Текст книги "Обрекающие на Жизнь"

– Хорошо, – я и на самом деле была довольна.

Сказано было много больше, чем способно уместиться в словах. Адрея и Рубиус переглянулись, потом чуть склонили головы.

– Мы придем.

Не думаю, чтобы эти двое способны были осознать, что именно произошло только что в этой комнате, но даже то, что они смогли уловить, более чем оправдывало кажущуюся на первый взгляд суматошной, почти бессмысленной встречу. А если нет… что ж, они должны были научиться не делать излишне поспешных выводов о действиях эль-ин.

– Благодарю вас. – Упавшие на лицо золотые пряди скрыли глаза, в которых смешались все драгоценные камни Вселенной и все цвета спектра, но в которых не было места ничему единому и цельному.

Аррек поднялся, светским движением протягивая мне руку, и я тоже скользнула на ноги, грациозная и почти уже потерянная для этого мира. В теле ощущалась странная легкость и онемение. Молчаливые и сдержанные прощальные поклоны, шелест крыльев и заученные движения ритуала. Казалось, мы танцевали какой-то сложный придворный танец, строгий и скорбный, совершенно беззвучный. Я не столько прошла, сколько проскользнула к выходу: плавная непрерывность движений, рука покоится в руке Аррека, Вероятностные щиты окутали плечи, будто плащ, наброшенный заботливой и любящей рукой.

– Антея…

Я повернулась. Выражение лица Адреи арр Тон Грин было невозможно определить, но теперь в нем не осталось и следа от привычно-невыразительной дарайской маски. Было мгновение, когда мне показалось, она заговорит, но потом темноглазая леди лишь без слов покачала головой.

– Спасибо, – ответила я на ее молчание и, повернувшись, выскользнула из этой комнаты и из этой реальности.

* * *

Домой мы вошли рука об руку, исполняя все тот же молчаливый и грациозный ритуал. Скользнули в малую гостиную, отпуская телохранителей и позволяя мощнейшим защитным заклинаниям онн сомкнуться за спиной. Аррек подвел меня к изящному креслу черного дерева и усадил, двигаясь все в том же ритме безмолвного придворного танца. Отошел к столу, на котором нас ждали бутылка охлажденного вина и два тонких прозрачных бокала.

Комната была погружена во тьму. Серебристо-синие блики медленно скользили по стенам, окрашивая все в нереальные лунные тона, угольно-черная мебель разрезала гармонию непрерывности, создавая тревожное и бередящее душу настроение. Сияющая фигура Аррека казалась на этом фоне чем-то невыразимо прекрасным и очень, очень далеким.

Сегодня – последняя ночь. Во всех смыслах.

Наконец-то.

Он скользнул ко мне – лишенная жизни фигура. Протянул бокал красного вина. Когда мы сомкнули на мгновение хрупкие хрустальные сосуды, тонкий звон заполнил пустые комнаты и коридоры, знаменуя начало новой битвы.

Понимал ли Аррек, что я только что сделала? Понимал ли до конца, чем завершилась эта сложная, многослойная интрига?

Он никогда не позволял мне заглянуть дальше определенного предела. Всегда была грань, некий барьер, нерушимо сплетенный из непроницаемых Вероятностных щитов и первородной дарайской гордости. Что-то, чего я не понимала. Что-то, что оставляло меня потерявшей ориентиры в этом непонимании.

Так и должно быть. Ни одно существо не может быть полностью открыто взгляду извне, в противном случае оно потеряет нечто большее, чем право называться самим собой. Но… эти ограничения должны распространяться на обе стороны. В противном случае, какой в них смысл?

Аррек никогда особенно не старался проникнуть в мои тайны. Ему было интересно разгадывать эль-ин и меня в частности, но интерес этот казался несколько… академическим, что ли. Так интересно открыть новую редкую книгу, разгадать новый, запутанный шифр. Если же я говорила «нет», он никогда не настаивал на том, чтобы заглянуть дальше.

Зачем? Зачем заглядывать вглубь того, что всегда можешь изменить по своему желанию? И он менял. Лепил по своему образу и подобию. Нет, не так. Он лепил меня по тому образу, что жил в его сердце. Все еще. Всегда.

Вене. Мы впитываем образ, как храмовая танцовщица впитывает молитву поз и движений. И столь же легко его отбрасываем.

Все еще.

Всегда.

Аррек отказался дать мне понимание того, что он есть на самом деле.

Его право.

Я философски пожала плечами и взяла это знание у другого. Когда Рубиус арр-Вуэйн бросил за пределы своих щитов столь неосторожные слова и еще более неосторожные мысли, я была более чем готова их поймать. Подхватить. Влить в музыку. Вплести в танец. Трепетом ресниц, ритмом крови в своих венах я танцевала. И тогда ослепительной острой, болезненной вспышкой озарения – я стала дарай-княгиней. И тогда, в эту краткую долю мгновения – такую краткую! – я поняла. И знала теперь, что мне делать.

Что увидел в тот момент Аррек? Истину. Какой бы ни была.

Что увидели Рубиус и Адрея? Эль-ин, на мгновение дыхнувшую перламутром. Прижатые к черепу уши и оскаленные клыки. Первозданную дикость.

А еще – руки моего консорта. Тонкие, сильные пальцы Целителя, так сильно сжимавшие мои кисти, что еще мгновение, и хрупкие косточки были бы сломаны. Так сильно – и в то же время совершенно бесполезно.

Они увидели, если отбросить все лишнее, обычную семейную ссору. Живое, шипящее и скалящее клыки доказательство того, что эль-леди невозможно контролировать, приставив к ней мужа. Скорее наоборот. Оч-чень наоборот. Вряд ли сами высокие лорд и леди это осознавали. После сегодняшнего вечера у них не будет особых возражений против того, чтобы Хранительницей стала эль-ин, не связанная с Эйхарроном уж слишком тесными эмоциональными узами.

А мнение этих двоих будет иметь решающее значение в данном вопросе.

Я отпила темно-красного, терпкого вина и подняла бокал, любуясь игрой света и тени. По губам змеилась медленная, совсем невеселая улыбка. Дараи. Так уверены, что ничто не может затронуть их эмоций, надежно защищены непроницаемыми щитами. Так абсурдно считающие, что если в сознании собеседника не светятся блуждающими огнями мысли о хитром и коварном трехслойном плане, то и плана этого нет и быть не может. Люди…

Ауте, как они примитивны.

В такие моменты мне иногда казалось, что эти существ слишком глупы, чтобы выжить в нашем самом лучшем миров.

В такие моменты я сама казалась себе… старой.

Аррек сидел напротив, в другом конце комнаты, и его перламутровая кожа казалась единственным светлым островом в море зыбкой, неустойчивой тьмы.

Движение. Мой консорт поднял свой бокал и молча отсалютовал мне.

– Блестяще. Очень ловко проделано, любимая, – первые слова, нарушившие тишину. Голос его был очень музыкален и, как всегда, очень красив.

Отмахнулась движением ушей.

– Ты и половины не понял из того, что я сделала. – Потом, после паузы: – Не уверена, что сама это понимаю.

Улыбнулся. По крайней мере я предпочла счесть это улыбкой, кривящейся среди неустойчивой игры теней.

– «Эль-ин, тем более Мать Клана, ничего не делает только по одной причине», – процитировал он. – Об этом легко забыть. Особенно, когда речь идет о тебе.

И через некоторое время:

– Приношу свои извинения.

Я молчала.

Аррек сделал еще один медленный глоток, ни на секунду не отрывая от меня пристального взгляда. Ни любви, ни доброты, ни жалости не осталось в знакомых глазах. Только сталь.

– Я нашел способ обмануть истощение туауте. Технические подробности утомительно сложны, но основывается все на том, что ты – вене, обладающая фактически неисчерпаемым потенциалом физической и психической адаптивности. А я – твой риани, что означает связь на очень глубоком энергетическом уровне. Потребовалось разработать тонко сбалансированную систему влияний и контрвлияний, но общую идею ты должна была уловить из тех листов, которые передала Лейри. На начальном этапе процесса я подключаюсь к вегетативным и мотивационно-волевым компонентам и корректирую каскад реакций так, что истощения и последующей смерти не происходит. Осуществляется постоянная энергетическая подпитка. Коррекция должна идти непрерывно, хотя и может осуществляться на расстоянии.

Я прикрыла глаза, обдумывая этот сухой, сжатый отчет.

– Этот способ годится только для нас двоих или может быть применен другими?

– Почему бы и нет? – равнодушно пожал плечами Аррек. Я еще вспомню ему это равнодушие. – Если эль-ин будет из генетической линии Тей. Если ее риани будет Целителем моего уровня… и Видящим Истину.

Ясно.

– Согласие пациента для данной процедуры не требуется?

Равнодушно. Профессионально:

– Нет. Ни осведомленность, ни добровольное согласие объекта особой роли здесь не играют.

– Влияние на Целителя?

– Постоянная энергетическая подпитка – занятие довольно утомительное. Осуществляющий ее сокращает продолжительность собственной жизни. Где-то на четверть.

Это все-таки заставило меня сделать паузу. Ненадолго.

– Каково максимальное расстояние, на котором возможно поддержание этой связи?

– Как для любой пары вене и риани. Неограниченно.

– Если одна из сторон погибает?

– Смерть донора повлечет за собой активизацию процесса туауте и через некоторое время – гибель реципиента. Смерть реципиента на доноре отразится как сильный соматический и психический шок, но не намного сильнее обычного шока, возникающего при разрыве связи вене-риани.

На этот раз я замолчала надолго. Потом:

– Не знаю, почему я не приказала тебя убить. – Холодно. Сухо. И настолько серьезно, что любого другого я могла бы даже напугать. Впрочем, гнева не было. Не было вообще никаких эмоций, ничего в этом мире как будто уже не осталось, кроме цели.

– Потому что слишком хорошо умеешь просчитывать политические последствия, – равнодушно отозвался сиятельный дарай-князь и сделал еще один глоток. Встал. Подошел к просвету между ветвями и застыл, глядя в расстилающуюся снаружи звездную тьму. Руки его были скрещены на груди, бокал свободно покачивался в расслабленных пальцах. Хрупкое стекло ловило и преломляло едва заметное перламутровое сияние дарайской кожи, черная одежда и черные волосы заставляли тело растворяться в неверной тьме.

Он был самым прекрасным существом, которое мне когда-либо доводилось видеть. Все еще. Всегда.

Просто с определенного момента это перестало иметь значение.

– Не могу не признать действенность того, что ты планируешь. Если сможешь провернуть все так же тонко, как сегодняшнюю манипуляцию с Домами Вуэйн и Тон Грин, то эффект… мне даже сложно себе представить, каким он будет, – он поднес бокал к губам, не отрывая взгляда от тьмы снаружи. – После завтрашнего вечера Ойкумена уже никогда не будет прежней.

Я опустила ресницы. Итак, он все-таки признал, что завтра будет вечер, будет все то, что я на этот вечер запланировала. Последние тридцать лет дарай-князь весьма последовательно игнорировал саму возможность подобного развития событий.

Победа не принесла ни радости, ни даже торжества. Существо, которым я была, зашло уже слишком далеко по избранному пути, чтобы испытывать подобные чувства.

Интересно, как много Видящий Истину понял из того, что я сделала сегодня с Рубиусом и Адреей. Судя по всему, Аррек узнал о моих планах относительно арров где-то между утренним нападением на Оливуле и тем моментом, когда, пылая холодной яростью, ворвался в Дом Вуэйн и бесцеремонно настоял на своем участии в беседе. Можно даже догадаться, кто именно его просветил. Только вот зачем? Что такого важного было заключено в присутствии консорта Хранительницы на этой встрече? Не могли же они на самом деле думать, что Арреку удастся мне помешать. Он и пробовать по-настоящему не стал.

Дарай-князь отвернулся от окна и двинулся ко мне, медленно и плавно, грациозным скольжением не то воина, не то танцора. Забрал мой бокал и поставил на стол. Два пустых бокала. Рядом.

Пальцы сплелись, когда он подал руку, чтобы помочь мне встать, пальцы коснулись волос, путаясь в золотистых прядях.

 
Одиночество сияющим
Бесчувственным клинком
Рассекает мне душу
В холодном мерцании
Звезд.
 

Это не было еще одним аргументом в споре, не было еще одной попыткой набросить формирующую структуру на гибкое и хаотичное мышление вене. Сен-образ не коснулся сознания, не впился, точно пиявка, в податливые эмоции. Образ-сожаление соскользнул с тонких и сильных пальцев, запутался в моих волосах звездным светом и одиноким ветром.

Жалости не было. Не было печали. Для этого, наверное, я тоже слишком далеко зашла.

 
В покое сидит
На песчаной косе
Ждущий прихода друга.
Душа и помыслы его
Чисты.
 

Чисты и безмятежны. И безжалостны. Как звезды.

Рука об руку мы вошли в спальню. Танец условностей, полный непроизнесенных слов и ритуально-бессмысленных движений.

Время ушло. Мы не заметили, когда и как это случилось, но сегодня, темной и молчаливой ночью, вдруг обнаружили, что оно убежало, что времени больше нет. И что мы так глупо, так бездарно его растратили.

То немногое, что еще осталось от отпущенного нам времени, нельзя было тратить ни на споры, ни на сон. Лишь под утро:

– Аррек?

– Да, малыш.

– Слушай, ты не находишь, что происходящее… не лишено своеобразной иронии?

– В абстракции. «Признаюсь, когда дело дошло до практики, мне стало уже не так легко хихикать над нелепостью ситуации».

– О!

Я узнала цитату. И смутилась.

Через пару минут:

– И все-таки это забавно. Я имею в виду… трагичность, серьезность, углубленность в себя. Почему, когда пытаешься быть умной, чувствуешь себя как последняя дура?

Звук, словно из него вышибли весь воздух. Что-то среднее между стоном и смехом.

– Сокровище моего сердца… сделай одолжение… замолчи!

Я замолчала.

ТАНЕЦ ДВЕНАДЦАТЫЙ, СИРТАКИ
Crescendo

Все когда-нибудь кончается. Ночь. Жизнь. Самооправдания.

Для меня – почти уже закончилось. Оглушительно-белым шумом пришло сознание: вот оно, последнее утро…

…и тратится оно на бумагомарательство и мелкую бюрократию!

Последнее утро своей жизни я посвятила сведению старых счетов и устройству мелких пакостей собственным подданным. И политическим противникам. И военным союзникам. И вообще всем, кто не обладал ценной возможностью отправиться на тот свет, дабы накостылять «усопшей» за подобные «предсмертные» шуточки.

Кошмар.

Подчищение политических хвостов – занятие, мягко говоря, грязноватое. Духовному просветлению никоим образом не способствующее. Ну а если еще и подойти к делу… как бы это выразиться… творчески…

Бедная, бедная моя карма…

Мысли текли с этакой язвительной меланхоличностью, но насладиться угрызениями совести не получалось. Вместо возвышенного, скорбного и торжественного настроения, приличествовавшего серьезности момента, я ощущала лишь легкое раздражение. И – отдаленно, будто сквозь пластиковую стену – мелочное такое самодовольство. Из серии: «Сделал гадость – на сердце радость».

Гадостей я за последний час наделала столько, что хватило бы на дюжину отправляющихся прямиком в ад грешных душонок и одного не вписавшегося в рай праведника.

Дийнарра, мой личный секретарь, мерно расхаживала по пустому кабинету, сосредоточенно водя световым пером по электронному блокноту и излагая очередное дело. Я сидела, забравшись с ногами в огромное кресло (единственный предмет обстановки), и следила за танцем световых зайчиков на стене. Когда делаешь что-то неприятное – посмотри на красоту, и грязь не заденет тебя.

В теории.

– …Таким образом, остается вопрос о переструктурировании генетической линии Ашш…

– Да нет, о ее консервации. Этот генкомплекс надо изъять из активного использования и запрятать куда-нибудь в самый дальний угол. И молиться, чтобы он никогда более не понадобился, – буркнула я.

– Традиционно подобные вопросы должны находиться в ведении старшей генохранительницы, – осторожно попыталась воззвать к разуму Дийнарра.

Увы, бесполезно взывать к тому, чего у меня отродясь не было.

Зажмурилась, подставляя лицо солнечному свету, купаясь в тепле и сонной неподвижности, бессовестно наслаждаясь каждым мгновением.

– Если оформлю это как предсмертную волю, Ви не останется ничего другого, как состроить вежливую мину и проглотить все не поморщившись.

– У тебя набирается объемный список этих «предсмертных пожеланий», – довольно сухо заметила Дийнарра.

– И вам придется выполнить их все. И не забывать при этом делать вид, что вы крайне счастливы, – очень, очень мягко сказала я. И приоткрыла один глаз, чтобы взглянуть на свою секретаршу.

Когда-то, лет двадцать назад, Дийнарра была дарай-княгиней. Когда-то. Теперь об этом напоминала лишь захватывающая дух перламутровая красота да изощренность в грязных политических махинациях. Передо мной стояла молодая эль-леди, гордая, сильная и непредсказуемая. Во лбу мерцал и переливался силой живой камень, символизирующий ее новый статус: тело, вмещавшее когда-то личность дарай-княгини, было проведено через сложный трансформационный каскад, позволивший девушке восстановить утраченные когда-то способности. И (это оказалось непредвиденным побочным эффектом, крайне заинтересовавшим Аррека) избавивший ее от генетически обусловленной верности своей Эйхаррону.

Укутанная от шеи до кончиков пальцев в элегантное платье, с волосами, поднятыми в высокую прическу, она казалась не женщиной, а образцом сдержанности и скромности.

Угу.

Образец.

Скромности.

По моим сведениям, у Дийнарры было три постоянных консорта из трех разных кланов и полдюжины неофициальных любовников. Что, заметим, отнюдь не мешало ей заводить мимолетные связи и бессовестно флиртовать, если девушка чувствовала возможность заполучить еще одного политического союзника.

Разумеется, при условии, что этот союзник не принадлежал к ее бывшей расе. Людей Дийнарра ненавидела с тихим, пугающе безмятежным фатализмом. Те из эль-ин, которые исходили гневом и клялись отомстить «хумансам», может быть, когда-нибудь и смогут отодвинуть эти чувства в сторону. Но Ди… У меня не было ни малейших сомнений: она не забудет. Не простит.

– Маневры, маневры, – пробормотала я себе под нос. – Тактические отступления и обманные ходы. Так много совершенно неожиданных удовольствий ожидает нас в засадах по углам и канавам.

Она насторожилась.

– Что… – с милой улыбкой спросила я, – ты можешь рассказать мне о генетических экспериментах Великого Дома Лиир? Точнее, об их грандиозном – и кровавом провале?

Она застыла в дарайской неподвижности. Потом вздохнула, точно досадуя на себя за это проявление инстинктивного страха. Когда-то Дийнарра принадлежала к Эйхарронскому Дому, увязшему в кровавой вендетте с Домом Лиир. Вендетте, которая была как раз результатом того… хм… провала.

Женщине с таким интеллектом, как у Дийнарры, не понадобилось много времени, чтобы провести мысленное сравнение и сделать соответствующий вывод.

– Дерьмо. Ты и правда серьезна!

– Как сердечный приступ, – заверила я. – Эта эйхарронская история не должна повториться на Эль-онн. Внеси консервацию линии Ашш в список и не заставляй меня повторять дважды. Увольнение в последний рабочий день будет плохо смотреться в твоем резюме.

– Все будет сделано, госпожа. Для протокола: я не одобряю. Решение, конечно, необходимое, сколь бы жестоко оно ни было, но с политической точки зрения оно вызовет больше проблем, чем решит.

– Сегодняшний вечер амортизирует самые тяжелые политические последствия. Что до твоего одобрения… Я подумаю, как загладить свою вину.

– Да ну? – Она типично по-дарайски заломила бровь. Подвижных эльфийских ушей Ди приобрести еще не успела, хотя я слышала, что она над этим работает.

– Конечно, – клыкастая улыбка. – В конце концов, благоразумная Мать клана должна считать поддержание хорошего отношения к себе со стороны непосредственных подчиненных первоочередной задачей. Есть столько… разнообразных способов, которыми они могут дать ей почувствовать свое… неодобрение.

– Никогда не слышала ни об одном из них, – распахнув честные глаза, заверила меня Дийнарра.

– Позволь посоветовать тебе немного поработать над мимикой, Ди, дорогая. Ты врешь слишком грубо для занимаемой тобой должности и связанных с ней профессиональных обязанностей.

– Я всенепременно последую вашему совету, о светлая госпожа.

Я снова закрыла глаза и опустила голову, позволяя прядям скрыть выражение лица. За всем этим добродушным, почти дружеским подшучиванием, за всем беззаботно-деловитым фасадом хорошо устоявшихся рабочих отношений стоял простой и неприглядный факт: личный секретарь Хранительницы – это сила, с которой следует считаться. А Дийнарра тор Шеррн – сила, с которой не считаться просто опасно.

Даже мне. Особенно мне.

Сегодня с ней было что-то не так. Не тот тон, не те шутки, не тот агрессивно-критичный и в то же время потрясающе эффективный стиль решения проблем. Она точно сопротивлялась работе, тормозила ее, отбрыкивалась. Неуверенно, нервно, бессистемно. Совсем не похоже на ту Дийнарру, которую я знала и ценила.

Сила, с которой следует считаться.

Я вздохнула, сказала последнее «прости» мыслям о вечном, добром и светлом и полностью сосредоточилась на возникшей проблеме с персоналом.

– Дийнарра, подойди, пожалуйста.

Подошла. Грациозно, но как-то медленно, неохотно. Повинуясь движению ушей, опустилась на колени перед креслом, выжидательно и настороженно глядя на меня снизу вверх.

Дела, похоже, совсем плохи.

– Дийнарра, что с тобой?

Опущенные глаза. Ресницы отбрасывали длинные тени на перламутровые скулы.

– Со мной, Хранительница?

Ауте, неужели все так плохо?

Пластиковая стена, отделявшая меня от реальности, истончилась и стала вдруг прозрачной. Опасность. Я почуяла опасность, угрожающую так тщательно выстроенным планам, и этого оказалось достаточно, чтобы очнуться.

Теперь я видела ее всю, от лихорадочно блестящих глаз до сложенных в ритуальном жесте терпения пальцев. Аррском жесте. Жесте, который Дийнарра тор Шеррн никогда бы не применила сознательно. Бездна милосердная, девушка действительно была вне себя.

Что она натворила?

– Дийнарра, ты ведь не пытаешься саботировать Бал?

Бал, организованный прежде всего для установления прочных эмоциональных связей с людьми. Бал для взывающих к инстинктам, к глубоким подсознательным импульсам смертных, к тому, что они не признают, во что отказываются верить и что приобретает еще большую власть над их мятущимися душами.

Дийнарра считала, что любые связи с людьми вредны нам. С первого своего дня на Эль-онн она очень последовательно проводила эту политику, и именно потому я выбрала ее первой помощницей: чтобы мои идеи оспаривались оппонентом, оперировавшим знаниями и фактами, а не просто исходящим слепой ненавистью. Однако холодная отстраненность бывшей дарай-княгини не означала, что ненависти в ней не было. Отнюдь.

Сложите посылку один и посылку два, получите простейший силлогизм.

Она откинула голову назад и засмеялась. Тихий, мелодичный смех, в котором только очень тренированное ухо могло уловить нотки истерики. Я сидела, с ногами забравшись в огромное, старое, полуразвалившееся и очень удобное Арреково кресло и ждала, пока бывшая дарай-леди, ставшая теперь эльфийкой, прекратит хохотать над моими словами.

– Какая концентрация на цели, моя госпожа… Похоже, вы уже просто физически не способны заметить ничего, что не угрожает вашим драгоценным планам, не так ли?

Я смотрела холодно и отстраненно. Стена снова начала наливаться молочно-белым туманом, но пока оставалась прозрачной. Саботажа нет, это понятно. Но что происходит? Природное любопытство эль оказалось достаточно мощным драйвером, чтобы несколько разогнать предсмертную летаргию. Что же с ней все-таки происходит?

– Антея… – Дийнарра говорила очень мягко, как говорят с больным ребенком или психически нездоровым человеком. – Тебе не приходило в голову, что есть те, кто не хочет тебя терять?

Это… позволило взглянуть на ситуацию с новой точки зрения. Дийнарра… горюет? Возможно ли такое?

Я вызвала в сознании привычный образ своей личной секретарши и помощницы: эффективной, язвительной, властной. А затем, впервые за все эти годы, позволила проступить сквозь него иным воспоминаниям: холодная, вонючая камера, месяцами не видевшая света. Истощенное перламутровое существо, прикованное к стене. Безумные глаза, ворох спутанных, кишащих паразитами волос, и яростная мольба, больше похожая на приказ: «Убей!»

Тишина эльфийских покоев, блики и шепот эмоционального кружева, оплетающего стены. Шелест шелковых складок, разметавшихся по полу, когда потрясающе красивая женщина грациозно опустилась на колени у моих ног: «Позвольте служить Вам, Хранительница!». Сила и властность, живой камень, блестящий во лбу.

Может ли Дийнарра, дарай-леди до кончиков ногтей, как бы она ни старалась это отрицать, испытывать признательность?

А почему нет? В моей жизни уже был один дарай, который, вопреки обыкновению своего народа, позволил личным чувствам вмешаться в политический расчет. И одного, право же, более чем достаточно. Сейчас не хватало только, чтобы Дийнарра, руководствуясь какими-то неясными человеческими представлениями, начала вмешиваться в и без того запутанную ситуацию.

Она громко фыркнула, но на этот раз воздержалась от смеха. Покачала головой, пробормотала что-то вроде традиционного эльфийского:

– Непробиваемо…

Затем чуть громче и более официальным тоном:

– Хранительница, я бы никогда не позволила себе вмешаться. Все ваши указания выполнены в точности. Зал уже почти готов, сейчас заканчивается отработка мер безопасности. Атакующие просили передать, что они были бы благодарны, если бы вы предупредили их о готовящемся событии как минимум за три месяца, а не за три дня. И не только они. Я уже отправила все приглашения и получила ответы. Отряды коммандос совершили рейды в дома тех гостей, которые могли бы… постесняться явиться на столь знаменательное событие. Они сейчас… гостят на Колибри и в назначенный срок будут доставлены на торжество. Все произойдет… в точности как вы хотели.

Женщина, которая, как оказалось, все эти годы была моим другом, смотрела на меня, запрокинув голову, в глазах ее была ирония. И печаль.

Отстраненность и сдержанность были ей ответом. Все сожаления, которые были, я уже извела на Аррека.

– Хорошо. Очень хорошо.

Дийнарра фыркнула, демонстрируя типично эльфийскую мимику и непосредственность. Глянула с насмешливым вызовом.

– «Хорошо», – язвительно передразнила она. – Теперь еще скажите мне, что вы рады всему этому, и попытайтесь не скривиться, будто съели что-то кислое!

– Разумеется рада. Однако не будем забывать, что я как раз являюсь очень искусной лгуньей. Полностью соответствующей всем требованиям своей профессии.

Она снова фыркнула. Легко поднялась на ноги.

– Думаю, мне пора приниматься за работу.

– Пора, – я согласно склонила уши. Но когда девушка отвернулась, спеша выполнить все многочисленные и невеселые поручения, которые на нее сегодня свалились, я поймала ее руку и тихонько сжала. В конце концов, проявить немного сочувствия не трудно – особенно если это поможет избежать серьезной катастрофы. Все детали сегодняшнего вечера находились в ведении личного секретаря Хранительницы, а детали – именно то, что определит, получится ли у меня что-нибудь, или же все это было напрасно.

Она ушла. А я осталась сидеть в огромном старом кресле, освещенная непостоянными солнечными бликами. Свет танцевал что-то простое и в то же время изысканное, мой разум зашкаливало от количества параллельно обрабатываемой информации. В голове три тысячи административных деталей и столько же управленческих проблем устроили стратегические маневры.

Политическая и генетическая перетасовка эльфийских кланов, оливулских семей, аррских домов и демонических ветвей представлялась мне красочным сферическим узором объемным, острым, опасным…

Слова выкристаллизовались на этом фоне сложным рисунком:

 
Зимний сумрак.
Распахнуты двери мои
В бесконечность.
 

Посланный сен-образ нес в себе столько уровней смысла, что я даже и пробовать не стала вдумываться в оттенки значений. Общий эмоциональный фон пробирал до костей, холод зимнего сумрака, тоскливое одиночество вечности. Я вздохнула. Политические и генетические проблемы явились к моему порогу собственной белобрысой персоной и теперь довольно бесцеремонно колотили в дверь кулаком.

Сфокусировала взгляд. Бросила чуть раздраженно:

– Войдите.

Зимний скользнул в комнату из какой-то параллельной реальности: просто выкристаллизовался в воздухе – холодный, совершенный и далекий. В лицо ударила вьюга, сверкающие ледяные кристаллики осели в волосах, на одежде. Сознание Атакующего было строгим, математически выверенным и более всего напоминало многомерную снежинку. Та же холодная красота захватывающе сложного геометрического рисунка.

Та же недосягаемость.

Я поднялась на ноги, усилием воли вновь возвращая себя в мир живых, заставляя видеть тела, а не души. Взмахнула ушами, показывая, что готова к разговору.

– Регент, я протестую…

– Услышано и засвидетельствовано. Идем.

Он повел плечом, недовольный, но больше спорить не стал. И то хорошо.

Мы пронеслись по коридорам, взметая крыльями маленькие смерчи, и я чуть было не пропустила нужный поворот. Вовремя затормозила, развернулась, для сохранения равновесия чиркнув когтями по стене, почти вписалась в дверной проем. Плечо тут же онемело от скользящего удара. Когда пытаешься уследить за подданными в момент передачи власти, на такую мелочь, как координация собственных движений, ресурсов просто не остается.

Впрочем, войдя в помещение, мне волей-неволей пришлось выкинуть из головы все постороннее и сосредоточиться на том, что меня там ожидало. Точнее, на том, кто меня там ожидал. Раниэль-Атеро, старший аналитик Изменяющихся, собственной персоной. Я окинула придирчивым взглядом воинство, начиная с северд-ин и заканчивая своим раздраженным синеглазым отчимом, и нашла, что оно в должной степени компактно и в то же время внушительно.

Я вспомнила, что в эту самую минуту все воины Атакующих, при ненавязчивой поддержке мастеров из других кланов, а также тех из Ступающих Мягко, кто работал под прикрытием среди темных, готовились нанести массированный удар по владениям d'ha'meo'el-in.

Дипломатия по-эльфийски: добрые намерения, подкрепленные тяжелой боевой магией, обычно приносят более ощутимый результат, чем просто добрые намерения.

– Ты сегодня настроена весьма философски, Антея.

Сарказм. Раниэль-Атеро надвигался черным штормом клубящихся крыльев и горячих возражений против всей этой авантюры, но остановился на полпути, внимательно посмотрел на меня. Да, Учитель, я знаю. Затеять полномасштабную войну с темными, развязать конфликт, равного которому не было вот уже несколько тысяч лет, – и все это в последний день своего правления. Довольно оригинальное решение. Не трудно предсказать, что оно внесет мое имя в исторические анналы.

В некотором роде.

Но знаете что, Учитель?

А мне плевать.

Сейчас, из глубины этого океана, которым стала моя душа, мне плевать уже почти на все, кроме одного – цели. Цель будет достигнута. Изящным, четко направленным и (для разнообразия!) виртуозно спланированным рейдом. Или же полномасштабной, кровавой бойней. Мне, честно говоря, уже все равно. На данном этапе все пути так или иначе, но приведут к победе.