звони Мусик.

– Мой телефон прослушивается. Ваши, вероятно, тоже.

– А еще за нами следят. Мы все под колпаком у Мюллера. И можем только минимизировать риски. Избавиться от них полностью не получится. Давай, звони и радостно тараторь, что ты – лауреат «Блестящего слога». Пусть подъезжает… поздравлять.

– Это покажется подозрительным.

– Кому – Мусик? Или ищейкам Гречишникова? Вжик, понимаю, ты три недели варишься в собственном соку. И ум за разум заходит. Но посмотри со стороны: журналист, работающий в журнале, выиграл журналистскую премию и сообщает об этом подруге-журналисту. О да, очень подозрительно! Сейчас стартует фуршет в твою честь. И их больше насторожит, если ты не позвонишь Мусик. Или если мы куда-то сорвемся. Насколько понимаю, первоочередная задача – держать Павла Алексеевича в благостном неведении, что проболталась подружкам о задании. Где сможем спокойно поговорить, как ни здесь? – Лена обвела взглядом драпированные стены, скрывающие невидимую звукоизоляцию. – И повод для визита Машки в «Звездную пыль» более чем логичный. А если не станешь по телефону мямлить, как со мной, то наверняка поверят: у тебя по-прежнему рот на замке. В конце концов, он – министр энергетики, а не дьявол во плоти. И ты нужна ему живой. По крайней мере, пока. Поэтому побереги нервы и не накручивай себя больше, чем есть.

В конференц-зале уже накрыли столы, сотрудники налегали на угощение и обсуждали событие дня. Через пару часов мероприятие переросло в традиционную корпоративную вечеринку. Народ разбивался на компании по интересам и блуждал по распахнутым настежь кабинетам.

В спортивной редакции пробавлялись водочкой и спорили о будущем отечественного футбола. В отделе красоты кто-то безутешно лил слезы, а кто-то успокаивал. Порой оттуда доносился шорох, а вслед за ним – всхлипывающее, обиженное «да отстань ты». В конференц-зале иногда вспоминали о причине застолья и заводили тосты за здоровье Евгении Мельниковой, восхваляли редакторский гений Елены Лейбниц и рассуждали о мудрости жюри «Блестящего слога», справедливо присудившего первое место «Звездной пыли». В общем, когда на пороге объявилась запыхавшаяся Маша, вечер был в разгаре. Она жарко расцеловала подруг и извергла фонтан поздравлений:

– Невероятно! Порвали мир «глянца»! Чокнуться можно – золото! И суперприз – поездка в Голливуд! Плюс куча денег! Лелька, ты мегамонстр, я всегда знала. А для тебя, Вжик, лапочка Джей стал путеводной звездой! Так, шампанское осталось? Неужели не припрятали бокальчик для старой институтской крысы? – Маша поозиралась в поисках вина и схватила с тарелки бутерброд. – Умираю с голоду. Эти мичуринцы кого хочешь со свету сживут. Представляете, что удумали? Проводить симпозиум по проблемам взращивания бахчевых культур в Норильске! Нет, ну мыслимо ли? Я им так и сказала, что… Ага, вот шампанское, отлично!

– Есть срочный разговор, – улыбаясь в тридцать два зуба, вклинилась в словопоток Лена.

– И очень серьезный, – поддакнула Женя с таким же выражением.

– А чего у вас физиономии как в передаче «Их снимает скрытая камера»?

– Мусик, дорогая, прошу – продолжай говорить и идем за нами.

– Какой-то прикол, да? – Маша весело оглядывалась и пытаясь разгадать, как ее хотят разыграть. – Да куда вы меня тащите?! Погодите, хоть бутерброды возьму!

Они опять сидели в лаундж-зале, теперь втроем. Лена предусмотрительно взяла ключи и закрыла дверь изнутри, полагая, что кто-нибудь может вспомнить о существовании этой комнаты. Ей совестились пользоваться в рабочие часы для отдыха и чаепития, но на корпоративах некоторые коллеги весьма фривольно проводили здесь время. Всхлипы в отделе красоты вполне могли закончиться совсем другими звуками в лаундж-зале.

Маша поставила на стол тарелку с закусками и уперла руки в бока:

– Так, кто-нибудь объяснит, что тут творится?

– Эх, творится такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Наша Вжик превзошла себя. Такое отколола – закачаешься.

И Женя снова пересказала историю. К концу повествования лицо Маши стало темнее тучи.

– Так и знала, неспроста старый хрен приезжал к нам. Значит, не зря в институте слухи ходили. Значит, правда все!

– Что – правда?

– Что не случайно Гречишников притащился тогда на конференцию. НИИ гудел об этом неделю. Каждый – от лаборанта до заведующего – шуршал сплетнями, что наплевать ему на нефтяной агрегат. А единственной целью было встретиться с кем-то.

– Но не со мной же встречи искал. О моем существовании знать не знал, – возразила Женя и прикусила язык. Совершенно забыла, что подруги не в курсе заочного знакомства Гречишникова с ней. И что он держал на контроле дело Мирзоева. Она глубоко вздохнула. Теперь нет смысла скрывать подвиг годичной давности. Придется рассказать про эпопею с террористом.

Когда закончила, Маша посмотрела на нее как на слабоумную.

– Вжик, у тебя что, правда отшибло инстинкт самосохранения? Я думала, Гречишников припугнул. Но получается, есть однозначный компромат. Это меняет дело.

– Да ничего это не меняет. У него могущественные враги, а я – орудие для сбора сведений о них. Моя скромная персона – крошечный паззл в мозаике, о размерах которой можно лишь догадываться. Потому меня и выбрал. Я изворотливая, смекалистая и – да, Мусик, ты права – похоже, без инстинкта самосохранения. Зато с интуицией и находчивостью. Добуду чертовы данные, и он отстанет. Какой резон уничтожать паззл, который не несет информации?

– Сам по себе, может, и не несет. А в сочетании с другими способен сложиться в ясную картинку.

– Не сгущай краски. Не станет он об меня пачкаться. Опасности для него не представляю и навредить не могу. Достану эти важные сведения и получу вольную. Чувствую, так и будет.

– Ага, чувствует она. Хочешь знать, что у нас в институте говорят? Что он на американское правительство работает. ЦРУ за ним охотится. Дескать, подпольные лаборатории содержит, где генетические опыты над людьми ставит…